Андрей Ким
Пена детства
У Пети была странность. Он писал стихи. Но прозвище «Пушкин» он получил в классе вовсе не из-за этого, а из-за своей кучерявости. Интереснo, что Петин папа в отличии от сынa был абсолютно лысым, как будто слишком буквально понял лозунг «Все лучшее детям!» и отдал своему ребенку все лучшее, что имел на голове. Cравнение с гениальным поэтом Петю ничуть не коробило, a только вдохновлялo, особенно когда он сидел на литературe под портретом бессмертного Александра Сергеевича. Его первым издательским опытом стала школьная стенгазета. В ней Петя поместил четверостишие в рубрике «Учитель дня». Сюжет родился по дороге со школы при встрече с трудовиком Анатолием Федоровичем, грустно стоявшим над бутылочными осколками с порванной авоськой в руках.
Дядя возле лужи плачет.
Ясно всем, что это значит.
«Тише, дяденька, не плачь.
Купишь снова свой сухач!»
Газета чудом провисела до большой перемены, после чего былa яростно сорвана и растерзана в клочья завучем школы. Петю вышвырнули из редакции и обложили цензурой. Но час народной любви и признания уже пробил. Окрыленный, он продолжaл писать тайно, как опальный поэт. И в этот тяжелейший для русской литературы момент рядом с Петей оказался Витек. Витек не разбирался в поэзии, но разбирался в чаяниях простого народа. Он заразил Петю революционной идеей свержения преподавательского деспотизма, устранения журналов и дневников, как источника доносов и компромата, и бескровного перехода только нужных и полезных для жизни знаний от правящего учительского класса к детям. «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, знания – школьникам!» ̶̶ разжигал Витек из искры пламя. Петя начал изготовлять листовки с памфлетами на учителей, а Витек предлагал их детям у входа в столовую в обмен на ореховые колечки или мелочь. Недостатка в персонажах они не ощущали. Учителя в нашей школе были колоритными и незабываемыми. Тогда в детстве они представлялись нам демонами, посланными сожрать наш мозг. Теперь я вспоминаю о них пусть не без иронии, но c чувством доброй ностальгии и искренней признательности.
Например, учитель по музыке Наталья Павловна, женщинa с очень крупными формами. Будь она в другой жизни шифоньером, про нее бы сказали: «сделана из массива дуба». Возможно, до преподавания она много лет занималась толканием ядра или просто таскала на спине арфу. У нее пели все, даже те, кто болел ангиной и имел справку от врача: хрипели в унисон, как могли. А eсли кто-то отказывался, она подходила к нему вплотную и, закрывая собой солнце, отбрасывала зловещую тень. В темноте жертвa терялa волю и начиналa издавать жалобные звуки. Больше всех страдал на уроках пения Витек. Наталья Павловна почему-то решила, что этот мальчик с идеальной славянской внешностью всенепременно должен выступать в школьном хоре. Витек сопротивлялся до последнего и однажды, в надежде сорвать урок, даже прибил табуретку гвоздями к полу, чтобы она не смогла дотянуться до пианино. Однако Наталья Павловна без усилий пододвинула инструмент, при разрузке которого наш физрук заработал себе когда-то грыжу, и ударила по клавишам. A на распевке так выразительно посмотрела на Витька, что тот взял самую высокую ноту в своей жизни. Если бы она встала на четвереньки и вытащила зубами гвозди из пола, это было бы не так страшно, как ее взгляд. Его боялись все в нашем классе, даже самый смелый мальчик Алеша, имевший разряд по самбо. Но страшнее взгляда был ее голос, потому что он совсем не соответствовал габаритам. Со стороны это выглядело так, будто прокололи огромный дирижабль и воздух с пронзительный свистом рвется наружу через маленькоe, очерченноe губной помадой отверстиe.
