Я ответил:
– Не имеет значения, откуда я. Кто за вами гнался?
– Как – кто? – удивилась она. – Сам не видишь? Монахи.
Усевшись на краю дверного проема, я свесил в кабину ноги, нагнулся и заглянул внутрь.
– Ясно, что монахи. Я имею в виду: почему они гнались? Что им от вас надо?
Водитель был мертв – когда фургон перевернулся, ему размозжило голову о боковую стойку. Интересно, почему лобовое стекло не разбилось от удара? Я потрогал его, и оно прогнулось под пальцами. Оказалось, что там не стекло, а какая-то пленка, покрытая составом вроде лака.
Заметив кобуру с ремешком, висящую на крюке под рулевым колесом, я спрыгнул в кабину, взял оружие и полез обратно.
– За этими монахами едут другие, – сказала Юна Гало. – Скоро здесь будут. Надо уходить.
– Так почему они гонятся за тобой? – повторил я, выбираясь на кабину.
– Не твое дело, наемник. Слушай, что это за странная одежда на тебе? Это же пластмасса? Где ты такой комбинезон нашел, в развалинах?
Спрыгнув на землю, я пошел вдоль фургона. В кобуре оказался револьвер, чем-то напоминавший «кольт» времен Дикого Запада. Я переломил ствол, тронул капсюли, торчавшие из барабана. На патронах не было маркировки, обычной штамповки завода-изготовителя, – они явно кустарного производства.
Защелкнув ствол, я вытянул руку, прицелился… А неплохая штука. Вес что надо, рукоять удобно лежит в руке…
– Кто в кузове? – спросил я, опустив револьвер. – Вас там минимум двое было.
– Михай, мой слуга, но он тоже мертв. – Она произнесла это равнодушно, будто Михаю на роду было написано отдать жизнь за свою хозяйку. – Монах попал в него сквозь бойницу. Наемник, ты меня слышал? Надо побыстрее уходить отсюда.
Я застегнул пояс, сунул в кобуру револьвер.
Мне надоел ее командирский тон – не знаю, кем была Юна Гало, но она явно привыкла помыкать людьми, а еще привыкла, чтобы ее слушались беспрекословно. И мне это не нравилось. Я полез в люк, бросив через плечо:
– Ну так уходи. И не приказывай мне что делать, ясно?
К полу, ставшему теперь стеной, были прикручены две железные лавки, лежанка и шкаф. Остальное ссыпалось вниз – посуда, пара сундуков… и тело седого мужчины с дырой в голове.
Я поднял ружье Михая. Оглядевшись, раскрыл один сундук – там лежала одежда, за ним второй, где оказалась всякая снедь: хлеб, нанизанные на веревочку куски вяленого мяса, банка с какой-то приправой, две большие тыквенные фляги, что-то еще… Банка была разбита, и в кузове запахло так, что я чихнул.
Стало темнее – в люке появилась голова девушки.
– Наемник! – позвала она.
Я повесил за спину ружье, прицепил к поясу подсумок с патронами и стал перекладывать еду из сундука в котомку, которую нашел в нем же.
– Что?
– Я благодарю тебя, – произнесла Юна Гало сухо. – Я должна была сразу поблагодарить тебя, но слишком растерялась. Ты спас мне жизнь. Теперь нам надо уходить отсюда. Если останешься, монахи будут пытать тебя, чтобы узнать, куда пошла я, а потом убьют.
Пожав плечами, я выпрямился, закинул котомку за спину и полез наружу. Юна шагнула в сторону.
– Сколько их еще сюда едет?
– Я точно знаю про самоход вроде этого и два «тевтонца». Возможно, их больше.
Значит, самоходами здесь называют такие фургоны… А «тевтонцы»? Уточнять я, конечно, не стал. Сжимая в руках ружье монаха, девушка смотрела на дорогу. Не оборачиваясь, сказала:
– Я богата, наемник. Хорошо заплачу тебе. Не знаю, могу ли тебе доверять, но… Я нанимаю тебя. Пять золотых. Два вперед, три – когда дойдем до места. Ты будешь сопровождать меня и охранять. А теперь идем, монахи вот-вот будут здесь! Пока ты был внутри, я осмотрела мотоциклетки. Они сломаны, придется идти пешком. – Она показала в сторону моста над пересохшим руслом.
– С чего ты взяла, что я соглашусь охранять тебя? – спросил я.
– Но ты же наемник! А я – дочь Тимерлана Гало!
– А мне что с того?
– Ты… но ты… – Юна задохнулась от гнева. Тряхнув головой, хотела что-то сказать, но передумала. Достала из кармана серебристую заколку и стала укладывать свои темные волосы.
Покопавшись в котомке, я сорвал с веревочки кусок вяленого мяса, понюхал, откусил и стал жевать. Сильно перченое, но вкусное… Впрочем, сейчас мне показалось бы вкусным все что угодно. Покончив с первым куском, я принялся за второй; достал флягу, открыл и понюхал – обычная вода. Сделал несколько глотков.
Юна Гало вытащила из-за пояса серый берет и надела поверх собранных в узел волос.
– Пять золотых – это серьезные деньги, – сказала она холодно.
– А монахи – серьезные ребята. Ты это и без меня знаешь.
– Сколько ты хочешь? Или вообще не согласен? Думаешь просто ограбить фургон?.. Ограбить меня?
– Нет, – ответил я с набитым ртом. – Тебя я грабить не собираюсь. Но…
– Молчи! – Она вскинула руку, и я прислушался. Издалека доносился гул двигателей, пока что едва различимый.
– Надо уходить отсюда, наемник! Ты поможешь мне или нет? Сколько ты хочешь?
Я прикинул варианты. За спиной висели ружье Михая и котомка с едой, на поясе – самострел и револьвер, у меня была вода и патроны, в фургоне нашелся нож. Положение явно получше, чем полчаса назад, когда я бродил по какому-то странному холму с неказистым самострелом в руках. И все же я понятия не имел, где нахожусь и что вокруг. А с этой девчонкой… По крайней мере, я буду постепенно вытягивать из нее новые сведения про окружающее, осваиваться. Пока что надо держаться ее, а потом решу, что делать.
– Семь золотых, – сказала Юна Гало, с тревогой глядя поверх моего плеча на поворот дороги. – Семь, Разин! За эти деньги можно купить ферму!
– Ну хорошо, – решил наконец я. – Три вперед.
Она схватила меня за плечо и потянула прочь от фургона, в сторону моста. На ходу вытащила из-под куртки кошель, достала три большие круглые монеты и сунула мне в руку.
– Быстрее, наемник! Надо уйти за мост, пока они не появились. Дальше Кевок и Серая Гарь, они не будут знать, куда мы свернули…
– Но куда мы идем? – перебил я, продираясь вслед за Юной Гало сквозь заросли бурьяна. – Куда тебе надо попасть, в конце концов?
– В Москву, – сказала она.
Жалким зрелищем был этот мост – рельсы проржавели, шпалы сгнили, между ними нанесло земли, откуда проросли трава с кустами.
Перед тем как ступить на него, мы не сговариваясь оглянулись. К перевернутому фургону подъехал другой, черный, рядом стояли две приземистые машины, похожие на багги, только гораздо больше.
– Сейчас они разберутся, что к чему, и поедут сюда. – Юна шагнула на мост и остановилась.
– В чем дело? – спросил я.
– Будь осторожен. Достань оружие, охраняй меня! Для чего я тебя наняла?
Я окинул взглядом пустой мост.
– Там никого нет, идем.
– Мне говорили, такие мосты часто выбирают… то есть под ними живут… – Она замолчала.
– Тролли, что ли?
– Что такое «тролли»?
Юна все еще стояла на месте, и я зашагал вперед, потянув ее за рукав:
– Идем, говорю.
– Не трогай меня, наемник! – отчеканила девчонка, отдернув руку. – Не прикасайся ко мне, если я не прикажу! Ты понял?!
Я пошел дальше, не оборачиваясь. Юна Гало догнала меня и вдруг ударила кулаком между лопаток. Схватила за воротник, рванув, выкрикнула:
– Ты слышал, что я сказала?! Смотри на меня! Я плачу тебе, и чтобы ты не смел прикасаться…
Я развернулся, оттолкнув ее, она споткнулась о шпалу и едва не уселась между рельсами.
– Слушай, подруга! – Я достал две монеты и швырнул ей под ноги. – Мне плевать, кто у тебя стоит за спиной и чья ты там дочь. Одну монету оставляю себе, за то что спас тебя на дороге. Теперь катись куда хочешь. – И зашагал дальше.
За спиной было тихо. Заметив тело, лежащее в зарослях на краю моста, я вытащил револьвер.
Я был уверен, что там лежит мертвый человек, и не ошибся. То есть наполовину не ошибся – он таки был мертвый. Но только это оказался не человек.
Я раздвинул кусты и стволом револьвера осторожно повернул бугристую, поросшую короткой темной шерстью башку. Существо, одетое лишь в подпоясанные веревкой короткие штаны из мешковины, напоминало обезьяну. В розовом морщинистом лице уродливо соединялись человеческие и звериные черты, отчего выглядело оно жутковато. Из левой половины груди торчала загнутая крюком арматура – должно быть, конец ее, глубоко ушедший в тело, хорошо заточен. Другой конец был обмотан веревкой, поверх шли аккуратные витки проволоки.
В правой руке существо сжимало конец длинной берцовой кости. Человеческой.
Скрипнул гравий, над ухом раздалось дыхание. Помедлив, я протянул в сторону руку. Спустя несколько секунд ощутил на ладони холод металла и сжал пальцы. Сунув две монеты в карман, встал.
– Это мутант, не мутафаг, – тихо сказала Юна Гало. – Его убили кетчеры, такими штуками они любят пользоваться.
– Кто такие… – начал я и замолчал.
– Что? – спросила она после паузы. Я не отвечал, и девушка добавила: – Идем, монахи уже, наверное, сюда едут.
Мы сошли с моста. Вдоль этого берега тянулись холмы, от русла отходила тропа, едва заметная среди зарослей и густой травы.
– Ты бывал в этих местах? – спросила Юна Гало, и я покачал головой. – Откуда ты?
Помедлив, я сказал первое, что пришло в голову:
– С побережья.
– Откуда? – Она явно не поняла. – С какого еще… А, с берега Донной пустыни? С горы Крым или с Моста? Вроде больше там нигде не живут.
Быстро шагая, я сделал неопределенный жест. Пусть думает что хочет. Хотя странно звучит – «гора Крым». Что это значит, как полуостров мог стать горой?
Наверно, это все же виртуал. Какая-то большая локация, и программисты с дизайнерами, или кто там еще создает такие вещи, использовали для нее привычные названия. Может, доктор Губерт исследует влияние полного погружения в искусственную реальность на человеческую психику. Здесь есть Москва, есть Крым… А еще какие-то мутафаги и кетчеры. И мутанты. И странная плесень, которая заставляет мертвецов ходить. Кажется, именно ее Юна Гало и назвала некрозом? Для чего ее ввели в виртуальную локацию? И что означало все то, что случилось, когда я встал с лежака? Может, программный сбой? Или это был способ сбить меня с толку, создать впечатление, будто что-то пошло не так, чтобы подопытный решил: он вырвался из-под контроля экспериментаторов и вокруг настоящая реальность?
Но если так, то что представляет собой некроз? Мутант – ладно, но некроз выглядел слишком уж фантастично, именно из-за него у меня впервые возникло впечатление нереальности происходящего. Для чего его ввели в локацию?
Мгновение казалось, что я понял, догадка будто скользнула по самому краю сознания… И пропала. Я даже плюнул в досаде.
Солнце клонилось к горизонту, стало прохладнее. Снова захотелось есть. Не останавливаясь, я достал кусок мяса с хлебом и посмотрел на шагающую рядом Юну.
– Будешь?
Не глядя на меня, она покачала головой. Я стал жевать, запивая водой из фляги. Шум моторов пока не доносился – монахи еще не подъехали к мосту.
Холмы скрыли русло пересохшей реки, мы шли дальше. Дорога впереди раздваивалась: один рукав, более широкий и хорошо утоптанный, вел влево, к большому полю, другой – едва заметная извилистая тропа – вправо, туда, где виднелась роща.
– За полем слева Кевок. – Юна остановилась. – Он далеко. А справа Серая Гарь, она ближе. Кевок просто городок посреди Пустоши, а Гарь находится на старой свалке. Надо решить, куда дальше.
– Зачем идти в одно из этих мест, если монахи и там, и там могут найти нас? И потом, они ведь могут разделиться… Значит, опасно и в Кевоке, и в этой Гари. Надо заночевать где-то еще.
Она посмотрела на меня как на идиота:
– Что ты говоришь? Мы же на северо-востоке Пустоши! Это днем здесь только панцирники ходят да мутанты вроде того, который на мосту. А ночью и ползуны из холмовейников вылезают, и гиены горбатые появляются, и ежи… Да тут в каждой норе мутафаг сидит! Ночью, без сендера, только вдвоем… Нет, надо туда, где люди.
Я чуть было не спросил, что такое «сендер», но вовремя прикусил язык.
– Ну хорошо, так куда нам лучше повернуть?
Юна задумалась.
– Ну, Кевок больше, более обжитой, там даже радиостанция есть… – Она вскинула голову. – Точно! У них же передатчик, причем мощный. Монахи смогут связаться со своими. Поговорят с каким-нибудь форпостом, и им пришлют подмогу. А в Серой Гари передатчика нет.
– Значит, от Кевока надо держаться подальше, – решил я, но затем покачал головой. – Хотя нет, если он больше, то нам в нем будет легче спрятаться.
Она возразила:
– С чего ты взял? Что та́м, что та́м… Нас увидят при въезде в город, и если монахи следом войдут, то быстро узнают, где мы. В таких местах незнакомцы всегда на виду.
– Значит, идем в Серую Гарь. – Я зашагал по узкой тропке, ведущей вправо. – Расскажешь о ней по дороге.
Холмы остались позади, мы приближались к роще, на краю которой дорога обрывалась. Возле тропки высился холм, покрытый кривыми наростами, словно большими бородавками. Он состоял из глины и камней, а еще из кусков шифера, железного лома, досок и колотых кирпичей. Проходя мимо, я искоса, чтобы не показывать любопытства, разглядывал его. Девчонка произнесла одно слово: «холмовейник»… Это он и есть, что ли? Если так, то внутри живут те самые ползуны, которые, по ее словам, выбираются только по ночам.
Роща с виду казалась неопасной, но что, если в ней прячется стая гибридов вроде тех, с холма? Решив, что туда лучше не соваться, я зашагал в обход, и Юна Гало поспешила следом.
– Ты была в этих местах раньше? – спросил я.
Она покачала головой:
– Никогда. Просто, когда мы уже собрались ехать в Москву, я заставила Михая все рассказать о поселках, мимо которых будем проезжать. Он был следопытом, здесь много сезонов бродил. Он мне про Гарь и про Кевок рассказал.
– А кто там управляет?
– В Гари? Да никто. Просто люди живут…
– Но почему они именно там поселились?
– Как это почему? Иногда ты задаешь такие странные вопросы, наемник… Потому что в том месте водяная скважина. Воду нашли несколько сезонов назад, и вокруг сразу возник поселок. В Гари живут всякие бродяги, разорившиеся фермеры, старатели. Там у них огороды вокруг, а воду они продают проезжим.
Я остановился, завидев пересекающую наш путь цепочку следов. Непонятно, что за зверь их оставил, но он явно большой и тяжелый. Может, это тварь той же породы, что и та, погнавшаяся за стаей гибридов прошлой ночью, когда я сидел на крыше казармы?
– Странно, – сказала Юна. – Следы вроде как у маниса. Откуда здесь манис, они же на юге только живут? Если он в той роще прячется, может напасть на нас. Идем быстрее.
Я молча зашагал дальше. Манис… Наверное, мне еще долго предстоит слышать незнакомые слова, которыми местные называют всяких необычных тварей.
Солнце успело сползти к горизонту, когда мы обошли рощу. За ней открылась низина, полная всякого хлама. В небо торчал подъемный кран со сломанной стрелой, вокруг лежали цистерны, контейнеры, горы металлолома, битых кирпичей и треснувших строительных плит. В окошке кабины крановщика мелькнул силуэт, и я спросил:
– А они не начнут по нам с ходу палить?
– Нет. Вдруг мы хотим купить у них воду.
– Тогда могут попробовать ограбить, как только войдем.
– Ты что, боишься? – Юна покосилась на меня. – Ты же наемник.
– Дело не в том, боюсь или нет. Надо знать, чего ждать от них.
– Да того же, чего ждать от неудачников из любого другого поселка на Пустоши! Ты бывал в них тыщу раз! Это все трусливые хорьки, они укусят тебя, если ты слабый, и разбегутся с визгом, если показать им силу… У тебя вид что надо, наемник. Оружием обвешан, нож на ремне, морда зверская, комбинезон какой-то непонятный. Вот и шагай смело – никто тебя не тронет.
Слова ее не очень-то убедили меня, но я решил пока что не доставать оружия, чтобы не пугать лишний раз «хорьков». Они могут и разбежаться с визгом, как утверждала Юна Гало, а могут наброситься из-за угла… то есть выстрелить по нам откуда-нибудь с вершины мусорного холма.
Мы вошли на свалку. Подъемный кран высился над всей округой, теперь я хорошо видел человека, высунувшегося из окна кабинки с ружьем в руках. Он следил за нами, но оружие не поднимал. Одет во что-то бледно-рыжее, на голове желтая косынка, стянутая узлом сзади. Когда мы почти миновали кран, дозорный громко свистнул. Спустя несколько секунд донесся ответный свист.
Жара спала, но за день солнце успело разогреть свалку, и над холмами курились испарения. Пахло горелой резиной, гнилью и мазутом.
Впереди показались стоящие вплотную большие картонные коробки с криво прорезанными окошками. Сверху лежала черная от дегтя и машинного масла ветошь – что-то вроде соломы на крыше сельского дома. У последней коробки боковины не было, рядом на листе жести сидел, сложив ноги по-турецки, полуголый оборванец. Над всклокоченными волосами его вилась жужжащая стайка мух.
– Просто идем дальше, – сказала Юна Гало. – Не обращай внимания на эти отбросы.
– Вижу, сердце твое полно жалости и сострадания к ближним, – заметил я.
Оборванец смотрел на нас мутными глазами. Когда мы поравнялись с ним, он привстал, простер в нашу сторону руку, будто хотел предупредить о чем-то, но так ничего и не сказал – плюхнулся обратно на жесть. Я приостановился, но Юна решительно шла дальше. Человек, встав на четвереньки, полез в свой картонный дом.
За штабелем растрескавшихся бетонных плит горел костер, по сторонам его стояли рогатины, на них висела толстая ржавая пружина, прогнувшаяся под весом котла. В нем что-то булькало – съедобное, судя по запаху, хотя я бы не рискнул снять пробу. Рядом на перевернутых ведрах, на камнях или просто на корточках сидели люди, мало отличавшиеся от первого обитателя Гари, который попался нам на глаза. Женщина с черным от копоти лицом, забравшись на горку битых кирпичей, огромным половником зачерпнула из котла варево и стала нюхать, шумно втягивая ноздрями воздух.
При нашем появлении все повернули головы, а женщина едва не свалилась с кирпичей и выпустила половник, который с хлюпаньем упал в котел. Выругавшись, она спрыгнула на землю и уставилась на нас, уперев руки в бока. На ней был короткий халат и ватные штаны, из-за пояса торчала обмотанная тряпьем рукоять.
– Эй, вы! – хрипло крикнула женщина, вытащила мясницкий тесак и потрясла им.
– Идем, идем, – поторопила меня Юна. – Не останавливайся и не обращай на них внимания.
– Стойте! – прозвучало сзади, но девушка не обернулась.
Люди пялились нам вслед, пока мы не миновали остов экскаватора, в ковше которого спал человек, и машина не скрыла нас от компании вокруг костра. Дальше был ряд автомобилей без колес, стоящих на столбиках из кирпичей. Между холмами за ними раскинулись огороды. На кривых грядках зеленели кустики и хилые, нездорового вида побеги, подвязанные тряпками и проволокой к торчащим из земли палкам.
За следующим холмом открылась обширная земляная площадка, на краю которой стояла единственная в этом месте постройка, отдаленно напоминающая нормальный дом. Первый этаж – каркас из сваренных труб и решеток вместо стен, а второй дощатый, с квадратами неровно выпиленных окон и балконом. Там на высоком табурете сидел человек в широкополой шляпе, с винтовкой в руках.
Наверное, это место служило в Серой Гари центральной площадью. У дома между машинами с открытыми кузовами прохаживались люди, все в рыжей коже и с банданами на головах. Ближе к нам стояла водяная колонка, окруженная чугунной оградой с калиткой, висящей на одной петле.
Оглядевшись, Юна решительно пошла через площадь, и я сказал:
– Стой.
– Может, договоримся, чтоб нас подвезли…
– Подожди!
Она быстро шла вперед, не оглядываясь.
Сделав несколько шагов, я остановился. Повторил:
– Юна, стой.
Она упорно шагала к гостинице. Человек на балконе выпрямился во весь рост – даже отсюда было видно, что он здоровый, как медведь, – и потряс винтовкой. Она тоже была здоровенной да к тому же с оптическим прицелом, непривычно длинным и широким.
Люди у машин пошли навстречу Юне, еще несколько показались по сторонам площади.
Я достал револьвер, и здоровяк на балконе, вскинув винтовку, выстрелил. Пуля ударила в землю у моих ног.
– Медленно-медленно положи его! – крикнул он.
– Я из Меха-Корпа! – звонко прокричала Юна, быстро шагая через площадь. – Хочу нанять вас!
Вот стерва! Пришлось мне положить револьвер. Когда выпрямился, откуда-то сбоку выпрыгнул босой парень в закатанных до колен штанах из мягкой кожи и расстегнутой рубахе. Волосы на его голове были собраны панковским гребнем, да еще и выкрашены в темно-красный, почти черный цвет. Из гребня, будто иглы, торчали заточенные куски арматуры и обломки лезвий. На поясе висели цепи с грузилами на концах, в руке была загнутая крюком арматура с заточенным концом. Я сорвал ремень ружья с плеча, а он ударил меня своей железякой, целя в голову – хорошо, что не острым концом. Палец сам собой вдавил спусковой крючок, и пуля улетела куда-то в сторону. Панк замахнулся вновь, и тогда я врезал ему прикладом по впалому животу.
Сипло выдохнув, он согнулся пополам. Сзади раздался топот. Юна Гало прокричала:
– Я дочь Тимерлана Гало! Кетчеры, я хочу нанять вас! Эй, ты! Ты главарь? Я из Корпорации, слышишь?!
Здоровяк с балкона зычно выкрикнул:
– Не трогать ее! Этого – не убивать, обоих в дом!
Бросив ружье, я выхватил из кобуры самострел. Сразу трое в рыжей коже подскочили ко мне, одного я встретил ударом кулака в лицо, на второго наставил оружие, но третий вмазал арматурным крюком по стволу, и дробь ушла в землю. На меня навалились со всех сторон, я отшвырнул одного противника, коленом наподдал под дых другому, а после меня перетянули железякой по плечам и сделали подсечку.
Топот и крики раздавались со всех сторон. Сбросив с себя кетчера, я вскочил, и рядом вновь появился панк с цепями на поясе. Гребень на голове содрогается, глаза выпучены, лицо совсем безумное. Он рванул цепи, закрепленные на короткой рукояти, но я двумя ударами сбил его с ног.
А потом, получив прикладом по затылку, сам упал сверху.