Андрей Козлов
Украинская Повстанческая Армия
Закипела у меня злость и обида, и я, не задумываясь, выпалил:
– За что вы меня бьете? Это же вы, Колька-военнопленный, ходили у нас по комнате, кухне, кладовой, сараю и искали поляков. Это вы, вы!
А через несколько дней забрали меня на фронт»[72].
Истребительный батальон (группа самообороны, «ястребки») – военизированное, добровольческое формирование советских граждан в годы Великой Отечественной войны, а также в период ликвидации вооруженного националистического подполья в западных районах СССР. С 1944 г. они замыкались на Главном управлении по борьбе с бандитизмом НКВД СССР (создано приказом наркома внутренних дел СССР № 001447 от 1 декабря 1944 г.), на которое были возложены «организация истребительных батальонов, их обучение, материальное обеспечение и оперативное использование». «Ястребки» сыграли важную роль в борьбе с националистическим подпольем. На первом этапе они формировались по принципу добровольности из просоветски настроенных жителей сел. Затем в их состав начали включать лиц из числа освобожденных от уголовной ответственности националистов, добровольно сдавшихся властям. К концу февраля 1945 г. в западном регионе Украины было создано 2336 таких групп. Со временем число членов этих формирований увеличилось до 300 тыс. человек. Истребительные батальоны выполняли разноплановые задачи: охраняли объекты народного хозяйства, населенные пункты от нападений вооруженных боевиков из состава УПА, принимали участие в боевых операциях по ликвидации бандподполья[73].
Убийцы – переодетые агенты НКВД. Главное доказательство – воспоминания «вовремя обнаруженного» очевидца событий. Почему он столько лет молчал? 12 лет независимости (напомним, Ярослав Царук беседовал с Владимиром Малюхой в 2003 г.) – срок более чем достаточный, дабы восстановить справедливость.
Недостоверным видится рассказ Владимира Малюхи и по ряду упомянутых в нем деталей. Например, сомнительным является то, что за четыре дня в освобожденном Красной Армией селе был организован истребительный батальон (или группа самообороны), а «ястребки» за столь короткий срок были вооружены.
История создания истребительных батальонов (групп самообороны) на Западной Украине исследована достаточно хорошо. Из опубликованных документов известно, что с момента освобождения областного центра (например, г. Дрогобыча) и до появления директивного документа о создании истребительных батальонов в городах и селах области проходила неделя. Около двух недель еще отводилось на подбор и утверждение командного состава батальонов[74].
Позволим себе усомниться в правдивости очевидца еще и потому, что «опасный свидетель» Владимир Малюха не был арестован НКВД, а ушел на фронт. Последнее – служба в действующей армии – веский аргумент, окончательно ставящий под сомнение исповедь Владимира Малюхи. Дело в том, что все призывники из западных областей СССР проходили через запасные полки. Там их тщательнейшим образом проверяли на причастность к националистическому подполью. Те, в ком сомневалась СМЕРШ, вместо фронта попадали в лагеря, где винтовку им заменяло кайло[75]. И наделить им Малюху для пресловутого «Кольки-военнопленного» не представляло никакого труда. В чудо же верится как-то слабо.
Зачем искажать историю? Ответ очевиден. Ярослав Царук – продолжатель дела националистов-пропагандистов 1940-х годов. Вольно или невольно он продолжает распространять слухи и домыслы, призванные компрометировать органы НКВД и советских партизан. История, как известно, повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. «По данным на 23 июня 1943 г., украинские националисты на территории Ровенской области продолжают проявлять зверства в отношении польского населения, причем в целях компрометации партизан распространяются слухи, что убийствами и поджогами занимаются советские партизаны», – читаем о разыгравшейся на Волыни трагедии в разведывательной сводке Украинского штаба партизанского движения о деятельности различных украинских националистических формирований («бульбовцы», «секирники», УПА) на временно оккупированной территории Украины от 14 июля 1943 г.[76] Откровения же Малюхи – нечто лицемерное, циничное и лживое.
Следует отметить, что попытки переложить ответственность за злодеяния с националистов на партизан не ограничиваются событиями в Порицке. Еще один яркий пример – резня в Паросле.
«Утром 8 или 9 февраля 1943 г. сотня “Довбешки-Коробки” добралась до села, – описывает события Гжегож Мотика. – Они представились отрядом советских партизан и потребовали еды. В каждый дом зашли несколько нападавших… После обеда, в полдень, пленных во Владимирце казаков допросили, а затем убили топорами. Одновременно поляков проинформировали о подготовке нападения на соседнюю железнодорожную трассу и в связи с этим предложили, чтобы те позволили себя связать – это вроде бы должно было защитить деревню от немецкой мести. Даже если некоторые из поляков и сомневались относительно намерений “советских партизан”, однако, запуганные, они были не в состоянии сопротивляться. Связанных жителей села нападавшие поочередно рубили топорами. Не пощадили даже детей… Были замучены не менее 155 человек – жителей Паросли и приезжих, уцелели – двенадцать тяжелораненых»[77].
Современные украинские авторы в этом преступлении обвиняют советских партизан. Причина внимания к этой трагедии – в Паросли произошло первое массовое убийство поляков. До этого бандеровцы истребляли отдельных людей или семьи. Среди галицких историков и публицистов есть много тех, кто очень хотел бы списать его на «советскую провокацию». Но несостоятельность данной версии доказана очевидцами событий, поляками, чудом выжившими в бойне, и показаниями пленных бандеровцев, захваченных несколько дней спустя отрядом Юзефа Собесяка (Макса)[78].
А вот что по поводу «советских провокаций» пишет Гжегож Мотика:
«…Стоит рассмотреть версию советской провокации, которая якобы привела к резне польского населения на восточных землях II Республики. Согласно этой теории, польско-украинский конфликт вроде бы спровоцировали советские партизаны, которые под видом воинов УПА совершили первые убийства польского населения. Эти предполагаемые советские действия будто бы обусловили польское возмездие, оно, в свою очередь, заставило УПА реагировать. Такая гипотеза, на которую в свое время часто ссылались украинские авторы, не находит никакого подтверждения в источниках, и поэтому следует ее решительно отбросить. Среди сотен нападений на польские поселения не найдено ни одного, которое бы можно было приписать советским партизанам. Зато в каждом случае… где удалось идентифицировать преступников, ими оказались бандеровцы»[79].
Являются ли тайной личности порицких убийц? Нет. Польский исследователь – бывший солдат Армии Крайовой Владислав Филяр (Władysław Filar. – А.К.) – утверждает, что нападение на костел в Порицке совершил отряд УПА во главе с Николаем Квитковским («Огородничуком»)[80]. Какую бы форму он ни носил, из-под нее выглядывает вышиванка украинского националиста.
Были ли нападения спонтанными? Нет!
Атаки на польские села носили спланированный характер. Это не была «крестьянская война», «социальный, почти индивидуальный конфликт, когда сосед убивает соседа», «бунт украинских крестьянских масс против польских панов».
Не выдерживает критики попытка последнего командующего УПА Василия Кука представить Волынскую трагедию как стихийный народный бунт, порожденный многолетним польским господством: «В начальный период это не УПА инициировала антипольскую акцию, мы имели дело со спонтанными действиями украинского населения. […] В первой фазе конфликта на Волыни имели место не боевые операции партизан, направленные против поляков, а действия часто вооруженного топорами, косами, вилами украинского населения. Это была крестьянская месть за годы оскорблений и унижений. Когда выяснилось, что мы не запрещаем крестьянам подобных действий против поляков, они приобрели массовый характер»[81].
Опровергая утверждение Кука, авторитетный польский исследователь проблемы Гжегож Мотика пишет: «…Спонтанных акций было немного. Местное население в основном вербовали, порой даже принудительно мобилизовали. Конечно, какая-то часть украинцев охотно присоединялась к акциям уничтожения поляков, ведь это была возможность свести соседские счеты или просто пограбить. Оживали низкие инстинкты, которые обычно проявляются в критических ситуациях. Я не встречал ни одного примера, когда какое-то село было уничтожено группой озверевших крестьян, которые бы руководствовались желанием мести. Всегда инициатором была группа, связанная с ОУН, которая тщательно готовила нападения. В одном из известных мне документов перечислены даже коробки спичек, розданные мобилизованным крестьянам, которые, имея в руках только горящие головни, должны были идти сразу за отрядом Украинской повстанческой армии и поджечь польское село. Это не была социальная революция, а спланированная сверху акция»[82].
Участники резни прямо пишут: «Был приказ, мы его выполнили». Игорь Ильюшин, цитируя отрывок отчета о нападении отряда УПА на села Луцкого района в июне 1943 г., приводит слова неизвестного командира националистов: «Получил я приказ уничтожить два фольварка – Гирку Полонку и Городище… Без единого выстрела выдвинулись к его центру. От конюшни прозвучал выстрел часового. В ответ откликнулись наши ружья. Начался короткий, но упорный бой. Поляки отстреливались из-за стен.
Чтобы лучше сориентироваться, откуда стреляет враг, мы зажгли солому. Ляхи начали отступать. Повстанцы занимали дом за домом. Вытаскивали ляхов и резали, приговаривая: “Это вам за наши села и семьи, которые вы сожгли”.
Поляки вертелись на длинных советских штыках, умоляли: “На милость Бога, сохраните нам жизнь, я ни в чем не виновен и не виновата”. А сзади чотовой О., с разбитой головой, отвечает: “Наши дети, наши старики были виноваты, что вы их кидали живьем в огонь?” И работа идет дальше… После короткого боя мы подожгли дом с ляхами, где они и сгорели»[83].
В цитируемом отрывке речь, скорее всего, идет о приказе территориального командования УПА на Волыни. Свидетельство о наличии директивного документа ОУН(б) зафиксировано в протоколе допроса арестованного органами НКВД УССР в 1945 г. заместителя Краевого руководителя ОУН(б) на Волыни Ю. Стельмащука: в июне 1943 г. Д. Клячкивский («Kлим Савур»), как представитель главного провода ОУН(б), «передал мне устную секретную директиву центрального провода ОУН о поголовном и повсеместном физическом истреблении всего польского населения, проживавшего на территории западных областей Украины. 29-го и 30-го августа я с отрядом численностью 700 вооруженных бандитов, по указанию командующего военного округа “Олега” (M. Koвтонюк [Якимчук]), вырезал поголовно все польское население на территории Голобского, Koвельскогo, Седлищенского, Мациивского, Любомльского районов, разграбил все их движимое и сжег их недвижимое имущество»[84].
А вот фрагмент из документа главного провода ОУН(б), изданного не позднее 3 мая 1944 г.: «Учитывая официальную позицию польского правительства в деле сотрудничества с советами, нужно поляков из наших земель устранять». То есть «потребовать от польского населения в течение нескольких дней перебраться на коренные польские земли. Когда они не выполнят этого, то слать вооруженные отряды, которые мужчин будут ликвидировать, а дома и имущество жечь (разбирать). Еще раз обращаю при этом внимание на то, чтобы поляков призывать покинуть территории, а после ликвидировать, а не наоборот (Прошу на это обратить особое внимание.)»[85].
Смертью предлагалось карать поляков и на территории Великопольши, но уже противодействуя польскому давлению. Тайная инструкция украинского националистического подполья, датированная 18 октября 1944 г., гласит: «Среди поляков распускать слухи, что если кто-то займет украинское хозяйство, будет физически ликвидирован. Тех, кто не послушают, физически ликвидировать, не исключая женщин и детей. Среди украинского населения вести агитацию против выселений […]. Лозунг на сегодня: “Ни один украинец, ни украинка не оставят своей прадедовской земли”»[86].
И как после таких цитат понимать «труд» профессора Юрия Слывки, который утверждает, что «украинцы приложили много усилий, чтобы не только избежать обострения украинско-польских отношений, а наоборот, создать союз украинских и польских формирований в борьбе против двух тоталитарных государств – Германии и Советского Союза»[87].
Приказ центрального провода ОУН(б) был, а значит, «Волынская резня» – военное преступление, выразившееся в геноциде польского населения, т. е. «в действиях, совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу». О «крестьянской войне» говорят те, кто пытается снять ответственность за события на Волыни в 1943–1944 гг. с ОУН – УПА, а саму трагедию свести к противостоянию двух неуступчивых соседей.
Были ли подобные случаи единичными? Ответ мы находим в оуновских документах.
Приведем цитату из отчета Службы безопасности ОУН(б) о проведении отрядами УПА антипольских акций в районе Млынив с 1 по 10 сентября 1943 г.: «На протяжении отчетного периода ликвидировано 17 польских семей (58 человек)… Территория полностью очищена. Чистокровных поляков нет. Дела смешанных семей рассматриваются»[88].
Вот строки из протокола допроса следователями НКВД командира группы «Озеро» Юрия Стельмащука от 20 февраля 1945 г., опубликованного в «Летописи УПА»: «Согнав вместе все польское население в одно место… начинали резню. После того как не осталось ни одного живого человека, выкапывали большие ямы, сбрасывали туда трупы, засыпали их землей… Так мы переходили от села к селу»[89].
Стельмащук Юрий (Стельмащук Юрій, клички – «Рудый», «Кайдаш»). Командир группы «Озеро», ВО «Турив», «Завыхвост». Организатор этнических чисток на Волыни. Расстрелян в 1945 г.
Особую «пикантность» фигуре Юрия Стельмащука добавляет информация о том, что он прошел подготовку на курсах диверсантов при разведывательном отделе штаба Верховного командования вооруженными силами Германии, а затем, в июне 1941 г., был переброшен для подрывной работы в Советский Союз[90].
«Обвинение мне понятно, – заявил на судебном заседании Стельмащук, – виновным себя признаю, за исключением того, что моим отрядом было уничтожено не 15, а 5000 поляков, 15 000 поляков было уничтожено по всей Волыни»[91].
Убийцы не скрывали своей причастности к конкретным эпизодам «Волынской резни». Они гордились своими «подвигами». Не верить им причин нет. А значит, не правы авторы украинского учебника истории для 11 класса, которые «толерантно» пишут об антипольской акции УПА на Волыни следующее:
«Трагически сложились отношения УПА с польскими вооруженными отрядами разных политических направлений, которые действовали на Западной Украине. УПА декларировала необходимость ликвидации второстепенных фронтов, за исключением большевистского и нацистского. Но достичь взаимопонимания с польскими национальными силами не удалось. Украинцы обвиняли в этом поляков, которые стремились к восстановлению Польши в довоенных границах, поляки же причиной вражды считали неуступчивость украинцев. А жертвами этого политического антагонизма было в основном мирное население»[92].
По польским данным, в ходе конфликта украинскими националистами было истреблено более 36 тыс. человек, из которых 19,5 тыс. с установленными фамилиями[93]. Именно эти цифры и пытаются вымарать из истории современные националисты-пропагандисты.
Вымарать не удается, отсюда попытки противопоставить количество жертв с одной и другой стороны, показать, что основные усилия УПА на украинско-польском фронте «были направлены на борьбу с Армией Крайовой».
Как один из способов искажения количества жертв можно рассматривать проведение Украинским институтом национальной памяти «исследований по микроистории отдельных населенных пунктов». Подготовленные на этой основе работы «убедительно» доказывают, что «количество польских жертв» в конкретном районе было меньше украинских»[94]. Такой подход ярко иллюстрируют слова Михаила Коваля, сотрудника Национальной академии наук Украины: «Одним из главных объектов атак со стороны УПА стали партизанские отряды Армии Крайовой […]. Оуновцы попытались выселить поляков с западноукраинских территорий […]. Во взаимных террористических акциях погибло не менее 40 тыс. поляков – детей, женщин, стариков – и примерно столько же украинского населения (некоторые авторы называют 60–80 тыс. тех и других)»[95]. Даже признавая наличие невинных жертв, украинские исследователи уравновешивают эту информацию завышенными, ничем не подтвержденными цифрами украинских жертв.
Здесь особо отметим: утверждение, что «одним из главных объектов атак со стороны УПА стали партизанские отряды Армии Крайовой», присутствует в публикациях и других украинских авторов.
«Подчеркивание борьбы с АК, – пишет по этому поводу Гжегож Мотика, – создает впечатление, что на Волыни и в Восточной Галиции дошло до равнозначной партизанской войны, а истреблению подвергались только села, которые защищали сильные вооруженные формирования»[96].
В то же время такие, как Стельмащук, сегодня активно героизируются украинскими историками и журналистами. Так, из справки, размещенной в Интернете, мы узнаем: «Стельмащук Юрий – “Рудый”… Организатор и руководитель отрядов УПА в Волынской и Берестейской обл. – отряд “Озеро”, затем – ВО “Турив”. Под его руководством достигнуто много блестящих побед над нацистами. Заболел тифом, в бессознательном состоянии попал в руки к большевикам (январь 1945 г.). Была выпущена листовка, что С. покаялся и добровольно согласился помогать НКВД в ликвидации освободительного движения. Никто не поверил. В 1990 г. связная, которая в 1945 г. находилась в той же тюрьме, подтвердила мужество С. на допросах и очных ставках. Расстрелян в Лукьяновской тюрьме…»[97] Об убитых мирных поляках в справке нет ни слова.
Нет ни слова и о жителях городка Янова Долина (Базальтовец), погибших от рук националистов, в биографии Ивана Литвинчука («Дубового»), «выдающегося командира УПА, прославившегося успешными боями»[98].
Иван Литвинчук (Іван Литвинчук, кличка – «Дубовий»), майор, член ОУН(б), командир группы «Заграва» (1943–1944), организатор этнических чисток на Волыни. С 1945 г. – командир УПА-«Север», с 1949 г. заместитель руководителя ОУН(б) на Волыни. Убит в 1950 г.
На мемориальной доске, открытой в 2003 г., написано: «Установлена в честь 60-летия Украинской повстанческой армии. Здесь 21–22 апреля 1943 г. сотнями […] под командованием полковника “Дубового” была ликвидирована одна из наиболее укрепленных военных баз польско-немецких оккупантов на Волыни […]. В результате боя были уничтожены немецкий и польский гарнизон, освобождены из концлагеря военнопленные и прекращены террористические акции против соседних сел, осуществляемые польско-немецкими захватчиками»[99].
А вот как этот «подвиг» описывают очевидцы событий:
«Украинцы ударили около полуночи, когда жители уже спали или готовились ко сну. Поселок обстреляли из ручного оружия и пулеметов. По мере продвижения специальные штурмовые группы поджигали дома, бросая в них бутылки с легковоспламеняющейся жидкостью и горящие головни. В некоторые дома также бросали гранаты. В беглецов стреляли или убивали их топорами, возможно, также вилами. Многие пытались скрыться в каменных подвалах, которые, однако, оказались смертельной ловушкой: большинство из них задохнулись в дыму или угорели. Украинцы также подожгли госпиталь, предварительно вынеся оттуда больных украинцев. Трех медиков, обслуживавших госпиталь, вывели наружу и зарубили топорами»[100].
За этот и множество подобных «подвигов» 4 августа 2013 г. сессия Золочевского сельсовета Демидовского района (Золочів Демидівського району) единогласно приняла решение увековечить память последнего командира УПА-«Север» Ивана Литвинчука («Дубового») и присвоить местной общеобразовательной школе его имя[101].
Есть публикации, призванные оправдать такое преступление военнослужащих 4-го галицкого добровольческого полка дивизии СС «Галичина»[102] (командир – штурмбаннфюрер СС Зигфрид Бинц), как убийство мирного населения в Гуте Пеняцкой (Гута Пеняцька)[103].
Хронология такова. 23 февраля 1944 г. на окраине села поляки убили двух разведчиков 4-го полка. 28 февраля украинские добровольцы в отместку сровняли село с землей.
В книге «От волынской резни до операции “Висла”» ее автор Гжегож Мотика приводит цитату из воспоминаний уцелевшего жителя села – священника Яна Ченского: «На рассвете село окружили, военные ходили по домам, сгоняя всех без исключения в часовню, кто пытался бежать или сопротивляться, того на месте расстреливали. В часовне согнанных поделили и выводили группами. Часть отправили на кладбище и там постреляли, но таких было мало. Большинство жителей загнали по несколько человек в сараи и дома и подожгли»[104].
И еще одно свидетельство – выдержка из отчета Главного попечительского совета: «Автор отчета разговаривал с умирающей женщиной, раненной ножом в грудь, которая показала, что родственник их, эсэсовец из соседнего села, несмотря на заклинания мужа, застрелил его, ребенка зарезал, ее проткнул ножом, говоря: “Теперь война – нет родственников”»[105].
Националисты в Гуте Пеняцкой установили своеобразный «рекорд». «Учитывая, что вероятно во время этой акции погибли от шестисот до восьмисот человек, ее следует признать одной из крупнейших подобных пацификаций, совершенных во время войны отделами СС»[106].
Свидетели преступления есть, хронология событий подробно отражена в документах польского подполья. Но и в этом случае есть те, кто берется утверждать, что украинские добровольцы не убивали поляков.
«Сторонником этого тезиса является, например, Андрей Боляновский, – пишет Гжегож Мотика, – который на основании найденного документа польского подполья, в котором обвиняют в совершении преступления только немцев, создал теорию, согласно которой обвинения в адрес дивизии СС “Галичина” были инспирированы КГБ. Однако трудно принять всерьез его утверждения, поскольку… существует много материалов… которые однозначно говорят об участии украинских солдат СС в пацификации»[107].
В межнациональных, межрелигиозных конфликтах невозможно определить правых и виноватых. Кровавая пелена ненависти застилала глаза и одним, и другим. Отсюда ничем не оправданная жестокость как военнослужащих к врагу, так и мирного населения к соседям. Не исключение львовские погромы, «Волынская резня»… Согласимся с мнением украинского исследователя И. Ильюшина о глубинных корнях волынской трагедии: «Кровавое противостояние было последствием, с одной стороны, польского шовинизма, а с другой – украинского национализма, которые обесценивали человеческую жизнь, оправдывая это патриотическими лозунгами. И тут нет оправдания ни одной из сторон»[108]. Для потомков важно, чтобы львовский, порицкий и иные эпизоды не были вымазаны ложью. Иначе мораль этих историй будет уже совсем иной.
«Не знаю, есть ли доказательства того, что именно ОУН причастна к организации резни на Волыни, или наоборот – непричастна, – пишет львовский журналист Антин Борковский. – Мне бы хотелось верить, что трупов этих не было, что они бред “польских шовинистов”. Что цифры завышены. Что волынский мрак породили Сталин с Гитлером. Что как-то оно так вышло. Как-то само. Не верится. Ведь июльской ночью синхронно загорелась сотня сел. Сомневаюсь, что кто-то, даже в националистическом кураже, будет фальшиво свидетельствовать на тему убийства. Поэтому не убивали сами себя поляки, чтобы потом их потомки имели удобный инструмент для понижения национальной самооценки украинцев. Была кровь. Было пожарище из костей. Убивали детей. Были ответные акции, где убивали украинцев, где убивали украинских детей»[109].
Предстоятель Украинской греко-католической церкви митрополит Андрей Шептицкий в письме Папе Римскому Пию ХII, написанном 29–31 августа 1942 г., охарактеризовал гитлеровский оккупационный режим так: «Немецкий режим есть на уровне или выше, чем режим большевистский, лихой, почти дьявольский»[110]. Отсюда вопрос к галицким историкам и журналистам: зачем же служить дьяволу, выступая фактически его адвокатами?
