Николай Калиниченко
Гусариум
Но по всему чувствовалось: скоро генеральная баталия. Обязательно произошла бы у Царева-Займища, только новый главнокомандующий решил не рисковать сразу по приезде и предпочел отойти еще немного. Сотня верст не сыграет большой роли. Как и несколько лишних дней. Арьергарды дерутся непрерывно, да и в тылу у французов вряд ли царит покой. Еще от Смоленска по вражеским коммуникациям пошел в рейд отряд генерал-адъютанта Винценгероде.
Полковник как раз ездил в штаб узнать, что слышно нового, и потому офицеры с интересом смотрели на приближающегося командира. Благо тот направился как раз к их биваку.
– Ваше… – на правах старшего начал было докладывать Арсений, но Вадбольский лишь махнул рукой. Мол, всё вижу, всё знаю. Легко спрыгнул с коня, шагнул к офицерам.
– Чаем не угостите? Признаться, с утра маковой росинки во рту не было.
Ему протянули стакан. Князь отхлебнул с явным удовольствием, потом выдохнул:
– Кажется, встанем. Видел полковника Толя. Он мне сообщил, что позиция уже выбрана. У деревень Семеновское и Бородино.
Арсений едва не выронил трубку. Сразу вспомнились слова гостьи и ее спутника. Значит, всё правда? Крупное сражение, затем – оставление Москвы, действия партизан, бегство неприятеля прочь, вхождение в Париж… Уловил на себе пристальный взгляд командира, зачем-то пожал плечами.
– За такую новость и выпить не грех! – Но сердце невольно заболело, едва Арсений вспомнил, что произойдет дальше. Это же Москва, город, известный каждому! И вдруг – отдать завоевателю на погибель!
Кто еще знает о пророчестве? Только дядюшка и полицмейстер. Как они отнесутся к девушке, когда узнают о сражении и о том, что первопрестольная оставлена врагу?
– Никакой выпивки, господа! Через полчаса выступаем. Верю, каждый честно исполнит свой долг, – Вадбольский допил чай, поднялся и вскочил в седло. – Готовьтесь, господа!
– Поднимайте гусар! – эхом отозвался Арсений. – Передайте: скоро схватимся с французами!
Но душа ныла. Идти в сражение и знать, что главная цель так и не будет достигнута. Раз дальше вновь будет отступление, значит, разбить Наполеона не удастся. Только всё равно ведь кампания завершится победой русского оружия. Значит, жертвы не будут напрасны.
Да и могут ли быть напрасны жертвы, если речь идет о судьбе Отечества?
Слинять не удалось. Куда убежишь, когда тебя гонят строем и кругом одни военные? Да и ненавистный мундир на плечах. Любой встречный сразу признает солдата и задастся вопросом: почему он один? Крестьяне все сволочи, в этом Саня убедился, как только попал в прошлое. Вряд ли отношение к дезертиру будет хоть немного лучше. Насмотрелся во время марша, наслушался разговоров, мол, не выдавайте, не пускайте на землю отцов!
Понять их тоже можно. Лучше уж свой исправник или управляющий, чем чужие солдаты. Те же грабить станут, насиловать, может, насмерть пришибут кого. Только разве от понимания легче? Ведь не станут же укрывать беглого защитника! Выдадут с потрохами, а то и разделаются по-свойски. С них станется.
Сдаться в плен? Тоже глупо. Французы проиграют, и так ли нужны будут им пленные? Замерзнешь вместе с «Великой армией» посреди бескрайних снегов. Нет, похоже, единственный выход – это заболеть и попасть в госпиталь. На больницу не похоже, уход совсем хреновый, однако всё лучше, чем воевать, словно последний дурак!
Ради чего пропадать?
Вот если бы попасть сюда пораньше, можно было добиться большего, по крайней мере, научиться стать незаменимым, не загреметь в рекруты. Убраться подальше к Уралу, в конце концов!
Можно еще перебежать к французам, предупредить о дальнейшей судьбе. Но даже если выслушают, кто же поверит, если цель похода уже близка?
Остается лишь заболеть. Откровенной симуляции не поверят, жалостью командиры не страдают. Вон как гонят вперед навстречу накатывающейся к Москве армии! Милорадович, расфранченный, с шарфами немыслимых расцветок, то и дело проезжает вдоль движущихся колонн, торопит, боится не успеть к грядущему сражению. А тут болят натруженные, непривычные к дальним походам, ноги, тяжелое ружье невозможно нести, давит ранец, запрещено даже расстегивать пуговицы на мундирах. Издевательство по полной программе. И никаких возражений. Солдаты терпят, словно так и должно быть.
Хорошо тому пышному гусару. Наверняка спокойно проводит дни и ночи с Юлькой. Небось не дурак, на бойню спешить не станет. Он офицер, захотел – вышел в отставку. Никто не осудит. Тоже ведь слышал о сражении при Бородино. Сидит сейчас в собственном имении, а когда войска пойдут в другую сторону, может, и присоединится. Лавры, трофеи, ордена, чины…
Эх, надо было все-таки перебираться поближе к Юльке.
Ночевки прямо на земле, купание в редких водоемах, старательное призывание болезни… Отлежаться в госпитале, а там вдруг и удастся пристроиться в тылу.
Главное – это выжить!
– Вперед, марш-марш! – Команда немедленно была продублирована сигналом трубы.
Эскадроны дружно тронулись с места. Медленно, потом всё быстрее и быстрее, не теряя равнения, словно речь шла не о битве, а о параде. Ментики в рукава, усатые лица раскраснелись от боя. Первая шеренга привычно наклонила пики, вторая взвила в воздух сабли.
Галоп, стремительно накатывающийся навстречу строй французских латников…
Раковский мчался на положенном месте, впереди гусарского строя. Ветер овевал лицо, словно его можно было остудить самой бешеной скачкой. В мире не существовало ничего, лишь приближающиеся неприятели, и хотелось поскорее столкнуться с ними, рубить с наскока, валить на землю, в которой их никто не ждал. По паре метров на каждого – вполне можно позволить. Сколько их тут поместится!
Столкновение, а дальше – молниеносная кавалерийская свалка, не имеющая ничего общего с поединками один на один. Калейдоскоп мелькающих фигур, то в сверкающих кирасах, то в родных темно-синих мундирах. Рушатся на беззащитную плоть тяжелые палаши, парирование, удары, когда – удачные, гораздо чаще – нет, а противника уже отнесло в сторону, и бьешь следующего, чтобы или выбить его, или так же разминуться.
Никто не хотел уступать. Одни рвались к заветной цели, другие – защищали родную землю. Артиллерия гремела, и отдельные выстрелы сливались в неумолчный гул, в котором тонули и крики людей, и ружейные залпы.
Наконец, латники не выдержали, повернули, будто это могло спасти их от разгрома.
Раковский догнал кого-то, с оттягом рубанул так, что противник сразу выпал из седла, и тут сквозь охвативший азарт услышал аппель. Сразу стала ясна причина сбора. Слева, собираясь ударить во фланг расстроенным схваткой эскадронам, неслись польские уланы.
Гусары лихорадочно строили фронт. Они не успевали, только откуда-то из сплошных клубов дыма вынырнули стройные шеренги русских драгун. Что за полк, Раковский не рассмотрел, потом сочтемся за помощь. Пока же…
– Вперед, марш-марш!
Но как же жарко! Не скажешь, что август на исходе. Ничего. Выдюжим! Пусть Москва окажется им всем братской могилой!
Подвергнувшись удару сразу с двух сторон, уланы повернули, подставляя спины. Прозвучал ли аппель на этот раз, Арсений сказать не мог. Удиравшие поляки вдруг исчезли, а впереди возникло стройное каре пехоты. Разрозненные группки гусар даже при желании не могли прорвать строй, но все-таки неслись на ощетинившиеся штыками ряды. Залп прозвучал почти в упор. Конь под майором вдруг полетел на землю, и Раковский едва успел выскользнуть из стремян. Вроде цел. Даже сабля привычно болтается на темляке. Кто-то подскочил сзади, прохрипел:
– Ваше высокоблагородие! Сюда!
До французов было шагов тридцать, и медлить Арсений не стал. Вскочил на лошадь позади гусара, успел отметить, что лежавших на земле в родном синем не так много, большинство гарцует в отдалении или торопливо отходит к едва виднеющимся вдали родным штандартам. И повсюду носятся оставшиеся в одиночестве кони.
Одного удалось поймать по дороге. Раковский наскоро успокоил животное, запрыгнул в седло. Судя по прибору, уланское. Нечего было поляку лезть в чужие пределы!
Наскоро проверил пистолеты. Заряжены. Прежний владелец то ли не успел из них выстрелить, то ли проявил прыть и перезарядил после использования.
Да какая разница?
– Арсений Петрович, как ты? – Вадбольский с перебинтованной головой, без кивера, с тревогой посмотрел на офицера. Сразу отметил чужую лошадь, прорванный в нескольких местах ментик, разбитый кивер.
– Цел, – на самом деле сильно болела левая рука, кажется, до нее все-таки дотянулась вражеская сталь, ныло отбитое при падении колено, но ведь на ногах, в седле держаться может, драться – тоже, бой продолжается, а прочее – мелочи, не заслуживающие упоминания.
Князь кивнул. Он сам был таким же и не сомневался в праве офицеров самим решать, что делать. Да и до ран ли нынче? Тут хоть зубами, но держись.
– Опять прут. Вроде саксонцы, – полковник кивнул на показавшуюся вдали сверкающую шеренгу. – Хотят по пехоте ударить. Думаю, сумеем взять их во фланг. Чуть подпустим для верности…
Впереди сразу несколько ядер взрыло землю. Еще немного, и ударили бы прямо по строящимся мариупольцам. Слева в ответ громыхнула своя батарея. Клубы дыма поползли над полем, рассеялись, а артиллеристы уже сноровисто перезарядили пушки и выстрелили еще раз.
Еще дальше шли колонны к атаке какого-то пехотного полка, только рокотов барабанов отсюда не было слышно за канонадой. Заметили вражескую кавалерию, торопливо стали перестраиваться в каре.
– Командуйте левое плечо, Арсений Петрович! Я атакую с первым батальоном. С богом!
Раковский повернулся к поредевшим шеренгам.
– Гусары! Не робеть! За веру и Отечество!
– Ура!
Саксонцы заметили атаку, попытались на ходу повернуть, только не успели. Строй их был мгновенно смят, и вновь разыгралась бессчетная кавалерийская карусель.
– Ваше высокоблагородие! Драгуны!
– Аппель!
Но теперь не успевали уже мариупольцы. Да какая разница, сколько врагов? Руби и коли, пока есть силы. А нет сил, всё равно дерись… Пусть навеки запомнят деревушку с непритязательным названием Бородино…
– Скусить патрон!
Великая вещь, армейская подготовка. Саня проделал всё машинально, совсем не задумываясь над действием. Немного пороху на полку, остальной высыпать в дуло, засунуть туда же бумагу, послужащую теперь пыжом, заложить пулю. Затем резким движением шомпола вбить это всё до места. Взвести курок.
– По кавалерии! Целься точнее!
Избежать участия в сражении не удалось. Только теперь появился кашель, засопливело, однако перед самым боем никого болезни не волновали.
Если бы немного раньше!
Кажется, от топота копыт вздрагивала земля. И никуда не деться от прущей кавалерии. Побежишь – зарубят, а пока еще можно выкарабкаться. Хочешь жить, значит, стой.
Но как же страшно! Вот сейчас налетят, втопчут в пыль и, не заметив содеянного, помчатся дальше. У них даже лошади кажутся со слонов.
– Пли!
Треск, легкие дымки несгоревшего пороха, в которых чуть расплылась страшная картина.
Кто-то вылетел из седла, несколько лошадей рухнуло, прочие понесли прочь. Рядом с Саней какой-то не то чересчур отважный, не то незадачливый кавалерист с разгону налетел на выставленные штыки. Длинные ружья не дали драгуну дотянуться до пехотинцев палашом. Конь взвился на дыбы и упал, погребая под собой всадника.
– Заряжай!
Кое-кто из французов еще носился вдоль строя, однако даже молоденьким рекрутам было ясно: атака не удалась.
– Запомните! Никогда кавалерии не взять пехоту, если та выполняет свой долг! – прокричал сзади застывший на лошади полковник.
– Ура! – искренне, хоть чуть не к месту рявкнули солдаты.
– Пли!
Жаль, бой не ограничивается кавалерийскими наскоками.
Какой-то хлопок послышался правее, а следом – вскрик боли.
– Сомкнуть ряды!
– Ядро, – деловито пояснил сосед Сани. – Щас начнут нас бить.
Саня стоял во второй шеренге, впереди был еще солдат, но разве это защита от прилетающего чугуна? Приходилось стоять и смотреть на взрываемое чужой артиллерией поле. Счастье, что пушки были несовершенны, и большинство ядер или не долетало, или пролетало над головами.
– Что кланяешься? Знакомую увидел? – обронил сосед, когда парень в очередной раз попытался вжать голову в плечи. Словно это могло помочь против слепой смерти!
Дым, грохот, и вдруг прямо по опасному полю рысью проследовала кавалькада генералов и офицеров. Породистые кони, парадные мундиры, звезды, ленты, ордена, белые султаны на шляпах… Они ехали, будто совершая прогулку, не обращая внимания на летающие ядра, словно те были безобидными мухами.
– Барклай! – выдохнул кто-то в строю.
Командующий что-то сказал, и один из адъютантов тут же галопом помчался передавать приказание.
Вид начальства, спокойно катающегося под ядрами, взбодрил застывшее каре. В стороне объявилась батарея. Артиллеристы сноровисто отцепили пушки и сразу начали стрелять. Кавалькада проехала, и сквозь дым можно было увидеть медленно двигающуюся сюда вражескую пехоту.
– В колонну к атаке! – зычно выкрикнул полковник. – Братцы! Не выдавай! Послужим царю-батюшке и Отечеству!
И тут что-то грохнуло рядом с Саней. Стоявший рядом солдат рухнул без звука. Другой со стоном начал оседать на землю. Оказалось, их тут лежала целая груда, человек пять, не меньше. От вида убитых стало плохо. Жгло локоть правой руки. Саня боязливо покосился и увидел разорванный рукав и проступившую в прорехе кровь. От мысли, что эта – своя, стало дурно. В глазах потемнело, и сознание милостиво покинуло перепуганного парня…
* * *
На сердце было неспокойно, словно где-то происходило нечто нехорошее или кому-то из близких угрожала беда. Но во всем мире близким был один человек. Значит, с Саней?..
Пусть не показывается, забыл, но все-таки…
Может, просто занят тем, что выбивается на верхние ступеньки здешнего общества? С нуля, без связей и знакомств, лишь силою своего таланта и знаний… Это же не придуманный фэнтезийный мир, в котором герою обязательно попадется несколько магических артефактов. Или он изначально будет человеком из древней легенды. В нынешних обстоятельствах женщина поневоле будет обузой. До равноправия еще далеко, представительницы слабого пола сами пока могут немногое. Саня же – человек гордый. Не появляется – значит пока не может ничего предложить.
Сколько ему понадобится времени? Да еще война некстати…
Человек грядущих эпох просто обязан быть умнее предков. Терпимее, образованней. Следовательно…
Беспокойство не проходило. Юлия прогулялась верхом, уверенно держась на галопе. Даже пару раз выстрелила из пистолета, причем один раз – попала. Чувство такое – хоть сейчас в бой. Лишь бы достойного врага найти, пусть даже им окажется очередная ветряная мельница. Еще бы немного денег, и можно выступить хоть против всего света…
Она бы выступила, отправилась в путь, если бы знала куда. В какой стороне хотя бы та же Калуга? Навигатора ведь нет. А как без него пускаться в дорогу, когда и дорог нормальных нет?
Почему же так тревожно? Может, на Саню напали разбойники?
Вокруг лежали трупы. Вид их был ужасен. Но человек привыкает ко всему. Нельзя непрерывно ужасаться, в каком бы отвратительном виде не предстала смерть. Бывает ли она вообще в гламурных нарядах?
Канонада еще гремела, однако сражение понемногу угасало. Нигде не перемещались квадраты пехоты и развернутые кавалерийские линии. Люди устали, и уже никто не сумел бы их заставить продолжать бойню. Сил хватало лишь чтобы стоять, демонстрируя противнику полное презрение к смерти.
Куда идти? Сдаться в плен? Но что там может быть хорошего? Саня помнил, чем закончится нашествие. Если сами французы передохнут от голода и холода, то какая тут забота о пленных? Погибнешь вместе с ними, и всё. Значит, надо идти к своим. Оставаться здесь одному нельзя.
Саня попытался понять, где и чьи шеренги стоят в отдалении. Там вроде синие. Значит, французы. Что ж, надо идти в противоположную сторону. Правый рукав был в крови, однако болело не сильно. Ныло, да вдобавок в теле поселилась такая слабость, что каждый шаг давался с трудом. Саня подобрал чье-то ружье, оперся на него, словно был ранен в ногу, и поковылял дальше.
Оказалось, по дороге лежали не только свои. Тут же валялись солдаты в чужих мундирах, хотя саму схватку Саня пропустил. Ладно хоть, не затоптали. Иногда до слуха доносились стоны, кто-то еще не умер и лежал в надежде на помощь. Какая помощь, если сам едва живой? Идти трудно, поле перепахано, кругом тела, если же еще кого-то тащить…
Путь показался бесконечным, но вот от сильно поредевшего строя кто-то бросился навстречу, увидел рану и показал в сторону лазарета. Никто не достал носилки, не помог идти. Раз ноги есть, то добирайся сам. И ведь добрался и только там понял главное: сражение было лишь преддверием ада. Сам же ад был тут, и даже воздух был пропитан людскими страданиями. Тошнотворные запахи, стоны, здоровым людям тут не было места. А раненым… Куда же им деваться?
Тяжелых, а то и просто умирающих было столько, что на Саню почти не обратили внимания. Кто-то, парень даже не понял кто, перевязал руку, а потом выходец из будущего был просто всеми забыт. Не прогнали, и ладно. Хочешь – лежи здесь прямо на земле, хочешь – возвращайся в полк.
Санек, никого не спрашивая, прошел чуть вперед. Там уже грузили раненых на подводы и отправляли в тыл. Никаких специальных повозок, просто еще накануне сражения кто-то из ответственных лиц собрал всё, что подвернулось под руку, и кое-как приспособил для перевозки пострадавших. Редкие брички, как водится, использовались в основном для офицеров, солдатам же доставались обычные телеги. На сено укладывали столько людей, сколько могли, и сразу пускались в путь. Кто мог идти, шел рядом, держась за какую-нибудь выступающую часть.
Саня чуть поколебался, а затем пошел вместе с вытягивающейся едва не до бесконечности колонной. Куда угодно и как угодно, лишь бы подальше от ужасов войны.
А за спиной еще грохотал артиллерийский гром…
Оказывается, внешность тоже может приносить огорчения. Юлия была привлекательной девушкой и знала это. Как истинная женщина, она гордилась своей внешностью, радовалась восторженным мужским взглядам. Можно сколько угодно говорить о равенстве полов, быть логичной и целеустремленной, только есть качества, которые заложены в нас биологически, и ничего с ними не поделать. Например, стремление быть красивой.
Теперь, первый раз в жизни, природные данные играли против нее. Как ни пыталась Юлия замаскироваться под мужчину, ничего у нее не получалось. Дело было не в мужских костюмах. Дело было не в размерах. В крайнем случае, где-то можно ушить, где-то укоротить. Только никакие ухищрения не скроют определенные выпуклости, и даже корсет не помог.
А лицо! Юлия с раздражением смотрела на себя в зеркало. Разве кто поверит, что перед ним – представитель так называемого сильного пола? Еще эти длинные вьющиеся волосы, которыми девушка так гордилась! Не носят сейчас мужчины такие. Остричь? Каким образом кавалерист-девица умудрялась провести мужиков? Или сама была мужеподобной?
Не получается ничего с переодеванием! Синий фрак не подходит. Даже оставшийся от хозяина старый гусарский мундир, синие штаны (Юлия не знала их названия – чикчиры), красный доломан и синий ментик выдают в ней женщину. Хоть бороду приклей, всё равно разве что слепой поверит. Да и где ее взять, накладную бороду?
Юля в досаде топнула ножкой. Она только вчера узнала о судьбе своего спутника и немедленно решила мчаться на помощь. За долгое лето девушка научилась скакать на коне, неплохо стрелять из пистолетов, даже немного фехтовать на саблях. Сверх того, немного разбираться в здешних обычаях, нравах. Теперь бы она так просто не попалась. Но что делать с внешностью? Здесь не принято, чтобы женщины путешествовали в одиночку, о равенстве полов еще не слышали, а уж о пребывании женщины на войне – и подавно. Кавалерист-девица не в счет, она неведомым образом скрывается под видом мужчины.
О том, чем она может помочь парню, Юлия не думала.
Чем вообще можно помочь солдату на войне?
– Вывозить нас отсюда будут? – В отличие от аборигенов, Саня твердо знал: в ближайшее время Москва будет оставлена. После чего в нее войдут французы и вспыхнут пожары. Большинство жителей покинут город, а тем, кто останется, завидовать нечего. Кормить никто не станет, где жить посреди сожженных домов – непонятно, французы займутся грабежом, и человеческая жизнь будет стоить меньше копейки.
– Куда вывозить? Чай, Москва, – не понял Прокоп.
Пожилой солдат, раненный, как и Саня, в руку, был за санитара. В мещанском доме, где в тесноте размещены почти два десятка раненых, никакого другого медперсонала не было. Раза три в день сюда заходил лекарь. Осматривал, только его лечение в основном ограничивалось редкой сменой повязок да некими общими указаниями. Один солдат уже умер, был увезен на кладбище, и еще странно, что остальные пока были живы. Похоже, что медицина руководствовалась простейшим принципом: кому суждено, тот и выздоровеет.
Хоть кормили, а могли бы и об этом позабыть.
Короче, санитарное дело было поставлено неважно. Да и что ждать от медицины начала позапрошлого века? Хорошо, рана на руке потихоньку заживала и почти не беспокоила. Кость не задета, остальное не страшно. Зато Саня с изумлением обнаружил, что мечты имеют подлое свойство сбываться. Особенно мечты идиота. Не столь давно тянуло заболеть, и вот оно свершилось. Температура, тяжелая голова, мокрая рубашка, кашель, насморк – и никаких лекарств.
Хозяин дома расщедрился, заварил малину, выделил меда, и ночь прошла в жару и бреду. Оставалось неясным: пошло дело на поправку или болезнь укоренилась так глубоко, что выгнать ее можно будет с огромным трудом.
– Москва… – протянул парень.
Скажешь о ее скором оставлении, так ведь не поверят. Вокруг сплошные разговоры о защите города, который даже не является столицей России. Говорят, что губернатор в решающий момент бросит клич, собираются все встать грудью на подступах… Меж тем самое умное – уходить, пока не стало поздно и по всем дорогам не хлынули бесконечные людские толпы. Но как это доказать? Далеко ли уйдешь один? Сюда хоть некоторую часть пути удалось проделать, сидя на краешке переполненной ранеными телеге. Пешком сто с лишним верст Саня бы не прошел. В нынешнем же состоянии – и подавно.
– То-то и оно, братец. Кутузов ее в жизнь не отдаст, – убежденно поведал Прокоп.
Плохо он знал главнокомандующего!
Оставалось последнее – неким образом убедить хозяина, что Москву надо покинуть. Наплести про видение, они тут дремучие и многому верят, даже сказать, мол, во искупление город будет захвачен, зато это послужит концом французам, и русское знамя в ответ взовьется над Парижем. Быть же Москве под французом до холодов. Потом побегут сами, чтобы устлать своими трупами дорогу до самой границы.
Вдруг подействует?
Вдали полыхало зарево. Не верилось, что пожар объял весь город. Тот самый, в котором родилась и выросла Юлия. Вернее, в котором она родится спустя много-много лет. Несколько страниц в учебнике по истории, не принятые всерьез, так, общие сведения, оказалось, были страшной реальностью. Пусть девушке не удалось посетить Москву до пожара, да и выглядела она иначе, чем привычная, многоэтажная, однако всегда воспринималась родной.
Дорога была забитой. Сплошная вереница разнообразных повозок, просто идущих людей, между ними – колонны усталых солдат. То и дело сновали верховые. Едва не каждый оглядывался, смотрел на пламенеющий небосвод, крестился, невольно вздыхал…
Никто не обращал внимания на путницу. И мужской «штатский» наряд на ней, и сидит она в седле по-мужски, но до того ли в трудную минуту? Пусть едет, как хочет.
Юля и ехала. Напряженно всматривалась в солдатские ряды, словно можно найти среди множества воинов одного. Форма делает людей одинаковыми. Лица суровые, покрыты копотью и пылью, однако мундиры, порванные и почти всегда грязные, застегнуты на все пуговицы.
Иногда медленной рысью в общую череду вклинивалась кавалерия, а уж простых людей столько, что было понятно: жители покидают обреченный город.
Как в таком потоке найти того, кто нужен?
От идущей прямо по полю кавалерийской колонны отделился гусар и галопом помчался в сторону девушки.
Сердце вздрогнуло. Мало ли какие неприятности сулило приближение военного? Тот резко остановил коня рядом и выдохнул:
– Юлия Михайловна, вы? Откуда? Какими судьбами? А я гляжу… – и вдруг сурово покосился на сопровождающего девушку старого Архипа. – Что я тебе велел?
– Это я настояла, – твердо ответила Юля. – Здравствуйте, Арсений!
Она была рада встрече, ведь хозяин поместья был едва не единственным знакомым человеком в этом мире. Если не брать в расчет слуг и крестьян. Да и вел себя Раковский порядочно. Помог, чем был в состоянии, пусть только ей, не обратив внимания на ее спутника.
Сейчас, в некотором отдалении от полыхающего города, гусар казался совсем не таким, как в первые дни их встречи. Теперь это был воин, человек, который знает, что делать. Да, сейчас он отступает вместе со всеми, однако видно: в любое мгновение Арсений готов к драке, даже если драться предстоит со всем светом. Поневоле позавидуешь его избраннице!
А как смотрит! Столько восхищения во взгляде, что комплименты не нужны.
– Вам здесь не место, Юлия Михайловна, – голос гусара был тверд. – Французы – ерунда. У них разброд не меньше нашего. Не станут они нас преследовать после сражения под Бородином, – последнее слово было выделено. Арсений признавал правоту гостьи. – Взгляните, это же великое переселение народов! Сплошное неудобство, особенно для очаровательной барышни.
И ведь не признаешься ему, кого ищешь! Неудобно при виде искренней радости Арсения. Рад гусар встрече, очень рад, что бы при том не говорил. И говорит-то с явной заботой, переживая совсем не за себя.
– Ничего страшного. Одну-две ночи можно как-нибудь обойтись без удобств, – ответила Юлия. Ей доводилось ночевать и в палатке, и в спальном мешке.
Жаль, при себе не имелось ни того, ни другого.
Может, надо было послушаться Архипа и отправиться в путь в бричке? В ней ночевать удобнее, чем на голой земле. Судя по заполонившим окрестности людям, найти избу для ночлега будет тяжело. Конь устал, да и ехать прямо в ночь…
– Подождите, пожалуйста, – Арсений развернул коня и понесся к своей колонне. Оттуда донесся его зычный командный голос: – Петров! Давай вперед! Найди одно место для барышни! Подожди! Пяток гусар возьми! Хоть силой, но сделай!
– Слушаюсь! – Несколько человек рванули вперед.
– Подождите немного, Юлия Михайловна. Сейчас наши что-нибудь придумают, – Раковский снова был рядом. – А завтра с утра добудем вам бричку, и даже сопровождающих выделю.
– Я сама, – девушка привыкла решать всё самостоятельно. Но забота Раковского была ей приятна.
– Вижу, вы неплохо держитесь в седле. Про то, как вам идет мужской наряд, скромно промолчу. Но всё равно не стоило подвергать себя превратностям пути.
В ольстрах по бокам седла имелись заряженные пистолеты, так что девушка чувствовала себя в полной безопасности.
– Не могу я больше сидеть в четырех стенах, когда такое творится. Всё лето просидела, даже с Прокопом вашим познакомилась.
– С Прокопом? – удивился гусар. – И как он вам?
– Занятное существо, – улыбнулась Юлия. – Скажите, в каждом доме имеется такое?
– Как же иначе? Токмо показываются они не каждому. Если вы даже Прокопу моему приглянулись… – Гусар в восхищении развел руками.
Сумерки перерастали в ночь, жуткую из-за полыхавшего на полнеба пожара. В его красноватых отблесках мир приобрел фантастические черты. Отовсюду доносились возгласы, стоны. Казалось, что наступает конец света.
– Поедемте, Юлия Михайловна. Что ж стоять? Скажите… – уже тише спросил Арсений. – … раз вам ведомо грядущее… Когда будет изгнан француз?
Зимой, чуть было не сказала девушка, но вспомнила, что климат сейчас другой и морозы приходят гораздо раньше декабря, как бы не в октябре.
– Со снегом вместе. Они замерзнут. Те, кого не перебьют партизаны.
– Слава богу! – Гусар снял кивер и перекрестился. – А Наполеона взять удастся? Хотя тогда зачем идти на Париж?
– Нет. Сумеет убежать. Сдастся он потом и умрет на острове Святой Елены, – название острова вовремя всплыло в памяти.
– На Елене, так на Елене, – улыбнулся майор. – Ладно. Зато Париж посмотрю. Да и по справедливости будет. Раз они побывали в гостях у нас, надо и нам сходить к ним с ответным визитом.
Сказано было с такой беспечностью, словно военная дорога была совершенно безопасной и на ней убить Арсения не могли. К лицу ли бояться гусару?
– Господин майор! Нашли! – Из темноты навстречу выскочил молодой гусар. Очевидно, тот самый Петров. – Я оставил там троих, чтобы никого не пускали.
Он только сейчас рассмотрел девушку и даже умолк на полуслове. Лишь сдвинул кивер набекрень и жадно пожирал Юлю глазами.
– Корнет Петров, – представил его Раковский. – Юлия Михайловна, – фамилии гостьи он называть не стал.
– Очень приятно. Позвольте вашу ручку, – расцвел молодой офицер.
Пожалуй, даже чересчур молодой. Лет семнадцать, не больше. Совсем мальчик, но уже воин.
– Показывай, что ты нашел. – Арсению не нравилось то внимание, которое Петров уделял его гостье, но обрывать речи юного гусара он не стал.
Уже засыпая на кровати в крестьянской избе, где кроме нее оказался целый выводок помещичьих дочек, Юлия успела подумать: «А как там Саня?» Дальше усталость взяла свое…
Спать на голой земле было неудобно. Жестко, холодно. Хорошо еще, что шинель была при себе, и сие изобретение отцов-командиров мало чем напоминало пальто. В развернутом виде с отстегнутым хлястиком шинель казалась огромной, ее можно было подстелить под себя, да еще и укрыться.
Жар не проходил. Сейчас бы каких лекарств, удобную кровать с одеялом, заботливую маму, поправляющую подушку… Где всё это? Единственная повозка, да и в той лежит раненый штабс-капитан, а владелец оной тоже разлегся на земле. Зато удалось слинять из обреченной Москвы в предпоследний момент, пока на дорогах шли не колонны, а отдельные ручейки самых предусмотрительных.
Единственная лошадь оказалась клячей и едва тащила коляску, в которой кроме офицера кое-как поместились вещи владельца. В итоге Сане и двум другим солдатам, равно как и домочадцам, пришлось ковылять пешком. Далеко ли так уйдешь? Правда, первую ночь удалось переночевать в избе, прямо на полу, зато под крышей. К исходу же второго дня стали обгонять те, у кого кони получше и страх сильнее подгоняет в спины. Такой толпе жилья не хватит. Денежки же у некоторых водятся.
Штабс-капитан Калугин к беднякам не относился. К богачам тоже, иначе служил бы не в гренадерах, а в гвардии, однако пять штук деревенек у родителей имелось. Иная беда, при себе наличности у офицера было мало. На войне она не столь нужна, а вот сейчас бы пригодилась.
