Андрей Николаевич Дегтярев
Себя я в ваши руки отдаю
© А. Дегтярев, текст, 2024
© Издательство «Четыре», 2024
* * *
О людях
Лёха-военный
Лёшка. Я звал его именно так. Молодой, чернявый, красавчик.
Он достался мне в роли наземного механика во времена моей службы на должности старшего техника корабля, воздушного судна из семейства Антоновых (АН-12). Почему достался? Всё просто. Младшего технического состава в те времена не хватало. Дефицит существовал на кадры. Вот и переходили наши механики от борта к борту в качестве переходящего знамени. Вот так у меня и появился свой механик.
Не сдружиться с таким человеком было просто невозможно. Святая наивность, по-другому и не скажешь. Всё, что было за душой и в карманах, всё переходило во владение тому, кому он доверял. Жалко только, что доверял он слишком многим. Зато кто только не знал нашего Лёху-военного! От командиров и штабных работников до любого солдата в части. Все, буквально все знали его.
А служили люди разные. Кто-то и подтрунивал ненароком, конечно, над его наивной простотой. Но большинство, мне кажется, просто откровенно сочувствовали и с пониманием относились к его, как он сам порой говорил, «несчастьям», и радовались вместе с ним его удачам.
Пускай и не с первого раза, но он стал полноценным семьянином, отцом. Был просто заядлым рыбаком. Рассказчиком. Отличным товарищем. Жизнь не пощадила его. Дала пожить ещё несколько лет после операции. И всё одно Косая забрала его.
А вот Лёхой-военным он стал следующим образом. В подразделениях разрабатывались маршруты оповещения по тревоге. Каждый должен был указать свой адрес проживания и если есть, то телефон. Кстати, телефонами тогда обладали далеко не все: кто в общежитии жил, кто на съёмной квартире. А о сотовой связи тогда ещё никто и не слыхивал. Вот и бегали те, у кого была связь, оповещать тех, кто такой возможности был лишён.
А Лёшка, он же деревенским был. Деревня недалеко от города располагалась. Вот и написал он свой адрес: «Деревня такая-то, спросить военного»! В деревнях тогда названий улиц не существовало, да и нумерация домов тоже отсутствовала. Вот и решил наш легендарный Лёшка, что так, как он написал, верней и проще будет, тем более что на тот момент в этой деревне проживал только один военный. Это он сам. Так и прилипло: Лёха-военный.
А он своё новое имя нёс гордо, ни на кого не обижаясь. Мне иногда казалось, что он как бы исподтишка немного посмеивается над нами всеми. Вскользь, на одно мгновение, но это чувство возникало и тут же пропадало. Казалось, что по жизни он и знал много больше нашего, чувствовал жизнь, но помалкивал. Мы думали, что он наивный простачок, а он игрок! Большой игрок в жизнь, избравший для себя роль загадочника.
Когда собираемся на день части или на день авиации, то вспоминаем добрым словом его и других улетевших за горизонт. И всегда перед глазами – этот с лукавинкой чистый взгляд. Вопрошающий. Раскусил, не раскусил? Добрая память тебе, раб Божий Алексей!
О природе
Окно в мир…
Навеяло воспоминание об окне. Ну не совсем, конечно, об окне. Скорее, о природе, которую можно оглядеть из него. В общем, обо всём понемногу.
У нас в деревенском домике было три окна. Два по бокам находились за двумя внушительными столами, что не позволяло подобраться вплотную к данным окнам. А вот третье находилось между ними, за диваном, стоящим вдоль стены, левее большого зеркала. Вставая коленями на диван, я упирался подбородком в обе руки и смотрел на царственное величие манящего собой заоконного мира. Мира, который подчинён своим законам, правилам и порядкам. Смотрел в никуда, просто смотрел, вслушиваясь в звуки, доносящиеся со стороны, в тот момент деревенской улочки. Особенно хороши такие моменты релакса в дождливую погоду. Крупные капли срывались с покатой крыши, издавая шлёпающие звуки. Это не раздражало, а вводило в некий транс и убаюкивало. За окном, чуть далее края крыши шёл мелкий шелестящий дождь. Небо было затянуто серой мглой, насколько хватало взгляда. Вся негромкая какофония создавала атмосферу сонного упокоя.
А там, сзади, за спиной, была другая, отличная от той, за которой я наблюдал, жизнь. Мир тепла, с запахом топлёной печи и еды, приготовленной в ней, с дурманящими ароматами. Звуки копошащихся за стеной мышей. Мурлыканье примостившегося рядышком рыжего кота. И неутомимое радио. Ох, уж этот проводник в просторы далёкой, неведомой для нас жизни, без умолку вещающий в течение всего дня обо всём на белом свете!
И эти действия в совокупности своей создавали особую, спокойную атмосферу простого, детского, а потом уже и недетского счастья. За окном разворачивалась, то усиливаясь, а то и ослабевая, природная стихия, пусть и не несущая каких-либо катаклизмов, но всё равно сумевшая по своей норовистой воле разогнать всё идущее, ползущее, летящее на всём пространстве своей власти.
Пчёл – в ульи. Комаров и мух – по своим закуткам. Кого – по дуплам, кого – во временное укрытие. Кого – под стреху[1], как, например, прижившихся под самым нашим окном ласточек, где слышны непрекращающийся щебет, звуки возни и шуршание крыльев. Более крупную скотину – по хлевам и загонам. Деревенскую детвору – по местам их обитания. Да мало ли кого куда!
Наступало временное затишье в делах. Наступало время для раздумий. Появлялась возможность о чём-нибудь помечтать. Может быть, даже погрустить. Кто-то мог почитать газету. Кому-то выпадала возможность повязать на спицах, представив на суд публики очередной шедевр носочного искусства. Дела, конечно, находились и в такое время. Всё, как и за окном, происходило неторопливо и мерно. А куда, впрочем, было спешить? Река жизни течёт в своём, установленном ею ритме, независимо от наших желаний и просьб.
Но всё когда-то проходит. Пройдёт и дождь. Выглянет солнышко, поглаживая своими лучами соскучившуюся по нему природу. И мир защебечет, закружится своим уже знакомым неугомонным естеством. И вновь нужно будет вплетаться в его игру, в его порядок действий и забот.
А пока пускай побудут тишина и неторопливое течение времени.
Полный штиль
Кругом – звенящая тишина. Там и тут среди бурьяна – остовы завалившихся на бок хат. Жизнь определяется лишь писком комаров, звуком барражирующего шмеля, запахом цветущей травы.
Хотя нет… Вот появился знакомый стук неутомимого дятла, затем – голос кукушки, пророчащей кому-то очередное будущее, а вот гортанная перепалка высоко пролетающих воронов. Теперь, пожалуй, всё…
Но прошлое не возвращается. Уже не услышать детского гомона, доносящегося с реки; угрожающих курлыканий недовольного индюка; вездесущих кудахчущих кур; гусей, важно перешагивающих по своим значимым делам. И ещё. Главного нет: звуков мычащего стада, неспешно возвращающегося с выпаса. Нет бабулей, лузгающих семечки и буравящих взглядами спи́ны проходящих, при этом что-то нашёптывающих друг другу на ушко.
Жизни нет. Мир есть, а вот жизни нет.
Может, когда-нибудь, как и раньше, забурлит, запоёт своим особенным, деревенским естеством среда. Узнают ли в будущем о том, что жили-были те, кто рыдал душой за потерянное, ушедшее в прошлое сладкое, милое сердцу время? Хотелось бы, чтобы знали. А пока – полный штиль.
Покой, затерявшийся в камыше
Удивительные сюрпризы преподносит иной раз матушка-природа. Среднерусская полоса обитания. Где-то в центре России. Лето, жара, вполне свойственная данному региону. Ну, само собой, где солнца вволю, там необходима вода. В купании, погружении в водную гладь, в ощущении непревзойдённого удовольствия кроется весь смысл получения блаженства от матушки-природы. Понимаешь, что жизнь прекрасна только потому, что она есть, и есть вода, солнце. Вода, способная расслабить и отдалить на время все возникшие проблемы дня, да и жизни вообще.
Итак, водоём. Озеро довольно больших размеров. По крайней мере, противоположный берег разглядеть невооружённым глазом довольно сложно. Между берегом, усеянным белёсым березняком и водой, – довольно внушительная полоса камышовых зарослей, тянущихся на нескончаемое расстояние в обе стороны света.
И вот нашлось местечко, как будто прорубленное в толще этих зарослей, в виде водяной тропинки от берега к основной воде. И вот там, на этой дорожке, неровно вьющейся в зарослях, вдруг обнаруживаются ответвления в разные стороны, где-то более проходимые, где-то только наметившиеся, переходящие впоследствии в небольшие заводи. Вот эти места и есть островки райского наслаждения.
Если учитывать, что дно для пеших прогулок не представляет ничего опасного, некомфортного, то даже от одного хождения по нему приходишь в восторг. Ступни ног немного вязнут в неглубоком иле. Через мгновение нащупывается твердь, и душа приходит в некое блаженное равновесие. Ничто не мешает неторопливо пробираться к заветным, сказочным затонам. И вот оно, место покоя и умиротворения. Воды – по грудь. Опустившись с головой в водную массу, успеваешь разглядеть и себя, и тот, другой мир подводного царства: туда-сюда снующую мелочь; солнечные блики, достающие до дна; мерно покачивающиеся водоросли, перемещающие свои копна из стороны в сторону; прошмыгнувшую тушку неопределённого вида рыбины. Иной мир.
И снова – поверхность тёплой, нежно обволакивающей воды. Негромкий шорох трущегося друг о друга камыша. Жёлтые головки кубышек, ловко разместившиеся среди зелёных листьев-тарелок. Полная тишина. Умиротворённый покой.
При определённых навыках можно полежать на воде, отдавая тело солнцу и лёгкому бризу, пускай ненадолго, но понимая, что нашёл свой рай. Забывшись, теряешься во времени и пространстве. Природа лечит.
После таких посещений ставших для тебя секретными мест, только для тебя и твоей души, понимаешь, что всё то, что было или произошло до того, не так уж и важно. Главное в жизни – это твоё «я» и ставшая твоей природа.
Будьте счастливы!
Любовь и сказка
Зеркало
Зеркало стояло на моём письменном столе. Я любил смотреться в него, бреясь или просто так, мельком скользнув взглядом по нему во время работы. Всегда хотелось получить от него больше, чем только изображение собственной физиономии. Чего-то мистического хотелось. Я уже и свечу зажигал, устанавливая её рядом с собой, вглядываясь в своё собственное отражение. Страшноватое, а главное, бесполезное занятие в скором времени просто надоело мне. И зеркало осталось стоять на столе в виде необходимого атрибута, стало моим молчаливым другом, с которым я мог поговорить, поделиться мыслью.
А необходимость такая возникала всякий раз, когда, как говорится в народе, на грудь было принято эдак граммов триста чего-нибудь горячительного. Мысль начинала летать или течь бурной рекой. Тут-то моё родимое и становилось мне необходимо.
На этот раз всё пошло более чем не так, как обычно. Принимая очередную порцию своего нектара, я сначала нечётко, а когда прислушался, то явственно услышал звук постукивания ноготков о стол. Я запомнил этот звук, потому что так делала одна из наших сотрудниц отдела, где мне посчастливилось трудиться. По сути своей я немного трусоват. Да и внезапное нахождение дамы в доме не входило в мои планы. Нет, что-либо мистическое всегда хотелось испытать на себе. Но одно дело – наблюдать за всем из-за угла, со стороны, и совсем другое – стать участником данного действия.
Звук усилился, и, как мне показалось, в нём стали проявляться нотки явного нетерпения. Они доносились из комнаты, где стоял мой рабочий стол. Зеркало пронеслось у меня в голове. Это не дама, это зеркало. Я уже понимал, какую картину увижу, войдя в комнату. Ну, страшно не страшно, а идти надо. Громко сглотнул и пошёл. В комнату вошёл не крадучись и увидел то, что и хотел увидеть. Из моего зеркала торчала кисть руки. Женской. На безымянном пальце – кольцо, в котором переливался всполохами, по-видимому, рубин. Рука приветливо помахала в мою сторону. «Она что, видит?» – подумал я.
Пройдя к стулу, я несмело присел на его краешек и вперил взгляд в своё зеркало. Поверхность его была мутноватой, а структура стекла мне показалась какой-то вязкой, с наличием расходящихся от руки волн, как на воде. Рука вытянулась в предложении пожать мою. Я протянул свою, несмело обхватив незнакомку всей пятернёй, и мы оба покачиванием поприветствовали друг друга.
– Я – Сергей, – проговорил я.
Рука, немного сжавшись, промолчала. На ощупь она была мягкой, даже бархатистой. Молчаливое знакомство затянулось. Моя оппонентка слегка ослабила своё нажатие, и я с радостью отдёрнул свою, положив ладонь тут же на крышку стола.
Незнакомка вытянула чуть дальше руку. Появилась ткань одежды, немного прикрывавшая локоток и изгиб руки. Согнув её на запястии, рука явно желала, чтобы её поцеловали, что я и сделал, неприлично громко чмокнув её. Она потянулась к моему лицу и погладила мягкими пальцами лоб, щёки. Задержалась на моих губах и, взмахнув на прощание, резко втянулась вовнутрь своего мира.
По зеркальной поверхности ещё раз пробежала волна, и зеркало стало таким, каким и было. На меня смотрело моё собственное изображение с абсолютно глупым выражением лица. Сеанс мистического знакомства состоялся. Я сидел молча, уставившись на зеркало и на себя в нём. Пришла здравая мысль – отметить данное происшествие. А так как у меня для этого всё было, то и действие пошло по плану выходного дня.
Назавтра проснулся рано. Сушило во рту. Рядом стоял пусть и не холодный, но всё же морс. Пил жадно, большими глотками. Как уснул, не запомнил. На кухне обнаружились остатки былого кутежа. Разбавив оставшееся морсом из холодильника, влил в себя. Прошёл и сел за свой рабочий стол. Зеркало стояло на том самом месте, где стояло вчера. Посмотрел на себя, и стало как-то совестно за свой несвежий вид. Пошёл умылся. Взяв электрическую бритву, стал приводить себя в порядок.
Я ждал. Ждал чего-нибудь такого, что уверило бы меня в том, что вчерашнее происшествие – не сон. Но, видимо, ничего подобного вчерашнему происходить не собиралось. Делиться с кем-либо о произошедшем не решился. От темы веяло духом белой горячки. Ничего не произошло ни на следующий, ни в последующие дни. Всё случившееся более походило на сон, хотя я всё-таки был доволен произошедшим со мной случаем. Единственное, что я сделал, это то, что записал всё произошедшее в виде небольшого рассказа.
Время шло, но ничего более подобного не происходило. Но зато теперь я стал проявлять внимание к своему зеркалу. Протирал его от пыли и мыл – словом, ухаживал. Я стал любить его и ту, которая протянула мне свою руку. А в том, что это она и притом прехорошенькая, я даже не сомневался.
Взял в привычку целовать своё зеркало перед сном. Жил я один, и проделки мои никто не мог ни увидеть, ни осудить. Так, в один из вечеров, взяв зеркало в руки, приблизил его вплотную к лицу, вытянув для поцелуя губы и… Лицо как-то легко и без сопротивления стало погружаться во вдруг ставшую вязкой зеркальную поверхность.
Кстати сказать, это было довольно внушительное зеркало (побольше моей физиономии, что и позволило мне полностью окунуться в него), квадратное, без обрамления. Крепилось оно к толстому проволочному основанию лепестками-зажимами. Такой лёгкий, современный дизайн.
Перед тем как провалиться вовнутрь, я машинально закрыл глаза. Теперь, находясь за пределами чего-то, решил открыть их. Перед глазами была белая пелена. Ну или хотите, белый плотный туман. Вдруг лицо с обеих сторон обхватили чьи-то руки. Мои были заняты. Я рефлекторно подался назад. Но те руки, что держали меня, не отпускали. Потом одна из рук взъерошила мои волосы, и я понял, что рядом со мной та, которую я полюбил заочно. К моим губам прикоснулись другие губы и страстно стали меня целовать, засасывая в себя. У меня закружилась голова. Губы отстали. Лёгким прикосновением прошлись по щекам и выпихнули меня из того замечательного мира.
Зеркало вновь повело волной, после чего оно стало таким, каким и было. На меня смотрело красное, как варёный рак, лицо ошарашенного человека, которого только что кто-то использовал в каких-то своих целях. Приключения продолжаются.