bannerbannerbanner
Серебряные колокольчики

Андрей Красников
Серебряные колокольчики

Полная версия

Глава 3

Музыка становится все настойчивее. Кажется, что невидимый виртуоз играет совсем рядом. Чуть дальше, там, где стоят палатки, виднеется движение. Наш лагерь постепенно просыпается, наверное разбуженный непонятной мелодией.

Я все так же стою на пригорке. Тревога все еще кружит вокруг меня, но уже не так сильно. В конце концов, ничего страшного не происходит… Пока не происходит…

Порыв ледяного ветра заставляет меня съежиться и обхватить плечи руками.

Мне кажется, будто небо в той стороне, где расположен город, начинает светлеть.

Флаер аккуратно приземлился во дворе какого-то мрачного серого здания. Я, будучи единственным пассажиром, спустился по трапу на бетон, отошел в сторону и осмотрелся. Замкнутое внутреннее пространство, расчерченное разнообразными кривыми линиями. Вокруг – стены, пестрящие черными провалами окон. И ни души вокруг меня. В наступающих сумерках это все выглядит достаточно тревожно.

Колыхнув мне волосы потоком воздуха, флаер ушел ввысь. А я, тяжко вздохнув, отправился вперед, туда, где виднелась дверь, освещенная парой непритязательных фонарей.

Меня так никто и не встретил, пока я наискосок пересекал двор. За дверью тоже никого не было – лишь коридор, уходящий куда-то вглубь. Я отправился вперед, туда, откуда слабо доносились голоса.

Искомое помещение оказалось третьим слева. Я пару раз стукнул, дождался разрешения войти и открыл дверь.

В небольшой, скудно обставленной комнате, работал телевизор и разговаривали два человека, одетые в полицейскую форму. Незнакомые.

Старший, с капитанскими погонами, глянув на меня невыразительным взглядом, кивнул, указал на стоящее в углу кресло и снова отвернулся к коллеге. Я, не говоря ни слова, уселся в кресло и приготовился ждать.

По новостям крутили ролик, на котором остатки орбитальной станции падают в пригороде столицы. В первое время, как я знаю, правительство попыталось придержать это видео, но потом просто махнуло рукой. Очень сложно спрятать то, что видело миллионы людей.

Объятая огнем, разваливающаяся в полете махина размером с небольшую гору с кажущейся медлительностью спускалась с небес. У оператора немного дрожали руки и то и дело прорезались матерные комментарии, но видно картину было хорошо.

Километр до земли, пятьсот метров, сто… Касание. Вверх взвиваются клубы огня и пыли, дома, попавшие под ударную волну, разлетаются, как щепки… Оператор опять вопит что-то нецензурное, а затем ударная волна доходит и до него – картинка летит кувырком, останавливаясь через несколько секунд на кадре с небом. Видео заканчивается.

– Вот суки, – с ненавистью произнес один из полицейских, рассматривая экран.

Я промолчал, не имея понятия, до какой степени они осведомлены обо мне. Если они считают меня Кристофером Альт, то было бы весьма глупо высказывать солидарность и вообще вступать в разговор.

В коридоре раздались шаги и в комнату зашел еще один полицейский. Мельком глянул на коллег, повернулся ко мне и мотнул головой – мол, на выход.

У меня чуть было не вырвался удивленный возглас. Передо мной в форме полицейского стоял тот самый Сержант, который несколько лет назад преподавал мне рукопашный бой. Впрочем, он ничем не дал понять, что знает меня, так что я тоже сдержался и молча отправился за ним следом.

Некоторое время мы шли по полутемным коридорам в молчании. Потом он все же заговорил:

– Раз видеть тебя, рядовой.

– Я вас тоже, Сержант.

– Что дальше будет, знаешь? Легенду помнишь?

– После того, как наши космические силы сбили орбитальную станцию, упавшую в итоге рядом с Новой Венецией, напряжение в обществе достигло предела. Какая-то банда напала на нашу квартиру. Оглушили охранников, а моих родителей зверски убили…

Мой голос слегка дрогнул. Преподаватель по актерскому искусству был бы доволен.

– Я был здесь, в школе. В связи с чрезвычайным положением меня задержали до завтрашнего утра. Сейчас в квартире работают полицейские, завтра там все уберут и отправят меня обратно. Говорят, виновные уже вычислены по данным видеонаблюдения и скоро будут задержаны.

– Отлично, – одобрительно кивнул Сержант. – Сейчас ты получишь пакет документов на свое новое имя, а утром я тебя сопровожу в квартиру. Будешь находиться под круглосуточным надзором и домашним арестом. Понятно, для твоей же безопасности. Суд, я думаю, пройдет через недельку. Готов к новой жизни?

– Готов.

– Ну-ну, – не поверил он мне, но ничего больше не сказал.

В комнате, куда мы пришли, лежали мои новые вещи. Простенький серый костюм, сумка с нижним бельем, несколько рубашек, обувь.

– Полицейское управление изъяло все вещи для экспертизы. Для тебя были куплены аналоги.

И на том спасибо – не придется таскать на себе чужие трусы.

Помимо одежды, на столе лежал бумажник и коммуникатор. Что находится в коммуникаторе, я знал наизусть – точно такой же остался в моей квартире не базе проекта. А вот документы… Я взял в руки бумажник и вытащил его содержимое.

Универсальное удостоверение пилота-водителя. Открыты первые категории в наземном и воздушном транспорте. Не густо.

Удостоверение личности. С него смотрю я сам – фотография была сделана год назад, так же как и отпечатки пальцев. Кристофер Альт, восемнадцать лет. В графе «гражданство» – ярко-красными переливающимися буквами отмечено «Корона-три». На обычных удостоверениях спокойным синим шрифтом указывается, что владелец – подданный Коронного Содружества, а здесь – четкая отметина, чтобы каждому было понятно сразу, кто перед ним.

Платежная карта Содружества. Подозреваю, что на ней ничего нет, но она тоже входит в комплект необходимых документов.

Вот, собственно, и все. Я сложил документы обратно в бумажник и переоделся в костюм. Сидит неплохо. Покрой, понятно, дешевый, но откуда взяться дорогим вещам у семьи, живущей за скудный государственный счет уже не один год.

– Теперь жди, – проинструктировал меня Сержант. – Можешь на диване поспать, заодно костюм немного помнется.

И я остался один.

Ждать – это самое муторное в любой ситуации. Я измерил шагами комнату, заново пересмотрел полученные документы, залез в свой новый коммуникатор. Но мысли постоянно возвращались к завтрашнему дню. Моя учеба, наконец, закончилась.

Я больше не увижу своего лысого куратора, не увижу взбаламошного профессора, сумевшего-таки вложить в меня основы астронавигации. Не увижу больше никого с базы, долгих шесть лет бывшей моим домом.

По коже пробежал холодок. Большую часть своей сознательной жизни я готовился к этому моменту, но он все равно застал меня врасплох. Под крышей проекта я чувствовал себя избранным, которому создаются все условия для наилучшего развития. А сейчас меня, словно едва оперившегося птенца, выпихивают в реальную жизнь. И, судя по тому, как обставлен мой выход в свет, дальнейшая моя дорога точно не будет усыпана розами.

Устроившись на диване, я засмотрелся на трещинку в потолке. Интересно, остальные ребята отправились по своим легендам тоже сегодня? Скорее всего, нет. Зачем торопиться и делать все сразу. Время еще терпит, вполне можно решить все в течение пары месяцев.

В конце концов, над планетой болтается еще целых две орбитальных крепости. Толку от них, правда, никакого, но вторжение не начнется, пока они не свалятся вниз пылающими метеорами, как и остальные.

За последние три года наши враги действовали с неумолимой безжалостностью, обрубая Содружеству все возможности сопротивления. Одна за одной сбивались с орбиты защитные станции. Иногда между нападениями на них проходило несколько месяцев, иногда – всего пара недель.

После того, как была уничтожена седьмая из двенадцати крепостей, над планетой появились сразу два крейсера и в течение того часа, который понадобился, чтобы перегруппировать наши оставшиеся силы, точечными ударами выжгли космопорт, корабельные верфи и несколько воинских частей. А затем спокойно убрались обратно в космос, оставив нас зализывать раны.

После этого пропали даже теоретические шансы на победу.

Как раз в это время в нашей системе появился линкор Земной Федерации. Прошел по орбите планеты, собирая информацию и презрительно игнорируя попытки Содружества установить контакт, а затем ушел в сторону и лег в дрейф где-то между орбитами Короны-один и Короны-два. Этакий ненавязчивый мониторинг обстановки в зоне мелкого локального конфликта на окраине освоенного космоса.

Помню, в то время в прессе вскипела целая буря негодования в адрес Федерации, дистанцировавшейся от нашей войны. У нас же на базе гневные речи ведущих вызывали только грустные улыбки. Пару веков назад Совет Федерации, перестав справляться с выходками своевольных колоний, принял волевое решение и издал закон Янковского-Кайзера, согласно которому любая колония, не имеющая стратегического значения для Федерации, имела право на односторонний выход из нее.

Вот наша звездная система этим правом и воспользовалась, решив, что внутреннее управление гораздо лучше внешнего. Тем более, что у воспользовавшихся законом колоний оставались все связи с центральным государством. Никто никому не мешал жить, технологии и товары спокойно двигались во все стороны.

Но на какую-либо защиту и помощь рассчитывать больше не приходилось. Единственное участие Федерации в нашей войне наверняка свелось к наблюдению и одному-единственному контакту – с диктатурой Короны-три. Ее правителю должны были предложить поделиться технологией создания оружия, которое было применено на моей родной планете. И тот, я уверен, с радостью поделился, наверняка получив взамен очень много всего. Федерация в ультимативной форме заставляет раскрывать секреты военных разработок, но платит за них щедро.

Интересно, а есть ли у меня хоть какие-то шансы стать ее гражданином? Некоторое время я всерьез обдумывал эту мысль, но в конце концов решил, что шансы ничтожны. Значит, обойдусь как-нибудь.

 

В конце концов, мне все же удалось провалиться в сон.

На следующее утро я проснулся помятым, несвежим и с легкой головной болью. То ли воздух в здании был совсем спертым, то ли диван слишком неудобным. Но до прихода Сержанта я уже более-менее привел себя в порядок.

– Готов?

– Да.

– Ну, тогда вперед.

Мы пробрались по извилистым коридорам и вышли на тихую улочку, на которой еще не до конца рассеялся утренний туман. Вокруг не было ни души, лишь неподалеку стояла потрепанная жизнью полицейская машина. Сержант, доставая карточку, направился к ней, я поплелся следом.

Вся эта затея начала казаться мне ошибочной и неправильной.

– Шевели копытами, парень.

Грустно вздохнув, я отправил сумку с вещами на заднее сиденье, а сам устроился рядом с сержантом. Машина внутри казалась еще более древней, чем снаружи. Дисплей – и тот не работает, похоже.

Сержант включил мотор и колымага неожиданно плавно тронулась с места. Минут пять мы ехали в полном молчании, а затем внезапно выскочили на довольно оживленную дорогу, сделали два поворота и остановились около вполне себе симпатичного многоквартирного дома.

– Вылезай, парень. Знаю, тебе тяжело, но государство не будет предоставлять тебе новую квартиру из-за этого.

Пора вживаться в роль. Роль, которую, если мне повезет, я буду играть много лет… Я с тоской осмотрелся по сторонам. По улице проносились машины, куда-то спешили редкие прохожие. И всем было плевать на мои проблемы.

Я в очередной раз вздохнул и выбрался из машины.

До квартиры мы добрались без каких-либо происшествий. А затем Сержант ушел в жилище по соседству, превращенное в наблюдательный пункт, я же остался один в стерильной, вылизанной и вычищенной до блеска квартире.

И просидел в ней восемь дней.

Я прочитал все, что было в коммуникаторе. Попробовал поиграть в игры, которые там были. Переключал каналы телевизора. Мне было скучно, как еще никогда в жизни.

В коммуникаторе не было ничего, достойного внимания. По телевидению крутили одни и те же новости, перемежающиеся пропагандистскими фильмами. Все это к концу заточения в квартире вызывало у меня тошноту.

Сержант, раз в день приносящий коробку с продуктами, полностью отыгрывал свою роль и разговаривать со мной не собирался.

На восьмой день он принес не еду, а еще один костюм.

– Собирайся, через два часа будет суд над убийцами твоих родителей.

– Их уже поймали?

– Да, три дня назад. Они даже не стали отпираться и полностью во всем признались. Следствие закончено, остался суд.

Чувствуя себя неловко в новом неудобном костюме, я вышел вслед за Сержантом на улицу и забрался все в ту же старенькую машину. Здесь Сержант в последний раз вышел из роли.

– Крайний инструктаж, рядовой. Само собой, их оправдают. Судья получил соответствующие указания, да и не сопротивлялся особо. Ты начнешь возмущаться сразу же после оглашения приговора. Вскочишь на ноги. Я постараюсь тебя успокоить. Ты должен будешь вытащить у меня пистолет и оттолкнуть в сторону. После этого у тебя будет несколько секунд. Чем больше выстрелов ты успеешь сделать – тем лучше для легенды. Точным должен быть только один. После этого я тебя вырублю и сделаю так, чтобы не пристрелили на месте.

Он немного помолчал, смотря на дорогу.

– Еще ребята просили передать, что будут очень признательны, если ты не убьешь никого из них.

Я кивнул. План действия был согласован и вызубрен еще на базе.

Городской суд располагался в красивом, но немного запущенном здании, отделанном настоящим натуральным камнем. По крайней мере, мне так показалось. Мы поднялись по широким ступеням, прошли сквозь пост охраны и, поблуждав по коридорам, оказались в зале заседаний. Здесь царило запустение. Даже воздух был каким-то спертым, затхлым.

– А где все? – поинтересовался я.

– Процесс начнется совсем скоро, подойдут.

Действительно, через несколько минут в зале появилось еще четверо полицейских, по очереди окинувших меня безразличными взглядами. Затем появился важный человечек с портфелем – скорее всего, обвинитель.

Потом в зал под охраной ввели и усадили на скамью подсудимых троих мужчин средних лет, в которых уже я впился ненавидящим взглядом. Им, похоже, на это было все равно.

Последним на свое место пробрался тучный плешивый судья. Повозился немного, что-то рассматривая на дисплее, а затем обвел собравшихся суровым взглядом и стукнул молоточком.

И начался фарс.

Улик, собранных на месте преступления, было море. В довесок к ним прилагались видеозаписи, где задержанные, светя наглыми рожами в камеру, признавались в содеянном от и до.

– Обвиняемые, вы подтверждаете, что эти признания соответствуют действительности и даны вами без принуждения?

– Да, господин судья, – ответил средний из троицы. – Нам скрывать нечего.

Я сжал лежащие на столе руки в кулаки и стиснул зубы, прожигая его взглядом.

– Вы чистосердечно раскаиваетесь в содеянном?

Последовало непродолжительное молчание, после чего все тот же из троицы отрицательно мотнул головой и ответил:

– Нет, господин судья, мы не раскаиваемся. Эти уроды сожгли нашу планету и скоро войдут в наши дома. Мы готовы убивать их когда угодно и где угодно.

На задворках моего сознания послышался легкий шелест колокольчиков и я мотнул головой, отгоняя наваждение.

Судья, казалось, задумался.

– Подсудимые, ваша вина в тяжком преступлении против личности признана несомненной, – наконец произнес он. – Вместе с тем, суд учитывает вашу готовность к сотрудничеству, ваше чистосердечное признание и ваши мотивы, которые, я уверен, в столь трудный для нашего государства час очень близки каждому жителю планеты.

Я поднял голову, уставившись на толстяка. Он постарался не смотреть в мою сторону.

– Властью, данной мне Коронным Содружеством, я объявляю вас виновными и приговариваю к службе на благо страны в одном из добровольческих отрядов, которые сейчас создаются на базе полицейских частей Содружества. Вам надлежит немедленно проследовать в расположение городского полицейского участка и пройти распределение. В случае неявки вы будете заключены под стражу. Свободны.

Судья стукнул молоточком и снова принялся что-то рассматривать на своем дисплее. Один из полицейских отправился к скамье подсудимых и принялся открывать наручники.

Я делал вид, что нахожусь в прострации и просчитывал свои будущие действия. Похоже, пора.

– Господин судья, они же убийцы… – я приподнялся со стула, переводя неверящий взгляд с судьи на ухмыляющихся мужиков. – Вы же видели, что они сделали с моими родителями… Мама…

– Молодой человек, после того, что произошло на Короне-два, у вас нет никакого морального права осуждать этих людей, – поджал губы судья. – Приговор окончательный и изменению не подлежит.

– Вы… вы… – я не мог подобрать слов.

– Офицер, успокойте вашего подопечного, – отвернулся от меня судья.

Рядом со мной поднялся сержант. Успокаивающе взял за плечо.

– Парень, успокойся. Ты все равно ничего не сделаешь. Смирись.

– Ничего не сделаю?! – я повернулся к нему, стараясь сделать как можно более бешеное лицо.

Отбросив держащую меня руку, я ткнул кулаком ему в нос. Сержант смешно мотнул головой и взмахнул руками, теряя равновесие. Словно пытаясь защититься, повернулся ко мне боком, подставляя кобуру.

Выхватить пистолет было легко.

– Вы… Гнилые, продажные твари… – Я вскинул оружие дрожащими руками и прицелился в разинувшего от изумления рот судью.

Выстрел. В стене рядом с толстяком появляется выбоина. Выстрел. Стеклянными брызгами разлетается дисплей. Вот теперь пора. Выстрел. Голова судьи дергается назад. Во лбу виднеется отверстие от пули. Выстрел, выстрел. Одна пуля слегка задевает плечо уже мертвого человека, вторая опять попадает в стену.

Я повернулся в сторону скамьи подсудимых. Здесь тоже немая сцена с застывшими, словно изваяния, участниками. Выстрел. Пуля пролетает между двумя убийцами и попадает в деревянную перегородку. Во все стороны летят щепки.

В этот момент мне в голову прилетел чудовищный удар и я, выронив пистолет, рухнул на пол, теряя сознание.

Очнулся уже в какой-то тесной темной каморке. Все тело ныло, голова раскалывалась от боли. Скованные наручниками за спиной руки затекли и тоже болели. Но я был жив, а это – самое главное. Все получилось.

Если бы кто-то заглянул ко мне в это время, он бы здорово удивился, увидев улыбку на лице избитого заключенного.

Но за мной пришли еще не скоро. Я уже всерьез начал опасаться за сохранность рук, перетянутых сталью, когда в двери лязгнул ключ и ко мне зашли два бугая в полицейской форме. Меня рывком подняли на ноги, набросили на голову черный мешок, а затем от души двинули в солнечное сплетение.

Пару минут я был предоставлен самому себе, затем меня снова подняли с пола и куда-то потащили.

– Мешок снимите, – послышался чей-то недовольный голос, когда мы остановились.

В глаза ударил яркий свет. Я, удерживаемый с двух сторон охранниками, находился в проходе, со всех сторон огороженным решетками. Рядом стоял очередной одетый в костюм деятель.

– Кристофер Альт, ваши действия были классифицированы как преступление высшей категории против личности и государства. Приговор – пожизненное заключение. Одиночная камера. Увести его.

Деятель, посчитав свою миссию выполненной, удалился, а меня потащили куда-то в глубь зарешеченных коридоров.

– Ага, одиночная, как же… – послышался шепот одного из конвоиров.

– Минут на пять, я думаю? – так же вполголоса произнес второй.

– Да, пойдет.

О чем они разговаривали, я понял только тогда, когда с меня сняли наручники и втолкнули в общую тюремную камеру.

– Пять минут! – раздался голос сзади и дверь с лязгом захлопнулась.

На меня уставилось десятка полтора заключенных. Я точно так же уставился на них, изо всех сил пытаясь привести в чувство руки. Драться с онемевшими руками – прямой путь в могилу. А драться мне, похоже, придется.

Я ожидал, что будут какие-то вопросы, на которые я априори отвечу неправильно и после этого меня уже начнут бить. Но ошибся. Вопросов никто задавать не стал. Они все просто поднялись со своих коек и молча пошли на меня.

Мне стало страшно. В кино герои в такой момент обычно думают только о том, каким эффектным ударом поразить очередного противника, а я, чувствуя лопатками холод железной двери, судорожно разминал руки и готовился к избиению. Потому что драться в полную силу мне было все равно нельзя.

Первый из них, приблизившись, просто и без затей ударил меня ногой в живот. Я постарался напрячь пресс, постарался увернуться, но позиция была слишком невыгодная. Пресс сложился, пропуская удар, а сам я сполз по двери, не в силах стоять на ногах.

Следующий размашистый удар ногой я умудрился принять на локоть, вызвав у кого-то болезненный крик. А затем чей-то ботинок впечатался мне в ребра и драка окончательно перестала мной контролироваться. Помню, что в какой-то момент, озверев от боли, я сумел точно пнуть одного из противников в колено, заставив сустав вывернуться в обратную сторону. Кажется, еще кому-то я сломал палец.

А потом в очередной раз меня поглотила темнота.

Не знаю, сколько в этот раз я провалялся в отключке. Но снова очнулся, как ни странно. Опять на больничной койке, только в этот раз прикованный к ней наручниками. Значит, все остается по-прежнему.

– С пробуждением, – поприветствовал меня кто-то с другой стороны кровати. Я обернулся.

Очередной человек в костюме. Лицо властное, жесткое, но смотрит без злобы.

– Я начальник этой тюрьмы, Андрэ Лебеф, – представился он. – И меня просветили насчет тебя.

Логика подсказывала промолчать и я промолчал. Неизвестно, кто там и что ему рассказал. Лебеф несколько секунд рассматривал мое ничего не выражающее лицо, затем одобрительно кивнул.

– Если бы меня не поставили в известность, то, боюсь, тебя бы уже не было на этом свете. Никто не любит «трешек», да еще и тех, кто занимается здесь убийствами. Так что у них не было выбора.

Он опять взял паузу.

– Особой помощи не жди. У меня есть единственная задача – не допустить того, чтобы тебя здесь убили или покалечили. В остальном старайся для себя сам. В случае чего подлатаем, конечно, вне очереди, медицинский отсек у нас здесь неплохой. Или вообще закроем тебя в одиночке, от греха подальше. Так будет даже лучше.

Выдав это сообщение, он поднялся и вышел из палаты, оставив меня наедине с капельницей.

Из больничного отсека я выбрался через неделю. Снова конвой, мрачные коридоры, решетки. И одиночная камера два на три метра. Кровать, санузел с унитазом, над которым расположен душ, тумбочка, дисплей телевизора на стене, маленькое окошко.

 

И долгие часы в одиночестве, проводимые за бесконечным просмотром новостей. Да, я пытался поддерживать форму, до одури выполняя простейшие доступные мне упражнения. Но тюремный рацион был не то, чтобы очень питательным, поэтому силы быстро заканчивались и я опять принимался пялиться в экран.

Правительство, похоже, окончательно плюнуло на контроль за средствами массовой информации. И теперь по единственному доступному мне каналу шла дикая мешанина различных репортажей, аналитических сводок и прогнозов. Каждый журналист старался гнуть свою линию, а руководство телеканала, скорее всего, просто плюнуло на все. Не удивлюсь, если сейчас вся культурная элита государства находится в пьяном угаре, мешая алкоголь с наркотиками и проститутками. Что им еще делать-то. С собой в могилу много не заберешь, удрать с планеты практически нереально – вот и остается либо прятаться в каких-нибудь горах, надеясь непонятно на что, либо тратить накопленные богатства, пока есть возможность.

Спустя полтора месяца после того, как я оказался в камере, в океан рухнула предпоследняя орбитальная станция.

Репортажи стали настолько яркими, что я начал смотреть их уже с неподдельным интересом, пытаясь анализировать информацию и угадывать мотивы авторов.

Наиболее патриотичные или же наиболее тупые журналисты пытались наращивать градус оптимизма и успокаивать народ. Мелькали давние кадры, показывающие неспешно пролетающий над планетой линкор Федерации. Говорились красивые слова о том, что в момент уничтожения последней станции Федерация возьмет процесс в свои руки и война закончится, не принеся особых неприятностей гражданскому населению. Да, правительство станет другим, но в целом ничего не изменится.

Слушая такие репортажи, я невольно задавался вопросом – а не работают ли их авторы не противника? Лучше всего сражается тот, у кого что-то отбирают. Убеди всех, что ничего ни у кого не отберут – и сопротивление заглохнет, не начавшись.

Сразу после обнадеживающих программ эфирное время получали другие авторы, с диаметрально противоположной точкой зрения. Отдельные представители журналистской братии вспоминали Корону-два и предрекали тотальный геноцид всего населения планеты. Здесь уже, скорее, создатели передач просто садились верхом на любимого конька и стращали народ, кто во что горазд.

Дальше шли беспристрастные репортажи из разных мест планеты.

Какой-то фермер на полном серьезе рассказывал, что собирается пару ближайших лет скрываться в собственноручно построенном бункере.

Прямо на базе полицейских участков создавались диверсионные школы, в которых таких же юнцов, как и я, учили стрелять из винтовок по флаерам и кидать гранаты в проезжающие машины противника. Идиотизм. После восьми лет, проведенных в проекте, я смотрел на своих сверстников, готовящихся воевать с захватчиками, с откровенной жалостью. Погибнут зря, да и все.

Кое-где люди потихоньку начали заниматься мародерством. Пока еще аккуратно, под покровом ночи. Но, чувствую, скоро начнут бить витрины и таскать с прилавков консервированные продукты и днем.

В отдаленной горной долине произошел ядерный взрыв. Ведущая предположила, что там находилась секретная лаборатория по разработке новейших вооружений, а взрыв произошел или из-за халатности, или из-за диверсии. Ну-ну. Очертания долины, даже страшно изменившиеся после катаклизма, были мне слишком хорошо знакомы. Проект, похоже, начал заметать следы и не стал размениваться по мелочам.

Еще через месяц последняя орбиталка была расщеплена на атомы прямо на орбите. И я начал морально готовиться к вторжению. Когда оно произойдет – через неделю, месяц, два?

Тюремщики, время от времени появляющиеся у дверей моей камеры, излучали откровенную ненависть. Я стал опасаться того, что могу не дожить до появления «трешек». Надо будет держаться настороже. А то прибьют, дураки, перед самым прибытием моих новых земляков.

Репортажи по телевизору начали появляться все реже. Похоже, до журналистов тоже начало доходить, что последние деньки лучше провести с семьей или, на худой конец, в компании друзей и подруг.

Планета притихла в ожидании.

Я, монотонно меряя шагами крохотную камеру, тоже ждал перемен. Но я, в отличие от подавляющего большинства своих сограждан, ждал их с нетерпением.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru