Андрей Дышев
Обреченный
– Хорошо. Тогда пусть Станислав Федорович сам их возьмет, когда вернется.
Шелестов поднялся к Стасу. Врач был занят тем, что быстро писал мелким неровным почерком в тетради-книжке.
– Когда ты объявишь мне приговор?
– Ты считаешь, это дано врачам?
Глава 5
Лисков, сухощавый, сорокапятилетний полковник почти двухметрового роста, с грубым лицом, которое, как казалось, высекли из деревянной чурки тупым топором, восседал за столом, сильно поддавшись вперед.
– Я этого следака урою! – низким голосом рычал Лисков. – Ты слышишь, Саня! Я ему матку выверну! Я ему ноздри разорву!! Он так и сказал, что я накатал на тебя бумагу? Вот же падла!
Он подлил водки, решительным, резким жестом, забрызгав половину стола.
– Тарас Петрович, – сказал Шелестов. – Я пришел к вам просить за одного парня. Его увольняют по сокращению, а квартиру не дали…
– Да погоди ты со своим парнем! – властно прервал тему Лисков. – Ты про себя рассказывай! Как здоровье? Память восстановилась?
– Ничего не восстановилось. Права, взялся за меня один кандидат наук…
– О чем еще следователь спрашивал? – прервал Лисков, выдавая тем самым, что ему неинтересно слушать о здоровье Шелестова.
– Он не спрашивал, он предлагал сознаться в массовом истреблении мирных граждан.
– Ты мне ему фамилию запиши! Я ему глаз на жопу натяну! Не бойся, Сашка! Я тебя в обиду не дам. Мы с тобой Войну прошли, мы кровью повязаны, и я за тебя горой встану… Значит, этот гад требует от тебя признания?
– Да, этот гад требует от меня признания.
– А как ты можешь взять на себя вину, если ни не помнишь, что ты там наворотил??
– Я ему так и сказал.
– Правильно сказал, Саня! И не бойся ничего! Не цепляйся ты за эту память! Что было, то было, тьфу! Нет этого. Теперь я твоя память, понял?! И память, и совесть!
– Понял, Тарас Петрович!
– Ну, так пей, чего расплескиваешь! Твое здоровье, Саня! Чтоб молодцом был! А этому следаку я повыдергиваю яйца! Нашим боевым братством клянусь! Пей, пей, успеешь ты на свой самолет! Еще целых полчаса!
Глава 6
Шелестов никогда не торопился с выводами, но в первый день путешествия пришел к мысли, что со Стасом в дороге легко и беззаботно. В самолете, пока Шелестов дремал, Стас перебирал какие-то бумажки, схемы, брошюры и карты, ничем не беспокоил спутника и даже не разбудил, когда разносили пластиковые коробочки с закуской. В Симферополе, пока Козырев стоял в очереди за билетами на троллейбус, Шелестов прицепился к двум подружкам в шортиках и крохотными рюкзачками за плечами и едва не потащил их за собой.
Два огромных рюкзака Стаса и Шелестова заняли весь проход в троллейбусе, народ стал ворчать. На заднем сидении, где выпало им сидеть, было душно, Шелестов взмок уже через минуту и принялся тут же стаскивать с себя камуфляжную куртку, промокшую на спине и под мышками.
Издали плато Чатыр-Даг напоминало гигантский стол, обросший густым буковым лесом. По краям его белели полоски отвесных скал, утопающих в кронах деревьев. Лес подтягивался выше середины, а редкие его лапы доставали до верхнего среза плато. Через лес к вершине вели тропы. Отвесные скалы лишь издали казались неприступными.
– Вот по этим скалам мы и полезем, – сказал Стас.
Молодые люди вошли во вкус. Они впервые работали вместе, и все получилось сразу, скальная связка доставляла обоим огромное удовольствие, какое можно получить только от профессиональной работы. Они красовались друг перед другом и не скрывали радости от той удачи, что свела их.
На козырек стены первым поднялся Шелестов, закрепил веревку, и пока Стас спускался вниз за грузом, осмотрел чистый, еще не загаженный туристами альпийский луг с вросшими в него белыми валунами. Стас тем временем уже опустился и привязывал к веревке мешок с палаткой и спальники. Он подпрыгивал от нетерпения – то ли ему хотелось побыстрее разбить лагерь и отдохнуть, то ли взять у Шелестова очередную порцию крови для анализа. Саня на всякий случай пристегнулся к вбитому крюку, чтобы нечаянно не свалиться, и потянул веревку. Груз раскачивался, цеплялся за камни, спальники едва не рвались. Скрестив на груди руки, Стас следил за ними с недовольной физиономией, но молча. Не очень тяжелая, но эта первая поклажа преодолевала земное притяжение с великим трудом, а веревка обжигала Шелестову ладони…
На какое-то мгновение он вдруг утратил чувство реальности, будто забыл, где находится и что делает. Боль от веревки электрическим током пронзила руки и добралась до самого мозга. Шелестов грохнулся на камни и схватился за голову, что есть сил надавил на глаза, и эта боль немного привела его в чувство. Стас что-то крикнул снизу, и тотчас Шелестов вспомнил – это уже было, когда-то давно, точно такая же страшная боль уже обжигала его ладони. Его сердце колотилось, как после резкого пробуждения ночью. Наконец, он обратил внимание на вопли Стаса.
– Ты там в самом деле умер или только притворяешься? Между прочим, палатка свалилась мне на голову и едва не поломала шейные позвонки.
Стас уже видел, как Шелестов медленно поднимается на ноги.
– Что, переутомился, блестящий образец армейского легкомыслия? Может быть, все-таки издашь какой-нибудь звук?
– Все нормально, – ответил Шелестов.
Стас следил за ним. Шелестов сосредоточенно тянул на себя веревку. Она снова режет ладони, думал он, прислушиваясь к своей памяти. Как стекло… Это стекло резало мне ладони. Треугольные куски битого стекла… А что было потом? Что же было?..
Но шторка в прошлое уже захлопнулась, кино закончилось, память отказывалась выдать что-нибудь еще. Он благополучно вытащил палатку и спальники, сбросил вниз веревку. Стас принялся разгружать рюкзак, облегчая его от банок тушенки. Через несколько минут он появился на козырьке рядом с Шелестовым.
Некоторое время он ходил вокруг Сани, слушал его путаное объяснение и потирал подбородок.
– Ты рассказывал мне в институте про кровь на стекле, про странные ощущения… Это из той же серии?
– Из той же, – кивнул Шелестов и почувствовал, что щедрое крымское солнце успело спалить ему шею. Она зудела, будто на нее вылили горячий бульон.
Он сбил Стаса с толку. Теперь тот снова превратился в нейропсихолога и думал уже не о бивуаке и обеде. Шелестову пришлось самому перетаскивать вещи на полянку, закрытую со всех сторон угловатыми валунами, в то время как ученый муж пребывал в глубоком раздумье. Он стоял на краю обрыва, все еще пристегнутый страховочной веревкой, широко расставив ноги и скрестив на груди руки. Под его ногами зеленела долина, сверху нимбом сияло ярило. Пока он мыслил, Саня успел поставить палатку, укрепив растяжки булыжниками. Ничего он не надумает, решил Шелестов, сочувствующе глядя на своего компаньона, все в прошлом, все быльем поросло. Амба.
Глава 7
Утром в лагере неожиданно объявилась Даша. О том, что девушка разбавит их компанию, Стас ни разу не обмолвился, и потому появление на заоблачной высоте невесты нейропсихолога Шелестова немного опечалило.
– Ты не сердись на меня, – сказал Стас негромко, чтобы не услышала Даша, – но у меня не было другого выхода. Она не будет мешать нам. Воспринимай ее как парня, и у нас будет отличная компания.
Девушка стояла поодаль, разбирала свой рюкзак и время от времени улыбалась Стасу. Соломенная шляпка очень ей шла, ее лицо, покрытое тенью как вуалью, с желтыми кудрями под цвет соломки, выглядело хоть и наивным, зато очень жизнерадостным, и алый рубец рядом с бровью ничуть не портил его. Она рвала цветы, и в ее движениях просматривалась легкость человека, не только сбросившего со своих плеч пыльный и шумный город, но и житейские проблемы. Стас в сравнении с ней был черной тучей. Шелестов терпеливо ждал, что еще скажет в свое оправдание Стас, и незаметно рассматривал то спину, то профиль Даши. Ничего особенного он не нашел в ней, и не мог понять, что так впечатлило аскета высшей категории. Симпатичная девчонка, еще не испорченная предательством ближних, подлостью, ложью, бедностью, с неизменно хорошим настроением, которое может пригасить разве что вытянутая ниточка из колготок или пятно на платье, посаженное по дороге в гости. Готовится выгодно выйти замуж, в самом необходимом не нуждается, нравится мужчинам, ценит свою привлекательность, а теперь вот отправилась в увлекательное путешествие, в котором наверняка произойдут невероятные приключения.
Вскоре горизонт закрыло туманом. Плато лежало перед ними. Оно не было ровным, как стол, а скорее напоминало застывшее штормящее море, где волнами были ломаные, с косыми слоистыми полосами скальные великаны. Вокруг них расплескались альпийские луга. Вершины, которая была на противоположном конце плато, уже не было видно – все было скрыто облаками.
Пока Стас и Саня укрепляли палатку, Даша куда-то пропала. Стас пошел ее искать, и через полчаса, когда уже стремительно темнело, они появились – молчаливые и хмурые. Даша тут же села на краю обрыва, глядя с высоты на далекий лес.
– Приготовь-ка чего-нибудь на ужин, – неестественно весело попросил Стас Шелестова. Сам же пошел к обрыву и сел рядом с Дашей. Сквозь треск костра Шелестов слышал, как Стас негромко бубнил:
– …ничего особенного я от тебя не требую, но, пожалуйста, веди себя соответственно. Не забывай, что с нами больной человек, и здесь никто ему не поможет, кроме меня…
Вскоре Даше надоело слушать нравоучения, она подсела к костру и стала смотреть на огонь.
– Ну и как там, на Войне? – спросила она безо всякого интереса.
– Не помню, – ответил Шелестов.
– Вспомнить несложно, – как о каком-то пустяке заявила Даша. Пока рядом не было Стаса, она позволила себе давать советы. – Надо только сконцентрироваться на воспоминании какого-нибудь одного дня и восстанавливать его пошагово, эпизод за эпизодом, как бы проживая его снова. Тогда восстановится абсолютно все. Легче всего восстановить визуальную память. Вот я, например, когда…
– Что-то жених твой сегодня не в духе, – вдруг перебил ее Шелестов.
– Какой жених? – Даша вскинула голову, хлопая глазами. – Это Стас, что ли, жених? А он мне вовсе не жених. С чего ты взял?
Хихикнув, Даша нырнула в палатку и там притихла.
Стас решительным шагом прошел мимо Шелестова.
– Я прогуляюсь, – кинул он. – Ужинайте без меня.
Ну вот, подумал Шелестов со странным чувством удовлетворения, начинается катавасия.
Глава 8
Грохот взрывов не смолкал ни на секунду. Шелестов пытался поднять голову и осмотреться, но острая боль кинула его лицом в пыль. Страх привел его в чувство быстрее, чем боль, и Шелестов снова поднял голову, увидел Рябцева, который молился, сидя на коленях, ритмично опуская и поднимая туловище… А потом он увидел Дашу. Она сидела рядом с солдатом и развязывала бретельки бронежилета, который был надет на ее голое тело. Шелестов отвернулся, ему было стыдно оттого, что Стас может подумать, будто бы он подглядывает. "Бедненький", – сказала Даша. Он едва различил ее голос в грохоте канонады. "Я не успел посмотреть его снимки. Меня беспокоит мозг", – ответил ей Стас. Он был в выгоревшем танковом комбинезоне, нашпигованном магазинами и гранатами, с рюкзаком за плечами. На шее у него болтался фотоаппарат. Тут над головой так шарахнуло, что вмиг все исчезло – мост, молящийся солдат, Даша, Стас. Только частая барабанная дробь и грохот. Шелестов почувствовал, что он уже в другом мире, лежит на спине, что у него мокрые ноги.
Он открыл глаза и увидел лицо Даши, освещенное красным светом, словно девушка стояла под светофором. Я не на Войне, подумал он. Я в палатке. На плато. Стас ходил на вершину, а я сидел с Дашей у костра.
– Доброе утро! – сказала Даша. – Как ваше драгоценное самочувствие?.. Стас, он пришел в себя!
Шелестову на лицо капала вода. Крыша палатки дрожала, словно снаружи по ней колотили палками. Одна за другой вспыхивали молнии, наполняя палатку красным светом, и нескончаемо грохотал гром.
Над ним повисло лицо Стаса.
– Голова не болит? Головокружение? Галлюцинации?
Шелестов потряс головой. Не болело. Он привстал. Земля притягивала. Тело было непослушным и тяжелым.
– Послушай, – пробормотал он, вытирая со лба дождевые капли. – Ты со мной разговариваешь так, будто у меня вот-вот начнется агония.
– Прости, профессиональная привычка, – улыбнулся Стас.
Они пили шампанское, произносили тосты в честь громовержца, прося у него пощады. А погода продолжала бесноваться. Над плато Чатыр-Даг сводили друг с другом счеты все грозовые заряды Крыма. Для них красная палатка была ничтожной точкой, клюквинкой, затерявшейся среди лугов и белых скал.
С рассветом гроза незаметно утихла, дождь иссяк, избитая тяжелыми каплями палатка, с заметно обвисшими стенами и потолком, наконец, расслабилась. Люди уже прикончили бутылку, и теперь молча сидели, жуя хлеб, прислушиваясь к неправдоподобной тишине. Даша раскрыла "молнию" и вышла в никуда. Сразу за порогом палатки мир заканчивался. Матовая стена неслышно двигалась вокруг них и как бы светилась сама по себе. Шелестов со Стасом смотрели, как девушка медленно растворяется, исчезает, превращается в туман. Стас дернулся за ней и через мгновение тоже пропал.
Час спустя Саня нашел их на скальном балкончике. Они стояли в нескольких шагах друг от друга, на самом краю обрыва, не разговаривая, не двигаясь, как манекены. Шелестов встал рядом. Теперь три человека ютились на крохотном островке, а вокруг, покачиваясь, клубясь, вздыхая, колыхалось море облаков – серое, грязное, мутное.
Стас подошел к самой кромке "берега". Шелестову показалось, что он сейчас прыгнет со скалы вниз, в облака.
– Что-то мне здесь надоело, – вдруг сказал он. – Давайте спускаться к морю.
Глава 9
Ее рука лежала на груди Шелестова. Наверное, Даша просто неудачно повернулась во сне или же хотела поправить несуществующую подушку. Легкая узкая ладонь скользнула по щеке Шелестова, медленно съехала по подбородку на шею и замерла посреди груди. Шелестов проснулся от этого прикосновения и лежал, сколько мог, не шелохнувшись.
Стаса в палатке не было. Очень тихо шумело море. Стенки палатки плавно изгибались от легкого ветра. Шелестов вылез наружу и зажмурился от яркого света. Аспидно-черное накануне вечером море теперь было светло-голубым, гладким, как зеркало, с темными пятнами на поверхности, похожими на силуэты животных. В глазу гигантской кошки плескался Стас. Он был далеко от берега. Лежал на спине и работал только ногами.
Шелестов выбрался из палатки и побрел к морю. Стоя по колено в воде, ополоснул лицо и только затем нырнул под воду. Раз, два, три, четыре, стал считать он в уме, чувствуя, как нарастает в ушах глубинный гул. Как странно. Опять кажется, что все это уже было, подумал он. И я так же нырял и считал под водой… Зачем же я это делал? Чтобы дольше там продержаться. Это было не так давно. Только где же это было?
Он вынырнул, отдышался и снова опустил голову в воду. И снова навязчиво закрутился в уме счет: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Зачем я это делаю, думал Стас, скользя в нескольких сантиметрах от песчаного дна. Ему казалось, что с каждой секундой он все глубже погружается в донные пласты своей призрачной памяти, еще немного, и ему откроется что-то очень важное, и уже поплыли перед глазами красные круги, и, словно от боли, сжались в груди легкие, и уже нет сил сдерживать дыхание…
– Аккуратней! – сказал Стас, когда Шелестов вынырнул. Врач лежал на поверхности воды, словно надувная игрушка, и смотрел на чаек.
– Почему ты сам пошел купаться, а меня не разбудил?
– Тебе надо высыпаться, – равнодушным голосом добавил Стас. – И вообще, я обманул тебя. Даша вовсе не невеста мне.
– Я знаю. И вообще, Стас, ты предсказуем, как комета Галлея.
– Ты так считаешь? – Он повернул голову, потом ударил рукой по воде и поплыл к берегу.
Шелестов глубоко вздохнул и нырнул. Он плыл, едва не касаясь грудью дна. Раз, два, три… пятнадцать… двадцать… шестьдесят… Дно покато уходило вниз. На маленьких подводных дюнах плясали солнечные блики. Мимо его лица тонкими полосками проносились стайки мелких рыбешек. Плотная тишина и блаженная прохлада окружили его со всех сторон. Он выдыхал воздух через ноздри, пузырьки катились по щекам снизу-вверх и щекотали, как слезы. Семьдесят пять, семьдесят шесть… восемьдесят… Как из тумана, не резко, призрачно, показались ноги Стаса, живот, покрытый мелкими пузырьками, похожими на иней. Он подплыл ближе. Воздух в легких кончался. Он прижал руки к своему телу, превратившись в живую торпеду, и его еще несло по инерции. Он не мог остановиться. Дыхание билось в груди. Сто восемь, сто девять, сто десять… Он ткнулся головой в песок. Его стало закручивать, и он опустился спиной на дно. Он не соображал, что делает. Вода уже попала ему в нос, прибой толчками подталкивал его к берегу, и вода становилась теплее и теплее.
Вдруг Стас схватил его руками за плечи. Острый ноготь оцарапал кожу под ключицей. Шелестов вырвался на поверхность.
– Кажется, ты решил свести счеты с жизнью? – спросил Стас.
Шелестов дышал часто и глубоко, с хрипом, со стоном и смотрел на Стаса так, будто не узнавал его. Потом лег на спину и медленно поплыл куда-то. На его ресницах еще не обсохли капли, и солнце казалось усыпанным радужными шариками, нанизанными на нити. Над ним кружилась чайка… Нет, там была не чайка. Там был орел, думал он, прислушиваясь к своей вдруг ожившей памяти. Надо мной кружил орел. А Бородатый стоял совсем рядом, на берегу, и умывался… Нет, он только мыл сапожки. Короткие натовские сапожки с высокой шнуровкой. Автомат висел на плече, стволом вниз… Он смотрел на меня и что-то говорил… Нет, он молчал, он думал, надо убивать меня или нет… Так что же было дальше? Он убил меня или не убил? Я живу или мне это только кажется?
Глава 10
Тускло-красная луна тяжело поднималась над морем. Она давала достаточно света, и Шелестов легко прыгал с камня на камень. Он сел на песок у самой воды и стал глядеть на далекие огоньки. Внезапно на него нахлынули воспоминания, что случалось с ним не так часто. Лисков, следователь, Алла, Гусев закружились в его мыслях. Надо будет позвонить друзьям из ближайшего поселка, думал он, правда, без особой радости. И почаще вспоминать их, иначе забуду к чертовой матери до приезда в Москву.
Он вздохнул и начал карабкаться наверх. Вскоре увидел россыпь огней – горящие свечи, расставленные на камнях вокруг палатки. Еще несколько шагов, и Шелестов услышал приглушенные голоса Стаса и Даши.
– …мне даже становится страшно, будто это уже не он, а кто-то другой, живущий в нем, – говорила Даша.
– Пока память возвращается лишь на уровне ощущений и ассоциаций, – глухим голосом отвечал Стас. – Видишь, мы смоделировали несколько ситуаций, и в нем стали просыпаться рефлексы. Рефлекторная память намного прочнее зрительной или слуховой.
– Но почему ты так волнуешься?
– Мне не нравится характер его ассоциаций… Они связаны с каким-то крайне драматическим периодом его жизни… К тому же я забыл перед отъездом посмотреть результаты томографии.
– И что же теперь?
– Продолжать работу! Нужна полноценная нагрузка – и физическая, и психическая, и, конечно, упражнения… И снова создавать модели различных ситуаций, чтобы вызвать у него полный спектр эмоций. Глядишь, и зацепим кончик ниточки и потянем, потянем… Сними, пожалуйста, чайник, кипит уже…
Они замолчали. Шелестов, пятясь, отполз за камни, встал и тихо пошел в сторону. Экспериментатор хренов, думал он. Никогда не поймешь, что у него на уме. Они оба разыгрывают передо мной дешевый спектакль про любовь, моделируют ситуации и думают, что я клюну на это фуфло.
– Шура! Шелестов! А-уу!
Шелестов замер в плотной тени огромного валуна, сел под ним и стал тереть лоб. Ну вот, накаркали, башка разболелась, а анальгин остался в рюкзаке. Вокруг него была беспросветная тьма, и потому он не заметил, как внезапно у него потемнело в глазах.
Он сидел и слышал крики в темноте. Мелодично у них получалось, будто пели дуэтом. А днем молчали, как глухонемые. Стас лишь сопел, да исподлобья пялился на Дашу, а она изо всех сил старалась его не замечать, да Шелестову глазки строила. Артисты!
Он не хотел ни слышать их голосов, ни видеть их лиц. Все лживо, фальшиво, все вранье – и не только эта любовь, но и придуманная дружба, и придуманные экстремальные условия, и якобы удачная связка. Все это, оказывается, модель, бутафория. Эти люди никогда не были в настоящих горах с заснеженными пиками, ледопадом и гипоксией, они никогда не ползали под пулями, не рисковали жизнью, не теряли в бою друзей. Так какие тут могут быть эмоции? Одно сплошное разочарование.
Боль не отпускала. Он привык переносить ее спокойно, не морщась, и приступ, обычно, проходил быстро. Главное – отвлечься.
– Саня! Ты где?
В кромешной тьме было уютно. Тьма бывает надежнее стены, надежнее бронежилета и даже друга.
Он засыпал, и снились ему слова, которыми он произносил сам себе, а потом, миновав провал, он услышал шум волн. Потом почувствовал себя. Болела спина, затекли ноги. Он открыл глаза. В бледно-матовом небе пикировали чайки. Напротив, похожий на скалу, стоял Стас. Он напоминал памятник Ришелье.
Было еще, наверное, очень рано, часов пять или шесть. Море сливалось с небом, они сейчас занимали большую часть полотна, которое рисовала природа. Немного места отводилось серым камням. И больше никаких цветов. Для остальных красок еще не пришло время.
– Я искал тебя всю ночь, – сказал Стас. Глаза его, в самом деле, были красные.
– Ну и как, нашел?
– Нет! Не нашел. Я по-прежнему тебя не вижу. Уже вторую неделю…
– А тебе это надо, Стас?
– Это тебе надо, дубина.
Шелестов с трудом встал, растирая затекшие ноги, поднял с камней сырое полотенце. Его знобило, он начал размахивать руками, но от этого стало еще холодней. «Где там мой свитер? Мой теплый мягкий свитер?» – бормотал он, взбираясь по камням к палатке.
Даша, одетая в джинсы и куртку, сидела у входа в палатку. Лицо ее было усталым, даже изможденным. Безразлично посмотрела на Шелестова и снова отвела взгляд на море. Стас быстро упаковался в спальник и стал неподвижен. Шелестов пробормотал "только сон приблизит нас к увольнению в запас", застегнул на себе молнию спального мешка, и тепло укрыло его тело, и голова налилась тяжестью, раздавливая мягкотелый рюкзак, который использовался в качестве подушки.
