Андрей Кот
Песни служителей Адхартаха: призыв
Письмо сестры. Пришла беда – отворяй ворота
В обед следующего дня, когда Мелани с Симоном ушли на новые поиски, в замок прискакали два всадника от аббата Фризо и попросили о немедленной встрече с графом де ла Рош.
Я объяснила, что отец серьезно болен и готова выслушать их вместо него.
Они переглянулись и, признав, что ничего другого им не остается, поведали мне ужасные новости. Пропал ученик из школы монастыря Мон-сен-Мишель. Монахи вместе с жителями из близлежащих селений обыскали все вокруг, но мальчика нигде не было. И вот, когда люди вовсе отчаялись – свершилось чудо.
К аббату Фризо прибежал приор монастыря Пьер. В большом волнении он поведал, что истово молился о нахождении мальчика и сквозь пелену временного отрешения от мира вдруг услышал могучий голос в ночи. Сам святой Бенедикт повелел ему искать невинную душу у ручья в лесу графства де ла Рош.
Посланники зловещим шепотом рассказали, что уже через несколько часов было найдено тело несчастного ребенка, зверски замученного во время сатанинского ритуала.
Оба монаха, перекрестившись, огляделись, не подслушивают ли нас посторонние, спросили, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– Мадам де ла Рош! Не случалось ли чего странного в округе за последние дни? Не замечали ли местные жители каких-либо проявлений зла или чужаков?
Я растерялась, не зная, стоило ли упоминать историю с Мелани, но рассудила, что она не имеет отношения к убийству и лучше пока умолчать об ее появлении в нашем имении.
Получив отрицательный ответ, оба кивнули, словно именно этого и ждали.
– Аббат велел предупредить вас, чтобы вы были осторожны. У него было тоже видение, и это только начало страшных бед, – монахи поклонились и, не произнося ни слова, умчались восвояси.
После их отъезда у меня никак не выходило из головы их зловещее предупреждение. Пугающие события, словно ядовитые пауки, вылезали из всех щелей, опутывая плотной черной паутиной мою некогда безмятежную жизнь. Единственный человек, который всю мою жизнь был для меня надежной скалой и защищал от любых невзгод, теперь сам нуждался в моей помощи, а мне так нужен был его совет. Удрученная шокирующими новостями, я отправилась к нему, хотя ни за что не решилась бы рассказать об убитом мальчике в нашем лесу.
“Просто посижу с ним рядом, подумаю”, – убеждала я себя, смахнув набежавшую от обиды на судьбу слезу.
Не успела я присесть у изголовья кровати, как пришедший проведать больного капеллан нервно попросил меня не тревожить отца, который забылся редким сном. Я вспыхнула и выскочила обиженная из его покоев.
Вдруг кто-то дернул меня за рукав. Я обернулась в негодовании от подобной наглости и увидела мать Симона, прячущуюся за колонной. Эльза засмущалась и так быстро что-то принялась лепетать, что мне никак не удавалось ее понять. Наконец, мое терпение иссякло, я прикрикнула и велела ей замолчать. Кухарка так и замерла с открытым ртом.
– Что случилось? Говори медленнее, а то я не могу разобрать в твоей трескотне ни слова.
– Вашмилость, простите мою грубость: два дня уж как хочу вам рассказать да все смелости не могу набраться, – кухарка совершенно смутилась.
– Ну что рассказать? Не томи уже! – поторопила я ее.
– Что хотите делайте со мной, только вот как я седня услыхала от мажордома, что мальчонку тово ведьма в нашем лесу сгубила, сразу обмерла от догадки. Стою и думаю, ну как же так, о чем я раньше дура думала.
Я молча слушала, боясь нарушить ход ее мыслей. Постепенно она расхрабрилась и бойко принялась перечислять, загибая пальцы.
– Молоко не успевают от коровы с пару принесть, а оно такое кислое, что уже и на блины не годится. Это раз. Яичницу пожарить невозможно: то тухлое яйцо, то и вовсе с двумя желтками. Это два. Тесто киснет, но не поднимается, отродясь такого не было. Это три. Да и не только у меня все не клеится. Вон и он тоже жалуется, – она обернулась, выискивая кого-то, – Рене, где ты, остолоп? Ходь сюды.
Из темноты коридора, чрезмерно кланяясь, выскочил конюх.
– Ну, – Эльза требовательно дернула его за руку, – говори.
Тот отдернул свою руку и пробормотал.
– А что тут говорить-то? Давеча у сивой жеребенок о двух головах родился, мы сожгли его от греха подальше. Мерин еще батюшки вашего ослеп на левый глаз. Скотницы жалуются, что петухи кукарекают без отдыха – беду кличут.
– Во-во, вашмилость, – отпихнула его Эльза, – а как молва разнеслась седня, тут мне и ясно стало. В замке ведьма завелась.
– Ведьма? – эхом повторила я. – И кто же?
– Ну, сами подумайте, кто недавно у нас появился?
И тут меня озарило.
– Вы что, подозреваете Мелани д’Эвилль, виконтессу д’Авен в том, что у вас молоко скисает, и петухи глотку рвут? – раздраженно спросила я.
– Да, может, она и не намеренно это делает, просто коли проклята, так и тянется за ней все худое. хотя вот на убийцу не похожа она, грустная она какая-то. Но все же надо наверняка испытать.
– Испытать?
– Да, есть верное средство. Люди испокон веков говорили, что ежели убить змею, отрубить ей голову, а в пасть ей положить зубок чеснока и в землю закопать, а как тот прорастет, взять его побеги, добавить в варево и подать в…
– То как раз наступит уже осень, когда чеснок твой прорастет, – невольно улыбнулась я.
Кухарка не растерялась и предложила еще одну мысль.
– Ладно, попробуем. Иначе вы не успокоитесь, – вздохнула я, уступая.
В главном зале я встретила сияющую Мелани. Она помахала перед моим носом пучком сорванных трав, звонко закричала так, что голуби с шумом вспорхнули с крыши:
– Нашли, Агнесса, ты понимаешь? Мы их нашли! Теперь все будет хорошо!
Она схватила меня за руки и закружила по залу. Мне стало неловко за мое недоверие к человеку, который, не щадя себя, облазила всю округу ради моего отца. Однако, поразмыслив, я решила, что предстоящее испытание – просто безобидная шалость, и мы вместе с Мелани посмеемся над суевериями глупышки Эльзы.
Вечером я зашла за Мелани и попросила ее прогуляться со мной по замку, чтобы развеяться немного от печальных дум. Пока мы бродили по залам, я раз за разом бросала на нее взгляды искоса, пытаясь заметить хотя бы какой-то неприметный знак зла. Но молодая женщина была обворожительна, добра и мила, лишь изредка позволяла себе легкие колкости при шутливом описании придворных французского двора. Медленно продвигаясь по замку, мы как бы случайно оказались рядом с кухней, откуда через распахнутую дверь повеяло приятными ароматами. Я призналась, что проголодалась и увлекла свою спутницу через распахнутую дверь на кухню, предложив раздобыть немного сыра и свежеиспеченного хлеба.
Я взяла Мелани под руку и, непринужденно расспрашивая ее о любимых блюдах, подвела к большому столу на кухне. Я припомнила, как любила маленькой сбегать сюда от прислуги и часами наблюдать, как готовился хлеб, наслаждаясь его запахом.
Пока я отвлекала свою гостью детскими воспоминаниями, помощница кухарки тихонечко прошмыгнула за нашими спинами к стоявшей в углу среди кухонной утвари метле. Девушка перевернула ее вверх тормашками, поставила обратно, захлопнула дверь и отошла, как не в чем не бывало.
Мы расположились за столом, и кухарка подала нам яблоки, орехи, немного сыра, но без хлеба. Сама же взяла крынку скисшего молока, перелила в котелок над огнем и, медленно помешивая, уставилась на нас.
По мере того как молоко начало нагреваться и закипать, Мелани заерзала на стуле, сперва понемногу, словно не могла удобно расположиться, но вскоре движения ее стали более лихорадочными: она то хваталась за голову, то растирала себе виски и глаза, то прижимала руки к груди, то вставала и снова приседала. На лбу ее проступили капельки пота, а глаза заметно раскраснелись. Наконец, не в силах больше выдерживать какие-то внутренние муки, сославшись на недомогание, она решила покинуть нас, чтобы прилечь после долгого дня.
Мелани быстро подскочила к двери и распахнула ее порывистым движением, но внезапно отпрянула всем телом назад, как если бы кто-то невидимый схватил ее за плечи сзади и не дал сделать шаг, притянув к себе. На мгновение она растерялась, но быстро собралась и притворилась будто ей на ум пришла некая мысль и заставила ее неожиданно задержаться. Вслед за этой игрой, она развернулась, оглядела нас очень внимательно и медленным шагом вернулась обратно на свое место со словами.
– А знаете, я же забыла похвалить твоего сынишку, Эльза! Без него я точно не справилась бы, – Мелани хитро улыбнулась поклонившейся кухарке, и, прищурившись, осмотрелась по сторонам, – Какая мать, такой и сын. Оба толковые. Хорошо у тебя на кухне, везде чисто. Порядок. Все с умом расставлено.
– Ой, вот только метелка у тебя на дыбах стоит, еще возьмет да упадет шумно – напугает! – она легко вспорхнула со стула и, не дав нам опомниться, подскочила к метле и вернула ее в нормальное положение.
– Нет, все же пойду я. Если уж решила – надо уходить, – с облегчением рассмеялась молодая женщина, помахала нам рукой на прощание и вышла вон.
Мы молча уставились ей вслед. Злополучная метла, которая, по уверениям кухарки, ни за что не выпустит ведьму из комнаты, упала на ближайший кувшин с громким звоном, заставив нас вздрогнуть.
Издалека донесся издевательский смех.
Мы переглянулись с Эльзой, и в наших взглядах веселья не было, а лишь явный ужас.
– Говорила я вам, госпожа, а я еще сынишку с ней отпускала, – сухо пробормотала кухарка и в сердцах выплеснула кислое молоко на огонь.
Не могу передать тебе, дорогой брат, как я была напугана и поражена. До самого последнего момента я боялась поверить и надеялась, что все это случайное совпадение.
“Что делать теперь?” – мучилась я сомнениями, – “Ведь я не в силах из-за нелепых подозрений в ведьмовстве отказать женщине в приюте. Она всеми силами старается помочь нам”.
Мелани несколько раз пыталась заговорить или пошутить со мной, но заметив некую отчужденность и холодность с моей стороны, и, видимо, приписав это моему желанию искать одиночества из-за болезни отца, в конце концов оставила меня в покое. Я часто видела, как она берет лошадь и выезжает из замка поутру, чтобы собрать свежие травы. Зная, что она продолжает каждый вечер приносить лечебный отвар отцу, я подгадывала свои визиты так, чтобы избежать с ней встречи. Отец находился в том же плачевном состоянии, но дух его окреп, и надежда затеплилась в его глазах. Несколько раз порывалась я открыть отцу свои подозрения, но всякий раз видя, как полагается он на спасение при ее помощи, умолкала.
В полдень четвертого дня после случая на кухне меня разыскал капеллан. Он был похож на нахохленную старушку: весь сморщенный, всклокоченный, недовольно шныряющий взглядом. После слов приветствия и благословения он сделался грустен и попросил дозволения говорить со мной откровенно о предмете, коий нам следует сохранить в тайне. Я внутренне подобралась и жестом попросила продолжать. Священник начал:
– Дочь моя во Христе! В последние дни до меня стали доходить слухи, что высокородная гостья замка водится с врагом рода человеческого. Первое время я пытался увещевать и успокаивать слабых разумом, разносящих эти сплетни, мешая им подвергать сомнению чистоту души и помыслов этой несчастной женщины. Но с тех пор все больше происшествий подтверждают возможную правоту молвы. Вы их прекрасно знаете, и я не буду их повторять. Однако они подтолкнули меня к крамольной мысли, да простит меня господь, если я ошибаюсь: а не отравляет ли именно она нашего господина, прикрываясь благими намерениями лечения? Откуда она столь много знает о ядах и их врачевании? Да и знает ли? Каждый раз после ее отвара, граф де ла Рош рвет желчью с кровью и теряет свои силы вместо сохранения баланса гуморов внутри. Именно с ее появлением в замке стали происходить колдовские напасти, а в округе все более отчетливо раздаются голоса о ведьме, после смерти мальчика в лесу. К счастью или сожалению, до них еще не дошли наши подозрения, но ведь слухи ширятся, и это лишь вопрос времени. Я боюсь, что…
В этот момент его прервал душераздирающий крик снаружи. Возникла какая-то суета, шум, топот ног. Несколько человек во главе с нашим лесничим вбежали в каминный зал, где мы беседовали со святым отцом. Лесничий нес на руках мальчика, а безутешно рыдающая Эльза, шла рядом и бережно держала ножку ребенка. Я подошла, уже заранее зная, что это будет Симон. Вернее, то, что от него осталось. Половина его лица была не тронута, и казалось, что он просто притворяется спящим. Но вот другая сторона! Ее словно не было: срезана кожа и аккуратно снята плоть, остался только зияющий внутренними частями желтый череп.
Лоскуты сохранившейся одежды на мальчике были все в засохшей крови. Тело, исколотое бесчисленными ударами ножа или меча, представляло собой сплошную рану, на котором нельзя было найти нетронутого места. Очевидно, убийца без конца наносил удар за ударом, пока тело не превратилось в сплошное месиво.
Меня замутило от запаха крови, и я едва сдержала приступ рвоты. Почти не дыша и с трудом скрывая страх, я продолжила осмотр: осторожно отодвинула рукава рубахи и тут же отпрянула. Все руки мальчика были исписаны жуткими знаками, которые не оставляли никакого сомнения в их дьявольской природе. Мать мальчика заголосила в объятиях подруг. Те, кто были поближе и увидели кровавые знаки, – заохали, застонали от ужаса. Побледневший капеллан неистово перекрестился и принялся громко выкрикивать молитву.
– Это уже вторая смерть! Вторая смерть! – повторяли друг за другом люди, – Проклятая ведьма среди нас! Она убивает наших детей. Она не остановится.
Вдруг толпа осеклась на полуслове. И медленно, один за другим, задние ряды расступались, открывая путь человеку, идущему в наступившей тишине.
Случаются такие мгновения, когда красота, воля и достоинство одного человека останавливают, пусть и на время, безумство толпы. Спокойная, как скала, среди накатывающих на нее волн звериной ненависти и страха, Мелани д’Эвилль, виконтесса д’Авон, шествовала словно королева, помазанная на престол царства природы. Венок из васильков, маргариток и ромашек венчал ее пышные рыжие локоны, освещенные потоком яркого солнечного света. В руках она несла букет из разнообразных веточек, листьев и цветов, источающих дурманящий, сладкий аромат поздней весны. Белая льняная накидка завершала картину неземной чистоты Мелани.
Она остановилась около мужчины, все еще державшего истерзанное тело, и посмотрела ему в глаза. Тот, растерявшись, протянул ей тело Симона. Мелани грустно провела рукой по слипшимся волосам мальчика, вдохнула аромат своего букета и бережно положила его на тело. Затем, повернувшись к матери, сочувственно кивнула ей.
Кухарка, застывшая у ног сына и распухшая от слез, как гигантская лягушка, смотревшая до того момента на Мелани с откровенной ненавистью, смутилась и кивнула в ответ. И потом она снова разрыдалась – злая на себя, на Бога, на Мелани и даже на своего единственного, мертвого теперь сына, который оставил ее одну доживать свой век в вечной тоске по нему.
Мелани молча повернулась и прошла мимо меня, даже не взглянув на меня, словно не узнала, и направилась к себе, прерывая эхо рыданий матери звуком своих неторопливых шагов.
Когда женщина скрылась, с нас словно спало наваждение. Капеллан засеменил к Эльзе, осторожно отнял ее руки от стоп погибшего и, утешая, мягко, но настойчиво вывел из зала. Я выискала глазами стражников и негромко велела отнести мальчика в прохладный подвал до дальнейших распоряжений. Понимая, что нужно как-то успокоить оставшихся, я громко обратилась к ним:
– Прежде чем устраивать суд, я должна выяснить все обстоятельства. Я переговорю с теми, кто нашел мальчика, а потом приму решение, как действовать дальше. А пока расходитесь.
Толпа недовольно загудела, но я, намеренно не обращая на оставшихся людей никакого внимания, громко приказала лесничему следовать за мной и удалилась через распахнутую дверь в соседнюю комнату. На всякий случай я заперла ее на засов.
Вот что рассказал мне лесничий. Он и его помощник обнаружили тело мальчика в лесу, недалеко от места, где я встретила Мелани. Сперва они его даже не заметили, а услышали странный стук в зарослях и решили, что кто-то рубит деревья без разрешения. Когда же они подошли к месту шума, оказалось, что ветер раскачивал привязанный к омеле воловий череп. Рога которого при каждом порыве ударялись о ствол, издавая звук, похожий на стук топора. Лесничий велел помощнику срезать череп и собирался уходить, когда услышал, что тот громко чертыхается и зовет на помощь.
На покрывале из сорванных полевых цветов, под кроной дерева, широко раскинув руки и ноги, лежал Симон. У изголовья его лежал черный петух с оторванной головой, вместо нее из шеи торчали обрубленные когтистые лапки птицы. У ног лежала кошка без лапок. В каждую руку мертвеца была вложена иссиня-черная ворона.
Боясь нечистой силы, мужчины палками раскидали трупы животных по кустам, положили мальчика в попону и привезли в замок.
Когда я спросила, нашли ли они поблизости срезанные остатки плоти – кожу с лица или вырванный глаз, лесничий развел руками и отрицательно махнул головой. Затем он сунул руку за пазуху и достал из свернутой тряпицы серебряный браслет, парный кольцу Мелани с переплетенными змеей и розой.
– Только это. На его животе лежал этот браслет.
Я зашаталась и едва успела ухватиться за гобелен, чтобы не упасть. Подтверждение ее вины было столь явным, что моя вера в ее добрые помыслы пошатнулась. Я не могла больше искать оправдания этому исчадию ада – женщине, обманувшей меня, губящей моего отца и убивающей детей на нашей земле.
В продолжение моих страданий громкий стук потряс дверь, и раздался голос, который показался мне смутно знакомым.
– Именем святого престола приказываю немедленно открыть дверь.
Стуки продолжились. Я сняла засов и отворила дверь на распашку.
На пороге стоял тот самый загадочный монах из леса. Только сейчас он был в чистых бело-черных одеждах и окруженный дюжиной, облаченных в доспехи воинов.
– Кто вы? И по какому праву вы вломились в мой дом? – грозно закричала я, обращаясь в первую очередь к их предводителю.
– Я – Бернард де Ко, магистр ордена проповедников во Франции, высший судья французского трибунала инквизиции. Я нахожусь здесь по делам святой католической церкви и воле папы Александра IV, который “mandavit inquisitionem fieri contra haereticos suspectatos de haeretica pravitate”, то есть, поручил провести расследование против подозреваемых еретиков за распространение ереси в этих землях.
О жестокости этого человека и его беспощадной нетерпимости к малейшим проявлениям ереси была ходили страшные истории во французских землях.
– И вот представьте мою тревогу, – при этих словах магистр хищно усмехнулся, и его худое лицо натянулось, чем стало напоминать орла, – Мне сообщают ужасные новости в Руане, что прислужники дьявола творят свои ритуалы и убийства детей у стен святых монастырей. А по приезду я обнаруживаю, что некогда славный дом защитников католической веры де ла Рош скрывает у себя женщину, повинную в смертях мальчиков.
Инквизитор сделал паузу, чтобы в полной мере насладиться моей растерянностью от подобных обвинений. Он притворно вздохнул и продолжил, прожигая меня своими хищными черными глазками.
– Один достойный рыцарь поведал мне, как со своими воинами пытался помешать еретичке, скрывающейся под личиной благородной дамы, совершить сатанинский обряд в лесу. Однако другая дама, по всем признакам Агнесса де ла Рош, выкрала плененную ведьму и спрятала у себя в замке.
“А вдруг это правда? – мой язык прилип к небу от горького осознания. – Если барон д’Аркур пытался остановить ведьму, а я вмешалась в праведный суд!?”
Монах по-своему истолковал бурю эмоций на моем лице.
– Нет, нет, не беспокойтесь, – он успокаивающе поднял руку, – я пока далек от обвинения вас в пособничестве колдовству. Я чувствую, что налицо роковая случайность. Признайтесь, ведь вы просто попали под дьявольские чары?
Не дождавшись ответа, он закончил свою мысль.
– Ну, а как же иначе? Ведь в ином случае, вы были бы отлучены от церквы, а имущество перешло бы короне.
Монах участливо покачал головой и ласковым голосом сказал:
– Я прошу вас отправить слугу за вашей гостьей.
Громкий голос Мелани разнесся по залу.
– Не стоит никого отправлять и вынуждать мою хозяйку превращаться в предателя из-за страха перед инквизицией. Вот я перед вами.
Монах радостно всплеснул руками.
– На ловца и зверь бежит, госпожа д’Эвилль. Как же я рад, что вы по доброй воле спустились к нам. Это будет обязательно учтено при рассмотрении вашего дела.
– Пойдемте, – не обращая внимания на слова инквизитора, спокойно сказала Мелани. – Не будем злоупотреблять гостеприимством этого несчастного дома.
Монах с шутовским поклоном сделал жест рукой, приглашая Мелани к выходу.
Женщина обернулась ко мне и сочувственным голосом произнесла.
– Прощайте, Агнесса, желаю вам стойкости духа. Беда до сих пор только краем коснулась вас, чувствую, самая тьма еще впереди.
Она пожала плечами и добавила малопонятную ерунду:
– Жаль, что не смогла я спасти воробышка.
Будущая узница гордо прошла мимо инквизитора, и его воины последовали за ней подобно эскорту. Осмелевшая толпа жителей замка громко судачила о происшествии.
Обескураженная произошедшими событиями я отправилась проведать отца. Он бодрствовал и молча слушал, пока я рассказывала ему об убийстве мальчика, сцене в каминном зале и приходе инквизитора, затем взял меня за руку и ласково погладил по щеке. Преодолевая боль, он приподнялся на подушках и не отрывая своих глаз от меня, начал свой рассказ.
– Когда мне исполнилось девять лет мой дед отправил меня пажом в дом Пьера де Куртинэ. Раньше, как и сейчас, было принято отдавать мальчиков в благородные дома, чтобы прививать им рыцарский дух на службе у достойных вельмож. Господь благословил этого внука короля Людовика Толстого множеством детей, но одна из его дочерей выделялась ослепительной красотой среди всех. Все пажи и оруженосцы при дворе были без памяти влюблены в нее, и я тоже не был исключением. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, а госпоже наших сердец – около восемнадцати, я решился на безумную выходку, которая едва не стоила мне жизни. Мой план был, забравшись по отвесной стене, тайно влезть через узкое окно в комнату и положить сорванный мной букет на ее кровати. А на следующий день преподнести ей такой же букет, чтобы она поняла, кто был смельчак с первым букетом. Бесстрашная юность! Когда я добрался до ее окна и подтянулся, чтобы влезть внутрь – передо мной предстало лицо какой-то старухи, выглядывающей из комнаты. От неожиданности руки мои расцепились и, перебирая ими в воздухе в отчаянной попытке ухватиться, я с криком упал на землю. Высокая трава немного смягчила удар, но все же острая боль пронзила мою спину. Я находился в сознании, но не мог пошевелить ногами. Я просто перестал их чувствовать, как если бы их и не было. Сбежавшиеся на шум слуги отнесли меня в замок и вызвали лекаря, который сказал, что по его разумению следует готовиться к последнему причастию. Ночью к острой боли в спине прибавились жар и лихорадка. Бред и явь той ночи смешались у меня в голове и даже до последней недели я не понимал, привиделось ли мне тогда или было наяву, как открылась в полночь дверь и в комнату вошла девушка, окруженная тусклым белым, подобно туману, сиянием. Быстрым шагом приблизилась ко мне, и подала знак о молчании, когда поняла, что я узнал ее.
Сибилла де Куртинэ тихо произнесла: “Я попробую спасти тебя, маленький Муано, но обещай никогда и никому не рассказывать о нашем маленьком секрете”.
Не знаю, почему она назвала меня муано, то есть, воробушком. Возможно, из-за моего неудачного полета, но мне сразу стало лучше от ее ласкового тона, и я с благодарностью согласился хранить нашу тайну.
Мне сразу вспомнились слова Мелани о воробушке, но я сидела, как завороженная, и не стала прерывать отца.
– Все настолько обрадовались моему быстрому выздоровлению, что я смог даже избежать сурового наказания за свою дерзкую выходку, но полагаю, чтобы избежать дальнейших пересуд, меня отправили оруженосцем в свиту сына короля Франции Филиппа-Августа. Там я потерял след прекрасной Сибиллы. Одни говорили, что вроде как она ушла в какой-то монастырь; другие– вышла замуж и покинула родные земли. Вскоре я и сам женился на вашей матери, и воспоминания о первой любви окончательно выветрились из моей головы.
Отец грустно улыбнулся, как всегда, когда вспоминал нашу мать.
– Представь мои чувства, когда волей судеб дама из прошлого оказалась здесь в нашем замке, и выглядела всего лет на десять старше, чем я запомнил ее пятьдесят лет назад. Ты же помнишь, как я был взволнован этим сходством при первой встрече?
Я молча подтвердила.
– Но ты не знаешь того, что, когда вы навестили меня после отравления, она наклонилась и прошептала: ”Я снова попытаюсь спасти тебя, Муано”. Каждый день она приходила ко мне с лечебным отваром, и всякий раз останавливала меня жестом, запрещая мне заговаривать с ней. Мне становилось несколько лучше: напиток унимал судороги, и мне было легче дышать. Без нее мне вряд ли что-то поможет. Кроме того, тебе придется справляться самой, поэтому я хочу, чтобы даже в самые тяжкие мгновения ты не забывала, что твой род – де ла Рош, а мы крепки, как скалы Нормандии.
Отец ласково похлопал меня ладонью по руке.
– В одном ты заблуждаешься – в нашей гостье нет ничего порочного. Для меня она – не ведьма, а загадочная фея или королева волшебной страны. Я понимаю, что рок проклятия лежит на ней, оттого она невольно окружена мелкими пакостями, как, например, скисшее молоко. Как у каждого человека есть тень от света, так у нее тень от колдовства. Много странных, дьявольских событий происходит вокруг нас, но правда скрыта, и я не верю в виновность нашей гостьи.
– Ты думаешь, я поступила дурно, отдав ее на растерзание инквизиции?
– Это был не твой, а ее выбор. Она в очередной раз защитила нашу семью.
Со скрипом приоткрылась створка ставен на окне, впустив внутрь багряные лучи заходящего солнца. Комната на мгновение преобразилась: засияли доспехи в углу, собаки, угрюмо лежавшие на полу, подскочили и радостно завертели хвостами, а невидимая доселе пыль обрела волшебные очертания и закружилась в потоке света. Сквозь меня прошла волна легкости, и впервые за долгое время я улыбнулась от всей души, отец смотрел на меня и улыбался в ответ. Створка громко хлопнула, и наваждение испарилось из-за вернувшегося полумрака. Тоска тяжелым грузом навалилась на меня снова.
– А сейчас давай отложим наш разговор, мне надо отдохнуть, – задыхаясь, предложил отец. – Ты пока отправь вестового к аббату Фризо. Опиши, что здесь происходит, и что нам нужна его защита в делах с инквизиторами из ордена последователей Доминика.
Разговор с отцом окончательно растрепал мою уверенность. Я корила себя за трусость и нерешительность, которые привели к пленению Мелани. Гнев и боязнь за жизнь отца охватили меня, и я видела в Мелани причину всех бед.
Написав письмо аббату, я отправила к нему гонца. Затем я послала сына стражника Огюста разузнать, куда отправился отряд с монахом, и в каком месте они будут держать пленницу.
Некоторое время я не могла уснуть, какая-то мысль назойливо крутилась в моей голове, но не могла достаточно оформиться, чтобы я ухватила ее. Когда я уже почти сдалась, вдруг холодный, липкий пот прошиб меня.
“Что, если, – ужаснулась я, – убийство и изуродование тела бедного Симона было единственным способом для Мелани спасти жизнь моего отца? Чем не сделка с дьяволом: молодая жизнь в обмен на выздоровление старика? Ведь тот факт, что она заботлива и добра к нам, не означает, что она будет такой же к другим. Как часто в жизни добропорядочный глава семейства, души не чающий в своих отпрысках и считающий их избранными среди остальных, оказывается злобным и нетерпимым к чужим детям. Он бесконечно закрывает глаза на серьезные проступки своих мил чад, ибо считает таковые лишь незначительными шалостями, не стоящими отдельного упоминания, а то и вовсе усмотрев в них нечто противоположное, и даже положительное. Но не дай бог чужим детям попасться ему на глаза – за любые их действия они будут зачислены в нечестивый легион без малейшего шанса на прощение. Человек по природе своей двуличен: он легко находит оправдание себе и обвинение другим. Церковь учит, что дьявол искушает нас разными способами, а слуги его хитры и коварны. Не может ли статься, что, ради спасения отца, ведьма губит других и находится в искреннем убеждении, что поступает верно?”
Следующим днем вернулся посланный к аббату гонец и привез на словах одну лишь фразу: “Денно и нощно молюсь о вас. Призовите без промедления Амори, я тоже напишу ему”.
К вечеру случилось ужасное событие. Наш отец, граф Гумберт де ла Рош, скончался.
После обеда его состояние резко ухудшилось: у него начались страшные судороги, все тело скручивалось и сжималось, а минуты затишья сменялись криками боли от спазмов в животе. Капеллан вместе с неизвестным мне монахом-францисканцем отправились исповедовать и причастить умирающего.
Ты знаешь, дорогой брат, к нам постоянно заходят нищие и странствующие монахи за подаянием и ночлегом. Капеллан размещает их, узнает новости о других местах, а если среди них встречаются ученые монахи – рьяно обсуждает с ними теологические вопросы.
Когда меня позвали, священники уже вышли от отца и молча ждали у дверей. Я прошла мимо них к умирающему.
Мне сделалось дурно от увиденной картины. Отец был бился в агонии, его лицо приняло нечеловеческий синюшный оттенок, уши почернели. Среди его хрипов я различила повторяющееся имя нашей давно умершей матери – он звал ее на помощь. Вдруг он захрипел, приподнялся на кровати и испустил дух, завалившись на бок. Несколько мгновений его ноги еще подергивались, но затем все было кончено.
Не в силах оставаться с ним, я выбежала из комнаты и дико завыла, ухватившись руками за выступ окна в коридоре, чтобы не упасть. Затем, будучи не в силах стоять, я сползла на каменный пол. Не помню, сколько я пробыла там. Знаю, что кто-то подходил ко мне и что-то говорил, но напрасно: я не понимала ничего из-за душивших меня слез.
Что ж, я подхожу к концу моего рассказа. Весь день я собирала в памяти события последних недель, чтобы точно передать их тебе. Кроме того, это письмо помогло мне отвлечься от смерти отца и дарит мне надежду, что вскоре я смогу увидеть тебя и опереться на твои ум и храбрость.
Мне очень нужна твоя помощь.
