Андрей Булычев
Сотник из будущего. Тёмное время
Глава 2. Советы
– Господин подполковник, так мы ведь уже вели бой с клещевскими в городе этой зимой. Почти что из самого их логова полу замерзших детишек выносили, – не отступал от своего Митяй. – И знакомцы у нас из противников этих разбойников там есть, те, которые все, что в городе сейчас творится, знают, а уж про эту ватагу так и вовсе никто лучше их там не осведомлен. Да и людей у них тоже ведь своих немало. Вон хоть у Марата спросите или у кого любого другого, – кивнул он на стоявших рядом с ним друзей. – Сколько у Журавля тогда было народу, братцы?
– Да около пяти десятков, это уж точно было! – загомонили все остальные из пятерки. – А может, даже и поболее того! Там ведь только те, кто тогда под рукой у старшого оказался, на встречу с клещевскими выбежали, а кроме этого, у него ведь и еще люди были!
– А может, и правда отправить их в город, только не одних, конечно, а в пристежке с пластунами? – задумчиво изрек сидевший за столом со схемой города начальник штаба.
– Ты же сам, Савельич, только что вот говорил, что рисковать молодыми ни в коем случае не стоит? – обернулся к нему Сотник. – Чего же так резко-то вдруг переменился?
Начальник штаба бригады задумчиво посмотрел на закопченную потолочную балку, почесал седую бороду и, вздохнув, ответил:
– Ну вот, скажем, вызнаем мы, где этого Клеща нам лучше будет прижучить. Окружим мы его своими пятью, шестью воинскими сотнями в логове да потом и вырежем их там всех. И как потом вот это все будет выглядеть для самых простых горожан? А вернее, как это повернуть смогут все те, кто сейчас во главе Господина Великого Новгорода встал? Сам же вот только недавно сказывал ты, Иванович, что много у нас там недоброжелателей в самых его верхах собралось. Указания от князя или от городского головы у нас, дабы сечь здесь разбойников, нет. И действовать мы, выходит, что, по своей личной прихоти тут будем? А скажут про нас как? Дескать, андреевские мирный люд новгородский бьют, кровью его весь город заливают, а еще и разбой со стяжательством нам же заодно здесь припишут! Что ты, сам не знаешь всех этих брехунов? Так бригаду нашу хулою покроют, что не в жизни потом от нее не отмоешься. А народ-то всему ведь поверит, неужто он разбираться станет, что мы добро здесь творим и что его от разбойников-душегубцев освобождаем. «Наших бьют!» – орать они будут! Еще и в вечевой колокол ударят. Неет, тут, Иванович, по-другому действовать надо!
– Ну да, Филат Савельевич, здесь ты, пожалуй, прав! – Андрей устало потер глаза и присел за стол. – А ведь и верно, сунемся мы в город наводить порядок, так потом всех здесь супротив себя ополчим.
– За дверь выйдете пока, – буркнул он Митяевской пятерке. – Да рядом будьте, далеко не уходите. Чтобы только крикнул я вас, и вы тут же стрелой явились! Думать мы будем пока. Ступайте!
* * *
– Не лезь, не лезь вперед, я тебе говорю! – Саватей осадил вышедшего чуть впереди всего десятка Оську. – Чуть отстань, вон рядом с Игнаткой, что ли, иди. И куды только вот несет?! На твои щеки кто повнимательней взглянет, не поверит ведь, что из горожан. Румянца тебе вот только на них еще не хватает!
– Да я же сажей натерся, Ильич, и дерюга на мне еще дранее, чем ваша, – оправдывался паренек, тем не менее, замедляя свой шаг.
Митяева пятерка, как и требовал старший этой вылазки, шла в самой середине ватажки. Вся дюжина андреевцев представляла собой весьма живописное зрелище. Грязная и рваная одежда на теле, сбитые поршни на ногах, всклоченные волосы на чумазых и запыленных головах. Все должно было показывать, что идет тут одна из многочисленных, орудующих ныне в городе ватажек, расплодившихся в большом избытке за последнее время. Идет она по какому-то своему темному делу, и лучше бы ей дорогу не переступать, ибо сам целее будешь. В руках у людей были копья, переделанные из кос, у кого-то дубина или топор, и только самый старший, как видно, атаман, на широком кожаном ремне имел длинный меч в замотанных грязной мешковиной ножнах.
«Видать, у купчины отобрал, а самого зарезал», – подумал низенький худющий мужичок, прижимаясь к забору и с опаской оглядывая всю эту дюжину.
– А ну-ка, поди сюда, милок! – поманил его пальцем атаман.
Тот сжался в комок и оглянулся по сторонам, ища, куда бы ему скрыться. Улочка была безлюдной, и он уже хотел было нырнуть в пустырь от сгоревшего подворья, но и этот путь ему теперь перекрывали двое молодых вооруженных парней.
– У меня ничего нет, я гол как сокол, православные! Брать с меня неча! Ну что вы, люди добрые, отпустите Христа ради! – загомонил мужичок, затравленно глядя на шагнувшего к нему атамана.
– А ты не шуми, не шуми, родный! – улыбнулся тот и положил руку на свой меч. – А будешь шуметь… – и чуть блеснул боевой сталью.
– Молчу я, молчу, дядька! У меня ведь семья, жена с двумя детками, пока я живой и сами они со мною живы. Я же всю мзду, как и положено, плачу, сейчас Журавлю, а надо, так и вам буду! Вижу, что вы люди не местные. Вы только скажите, кому, мне ведь все одно куда, лишь бы меня не трогали, – все тараторил испуганный мужичок.
– Зовут-то тебя как? – усмехнулся старший ватаги и спрятал меч в ножны.
– Ярышка, – шмыгнул носом мужичок. – Рыбалю я с артелью Тереха. Ежели Боженька улов ныне пошлет, так я и вам рыбки снесу, вы только скажите, из чьих сами будете. Не убивайте, а?
– Не тронем, – заверил его атаман, словно ощупывая всего своим цепким взглядом. – Ты, я погляжу, сам из Загородского конца и Журавлю здесь мзду платишь? Ну так и подскажи, как нам его найти, дело у нас к нему есть, сурьезное. Нуу?!
– Так а чего хорошим людям-то не подсказать? – шмыгнул тот носом. – Вот, стало быть, с этого переулочка вы свернете на левую сторону. Потом по улице шагов с три сотни еще сделаете, и там будет другая улочка. Вот там вам уже поворот направо. И по ней, по этой самой улице, вы еще шагаете до самого перекрестка, а на нем вам опять же уходить налево. И вот с правой стороны, через пять сотен шагов, то самое становище Журавля-то и будет. Там три усадьбы вместе рядом стоят, ну и так всякие еще избы поменьше. Вот здесь и живет наш местный загородский атаман.
– Не обманул? Чего-то глаза у тебя шибко бегают? – Атаман ватажки пристально вглядывался в лицо мужичка.
– Неет, что ты, дядько, вижу ведь, что вы мужи зело серьезные. Ну зачем мне темнить? Мне бы за рыбкой пойти побыстрее. Вы скажите, кому и куды ее, ежели что, занести?
– Обойдемся! – буркнул Саватей. – Ступай себе с богом, рыбарь, и мы тоже дальше пойдем. – И ватага двинулась по переулку в том направлении, куда им только что указал Ярышка.
Поворот налево, три сотни шагов, и они свернули на улочку, что вела по правую руку в северном направлении. Редкие прохожие шарахались в сторону от идущей шайки. Вот перекресток, и тут им опять налево. По словам мужичка, с правой стороны должно было открыться то место, где сейчас и проживала ватага Журавля. Но указанных усадеб здесь сейчас как раз-то и не было. Перед отрядом лежало большое пепелище из выгоревших изб простолюдинов и от купеческих подворий.
– Митька, Марат, узнаете хоть чего-нибудь здесь вокруг? В этих местах вы с Журавлем раньше виделись? – Саватей оглядывал своим цепким взглядом окрестности. Не нравилось ему все это!
– Неет, господин подпоручик, вообще даже не это место! – покачал головой Митяй. – По нашему разумению, ближе к Детинцу оно должно быть. Возвращаться назад нам нужно, а вот потом ближе к реке в западную сторону уходить.
– В круг! – вдруг взревел Саватей и в мгновение ока выхватил меч. Не пробило сердце и пять раз, а на пустыре уже стояли спина к спине двенадцать мужиков и парней в рванине, но вот в руках у каждого из них уже были не дубины, а короткие пластунские мечи для скрытного ношения.
Из того переулка, с которого они только что недавно вышли, к ним выкатила, разом окружая огромная толпа человек под сотню, да и с соседних улиц выбегали десятки грязных худых оборванцев с копьями и топорами.
«Ну вот мы и влипли!» – подумал Митяй, поводя острием клинка в сторону подступавших мужиков.
От толпы доносился гомон, слышались выкрики и свист. Мужики пока лезть в драку не спешили, они подбадривали друг дружку и присматривались к чужакам.
Вдруг взгляд парня, пробегавший по лицам, за что-то зацепился. Невысокий ушастый мужичек со спутанной косматой бороденкой обернулся и призывно взмахнул рукой.
– Здеся они все, старшой! – донесся его крик сквозь гомон толпы. – Вся дюжина тут, правду Ярышка сказал, не с Неревского они конца, а совсем чужие!
– Так это же Заяц! – услышав голос мужика, протянул Митяй, узнавая в нем старого знакомца. Ну точно, именно его местный атаман, который сам был из бывших находников, давал им в провожатые этой зимой.
В это время толпа расступилась, и вперед вышел высокий, заросший густым черным волосом дядька с глубоко посаженными жесткими и хищными глазами. В руках он сжимал дружинный щит и секиру с широким, остро заточенным лезвием.
– Никак клещевские все не угомонятся, все лезут и лезут к нам сюды?! – Он широко расставил ноги, оглядывая перед собой тесный, ощетинившийся короткими мечами круг. – Признать я вас не могу, ну да у вас кодла-то все время новыми татями разрастается. На Людин конец ваш постоянно ведь всякая рванина скатывается. Мечи-то где только такие, эти оборванцы смогли найти? Эй вы! Отдайте их нам, может, и подарим вам тогда жизнь! А нет, так все одно они вам не помогут, всех вас сейчас мы порвем! – Атаман жестко усмехнулся и перехватил поудобнее секиру.
– Дядька Журавель, на что тебе наши мечи? Чай не хуже, чем они, вы у клещевских себе можете добыть! – выкрикнул Митяй и, сделав шаг из круга, распахнул свой драный зипун. А под драниной на хорошей кольчужке были закрепленные ножны, и именно в них на глазах у всей толпы и убрал свои мечи паренек.
– Митяй, куда?! Стоять! – выкрикнул Саватей и дернулся было следом.
– Спокойно, Ильич! – чуть придержал его Родька за локоть. – Похоже, паря знает, что делает!
– Ты кто таков?! – Атаман внимательно оглядывал стоящего перед ним паренька. Невысокий и крепко сбитый, со спутанными светлыми волосами, твердым, не характерным для своих малых лет взглядом и в своей драной одежде, он смутно ему сейчас кого-то напоминал. Этот ироничный прищур, на лбу и на щеке шрамы, как у бывалого воя.
– Зайца вон спроси, коли признать не можешь, – усмехнулся Митяй. – Он-то сам с нами на Людин конец за ручей ходил. Небось, на всю жизнь тот выход запомнил и как возле мосточка дрожал, пока там нас дожидался.
– Чаво я дрожал, чаво это?! – встрепенулся стоящий за атаманом Заяц.
Журавель оглянулся, взглянул на своего подручного, затем опять на Митьку и громко, в голос, расхохотался.
– Дрожал у ручья, говоришь? А вы там клещевских на их стороне мечами в это время секли? Это он может, это про него! Заяц, неужто так и не признал знакомцев? Пятеро их молодых тогда было, когда они детинцев на нашу сторону выносили, а те лиходеи тогда за ними ватагой гнались. Вспомни, они их еще стрелами хорошо так побили, а мы потом и дубьем тоже добавили. А чего вы вырядились-то так, словно бы черные оборванцы?
– Дядька Журавель, нам бы с глазу на глаз с тобой переговорить, – понизил голос Митяй так, чтобы его мог слышать только сам атаман. – Слово у нас к вам заветное есть, от того, с кем ты в Тавастии по центральному клину о прошлом годе зимою шел. Только бы с глазу на глаз, чтобы все остальные не слышали.
Атаман усмехнулся, еще раз оглядел круг андреевцев и зычно, на всю пустошь, прокричал: – И чаво встали, рты пораззявили?! Ко мне это тут старые знакомцы в гости пожаловали, а вы их и забижать рады! Ярышка, чтоб тебя, окунь ты снулый! И чаво переполох-то такой поднял?! Клещевские идут, клещевских заманил! Ух, я тебя, шлында рыбальная!
Мужичок, направивший в западню чужаков, испуганно вжал голову в плечи и отступил за спину Зайца.
– Так я-то чего? Эти меня пытают про тебя, а я-то ведь вижу, что они все ненашенские, ну вот и направил их сюды, а сам бяжать скорей с вестью!
– Ладно, пойдемте до меня, гостечки, там все и обскажете, с чем вы к нам сюда пожаловали!
Журавель повернулся, и правда, словно большая важная птица, на своих длинных ногах зашагал в сторону ближайшего переулка.
* * *
– Значит, говоришь, сам Андрей Иванович вас ко мне направил? – покачал головой атаман, прихлебывая из ковшика легкий мед. – Однако лестно мне это, не скрою, очень даже лестно. Как же, сам Сотник про меня помнит! Вы тут это, угощайтесь, дружинные, – кивнул он на стол. – Извиняйте за такую бедность, время-то ноне лихое. Вот уж чем богаты.
– Да мы не голодные, старшо-ой, – усмехнулся Саватей. – Мне бы с тобой лично с глазу на глаз потолковать. А ребятки бы мои с твоими тут пока посидели да покалякали по-простому.
Как только старшие от обеих сторон вышли в боковую дверь терема, ватажники Журавля, до этого чинно сидевшие за столом, сразу же накинулись на выставленную еду. Лежавшие на столе два пирога с рыбой были ими тут же разломаны на большие кусы и с мелкой склокой поделены промеж собой. Ширококостный, крупный мужичина с обожженными руками выхватил у Зайца горшок с кашей, дал ему затрещину и, не обращая внимания на возмущенные крики, начал жадно уплетать еду большой ложкой. Два лежащих тут же ржаных каравая так же разломали и вмиг растащили со стола. Куски не только ели, но и прятали за пазуху. Было видно, что люди изголодались, и им было не до церемоний. Андреевцы, сидя со своего конца, молча за всем этим наблюдали.
Наконец все было сметено, допит последний горшок с легким хмельным, и довольные, сытые ватажники захотели пообщаться с супротивной стороной. – Откуда сами-то вы, служивые? Где были? Чего делали? Чего вообще в мире антиресного видели?
Родион, оставшийся за старшего, хмыкнул и пожал плечами:
– Да чего? Где мы были, там нас сейчас уже нет. А чего мы делали? Ну чего еще обычно дружинные делают? У костров по вечерам сидели да кашу на сале варили, а днем, стало быть, для тех костров дрова в лесу собирали. В мире же все, так же как и раньше – когда солнышко светит, так тогда тепло, ну а как дождик только пройдет, а опосля еще и ветерок дунет, так совсем зябко становится. Вот только теми кострами, про которые я только что вам тут рассказывал, мы-то как раз и согревались.
За столом повисло молчание. Наконец до противной стороны дошел весь смысл заковыристого ответа, и ватажники обиженно засопели.
– За дураков нас здесь держите? Не хотите про себя ничего рассказывать, так бы и сказали! Для чего над хозяевами-то издеваться?
– Ладно, извиняйте, пошутил я, – улыбнулся покладисто Родька. – Лучше уж вы о себе нам поведайте. Чего делаете, чем живете, что у вас тут нового в стольном граде происходит? Вам-то на сытый живот будет легче рассказывать. – И он кивнул на крошки пирога, которые Заяц аккуратно сметал в ладонь.
– Ну а чаво рассказывать? – Тот мужик, что расправился с кашей Зайца, задумчиво почесал заросшую густым черным волосом щеку. – Еще года два назад было всем весело, работа шла, еды много, денежка – сколько ее наработаешь, вся твоя. У кажного работящего в семье был лад и покой. Я сам вон на кузне у Горыни полтора десятка лет молотом отмахал. А надоест в городе ломовую работу делать, так и в находники на емь или на чудь сбегаешь, а то и к ушкуйникам ладожским на целый сезон прибьешься. Весело там, да и при добыче опять же всегда, ну а потом возвернешься и опять за свой молот. И чего вот так дальше нам не жилось? Видать, скучно всем стало, Ярослава с его детинцами со стола прогнали. Ну, думали – теперь свобода будет, веселей заживем! И зачем нам такая строгая власть здесь нужна? А тут вона чего! Непогода вдруг ударила! Все на полях погнило, еды людям не стало, а народ озверел и лютовать начал. Все припасы, какие только в городе были, подобрали. Зерновые амбары разбили, а где даже и пожгли. Сначала боярскую и купеческую старшину разорять стали, а потом и до тех, кто попроще, добрались. Думали, как новый князь придет – добрый порядок у нас будет и весь свой народ он, конечно же, накормит! Голосистые людишки на вечевых собраниях сладкие речи про то говорили. Ага, конечно! Поверили им! До Новгорода ли тому князю, когда у него главный стол в дальнем Чернигове? За Копорье, на Нарову князь Михаил сбегал со своими полками, а потом обратно к себе на южную вотчину ушел. У нас же, вон, несмышленыша своего с ближним боярским приглядом оставил. И чего, где власть-то в городе княжья? Работы никакой нет, все артельные и мастеровые на нашем конце за дубины взялись, да и на других точно так же. Товара на выходе нет, а значит, и серебра нет, ладьи-то с наработанным никуда от нас более не уходят, да и сюда они не идут, все равно ведь здесь иноземцам покупать нечего. Раньше тати и душегубцы за состоятельным людом приходили, а теперь и самого простого посадского человека последнего имущества и жизни лишат, было бы у него чего из избы только вынести. Живем как собаки, с каждым чужаком готовы насмерть сцепится. И вас бы порвали, если бы Журавель не признал. Не знаю, где и выход есть из всего этого. Обратно бы вот все возвернуть, так бы и дальше махал своим молотом в кузне. Сейчас-то это за великую радость бы было. Обычной, людской жизни всем хочется.
– Это даа, – заворчали мужики. – У моего хозяина Галаша артель самострельная была, жили мы, горя не знали. Наперед ряд был расписан, что наши, что иноземцы все выработанное враз раскупали, – рассказывал конопатый круглолицый мужик. – А теперь нет ни Галаша того, ни его мастерской. Все ироды спалили, а самого хозяина с семьей растерзали.
– Да чего ты, у всех такие истории есть! – поддержал бывшего ремесленного сидящий с ним по соседству рыжий мужик. – У меня вон самого на дому сапожная мастерская была. Из наемных в ней только двое, а все остальные свои, ближние родичи или и вовсе из семьи. Все ведь подчистую разорили, насилу жену с детьми спасти смог, спасибо вон Никодиму Борисовичу, отбил от нас клещевских, и сам ведь там чуть было не полег.
– Да ладно, Егорий! – махнул рукой кузнец. – Чать столько лет с тобою в соседях были, чаво уж своему-то было не помочь!
Мужики за столом разговорились – не остановить, у многих были подобные истории о бедах и лишениях этого страшного года. Андреевские слушали их молча, не перебивая. Наконец боковая дверь скрипнула, и из нее в комнату вышли старшие.
– Ну все, Григорий Стоянович, так мы и порешим. Ждем сигнала к ночи о послезавтра, после Господнего совета, а там уже начнем! Все как сейчас и обговаривали! – Саватей стиснул в рукопожатии ладонь Журавля, и тот аж скривился. Рука у ветерана была крепкая!
* * *
Андрей собирался на Господний совет с тяжелым сердцем. И раньше-то, при дружески настроенном Ярославе и благосклонном Владыке, нервов он ему стоил испорченных много. А теперь, когда там, по своей сути, были одни лишь недруги, ноги и сами не хотели его туда нести.
– Ничего, ничего, Иванович, – успокаивал его Путята. – Ты, главное, сиди там, в уголке, да щеки с важностью надувай. Спорить тебе ни с кем не нужно. Кричать и грозить, ногами топать – вообще даже не стоит. Там и без тебя всех этих крикунов да склочников великое множество будет. Тверди себе на весь их лай, что ты действовал, дескать, по прямому указанию князя Михаила, по его личному высочайшему повелению. Вот пусть с него-то за все теперь и спрашивают, если что им не так. Прикинься эдаким простачком из дружинных воев, ты ведь, я знаю, это можешь. Глазами вон почаще хлопай да бубни себе под нос, что ничего не знаю, ничего не ведаю и вообще у тебя дружина совсем вся в боях обескровленная. Еды в твоем поместье и вовсе не осталось, болезни черные вокруг нее ходят, а все ремесла сгинули подчистую. А сами вои после такого дальнего похода теперь у тебя долгий отдых требуют, и никуда идти пока более они не хотят. Это чтобы эти тараканы еще куда-нибудь вас не заперли по своему личному хотению. А что? С них там вполне станется! У нынешних властей теперь лишь одно спасение – это на грабеж соседей уповать, своего-то в городе ничего уже не осталось. А вам вот это надо? Да, и не забудь почаще ссылаться, что два года князь Михаил Всеволодович вам на отдых дал в своем личном поместье. И все! И точка! Никуда вы, пока этот срок не выйдет, не пойдете, ибо это против воли самого Михаила будет, а ты ведь княжью волю верно блюдешь!
– Ладно, ладно, – отмахнулся от докучливого советчика Андрей. – Отсижу как-нибудь. Да пригляжусь там к тем, кто сейчас на самом верху заседает. Там вообще есть те, кто слово поперек воли прочерниговским молвить может?
– Нуу, как же не быть, – почесал затылок Путята. – Это ведь Новгород, здесь всегда только лишь твое верное да чужое пустое мнение имеется. И свое привыкли горлом, а то и кулаками отстаивать. Правда, наорались и подрались вдосталь за весь этот последний год. Чуть-чуть вроде потише уже с голодухи стали. Но все равно бузотерить всенепременно там будут. Сила, конечно, за черниговскими, в этом ты прав. На самых главных, на ключевых постах сторонники князя Михаила сидят: в посадниках – Внезд Водовик, а тысяцким – Борис Негочевич. И они в одну дуду с первыми боярами молодого княжича Ростислава хором дуют.
Вторая по значимости группа – это Степана Твердиславовича. Силы за ними такой, конечно же, нет, как у первых, но вот орать и поперешничать они тоже хорошо могут. Раньше-то, при Ярославе, все в разладе с его людьми были, ну а теперь, как только власть сменилась, так, стало быть, и с нею они не в ладах. Но ты у них союза не ищи, Андрей, они сами за себя и только лишь свои личные интересы на совете отстаивают.
По Владыке ты и сам знаешь – это не Арсений, который и усовестить мог, и настоять на своем не боялся, верховную власть поддерживая. Он и о простом народе радел и заботился. Ничего плохого не скажу я про нового архиепископа Спиридона, который занял сей высокий пост после онемевшего епископа. Менее полгода как его избрали на вече главою новгородского духовенства, и в мирских делах он пока участия не принимает.
Есть еще кончанские старосты, но эти уже кто во что горазд, как говорится, и за ваших, и за наших, между простым людом они сидят и верхней властью. Их сейчас более всего волнует, как бы им самим выжить, силы-то как таковой у них ведь никакой нет. В каждом конце города атаманы ватаг ее гораздо более имеют, чем этот выборный человек.
– Даа, – покачал головой Сотник. – Сложно все! И вот оно мне надо – вот в это все нырять? Нет, прав был Ярослав, когда ограждал от такого омута!
– Ну а что поделаешь, нет Ярослава, и всей его просуздальской силы в верхах тоже не стало, – вздохнул Строков. – Однако вот что интересно, в простом народе все более и более добрым словом князя Ярослава вспоминают. Дескать, и спокойней при нем жилось, и гораздо сытнее. Видно, и господь его тоже больше любил. Пока под его властью Новгород был, не было такой страшной жути, как вот при этой, нынешней. Вот что сейчас говорят, а это, я тебе скажу, очень даже важный сигнал. Ежели и дальше так дело пойдет и никакого продуха во всех этих бедствиях не будет, то вполне могут всю нынешнюю власть сместить, а его потом опять на престол вернуть. И тот же Степан Твердиславович уже может из хулителей самым ярым его сторонником стать, лишь бы всю прочерниговскую силу отсюда целиком вышибить.
* * *
Все на Господнем совете было так, как и говорил Путята. Вел его от имени княжича Ростислава хитромудрый Прибыслав. Приглашенные сидели в большой приемной зале детинца. А по ее длинным сторонам были расставлены широкие лавки. На переднем – «княжьем» месте, возле резного кресла с малолетним Ростиславом, сидели по бокам на приставных массивных стульях два его самых ближних боярина. По левую сторону пристроился скромно в уголочке епископ Спиридон, а вот по правую развалились на лавках посадник с тысяцким.
Уже третий час шла жаркая перепалка. Спорили до хрипоты кончанские и сотские старосты, напоминая посаднику, что князь Михаил сам многие подати отменил, а собирать сейчас новые с того люда, который и сам находится в крайнем разорении, просто уму непостижимо! Внезд Водовик грозил прекратить ремонт Великого моста и кормление и так весьма малочисленной дружины. Тысяцкий с купеческими старостами кричал, что мыто с купцов собирать уже вовсе не с кого. Иноземцев ныне и десятой части от прежнего нет, а свои купцы, те все по большей части разбежались или же прозябают в самом крайнем разорении и сидят без дела. Серебра в казне нет, пропитания в городе нет, и все у всех рушится. Вокруг хаос и одни лишь беды. У каждого здесь присутствующего были великие и не разрешаемые проблемы, и каждый винил в них всех, кроме себя. Многие пришедшие на эту высокую встречу сидели облачённые в свои лучшие меха и теперь раскраснелись, смахивали с лица обильный пот.
Андрей сидел с краю, у самого выхода, за одетым в пышную шубу сотским старостой Неревского конца Кузьмой Овином и никуда не встревал. Несколько раз уже слышал он обидное про воинскую силу, от которой, дескать, никакого толку нет, и она только лишь весь народ объедает. Слышал все и молчал. Вот и опять староста Людина конца Никодим с поддержкой двух своих сотских старост завел старую песню: на что им тут целых пять княжих сотен в городе держать, когда врага на внешних рубежах и вовсе нет?! А коли он появится вдруг, так ведь и городского ополчения, чтобы его отбить, вполне хватит! А тут, по слухам, ведь и еще столько же дружинных воев водой в город пожаловали, а то, может быть, даже и поболее того! И чего, их тоже кормить, как и тех, что при княжиче?! Никакого толку нет им от тех воинских дружин!
– И почто только они на Колывань ходили?! – все горячился распаленный склокой уже весьма пожилой староста. – Две сотни находников, из своих, из городских, только вот там потеряли, а добычи так себе, с гулькин нос привезли от ливонцев! Пока обратно до Новгорода дошли, все, что на себе тащили, пожрали! Для чего вообще такие походы нужны?! Для чего нам дружину кормить, спрашивается?!
– А вот пусть нам сам участник того похода на этот вопрос и ответит, – с масляной улыбкой на лице заявил Прибыслав и, приподнявшись со своего места, прошептал что-то в ухо княжичу. Тот стукнул посохом о пол и звонким голосом выкрикнул: – Служивый боярин Андрей, ответь честному собранию, на что столько припасов городских ушло, когда простому люду и самому есть нечего? Какой толк с того похода был, и где с него все там добытое?
«Ну вот и до меня наконец-то добрались», – подумал Сотник, вставая с места.
Ор голосов понемногу затихал, и десятки человек внимательно оглядывали воинского начальника, о котором ходило столько противоречивых слухов.
Андрей вежливо поклонился княжичу и обеим сторонам большого приемного зала, где сидели члены совета.
– Ростислав Михайлович, и вы, честной совет Господина Великого Новгорода. Эти вопросы ведь не мне, пожалуй, тут задавать следует, а самому князю Михаилу Всеволодовичу, что и возглавлял тот славный поход на Эстляндию. Я же со своими воинами был лишь в составе его, так же, кстати, как и уважаемые бояре Прибыслав и Неждан. И да, я не зря здесь, перед вами, этот поход назвал сейчас «славным». Ибо русские рати, вступив в союз с войсками датского короля Вальдемара, разбили большие силы ливонцев, которые стояли уже на границе наших копорских земель. Разбили и тем самым помогли датчанам вернуть обратно свои земли. В благодарность же за помощь союзники передали в вечные владения Новгороду Нарву и ее окрестности, а также еще и остров Котлин, что запирает устье судоходной Невы. Теперь мы имеем не только сильных союзников на своем северо-западе, но и приросли там землей, и сможем обеспечить свободный проход своих судов в Вотский залив Балтики по речному пути. И теперь Ладожское озеро становится нашим внутренним и безопасным, потому как оно и так уже охраняется сильной крепостью Орешек. А тут совсем скоро и еще одна твердыня встанет со стороны моря, обороняя уже и сам выход в него с Невы. Помимо датчан у нас появились еще и союзники из местных племен эстов, с кем союз мы скрепили кровью на поле брани. Я говорю вам про эстов из племени верумцев. Коли мы вдумчиво и честно с ними будем вести дело, так они для нас такими же полезными, как карела, воть и ижора, станут. И будут они защищать западные рубежи Новгорода от набегов крестоносцев. Да и сдерживать тех же датчан они тоже смогут. Разве же этого мало?
– Ты тут о туманных выгодах дружбы с лесовиками нам в уши-то не заливай! – выкрикнул староста Людиного конца. – Мы их давно уже и так набегами примучиваем и добычу с них берем! Что нам теперь, еще и дружбу с ними водить?! Тебя, воевода, про добычу спросили, а не про туманные посольские выгоды! Почто добычи с этого похода нет?! Почто напрасно столько припасов проели. Толк-то тогда какой вообще с вас всех был?! Гнать нам надобно воинских из города, самим же тогда и легче жить будет!
«Ну да, конечно, кому, как не тебе, мешают дружинные, Никодим, – думал Сотник. – Тебе да клещевским, что стояли за спиной у этого старосты с Людиного конца». Но смысла вступать в перепалку здесь не было, и Андрей постарался отвечать как можно более спокойно:
– Уважаемый совет Господина Великого Новгорода, простите, что напоминаю вам, но моя дружина из городских припасов ни пуда для себя не взяла, она в походе брала пропитание только из своего поместья. Если не верите, то у посадника или у тысяцкого спросите. Уж такие уважаемые люди никак вам соврать не смогут, – и он кивнул в сторону княжьего места.
Прибыслав сделал кислое лицо и был вынужден легонько кивнуть.
– А насчет добычи. Со взятой Нарвы мы для себя ничего не взяли, – пожал плечами Андрей. – Все, что там было, городские находники только лишь взяли, ну еще и ижора с водью. Так что с них теперь вам и спрос. Мы же, по указанию князя Михаила, далее свой поход продолжили, дабы выполнить союзнические обещания перед датчанами.
– Ну вы же добычу с собой везете, с Ревеля взятую? Неужто ты, Андрей Иванович, думаешь, что мы тут про нее ничего не знаем? – хитро улыбнулся Прибыслав. – Или на князя Михаила опять сошлешься, что он тебе ее всю разрешил с собою в поместье забрать?
– Да нет, не буду я на князя ссылаться, не было у меня мысли наперед об этом тогда толковать, – усмехнулся Андрей. – Нужно была сильного врага и далее воевать, а не о будущей добыче торговаться.
– Ну вот, коли не было, так и оставляй ты тогда здесь в Новгороде те три ладьи с зерном, что вы сейчас с собою тащите. Знаем мы, что герцогом Кристианом это вам в благодарность за свою воинскую помощь пожаловано. А вот все-то железо, что вы еще попутно везете, так это можете себе оставить, нам оно здесь без надобности. Ну а зерно для нашего города – это самое нужное сейчас будет. Правду ведь я говорю, господа совет? – И он победоносно окинул взглядом всех присутствующих.
