Андрей Гуртовенко
Цельсиус
– Я бы позвонил. Но у вас, говорят, лист ожидания на два года вперед, – сказал мужчина и отработанным элегантным движением протянул мне визитку.
– Знаете, люди много чего говорят. И вы совсем не похожи на человека, который верит всему подряд.
Я обворожительно улыбнулась. Два года – это только для тех, кого мы знаем, крутой. А для козлов вроде тебя очередь и через двадцать лет не подойдет. С Русланом ему надо встретиться, молодец какой. Я определенно была разочарована.
Я взглянула на визитку: какой-то Вальдемар Котомин, яхт-клуб в качестве адреса и прямой городской номер мобильного.
– Вы же сказали, что вы Станислав.
– Это визитка человека, которого я представляю.
– Понятно.
Я повернулась и направилась к выходу. Какой все-таки дискомфорт – знать, что кто-то стоит у тебя за спиной и не смотрит ни на твою попу, ни на ноги. Фу.
В соседнем зале я увидела пьяную Марину, возле которой увивался некрасивый стареющий мужчина в голубом пиджаке. Даши нигде не было видно. Наверное, кто-то ее уже увез. Загадка, которую я пока так и не смогла решить: Марина красивее, но Даша удачливей.
Я попрощалась с Богдановым и вышла из галереи на прохладную вечернюю улицу. Возле входа стояла футуристического вида урна-пепельница из хромированной стали. Я разорвала визитку и выбросила ее в урну.
Он
В этом году акклиматизация оказалась безболезненной, контраст с Мальтой практически не ощущался, и пусть я все еще не выходил из дома без верхней одежды, накинутая сейчас на плечи куртка не столько грела, сколько служила необязательной страховкой от внезапных перемен в погоде. Вот уже четвертый год подряд я убирался из города – не дожидаясь крещенских морозов – на самые холодные зимние месяцы, но только в этот раз было ощущение, что мне удалось прыгнуть из середины января прямиком в эпицентр лета. Я жадно вдыхал теплый воздух, разбавленный запахом оживающего после спячки города, прикасался ладонями к шершавому камню не прогревшихся еще до конца фасадов. Снова и снова удивлялся интенсивности молодого апрельского солнца, прислушивался – затаив дыхание, чуть ли не по-воровски – к движению соков в немногочисленных в этой части города деревьях. Временами мне даже казалось, что я действительно могу ощутить, как поднимается вверх разогретая сладковатая жидкость – от самых корней через ствол к голым ветвям и дальше, к еще не проснувшимся почкам, к упругим зародышам клейкой листвы.
После разговора с художественным руководителем театра прошло три дня, а мое самолюбие так и не залечило до конца порезы и ссадины. Наоборот – мне постоянно открывались все новые и новые последствия, как будто чертов кристалл моего фиаско бешено вращался в лучах закатившейся славы, отражаясь во мне неведомыми доселе гранями. Кристина мне больше не звонила и даже хуже – перестала отвечать на сообщения. Так что привезенный для нее с Мальты подарок – небольшая ваза из дымчатого синего стекла, возвращенная мне авиакомпанией вместе с остальным багажом, пылилась теперь на письменном столе грустным памятником ушедшей в ночь балерине. Туда же рисковала отправиться и моя кредитная история: невыплаченный гонорар за пьесу обрушил мои акции и долговые расписки, и если бы не Гриша, мне наверняка пришлось бы пойти по миру, читай – просить денег у родителей. Нет, глобально все было не так уж и плохо, в перспективе я был богат, оглушительно богат; моя заявка на телесериал – восемь сорокаминутных серий – проходила сейчас последние согласования в продюсерской компании. Плюс мне что-то полагалось за первую пьесу, она все еще шла в театре, хоть и довольно редко. Но вот прямо сейчас мне пришлось звонить Грише и вновь обманывать его ожидания, как, впрочем, и не оправдывать свои: он думал, я верну ему деньги, я же рассчитывал залезть в братскую долговую яму еще глубже, но ничему этому не суждено было сбыться. Гриша не получил от меня ни рубля, но и я не увидел от него ни копейки – все, на что он согласился, это сделать минимальный платеж по моей обнуленной пребыванием на Мальте кредитке, а вместо денег в долг брат предложил мне работу.
«Один мой приятель», – сказал Гриша. Это, кстати, самая частая фраза, которую он произносит: у меня есть знакомый, один мой приятель, мне тут один человек говорил. В общем, у него есть знакомый, инженер в компании «Цельсиус», и там только что открылась вакансия. «Компания занимается поставками отопительного оборудования, – сказал Гриша и, увидев выражение моего лица, уточнил: – Но вакансия у них в отделе продаж». Типа слишком кисло? Ну тогда давай поперчим. «Это быстрые деньги, что ты так на меня смотришь? Прямые продажи. Тебе дают список контактов, ты его обзваниваешь, назначаешь встречи и заключаешь контракты. Потом забираешь свои три процента с оборота, и все. И не волнуйся, никто не пытается обманом заставить тебя работать по специальности, хотя отец был бы счастлив».
Отец, отец… Мне захотелось встать и уйти. Но я остался, решив проявить свою принципиальность как-нибудь в другой раз и где-нибудь в другом месте.
«А то, что у тебя опыта продаж нет, – фигня, – продолжал Гриша. – Зато есть профильное для компании “Цельсиус” образование. И опыт на телефоне в кол-центре. Так что ты просто идеальный кандидат. Я б тебя взял». Я посмотрел на Гришу, на его безупречный костюм топ-менеджера энергетической компании, на свое вполне узнаваемое, хоть и генетически преломленное в брате лицо и сказал спасибо. Он действительно несколько раз пытался меня «взять», устроить непутевого брата к себе в контору, но с годами у меня развилось почти волчье чутье на сепаратные семейные сговоры за моей спиной. Так что брат оставил эти свои попытки, по крайней мере на какое-то время, и за это я тоже был ему благодарен.
Собеседование было назначено на три часа дня.
Петроградская сторона, петляя и путаясь, шаг за шагом подводила меня к одному из своих бизнес-центров, исподволь обращая беглого мальтийского солнцепоклонника в ортодоксального патриота лучшего города на Земле. Наконец я увидел нужное мне здание – облицованный белой плиткой фасад, из углов которого выпирала бликующая на солнце стеклянная коробка, словно отделочный материал закончился в самый неподходящий момент, а денег на новую партию так и не нашли – смешно, если все так и было на самом деле.
Я вошел в вестибюль, получил временный пропуск и, пройдя через турникеты, оказался среди ожидающих лифта работников офисного труда. Низкие и высокие, толстые и худые, молодые и пожившие – все это словно было стерто с людей безжалостным корпоративным ластиком. А дресс-код завершал тоскливую картину, лишая офисных невольников остатков индивидуальности и свободы.
Отличное начало, ничего не скажешь – я даже не добрался еще до компании «Цельсиус», а меня уже ощутимо подташнивало: только сейчас, оказавшись внутри бизнес-центра, я вдруг с тоской осознал, на что собираюсь подписаться. Наверное, следовало поискать какие-то альтернативные варианты, но как-то они не особо просматривались, вернее – не просматривались вообще, так что мне оставалось только надеяться, что это действительно «быстрые деньги», как обещал Гриша. В конце концов, подумалось мне, в отличие от окружавших меня пиджаков, жакетов и юбок меня здесь ничего не держит, совсем ничего, и, если захочу, я могу уйти отсюда в любой момент. Даже прямо сейчас могу – мне нужно всего лишь развернуться, миновать просторный, красиво подсвеченный вестибюль и шагнуть в опьяневший от солнца и избытка градусов Цельсия апрель. Эта мысль неожиданно меня успокоила, я перестал крутить головой и прислушиваться к отдающим мертвечиной канцелярита обмылкам окружавших меня разговоров.
Наконец приехал лифт, послышалась негромкая мелодичная трель, и в этот момент резко, без предупреждения распахнулась дверь в обморочный, хрустящий снегом январь. Нечеловеческий, невозможный холод коснулся моего лица, проник в меня сквозь одежду, дыхание оборвалось на полувдохе, заныли шея и плечи: она вышла из лифта прямо на меня. От всего огромного разноцветного мира в один миг осталось только лицо приближающейся ко мне девушки: безупречная белая кожа высоких скул и лба, холодные сине-зеленые глаза, плотно сжатые губы и взгляд – вымораживающий до самого дна и при этом смутно знакомый. Я так и не понял, каким образом мы не столкнулись, – она просто оказалась позади меня, словно бестелесный морозный призрак, и я, не отдавая себе отчета, механически, как истукан, повернулся и посмотрел ей вслед – вощеные матовые икры длинных ног, изгиб бедер под темно-синей юбкой, подчеркнутая пиджаком талия, светлые волосы, шея… Господи – шея!
Спустя двадцать минут я сидел в офисе «Цельсиуса», в глухой, без единого окна переговорной комнате, напротив перебирающей какие-то бумажки комиссии. Большую часть этих двадцати минут я провел в мужском туалете, то отогревая окоченевшие ладони под теплой водой, то окуная их в гудящий реактивный поток горячего воздуха из электросушилки. Так что сейчас мои покрасневшие кисти ощутимо саднило, но по крайней мере я избавился от онемения во всем теле – обычной реакции моего организма на внезапное и чересчур быстрое переохлаждение.
В комиссии было три человека, вернее два с половиной – невнятная брюнетка, представившаяся руководителем отдела маркетинга, была задвинута в дальний угол. Главными же здесь были Валерия Леонидовна, красиво стареющая директор по персоналу с замысловатой конусообразной конструкцией из волос, и собственно руководитель отдела продаж, назвавшийся Борисом Сергеевичем, – худой нервный мужчина под пятьдесят с преувеличенно длинными, словно бы ходульными, конечностями. Именно он вчитывался сейчас в мое резюме с таким видом, словно был очень близок к тому, чтобы понять наконец, в чем же здесь подвох.
– Ну хорошо, э-э-э… – Борис Сергеевич скосил глаза в бумаги на столе, – Никита. Давайте начнем. Почему мы? Почему вы? Почему мы должны взять именно вас? У вас три минуты.
Я посмотрел на худое и узкое, изможденное продажами лицо Бориса Сергеевича, встретился с чересчур пристальным взглядом директора по персоналу, затем повернулся назад и внимательно осмотрел стену переговорной у себя за спиной.
– В чем дело? – повысил голос Борис Сергеевич.
– Не, ни в чем. Извините. Просто я подумал – может, вы здесь сериал снимаете? Где-то я все это уже слышал.
Валерия Леонидовна рассмеялась.
– Шутим, значит? Ну-ну. Не слишком удачная линия поведения на собеседовании, – Борис Сергеевич взял со стола лист бумаги. – Хотя, судя по резюме, клоуном вы как раз не работали. Зато работали осветителем в театре, курьером, барменом, доставщиком пиццы, ночным продавцом, сотрудником кол-центра. Что-нибудь еще?
Я скорбно покачал головой: увы.
– Никита, – Валерия Леонидовна перехватила инициативу, ее голос оказался вкрадчивым и бархатистым, – Борис Сергеевич просто хочет понять, сможете ли вы справиться с работой в отделе продаж. Сегодня у нас еще пять кандидатов. И завтра семь. Так что вам нужно постараться нас убедить. Представьте, что мы ваши клиенты, которым вы должны что-нибудь продать.
– Что продать?
– Ну для начала – самого себя.
Я кивнул, взял лежащую рядом куртку, отыскал во внутреннем кармане синюю книжечку политеховского диплома и передал ее Борису Сергеевичу. Высшее образование по специальности «теплотехника» заставило того нахмуриться и еще раз перечитать мое резюме – клоуном я не работал, это он уже выяснил, а вот как насчет фокусника? Валерия Леонидовна вслед за руководителем отдела продаж заглянула в мой диплом, закрыла его и с интересом на меня посмотрела.
– Ну что же, неплохо. Очень неплохо. Профессионально донести до клиента особенности работы систем отопления вы, безусловно, сможете. Думаю, вы только что обошли большую часть конкурентов. Но, боюсь, этого может быть недостаточно. Нужно что-то еще.
– А еще, – я вернул ей заинтересованный взгляд, отметив про себя грудь и неплохо сохранившуюся фигуру (сколько ей может быть – сорок? за сорок?). – А еще у меня самая сильная мотивация, которая только бывает на свете.
– Да? И что же это, если не секрет? – спросила эйчар.
– Мне очень, очень нужны деньги.
Борис Сергеевич кашлянул, Валерия Леонидовна повернулась в его сторону, и он, наклонившись, что-то сказал ей на ухо.
– Ну что же, Никита, – Валерия Леонидовна поднялась и протянула мне руку. – Мне лично вы понравились. Мы с вами свяжемся.
Я тоже встал. Ладонь директора по персоналу оказалась мягкой и обволакивающе теплой, она улыбнулась и на пару лишних мгновений задержала мою руку в своей. Руководитель отдела продаж остался индифферентно сидеть, темноволосая женщина-маркетолог, не глядя, кивнула мне из своего угла.
Ага, свяжетесь вы со мной, кто бы сомневался… На секунду я снова увидел немигающие сине-зеленые глаза, услышал рев вьюги, заметающей следы здравого смысла и тревожную подслеповатую память, и мое обмороженное занывшее сердце тяжело ухнуло в низ живота.
Она здесь.
Она работает в этом здании, бывает здесь каждый день. Каждый день она паркуется перед бизнес-центром, здоровается с охранниками, заходит в лифт – каждый день. У нее в офисе наверняка промерзшие, покрытые инеем стены, она наверняка ездит на большой белой машине, а главное – она умеет превращать мужчин в ледяных истуканов одним своим взглядом. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. И даже не подозревал, что такое бывает.
– Послушайте, – проговорил я, обращаясь главным образом к Валерии Леонидовне, – я понимаю, что у вас регламент и так далее. Понимаю, что вам нужно посмотреть всех кандидатов и выбрать лучшего. Но что если вот он я, уже нашелся – самый лучший?
Все три члена комиссии уставились на меня, я же лихорадочно вспоминал, что мне вчера рассказывал про продажи Гриша.
– Просто испытайте меня. Прямо сейчас. Это ведь вас ни к чему не обязывает, – я перевел взгляд на Бориса Сергеевича. – Вот сколько ваши сотрудники делают звонков в день?
– По-разному, – руководитель отдела продаж даже немного раздулся от собственной важности. – В среднем от ста пятидесяти до двухсот.
– Борис Сергеевич! – эйчар покачала головой, ее высокая прическа опасно накренилась, но почти сразу опять обрела равновесие.
– Ну хорошо, хорошо, – вздохнул Борис Сергеевич, снова худея. – Семьдесят пять – сто.
– Вот и отлично. Просто дайте мне список из пятидесяти контактов, телефон и полчаса времени. Большего я не прошу.
И я посмотрел на Валерию Леонидовну, мысленно превращая свой взгляд в россыпь самых изысканных комплиментов ей и ее неотразимой прическе.
Через сорок минут и полсотни телефонных звонков я предъявил Борису Сергеевичу две назначенные встречи – одна завтра, другая на следующей неделе. Еще через десять минут комиссия, посовещавшись, объявила мне, что я принят на двухмесячный испытательный срок. Валерия Леонидовна, покачивая бедрами, вышла из переговорной, напоследок многозначительно мне улыбнувшись. А мой свежеиспеченный начальник вяло пожал мне руку и выразил надежду, что мы сработаемся.
– Ну, это уж как картридж ляжет, – сказал я и, не дожидаясь, пока глаза руководителя отдела продаж станут как у персонажа аниме, поправился: – Я шучу, Борис Сергеевич. Конечно же, мы сработаемся. А как же иначе?
Она
Это не моя спальня. Я знаю это наверняка. У меня в спальне не может быть ионических колонн. Мне не нравятся колонны. Никогда не нравились. Колонны вообще. А тем более ионические. Я не перевариваю эти дурацкие капители в форме скрученной подушки. Хорошо хоть фриз совершенно гладкий. «Орнамент как преступление». Я напишу это несмываемым маркером на лбу любому, кто скажет, что это не так.
И все-таки это все мое. Несмотря на колонны. Несмотря на чудовищную архаику и помпезность. Потому что на всем вокруг лежит снег. Изморозь. Наледь, иней и наст. А главное – арктический холод. И этот холод постепенно проникает в меня. Прямо из воздуха. Растекается по венам снотворным умиротворением. Сердце замедляет ритм. Работает все медленней. Все медленней и медленней. Еще медленней. Еще.
Не о чем беспокоиться. Нечего ждать. Нечего бояться. Все неподвижно. Заморожено. Незыблемо. Неизменно.
Здесь всегда зима. Внутренняя, окаменелая, не подверженная колебаниям климата. С температурой, которая постоянно ниже нормы. Ниже нуля, ниже любых ожиданий, предчувствий и разочарований. Именно поэтому мне здесь так хорошо. Так спокойно. И хорошо.
Я проснулась в семь утра. Светодиодная подсветка, спрятанная по периметру идеально ровного белого потолка, смягчала острые углы спальни. Белые стены. Белые – от потолка до пола – шторы. Белую, со сглаженными выступами мебель. Продуманно-рукотворный отголосок моих снежных снов.
В комнате не было часов. Но я точно знала: сейчас ровно семь. И еще я знала, что сегодня позволю себе десять лишних минут в постели. Такие сны приходили ко мне нечасто, и я хотела насладиться подзабытыми ощущениями. Казалось, ледяной покой все еще был осязаем. Он поселился в воздухе. Поселился во мне. Только что пережитый сон был еще здесь, у моего изголовья. И я совсем не хотела его отпускать.
Если бы только уметь вызывать эти сны…
Несколько месяцев назад я даже записалась на курсы медитации. Надеялась научиться сознательно входить в это состояние. Тайком, с черного хода. Занималась дыхательными упражнениями. Замирала на полчаса в одной позе. Фокусировала мысли на том, что видела в снах.
Все было тщетно. Стражей зимы было не обмануть. В обледенелую комнату с ионическими колоннами не было другого входа, кроме как через сон.
Я глубоко вздохнула и села на кровати. Опустила ступни на мягкий белый ковер. В сущности, даже моя привычка спать голой под тонким одеялом – не больше, чем напряженное ожидание этих снов. Боязнь ненароком отпугнуть от себя обледенелое сновидение.
Я встала, подошла к высокому – во весь рост – зеркалу. Внимательно осмотрела себя. С одной стороны, с другой. Грудь, живот, ноги, попа. В принципе – все неплохо. Ну может, только живот слегка уплотнился. Нужно будет поговорить с тренером. Надеюсь, что обойдусь без дополнительного дня в спортзале. Я и так хожу туда четыре раза в неделю. Хоть грудь у меня и не очень большая, без мышечного корсета все равно никуда.
Я положила обе руки себе на груди, приподняла их. Опустила. Как это, интересно, работает? Всегда хотелось понять. Даже не понять, нет – почувствовать. Увидеть то, что исходит от меня. Увидеть самой, а не по реакции на себя одноклеточных. Но пока я этого не поняла, приходится довольствоваться несколькими простыми правилами. Выделить, акцентировать грудь. Подчеркнуть одеждой разницу между талией и бедрами. Позаботиться, чтобы попа была хорошо очерчена. Убрать волосы на затылок, открыв шею.
Все.
Если после этого вы сможете спокойно пройти мимо меня – значит, вам надо к врачу. Или к молодому любовнику-педерасту.
А мне нужно в душ.
О Руслане ничего не было слышно больше недели. За время работы в бюро я была свидетелем, наверное, десятка его романов. А потому знала: волноваться не о чем. Все в пределах нормы. К тому же встреч, требующих присутствия гендиректора, в ближайшие дни не было. А оперативным управлением компанией Руслан все равно не занимался. Этим занималась я. Однако, придя утром в офис и увидев на столе Вероники стопку требующих подписи гендиректора документов, я все-таки решила ему позвонить. И попросить хотя бы на полчаса заехать в R.Bau.
Я набрала номер Руслана и услышала механический женский голос: его телефон оказался выключен. Я подумала, отыскала в списке контактов еще один номер, который был только у самых близких ему людей: та же история. Я отложила телефон. В принципе, можно было придумать этому сколько угодно правдоподобных объяснений. Но в чем в чем, а в самоуспокоении я не нуждалась – я слишком хорошо знала, что все это значит.
Я вышла в приемную. Сказала Веронике, что не пойду сегодня обедать. Попросила заказать греческий салат и свежевыжатый апельсиновый сок в офис. Подписала несколько счетов. И тут мой телефон зазвонил. Я посмотрела на экран, и у меня скрутило живот. Я торопливо вернулась в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь.
Это, видимо, и есть равновесие. Баланс белого и черного. Утром – снежный завораживающий сон. Днем – куча проблем и черт знает еще что.
– Да, мам. Привет.
Она никогда не звонила просто так. Тем более в рабочее время. Сегодня мне только этого не хватало. На непослушных ногах я дошла до рабочего стола, опустилась в кресло перед большим «яблочным» монитором.
Мама начала говорить, и мне стало немного легче. На первый взгляд все казалось довольно безобидным. Но все равно нужно быть предельно аккуратной.
Очередная мамина подруга затеяла очередной большой ремонт. Наняла дизайн-студию. И даже внесла предоплату.
– Жаннуль, студия называется «Смирнов и пространство». Знаешь такую?
– Как, как называется? Извини, я не расслышала. Повтори, пожалуйста, еще раз, – сказала я в трубку, торопливо набирая название дизайн-студии в поисковике.
«Смирнов и пространство». Вот кто вообще обращается в студию с таким названием? Сайт, правда, у них есть. Уже неплохо.
Я быстро пролистала несколько законченных проектов. Лучше бы не было никакого сайта, честное слово…
– Студия «Смирнов и пространство». Жанн?
– Да, да, я поняла. «Смирнов и пространство». В принципе, я о них слышала.
– В принципе?
Я сделала глубокий вдох. Сейчас нужно быть осторожной. Максимально собранной. Если я не хочу, чтобы на меня повесили еще и квартиру маминой подруги.
– Да нет, все с ними в порядке. Немного эклектично, конечно, – я еще раз посмотрела на чудовищную полиуретановую лепнину, вездесущие розетки, орнамент из завитков, и мне стало стыдно, – но это как раз сейчас в тренде. Главное, не увлекаться. Без фанатизма.
– Ну слава богу, ты меня успокоила. А то Зинаида мне уже все мозги проела с этой своей дизайн-студией. Я предлагала ей, кстати, твое бюро, – сказала вдруг мама.
Повисла пауза.
– Мам, у нас очередь на два года вперед, ты же знаешь. И ценник совершенно заоблачный.
– Ценник, ценник… Ты что, для своих не сделала бы разве исключение?
Для своих? Я лихорадочно пыталась придумать, что мне на это ответить. И вдруг услышала в трубке стук и почти сразу звук открываемой двери.
– Да, да, заходите. Я уже освободилась.
Затем мама рассмеялась, сказала несколько фраз по-итальянски, и связь прервалась.
После совещания с ведущими я еще несколько раз набрала Руслана. Глухо.
Нужно было ехать. Теперь уже без вариантов.
В начале пятого я позвонила Евгении Михайловне, домработнице Руслана. Она едва не плакала.
– Вы не представляете, Жанна. Пришла сегодня убираться, а Руслан Константинович меня выгнал. И не просто выгнал – обматюгал да еще и ботинком в меня кинул.
Я не верила своим ушам. Это было слишком даже для Руслана.
– Он был пьян?
– Не то слово, Жанна.
Мы договорились встретиться через час.
Я собралась. Взяла документы на подпись. Веронике решила пока ничего не говорить. Не хотелось пугать ее раньше времени.
В холле бизнес-центра оказалось неожиданно многолюдно. Я посмотрела на часы – так и есть, я очутилась в эпицентре окончания рабочего дня. Мужские взгляды были повсюду. Нужно было, наверное, хотя бы макияж снять. Впрочем, грудь ведь все равно никуда не уберешь. Так что мне оставалось только терпеть. Презрительно, но терпеть. Невозможно идти на каблуках с выпрямленной спиной и смотреть при этом в пол.
Я добралась до дома Руслана быстрее, чем рассчитывала. С трудом втиснулась между двумя внедорожниками у тротуара на Большой Конюшенной. И все десять минут, что я ждала появления Евгении Михайловны, рассматривала дом гендиректора.
Руслан, конечно, не промах. Живет в доме, построенном самим Лидвалем. Этот грубооколотый камень в сочетании с серовато-коричневой, почти оранжевой штукатуркой ни с чем не перепутать. Камнем отделан весь второй этаж и частично цоколь, в камень закованы основания трех эркеров. И даже под самой крышей проходит сплошной пояс из талькохлорита, намеренно уводя центр тяжести здания кверху. Угловой цилиндрический эркер с двойным куполом. Башня скандинавского замка в центре Петербурга. Неодинаковой формы окна, по-разному сгруппированные на каждом этаже. Северный модерн в дистиллированном виде. Какая-никакая, но все же компенсация. За то, что мне сейчас предстоит.
Наконец появилась Евгения Михайловна. Она отдала мне комплект ключей от квартиры. Но подниматься наверх наотрез отказалась. Сумел все-таки Руслан довести и эту свою домработницу. И года не прошло. Жаль, другую такую он вряд ли найдет. Я только спросила, в котором часу она у него была. Евгения Михайловна сказала, что в полдень. На этом мы попрощались.
Я поднялась на третий этаж. Постояла, прислушиваясь, перед дверью. Несколько раз позвонила. И только после этого отыскала на связке нужный ключ и вошла в квартиру.
Тишина и кислый запах блевотины. У меня даже глаза защипало.
Прихожая отделана минималистскими панелями из черного дерева. Очень дорогими. Только для тех, кто в теме. Я положила ладонь на зеркально гладкую поверхность. Благородную и уютную одновременно. Шри-Ланка. Тропический лес. Многодневный ливень. Стопроцентная влажность. Я в теме.
Запах уже не казался таким пронзительным. Я прошла через затемненное помещение к его эпицентру. Приоткрыла дверь в спальню. Мягкий свет струился откуда-то из внутренностей многоуровневого потолка. Руслан лежал на огромной кровати, зарывшись лицом в подушки. Одетый, в джинсах и пиджаке. С одной туфлей. Ну что, уже неплохо. Похоже, что он вырубился сразу после того, как швырнул обувью в домработницу. Получается, пять часов сна.
Я открыла окно. Впустила в спальню звуки центра города. У кровати стояла полупустая бутылка виски «Blue Label». Еще одна опорожненная бутылка валялась на полу возле кровати. На противоположной стене – мокрое оплывшее пятно. Внизу под ним осколки стекла.
Я зашла в отделанную микроцементом ванную комнату с безрамными зеркалами, внимательно ее осмотрела. Чисто. Вернулась в спальню. Взяла бутылку с остатками виски. Прошла на кухню. Вернее, в огромную гостиную с кухонной нишей в стиле хай-тек. Простые и четкие геометрические формы. Глянцевое покрытие, отсутствие выступающих деталей и ручек. Спрятанная от глаз бытовая техника. Рабочие поверхности из стали и алюминия. Плюс видимый лишь посвященным налет иронии – Руслан почти всегда питался вне дома.
Я вылила виски в раковину. Залезла в холодильник. Удовлетворенно кивнула, не обнаружив там спиртного. Достала телефон. Отыскала номер, который с удовольствием удалила бы раз и навсегда из списка контактов.
– Герман Николаевич? Жанна Борген. Да, снова Руслан. Сможете сейчас подъехать? Нет, нужно прямо сейчас – и чем раньше, тем лучше. Да хоть тройной тариф, вы же знаете. Спасибо.
Я вернулась в спальню. Не могло быть и речи, чтобы приводить сюда посторонних. Я вытащила из встроенного шкафа чистый комплект белья, одеяло, подушку. Застелила диван в кабинете. Подумала, уменьшила температуру кондиционера на пару градусов. И только после этого растолкала Руслана.
Он ничего не мог. Совсем ничего. Даже говорить. По стеночке я отвела его в ванную. Принесла из кухни стакан холодной минеральной воды. Заставила выпить. Затем еще один стакан. Деликатно подождала за дверью, пока он блевал. Мучительно, долго и жидко. Проследила, чтобы он умылся. Уложила на диван в кабинете, предварительно сняв с него пиджак.
Герман Николаевич был пунктуален. Именно поэтому его номер до сих пор у меня в телефоне. Хороших наркологов в городе не так уж мало.
Совместными усилиями мы восстановили события последних суток из жизни Руслана. Было важно, что он ничего не употреблял, кроме алкоголя. И не пил последние несколько часов. Герман Николаевич измерил Руслану давление, уровень сахара в крови, снял ЭКГ. И долго колдовал над составом капельницы.
Было уже почти девять часов вечера, когда Герман Николаевич уехал. Оставил номер, по которому можно звонить. Если понадобится – круглосуточно. Под конец он добавил в капельницу седативное. Так что у Руслана начали слипаться глаза. Он даже попытался незаметно уснуть. Но я ему не позволила.
Я поставила рядом с диваном одно из находившихся в кабинете имзовских кресел. И заставила Руслана подписать документы, привезенные мной из бюро. А когда с формальностями было покончено, сказала:
– Руслан, тебе нужно извиниться перед Евгенией Михайловной.
Руслан посмотрел на меня. Потом куда-то мимо меня. Кивнул. И снова попытался заснуть.
– Ты не понял. После вчерашнего она, скорее всего, уйдет. А домработница, которая месяцами терпит твои похождения и пьянки и при этом не ворует, – очень большая редкость.
– Так ведь не бесплатно, – Руслан неохотно снова открыл глаза.
– Но и на то, что на нее будут орать матом и кидать в лицо ботинком, она тоже не подписывалась.
Руслан уставился на меня.
– Только не говори, что ты ничего не помнишь.
Руслан отвел взгляд и ничего не ответил. Мы помолчали.
– Жанн, почему каждый раз одно и то же? Объясни мне, – наконец проговорил он, – почему они меня постоянно бросают?
Я посмотрела на небритое лицо Руслана, на круги под глазами, на проступившие на лбу морщины. В который раз отметила, что его сорокалетний возраст можно увидеть, только когда он с похмелья. Причем с очень тяжелого похмелья.
– А сам-то ты как думаешь?
– Ничего я не думаю. Тут думай не думай…
– Ты хоть их считаешь?
– Кого?
– Их. С начала года это уже третья твоя несчастная любовь. А сейчас только апрель.
Руслан вздохнул.
– Что же я могу поделать? Сердцу не прикажешь, – он грустно улыбнулся, и я даже замерла на мгновение, настолько преобразилось его лицо.
– Может, это не сердце, Руслан? Может, это какой-то другой орган?
Руслан перестал улыбаться.
– Хочешь сказать, ты достаточно компетентна, чтобы это обсуждать?
– Что обсуждать, Руслан?
– Да вот хотя бы орган, которого у тебя нет.
– Ты про сердце?
Руслан не выдержал моего взгляда, отвернулся, прикрыл глаза.
– Жанн, я очень устал. Правда.
– А хочешь, я тебе скажу, от чего ты на самом деле устал? Ты устал от безделья. У тебя слишком много свободного времени. С которым ты совершенно не знаешь, что делать. И поэтому…
– И поэтому сплю с кем попало? – перебил меня Руслан, по-прежнему продолжая лежать с закрытыми глазами.
– Ты прекрасно понял, что я имею в виду.
Руслан не пошевелился.
Ладно, это действительно не мое дело. Пусть спит, с кем хочет. Кто я ему, в самом деле, жена? Моя задача – стабильность компании. Именно для этого Руслан меня и нанимал. Будем считать, что прерывание запоя на дому – одна из моих служебных обязанностей. К тому же де-факто так давно уже и есть.
