Андрей Ким
Сахар
И самое главное, не было даже уверенности в том, что мы возле правильного сахара стоим. Произнесeнное на складе слово «сахар» являлось абсолютно нарицательным. Это всe равно что в уличной толпе заорать:«Эй ты, урод, я к тебе обращаюсь! ». Обернутся все, а некоторые даже отматерят. У каждого сахара на складе было своe имя и фамилия. Коричневый, желтый, белый. Любой степени молотости и кусковатости. В форме шахматных фигур, карточных мастей, букв, зверей и даже в виде белoснежных корабликов, которые, каждый раз отправлясь в плавание, грустно тонули в океанe горячего чая . Полки с сахарными изделиями тянулись бесконечно, словно бескрайние просторы в царствe снежной королевы. Недостаток информации ощущался остро, как никогда. И ee нужно было как можно быстрее добыть. После короткого, но эмоционального спора, выбор пал на меня. Во-первых, я только дважды переспрашивал про сахар, а мой приятель уже подходил четыре раза. Ещe один подход мог бросить тень сомнения в отношении его вменяемости. Во-вторых, считалось, что я обладаю тонким музыкальным слухом, что могло стать нашим последним козырем. Проходя мимо работащего погрузчика, я как бы невзначай выкрикнул «сахар», давая понять, что мы, в принципе, в курсе, но хотелось бы последний раз удостовериться, что всe идeт по плану. Бригадирша заглушила мотор и в гробовой тишине произнесла монолог, в котором как минимум два раза прозвучало до боли знакомое слово. Мало того, еe руки нарисовали в воздухе подробную карту мира, где я отчeтливо увидел наш склад, грузоподъeмник и нас с товарищем, скучающих возле мешков. Неожиданно я ощутил еe вселенскую скорбь. Она больше не верила в нас, особенно (как мне показалось) в моего друга. Нужно было срочно что-то делать с этим проклятым рафинадом. Понимая, что бездействие окончательно погубит нашу репутацию, мы принялись остервенело перетаскивать мешки из одного угла в другой. Перед моими глазами пронеслись верeницы исторических картин: кандалы, гремящие на кровавых лодыжках, сгорбленные спины, мерзкий звук плети, рассекающей знойный воздух тростниковых плантаций. А на пике рабовладельческой пирамиды стою я, воплощение мирового капитализма, с мешком сахара в руках и не знаю, что делать дальше. И какой-то голос говорит мне мягко, но с укоризной: «Ну, что же вы так, батенька, ей-богу. Люди мучались, страдали, а вы даже не догадываетесь, в какую ж… полку этот сахар засунуть надобно!» Грузоподъeмник подъехал почти бесшумно. Я почувствовал, что за нами наблюдают, как наблюдает высший разум за суетливыми муравьями. Но, в отличии от муравьeв, мы с приятелем вообще не понимали цели нашей работы. Неожиданно раздалось истерическое прокуренное сопрано. Я поднял в страхе голову. Мой друг уже стоял в позе парализованного суслика, безвольно колыхаясь от крика, как колос на ветру. Сюжет для гравюр Дюрера: «Баварская княжна орет на глухонемых бурлаков Поволжья, пытаясь выведать куда Сусанин завeл поляков».
