Андрей Дышев
Ультиматум предателя
На его глаза навернулись слезы. Плечи вздрогнули. Игнат закрыл лицо руками, замычал, как от боли. Я усадил его на трубу.
– Ну-ка, возьми себя в руки, – жестко сказал я. – Нас теперь двое, мы сильные, мы обязательно доберемся до берега, а убийцы будут наказаны.
– Да, конечно, – недоверчиво пролепетал Игнат. – От твоего оптимизма мне становится дурно… Потому что он надуман, за ним ничего нет… Посидел бы ты здесь, каждую секунду ожидая, что вот сейчас они войдут, откроют крышку, выволокут и станут избивать ногами… Я даже не сомневался, что так будет. Я только не знал, когда именно. А когда ты обречен, когда впереди ждет только мучения и смерть, то сама жизнь становится пыткой… Сколько раз я уже был готов закричать, выдать себя, чтобы только избавиться от ожидания…
– Ну, Игнат! Ну! Не смей раскисать! Ты же мужчина!
Он расслаблялся, таял все сильней, словно растворял остатки своей воли в собственных слезах. Мне пришлось стукнуть его в плечо.
– Прекрати! Поплачешь на берегу. Ты должен успокоиться и внимательно выслушать, что я тебе скажу.
– Сейчас, сейчас, – бормотал он, но слезы все еще сотрясали его тело, словно электрические разряды.
Мне пришлось вылить остатки воды Игнату на голову. Хорошенький союзничек мне попался! С ним не то, что из бандитского плена убегать. С ним за грибами в лес рискованно идти… Игнат вытер лицо подолом куртки. Я терпеливо дождался, когда он перестанет всхлипывать.
– Скажи, Игнат, на яхте есть спасательные шлюпки?
– Шлюпок нет. Но есть надувной плот.
– Где он?
– Там, где и должен быть. На палубе, в контейнере.
– Ты его там видел?
Игнат настороженно взглянул на меня. Он почувствовал, что мне известно нечто такое, что ухудшает наше и без того безрадостное положение.
– Нет, не видел. Но Тимофеич говорил, что он в контейнере и готов к использованию… А ты думаешь…
– Что еще говорил Тимофеич насчет спасательных средств?
– Показал, где находятся пробковые жилеты: во всех каютах под диванами.
– Это всё?
– А разве нам не достаточно плота?
– На плоту далеко не уплывешь. Он громоздкий, им трудно управлять, – уклончиво ответил я. – Нам бы с тобой лодочку с мотором. Вроде той, на которых приплыли бандиты. Ты не знаешь, куда они могли их спрятать?
Игнат пожал плечами.
– Наверное, утопили. Зачем им лодки, если у них теперь целая яхта?
– Не скажи! На лодке можно быстро и незаметно смыться в случае опасности.
– Нет у них лодок! – настаивал Игнат. – Это лишние улики! Они сразу утопили их, как только захватили яхту. Если бы лодки были на борту, ты бы обязательно их увидел.
– Это верно, – согласился я. – Но без лодки, Игнат, мы не сможем сбежать.
– Сбежать? – эхом отозвался Игнат, медленными движениями оттирая засохшее пятно на рукаве куртки. Я представил, как ему, наверное, хочется сорвать с себя эту грязную робу, помыться, надеть всё чистое и свежее. – А куда нам бежать? В открытое море?
– Что-то я тебя не понимаю…
Он встрепенулся, словно вдруг пробудился ото сна, посмотрел на меня долгим взглядом, в котором мне привиделся укор.
– Убежать – дело нехитрое, – пробормотал он. – Это заурядный поступок трусливого человека. Убежать, спасти свою шкуру, а там хоть трава не расти… Я почему-то был уверен… Я думал… Я…
– Да не тяни же! – взмолился я. Длинные паузы между словами раздражали меня. Тем более что его мысль уже была мне понятна.
– Я был готов драться с ними до победы, обезоружить их, связать, запереть в трюме и вернуться на берег…
– Как на белом коне, – добавил я, нежно поглаживая кулак. – Мне очень приятно, Игнат, что ты такого высокого мнения о моих способностях. Я, в самом деле, никогда не боялся переоценить свои силы. Но здесь мы в явном проигрыше. Мы не сможем обезоружить четырех бандитов.
– Ты такой крепкий, сильный! – воскликнул Игнат, глядя на меня едва ли не с презрением. – И идешь на попятную?
– Отважный ты мой! – сказал я, стараясь несколько охладить его пыл. – Я же не танк. И достаточно будет одной-единственной пули, чтобы выпустить из меня всю мою силу.
– Ты даже не хочешь попробовать? Ты загодя поднимаешь руки?
– Что значит попробовать? – Я начал сердиться. – Это же не игра, которую можно будет начать сызнова! У нас неравные силы! Мы не сможем тягаться с ними! У них пистолеты и автоматы, а у нас что? Четыре кулака, два из которых дрожат, как у лихорадящей мартышки!
– А чем тебе мои кулаки не нравятся? – с обидой произнес Игнат, и взглянул на меня упрямо и отчаянно.
– Ты на себя в зеркало посмотри! – с грустью сказал я и махнул рукой. – Тоже мне боец. Ты ж едва на ногах стоишь, а в драку рвешься.
– Я хочу отмстить им за гибель моих друзей, – пробормотал Игнат и провел грязной рукой по носу.
– Успеешь еще! Заяви на них в милицию, а потом выступи свидетелем на суде. Вот и все, что от тебя требуется. А сейчас твоя главная задача – выжить, а не подставлять горячую голову под пули.
– И все-таки, мне как-то не по себе… – Игнат вздохнул. – Я трусливая крыса… Сначала прятался в трюме, а потом сбежал… Но как бежать, Кирилл? На чем?
– Если не найдем лодки, прыгнем за борт в спасательных жилетах.
Игнат снова попытался спорить со мной, но я перебил его и жестко сказал, что ежели ему что-то не нравится, то он может опять запереться в своей конуре. Когда мой жалкий союзник замолчал и, демонстрируя обиду, нагнал на лоб морщин, я попросил его подробно описать расположение кают и служебных помещений на яхте. Игнат перечислил носовые каюты, в которых расположились бандиты, детально обрисовал кают-компанию с камбузом и штурманским столом, упомянул о примыкающем к ней коридоре с дверями в машинное отделение, туалет и мою каюту, где погибла несчастная Вера.
Ничего нового он мне не открыл. Выходило, что если бандиты все же спрятали лодки на яхте, то сделали это в своих каютах. Вряд ли мне удалось бы проникнуть туда незаметно, а тем более ночью. Я ходил вокруг силового агрегата, пытаясь придумать какой-нибудь хитрый ход, но всё упиралось в лодку. Бежать с яхты в спасательных жилетах можно было только в крайнем случае, когда нам с Игнатом угрожала бы неминуемая смерть.
– А если мы запустим мотор? – подал идею Игнат.
– Я думал об этом, – ответил я. – Но что мы от этого выиграем? Даже если они не смогут его заглушить, ничто не помешает им отключить сцепление с винтом. В конце концов, они могут спуститься сюда и перестрелять нас.
Игнат вздохнул, развел руками, будто хотел сказать: как ни крути, а сбежать нам не удастся и посему придется атаковать бандитов, да голыми руками душить их до победного конца. Наверное, от долгого пребывания в ограниченном пространстве у него слегка съехала крыша, и он не мог объективно оценивать наши возможности. Я спокойно воспринял его упреки в трусости. В жизни я всегда придерживаюсь правила: никогда не рисковать жизнью ради того, чтобы доказать кому-то свою храбрость. В опасных ситуациях я действую так, будто нахожусь один, и никто меня не видит. Только здравый разум и холодный расчет определяют мои поступки. Но как бы моему разгоряченному компаньону ни хотелось залить моей кровью палубу, он будет делать то, что я прикажу ему.
– Ты все помещения перечислил? – уточнил я.
– Все, – подтвердил Игнат и оторвал пуговицу от своей куртки, которую нервно теребил.
– А что за дверь слева от выхода из кают-компании?
– Какая дверь? – переспросил Игнат. – Слева от выхода?
Он задумался, вскинул руку и хлопнул себя по лбу.
– Это парусная! Совсем забыл о ней.
– Парусная? Там хранятся запасные паруса?
– Ну да, что-то вроде кладовки. Я туда ни разу не заглядывал.
– Может, лодки спрятаны там?
– Это исключено, – махнул рукой Игнат.
Эх, парень, парень, подумал я. Ты все еще не оставляешь надежду ринуться в драку, вымести бандитов с яхты благородным порывом, словно метлой. Ты пытаешься уломать меня, и для этого обманываешь, юлишь. Я же вижу, что ты нарочно «забыл» про парусную. Но это как болезнь, это временное помутнение разума. В темном трюме твои эмоции притупились, ты уже не так остро воспринимаешь гибель своих друзей, и перед глазами уже не стоят окровавленные трупы, и истосковавшаяся по свободе душа жаждет мести, кулакам хочется воли, грудь стремится развернуться, и отвага хлещет через край.
– Вот что, Игнат, – сказал я, медленно сжимая в кулаке ворот его куртки. – Если ты еще раз попытаешься меня обмануть, я тебя ударю.
– Хорошо, – прошептал Игнат, так же медленно отрывая мою руку от воротника. – Я это запомню. В свою очередь хочу тебя заверить, что я тебя никогда не ударю.
– Это твое право.
В общем, мы выяснили отношения, что было немаловажно перед серьезной работой, которая нам предстояла. Шел уже одиннадцатый час, наступил глубокий вечер, но мы его не чувствовали, потому как не видели ни заката, ни звездного неба. Я дважды повторил Игнату, что мы будем делать и какова его задача. Он слушал внимательно, но по его лицу было видно, что ему не нравится ровным счетом всё, что я придумал.
– Я не смогу ударить человека! – сказал он.
Это было равносильно предательству. Я всерьез подумал о том, не затолкать ли моего верного союзничка в его собачью будку.
– Нет, ты обязан ударить его, причем ударить сильно, – изо всех сил сдерживая себя, ответил я. – А как ты вообще собирался отбить у них яхту? Уговорами и мольбами?
– Я боюсь его убить! – на высокой ноте воскликнул Игнат, непозволительно звонко и громко, но тотчас опомнился и закрыл себе рот.
– Ты не убьешь его, – начал я успокаивать Игната. – Ты знаешь, какая здесь броня? – спросил я и постучал себя по темечку кулаком. – Два сантиметра крепчайшей кости! Кумулятивным снарядом не пробьешь! Экий ты парень робкий. Со злом так нельзя бороться.
– Но нельзя уподобляться злу, – хмуро ответил Игнат. – Иначе рухнут границы между ним и добром.
– Я обещаю тебе, что он останется жив, – как можно убедительнее произнес я и взвесил гаечный ключ на ладони. – Это же не молоток, не кувалда. Это пушинка!
Игнат со скрипом согласился. Меня терзали сомнения – справится ли он с тем, что я ему поручил. Лучше бы он просидел в своей конуре еще денечек, может быть, стал бы сговорчивее. Гуманист хренов! Какие-то отщепенцы расстреляли его друзей, а он мучается проблемой, как бы не повредить черепную коробку негодяю!
– Погоди, – попросил Игнат, когда я объявил, что пора начинать.
Он отошел в угол отсека, встал к переборке и прижал ладони к груди. Я слышал, как он шепчет, по-моему, нечто бессвязное и даже бессмысленное. Потом он замолчал, и на этом молитвенный обряд был завершен.
– Ты какому богу молился, Игнат? – спросил я осторожно, не желая задеть его чувств.
– Бог один, – тотчас и скороговоркой ответил Игнат, с озабоченным видом заправляя куртку в брюки. – Когда человечество это поймет, наступит богоцивилизация.
Я промолчал, оставив мнение Игната без комментариев. Сейчас не время было разводить теологические беседы. Я протянул Игнату гаечный ключ и стал подниматься по лестнице к двери.
Глава шестая. Под светом софитов
От ударов дверь гудела, как колокол. Мне казалось, что такой грохот не только способен разбудить спящих в своих каютах бандитов, но распугать в радиусе нескольких морских миль всех крабов, дельфинов и медуз.
Мне пришлось попотеть, прежде чем услышал из-за двери приглушенный голос. Лязгнул замок. Дверь распахнулась. На пороге стоял Пацан и чесал ухо стволом пистолета. Я незаметно толкнул ногой хомуток, который заблаговременно свинтил с выхлопной трубы и положил на верхнюю ступеньку. Хомуток послушно закатился в дверную щель.
– Я готов поговорить с Фобосом, – объявил я.
Губы Пацана расползлись в улыбке. Показался золотой зуб, словно конферансье в сверкающем одеянии.
– Ага! Все-таки созрел? А говорил, что ты космический летчик, что упал с орбиты, протаранил перигей и ударился головой о дно морское… – Он зевнул, глянул на часы. – Уже поздно, узкоглазый. Давай завтра поговорим. А сейчас ложись баиньки…
Завтра! Он ломал все наши планы! Он разбивал единственный шанс выбраться отсюда. А что будет завтра? Я даже не стану пытаться сбежать при свете дня. Значит, опять придется ждать вечера. Но дождемся ли?
Мне надо было обрушиться на Пацана лавиной, чтобы он даже не посмел колебаться.
– Баиньки ты будешь в гробу делать, если немедленно не отведешь меня к Фобосу, – произнес я с таинственной угрозой, чтобы было убедительнее. – Завтра уже будет поздно. Вы все бараны! Вы даже не представляете, чем рискуете!
– А ты не хами! – обиделся Пацан и округлил глаза, пугая меня, словно лемурчик свое отражение в зеркале. – А то я из твоих ушей великую китайскую стену вырежу.
Он вдруг привстал на цыпочки, заглядывая за меня. У меня сердце оборвалось. Неужели Пацан заметил Игната? Но вроде нет, подозрение в его глазах улеглось. Снова опустился на пятки, прищурился, вздохнул – а как же! надо немного поиграть со временем, показать себя властителем моей судьбы, заставить мучиться, ждать.
– Ну, смотри мне, хунвейбин! – произнес он. – Даю тебе последнюю попытку исповедаться перед нами. Иначе придется тебе изображать тонущий «Титаник».
Он шагнул в сторону и махнул пистолетом, приказывая выйти. Я перешагнул через порог и двинулся к выходу из коридора. Не оборачиваясь, слышал, как Пацан пытается закрыть за мной дверь, но она скрежещет, упирается, не хочет закрываться… Не заметит ли он хомуток?
– Выруби форсаж, терминатор! Не поспеваю! – крикнул мне в спину Пацан и, оставив в покое дверь, пошел за мной.
Я коснулся рукой дверной ручки, сделал вид, что ее заклинило, и я не могу войти в кают-компанию. Пацан, остановившись за моей спиной, недовольно заворчал… Сейчас Игнат должен сработать. Если только не струсит в последний момент, если только не опоздает…
– Ну? Что там у тебя?! – крикнул Пацан.
Невыносимо ждать! Мои нервы на пределе. Мне проще было развернуться и кулаком, как пращей, по зубам! Но Пацан не дурак. Он держит дистанцию, он успеет выстрелить, прежде чем я увижу его мутные, как огуречный рассол, глаза.
Но вот Пацан сдавленно икнул, и я услышал, как гулко стукнулось о пол ослабшее тело. Я обернулся. Игнат – бледный, бесцветный, словно сошедший с черно-белой фотографии – стоял над неподвижным телом, пустыми глазами глядя на рыжую копну волос, у корней которых набухала, разрасталась красная, как клюквинка, капля.
– Хватай его за ноги! – шепнул я, поднимая с пола пистолет.
– Я его не убил? – с трудом разлепляя сиреневые губы, произнес Игнат.
– Нет, не убил, а вот тебя я сейчас точно прибью! – шикнул я. – А ну, быстрее!
Игнат затолкал гаечный ключ в карман и взялся за ноги Пацана. Я видел, что мой союзник сам напоминает оглушенного, и ему нелегко управляться. Мы кое-как дотащили рыжеволосого до лестницы, ведущей в трюм. Я выцарапал из дверной щели помятый хомуток и захлопнул дверь.
Теперь все зависело от того, насколько быстро мы найдем лодку и спустим ее на воду. Я тихо открыл дверь и вошел в кают-компанию. Сумрачно. Над штурманским столом горит маленький настенный светильник, какие используются в купе поездов. Пахнет кофе. Они недавно были здесь. Ужинали? Обсуждали дела?
Я быстро пересек кают-компанию, на ходу оттягивая затворную раму пистолета. Краем глаза увидел метнувшегося в угол человека в серой робе, весь сжался, напрягся, казалось, рукоять пистолета стала деформироваться в моей ладони… Но тотчас напряжение схлынуло. Что ж это я как дикарь, впервые оказавшийся внутри судна! Чуть отражение Игната в зеркале не расстрелял! Я обернулся. Игнат плелся за мной, как тень. Я подмигнул ему. Надо приободрить, вселить уверенность в успехе. А то совсем ссутулился, втянул голову в плечи. Нет, не боец он, не боец! Я показал ему глазами на штору гардероба. В трюме я дважды повторил ему, что он должен будет встать за шторой и стоять там тихо и неподвижно, как вешалка, пока я буду осматривать парусную. Но гуманист забыл обо всем, он видел перед собой только мою широкую спину, и хотел спрятаться за ней, как за кирпичной стеной. Пришлось мне схватить его за плечи и повернуть лицом к гардеробу. Хотел еще пинка дать для профилактики, да пожалел.
Вот дверь в парусную! На «ушках» висит замок. Не амбарный, конечно, но функцию свою выполняет, меня внутрь не впускает. Пришлось вернуться к камбузу, взять секатор для разделки курицы. Сколько прошло времени, как Игнат оглушил Пацана? Минуты три или больше? Отвратительное чувство испытываешь, когда лишь количеством времени определяется, суждено тебе выжить или нет. Если компания забеспокоится о Пацане, трудно будет рассчитывать на удачу…
Я завел секатор за «ушки» и одним рывком сорвал замок. Прежде чем открыть дверь, оглянулся на гардероб. Из-под шторы торчали протертые на носках ботинки Игната. Что ж это он в таких грубых и тяжелых ботинках на морскую прогулку отправился? Парень бедный, набожный, одевается просто и скромно. Много ли слесарь автобусного парка получает? Я зашел внутрь парусной. Здесь темно, иллюминатора нет, но можно различить контуры стеллажей. Похоже на парную в бане – полати, смятые простыни. Только вместо простыней здесь свалены в кучу паруса. А это что в углу лежит, похожее на автомобильную покрышку? Э-э, да это же лодка! Скручена в рулон, стянута ремнем. Новенькая, присыпанная тальком. Между складок торчит патрубок ниппеля, к нему прилажен баллончик со сжатым воздухом. Чека на баллончике опломбирована. Сорвать пломбу, выдернуть чеку – и лодка стремительно станет наполняться воздухом.
Я затолкал пистолет за пояс джинсов, схватил лодку в охапку, радуясь тому, как все удачно получается. Теперь надо незаметно выбраться на палубу, бесшумно зайти в воду, и уже там накачать лодку. Игнат, наверное, оцепенел от страха. Стоит неподвижно, как мумия, не дышит, молится. На всю жизнь запомнит парень эту морскую прогулку. Мы с ним оба вляпались в одно и то же зло. Лотерея! Носится зло по миру, собирает дань. Мы с Игнатом жертвы от имени общества, остальные пока могут спать спокойно. Мне казалось, что я давно исчерпал свой лимит неприятностей. Ан-нет! Опять я по горло в дерьме, опять за свою жизнь плачу налог – вместо кого-то другого, вместо тысяч и миллионов злостных неплательщиков, везунчиков. Может, судьба все-таки более справедлива, чем мне кажется? Может, она приносит в жертву тех, у кого есть силы бороться, сопротивляться?
По стенам кают-компании скользят призрачные отблески. Они для меня словно фонарики, путеводители. Я приблизился к двери. Руки заняты лодкой, чтобы выйти наружу придется толкнуть дверь ногой. Нет, не стоит этого делать, лишние звуки нам ни к чему. Пусть Игнат идет впереди меня и открывает дверь. Можно дать ему пистолет, чтобы он не так сильно робел. Хотя…
Я не успел подумать о том, стоит ли доверять оружие Игнату, как вдруг раздался чудовищный грохот, и мне показалось, что от этого звука мое сердце разорвалось подобно гранате на тысячи осколков. Оторвалась веревка вместе со шторой, и я увидел, как Игнат в панике выбегает из гардеробной, и глаза его безумные, бессмысленные. Ничего не соображая, он налетел на большой оцинкованный таз для стирки, лежащий на полу вверх дном, и снова раздался тот же барабанный грохот, похожий на смех железных чудовищ. Мой сопливый союзник скинул с полки таз, да еще со страху задел его ногой! Этот грохот наверняка разбудил несколько жилых кварталов на берегу!
Не стоит говорить, какие страшные ругательства облепили мой язык! Игнат должен был тотчас сгореть от моего испепеляющего взгляда.
– Ты что?? – едва смог вымолвить я. – Идиот…
Теперь уже не было смысла ходить на цыпочках и притворяться лунным бликом. Я с силой врезал по двери ногой, ринулся наружу вместе со своей ношей, на секунду застрял там, не вписавшись по габаритам, и в которой раз убедился в истинности утверждения, что беда одна не приходит. Кольцо от чеки зацепилось за дверную ручку, и я с опозданием заметил это, когда уже вырвал его, и сжатый воздух с бешеной скоростью стал поступать во внутренние камеры лодки. Она раздувалась, полнела, высвобождалась из моих объятий прямо на глазах, и я понял, что застряну в дверном проеме навсегда, если проявлю нерасторопность. Выскочив на палубу, я швырнул лодку, этого распухающего Джинна, за борт. Теперь бы самому прыгнуть в воду, но где же Игнат?
Со стороны носа раздались крики, кто-то встревоженным голосом позвал Пацана, а следом за этим раздалась автоматная очередь. Я выхватил пистолет, выстрелил в лампочку, болтающуюся над кормой, да промахнулся.
– Игнат!! – рявкнул я, испытывая неудержимое желание врезать своему союзнику по носу.
Я увидел, как из-за рубки появилась темная фигура Фобоса. Схватившись за гик, похожий на ствол орудия, он смотрел на меня и неторопливо, будто пачку сигарет, доставал пистолет из поясной кобуры. Я кинулся в кают-компанию. Игнат, словно червь в муке, запутался в брошенной на пол шторе. Он сидел на полу, сучил ногами и, как мне показалось, плакал от злости и бессилия.
– Почему ты не отстреливаешься! – с претензией выкрикнул он.
Я схватил его за воротник куртки и поволок к двери, но проем уже заслонил собой Али в майке и шортах, по своим размерам превосходящий меня в месте с лодкой.
– Лежать!! Всем на пол!! – тонким и необыкновенно звонким голосом завопил он, дал короткую очередь поверх моей головы. Я выстрелил в ответ, от бедра, и Али тотчас отпустил дверь и метнулся за угол. Дверь вернулась на прежнее место, и я снова ударил по ней ногой. Створка опахалом пошла наружу, и там встретилась с автоматной очередью. Брызнули во все стороны осколки стекла, словно капли крови, с треском отлетели щепки. В то короткое мгновение, когда Али должен был понять, что попал не в человека, а в дверь, я ринулся наружу и стал беспорядочно палить в темноту. Игнат следовал за мной по пятам, тыкался мне в спину, царапал поясницу пальцами и бормотал:
– Давай… давай… наступай… вперед…
По нам выстрелили откуда-то с рубки, пули продырявили брезентовый тент, и я упал на палубу, подминая собой Игната. Тот что-то заорал, то ли высказывая недовольство по поводу моей нерешительности, то ли выругался от боли. Лежа на спине, я влепил пулю в лампочку, и палуба погрузилась в полный мрак.
– Прекратить огонь!! – раздался вопль Фобоса.
Они дали нам передышку. Я толкнул локтем Игната и шепнул:
– Лезь в воду. Только тихо…
– Зачем? – промямлил он каким-то странным голосом, словно уютно пристроился на палубе и готовился отойти ко сну. – Тебе осталось справиться с двумя…
Я не стерпел, схватил его за ухо и с силой выкрутил. У меня было неудержимое желание начать мять его физиономию, словно кусок теста, и лепить, лепить из него более разумное и послушное существо… Игнат ударил меня по руке и ползком попятился к кормовой лестнице. Опять что-то задел, и на палубу упала какая-то палка, возможно, швабра.
– Эй, парни! – раздался спокойный голос Фобоса. – Вы ведете себя неразумно, аки малые дети. В вашем пистолете осталось два патрона. А у нас три «калаша» с полными магазинами. Может, поговорим мирно?
Надо же, какой Фобос предусмотрительный! Считал все мои выстрелы. Пожалуй, он прав, вряд ли у меня осталось больше двух патронов… Я толкнул ногой Игната, который уж слишком неуверенно отползал. Видят ли они нас в кромешной тьме, которую еще более усугубляет тент? Если бы Игнат не гремел, задевая все подряд, мы бы покинули яхту незамеченными. Он же вел себя на удивление неуклюже и привлекал к себе внимание, словно звонарь на колокольне.
И в воду он плюхнулся, как белый медведь с льдины! Шум, всплеск! Да еще сморкаться и плеваться начал. Я подумал, что сейчас утоплю Игната… Снова прогремела очередь, по палубе застучали тяжелые ботинки. Я беззвучно опустился в воду, поплыл во мрак, к Игнату, держа над водой руку с пистолетом.
– Они уходят! Уходят! – закричал кто-то, кажется, Пацан. Значит, его уже вызволили.
Игнат кружился на месте, по-собачьи тянул вверх шею, шлепал ладонями по воде, словно убивал окруживших его мальков. Загрохотали выстрелы, и вода вокруг нас вскипела от пуль.
– Я утону… Давай вернемся! – хрипло выкрикнул Игнат.
Он еще и плавать не умеет! Я схватил его за волосы и немного притопил. Задыхаясь, Игнат вырвался на поверхность, заголосил пуще прежнего:
– Ты что?? Ты что делаешь??
На корму выбежал Али. Я узнал его только по шумной одышке и тяжелой медвежьей поступи. По нам снова выстрелили. Мне кажется, если бы стреляли на звук, то попали бы без труда, потому что орущий Игнат представлял собой прекрасную мишень. Я для острастки выстрелил один раз, другой, и пистолет замолчал, затворная рама откинулась назад и оголила ствол. Чуда не произошло, патроны кончились. Я швырнул пистолет в темное пятно на корме и для профилактики еще раз окунул голову Игната под воду.
– Утоплю, – шепнул я ему прямо в ухо, – если еще раз пикнешь.
Он притих, сжался, намертво вцепившись одной рукой в мою майку. Теперь мы плыли беззвучно, куда-то в непроглядную смоляную черноту. Луна давно соскользнула со звездного неба за горизонт; она словно знала о моих планах и не захотела быть свидетелем этого жестокого зрелища. Яхта, похожая на черную скалу, медленно удалялась от нас. Еще доносились приглушенные голоса, но было ясно, что бандиты потеряли нас из виду, бегают по яхте и всматриваются в темноту.
Я не знал, как далеко и куда именно отнесло лодку, но сейчас этот вопрос меня не сильно беспокоил. Мы с Игнатом заполучили несравнимо большее благо – жизнь, и душа моя была заполнена животной эйфорией, как если бы вдруг отменили обещанную нам смертную казнь. Прохладная черная вода маслянисто обволакивала мое тело, охлаждала разгоряченную кожу, смывала крепкий пот, ночь надежно закрывала нас своим плащом. Это было блаженство.
Игнат все еще напряженно тянул к небу свою худую жилистую шею, часто сопел, лягался в воде ногами. Вскоре я почувствовал, что силы покидают меня намного быстрее, чем я на то рассчитывал; чтобы удержаться на плаву вместе со своим союзником, мне приходилось работать руками и ногами вдвое сильней. Теперь только лодка занимала мои мысли. Без нее нам с Игнатом долго не продержаться, каким бы чарующим ни казалось море.
Я попытался угадать, куда отнесло нашу спасительную лодку. Стоял полный штиль, теплый воздух буквально лежал на поверхности моря, как большой спящий зверь. Лодка должна была быть где-то рядом. Я стал крутить головой, пытаясь хоть что-нибудь различить в кромешной тьме, но ничего, кроме звезд, не было видно, да и те гасли целыми гроздьями – на небо наползали облака. Это было странное, неземное состояние, когда нет опоры под ногами, нет пространства, нет звуков, кроме нашего тяжелого дыхания. Космос! Почему же так тихо вокруг? Почему до нас не доносятся голоса бандитов, их шаги по палубе? Не значит ли это, что они нарочно затаились, вслушиваясь в тишину и дожидаясь, когда мы выдадим себя неосторожным всплеском? Может быть, яхта рядом, в каких-нибудь десяти метрах от нас, и Фобос смотрит на нас через прибор ночного видения, кривит в усмешке рот и ждет, когда мы ударимся головами о борт «Галса»?
Игнат почувствовал тревогу, наполняющую меня, стал дергать головой и ударил меня своим мокрым и твердым затылком по губам. Я безмолвно сунул ему под нос кулак, и тотчас задел локтем нечто упругое, пузатое. Лодка! Голубушка сама подплыла к нам, как верный конь на переправе. Я тотчас нащупал веревочный трос, протянутый вдоль борта, крепко сжал его, чтобы не упустить, да еще подтянул к лодке Игната, как слепого котенка к блюдцу с молоком – нюхай, осязай свое спасение!
– Держись за веревку, – шепнул я ему. – Сначала залезу я, а потом ты.
Не знаю, как Игнат думал обо мне и как оценивал мои моральные убеждения, но за веревку он схватился и обеими руками, и зубами, да еще одну ногу на нее закинул. Неужели он предположил, что я сам влезу в лодку, а его оставлю в воде? Я подтянулся и въехал в лодку, как цирковой дельфин на бордюр бассейна. Ого! На дне лодки подвязаны ремнями какие-то пластиковые коробки, упаковки. Наверняка аварийный запас пищи и воды. Может, еще какое-нибудь полезное снаряжение.
– Руку!! – торопясь, глотая воду и отплевываясь, прошептал Игнат.
Я тотчас закрыл ему рот рукой. Мне показалось, что где-то недалеко скрипнула дверь… И долго мне еще вбивать в голову этому неразумному человеку, что порой тишина стоит жизни?
Он думал, я схвачу его трепетную, рвущуюся ввысь руку, но я крепко ухватился за воротник. Не мной придумано, чтобы тонущего кота или пса вытаскивать из воды за шкирку. Я потянул на себя несчастного товарища, и он уже обхватил руками округлый борт, уже уперся головой в лодочный пол, уже занес ногу, как вдруг соскользнул и с шумом упал в воду. Я сам не понял, как выпустил его ворот. Игнат тотчас ушел под воду с головой, но сразу же вынырнул, обезумев от страха, и во всю глотку завопил:
– Я тону!! Спаси меня!! Тону!!
Не знаю, каких волевых усилий мне потребовалось, чтобы удержаться от желания погрузить этого кричащего недоумка в чернильную бездну моря. Откуда-то со стороны, где я даже не предполагал нахождение яхты, раздались трескучие выстрелы, пули зашлепали по воде. Я снова схватил Игната за воротник и, напрягаясь изо всех сил, чтобы сделать все очень быстро, вытянул его из воды. Он перевалился через борт, упал на дно, а я стал на ощупь искать весла. Игнат рычал, хрипел. По нам снова выстрелили, целясь на звуки, и я вдавил лицо Игната в днище. Уже никакие просьбы и уговоры на него не действовали. Надо просто заткнуть его рот силой… Вдруг Игнат вскочил, словно забыл в воде нечто очень важное, и в это же мгновение я услышал приглушенный шлепок, как если бы в куртку Игната попал брошенный кем-то кусочек теста. Игнат сдавленно ахнул, сжался, опустил плечи и замер, как бы прислушиваясь.
До меня не сразу дошло, что случилось. Его ранило! Игнат случайно поймал пулю, которая была адресована мне! Трудно придумать более скверную ситуацию для нашего положения. Опасаясь, что он сейчас начнет орать от боли, и нас уже добьют наверняка, я повалил его на дно, сам упал рядом с ним и несколько томительных минут лежал неподвижно в совершенной, гнетущей тишине. Пусть убийцы думают, что мы оба погибли. Пусть они будут уверены в этом, сплюнут в воду, поздравят друг друга, поставят «калаши» на предохранители и пойдут гурьбой в кают-компанию, чтобы отметить победу. Пусть так будет, Господи!
Я гладил Игната по спине, успокаивая, всей душой желая взять у него часть его боли. И мысленно говорил ему, что всё чувствую, всё понимаю, что очень больно, очень страшно, что спасительный берег далеко, а суденышко хлипкое, и рана кровоточит, полыхает огнем, и через нее стремительно уходит жизнь…
