Андрей Булычев
Сотник из будущего. Балтийский рейд
– Давайте пока послушаем начальника тыла Лавра Буриславовича, как у нас по его части дело обстоит, и во всём ли сейчас порядок с обеспечением бригады.
Общий доклад тылового начальника занял весьма продолжительное время, и из него стало ясно, что средства для похода по питанию, амуниции, вооружению и всему тому громадью мелочей, которые нужны для нормальной жизни большого воинского подразделения, выделены новгородской властью в полном объёме. Требуют они, конечно, дополнительной проверки по месту, и к ней, с помощью выделенных Путятой Селяновичем сведущих людей, он со своими тыловикам и приступит уже поутру.
На что Путята тут же заверил, что проблем с этим не будет и его приказчики с рассветом откроют все склады, амбары и сараи и, разумеется, во всём Андреевским помогут.
– По оружию, амуниции и воинскому снаряжению проблем нет. У каждого есть все, что ему положено, начиная от огнива, ложек, котелков, иголок да ниток, двух сменных комплектов формы и сапог, и заканчивая кольчугами, бронёй, мечами, пиками, саблями, ножами и кинжалами, самострелами, шлемами и прочим, прочим, прочим, что должно быть в дальнем походе у воина. Всё это было не раз уже проверено-перепроверено на многочисленных воинских смотрах, как своими строевыми командирами, так и самим Буриславовичем, да и всем руководством бригады. Да вы и сами всё знаете, Андрей Иванович. Перед отходом из усадьбы итоговый смотр провели и все выявленные на нём замечания мы давно уже устранили.
– По самому важному, а именно оружию дальнего боя мы имеем восемь больших стреломётов для установки на морские суда. 122 самых совершенных самострела реечной перезарядки, двести пять «козьей ножкой» и остальные сто тридцать из того более простого типа, что мы называем «Самсонами» с перезарядкой типа «Самсонов пояс». Плюс, конечно, каждый воин имеет свой личный лук да ещё по паре метательных дротиков-сулиц.
Оружию дальнего боя в бригаде традиционно уделялось особое внимание. Но самые совершенные самострелы «реечного типа» с плечами и дугами из элитной булатной стали, способные послать свой болт за 400 метров, и, пробивая при этом любую броню, были крайне дороги и сложны в производстве. И как не бился главный оружейник усадьбы дед Кузьма, а вооружить их всеми пока не удавалось. Вот и шли в бой Андреевцы с разномастным оружием, пусть и усовершенствованным да подогнанным под каждого стрелка.
Дальше на совещании обсудили рабочие вопросы и, уже заканчивая его, Сотник подвёл итог:
– Выход планирую на второе июля. Оставшиеся до него четырнадцать дён использовать для определения всего того личного состава, кто идёт морем, а кто остаётся тут. Имейте ввиду, что к нам будут постоянно подходить по суше и реке наши воины, не успевшие по команде «срочный сбор» прибыть из отпусков. Так что, занимаемся на месте комплектованием команд и их «боевым слаживанием». Остающимся, приказываю нести дозорную службу и готовить коней к большому переходу. Уходящим в море, приступить к тренировкам в судовых командах и особеннов подготовке к абордажному бою. Варун Фотич, Боян Ферапонтович и вы, Радята Иванович, приступайте завтра же к разведке Невы и самого Вотского залива. Нам нужно знать, есть ли скрытные береговые посты там, у датчан, на нашем пути. И хотя бы примерное расположение морских заслонов и патрульных групп врага в этом заливе. Всё это нужно делать скрытно, чтобы, не дай Бог, не насторожить раньше времени противника.
– Да ладно, старшой, не учи учёных, уж я-то всё в этом деле и так знаю, – с ехидной усмешкой, прищурясь, выговорил Щукарь. Раскомандовались тут больно сухопутные!
– Ну-ну… – улыбнулся Сотник и положил свою руку на сжатую в кулак и аж побелевшую от напряжения руку Варуна, – Спокойно, Фотич, человек знает, похоже, что говорит. Он же не сухопутный как мы, а знаменитый морской волк. На этом совещание считаю закрытым. Отдыхайте, господа! Попрошу только остаться начальника разведки.
– Андрей! Я тебя не понимаю, ты почто при всех хвост не выщиплешь у этого петуха прилюдно!? – возмущённо воскликнул разъярённый Варун, – Да он же всё совещание над тобой издевался! Ну не хочешь сам – так дай я его проучу, гадёныша. Ишь, знаменитый ушкуйник тут выискался, да мои ребята или же абордажники Молчана любое его корыто с командой на лоскуты порвут! Ты нам только скажи!
– Стоп, стоп, друг! Охолони немного! – поднял руки вверх Сотник, – Ну что ты так разволновался-то?
– Никто из вас не смеет трогать пока этих ершей. Вот вам и задание на устойчивость, сможете сдержаться или нет с ними. И всем своим подчинённым передай по большо-ому такому секрету. Это вот, чтобы побыстрее до всех долетело и дошло, – и Андрей улыбнулся, – Что, дескать, тут такая проверка у командира над всеми ними, а то, и правда, кончат в тихую ушкуйников, и даже следов самых петушастых из них мы уже не найдём. Они нужны нам очень, друг. Поверь. С их-то опытом рейдов на Балтике. Да с их отчаянным гонором и готовностью драться с любым врагом. Повторяюсь, они нам очень нужны! Будет для них у меня серьёзное дело. А насчёт проучить и поставить Шукаря на место… Хм… – Сотник усмехнулся… – Всё будет! Ты главное не волнуйся! – и толкнул легонько Варуна плечом. Я что тебя оставил-то, Фотич. Помнишь, я давал поручение Путяте поболее вызнать про двух новгородских купцов: суконщике Жидиславе Супеече и Остромире оружейнике? Ладно, с Остромиром-то покончено. За его сговор с датчанами и попытку навредить Новгороду, рассорив с Ганзейским союзом, он своё уже получил. Приговор был суровым, но справедливым, как бы он там не пытался выкрутиться. И, небось, теперь ему там жарко в самой преисподней. А вот со вторым злодеем всё совсем непросто. И ведь не зря за ним приглядывали всё это время. Я ещё два года назад попросил Путяту приставить к нему надёжных и сметливых людей, чтобы ходили да слушали, чем занимается сей подозрительный купчина, и кто возле него там рядом вьётся. Вот и о прошлом годе, не зря же всё лето уже теперь наше звено разведчиков помогало Путятским соглядаем в их непростом деле. Да к тому же заодно ребята вызнали кое-что по его усадьбе, по пристаням да лавкам на торгу, а главное по тем людям, с кем он своё знакомство водит, и по всем прочим людям, с кем он сам видится или же его личные подручные. Да ты и сам всё это знаешь. Так вот, пришло время нам с ним заканчивать, Фотич. На нём и так много крови было, когда он на торговые караваны ватагу Свири Кривого наводил, а потом ещё с них же гад, и наживался. Так ещё как мы с тобой и подозревали, после кончины Остромира также, как и он, этот паук, на скользкий путь предательства встал. Не зря они до этого с ним подельничали и делились вестями о купцах да, о том, что, когда и куда повезут.
– Так знамо дело! – воскликнул Варун, – Один купец суконщик через свои лавки сбывал награбленный шёлк да всякие ткани, другому купцу по оружию и металлу было удобней своим знакомым товаром торговать, вот и делились с друг дружкой для своей же личной выгоды. Видать, и с данами Остромир Жидислава познакомил не зря. Те давно поставляют сукно из Фландрии на наш Новгородский торг и ещё дальше. Вот и взяли на заметку не чистого на руку купца, готового за серебро и злато через кровь переступить и свою душу продать. А как Остромира не стало, так притихли немного, а затем уже и с этим Жидиславом «снюхались». С кем-то из местных «ушлых» им же всё равно нужно было свои тёмные дела делать?!
– Точно, Фотич! Ты всё верно говоришь. Глаз да глаз датчанам за Новгородом постоянно нужен. Мы ведь у них как кость в горле торчим, мешаемся тут на востоке с их имперскими амбициями…ну-у, вернее…с их заносчивостью и стремлению ко всеобщей власти на севере всей Европы, значит. А тут ещё и этот наш союз с их извечным врагом Ганзой. Вот отсюда и это стремление всё вызнать да помешать нам, где только будет возможно. Правда сейчас, после того как Гарольд Волосатый так неудачно подставил своего короля во время того разбоя в наших внутренних водах, датчанам напрямую путь сюда ужестал закрыт. Но по всему видно, что они пока не успокоились и действуют теперь весьма хитрее и уже через своего верного союзника – Вельфов. Не зря же все дела в последние два года через них делаются. Не-ет, неспроста у них такая любовь с Супеечем. Тут дело не только торговлей, но и изменой опять пахнет. Не зря вёрткие людишки Остромира по всем местным пристаням да на торгу с конца половодья вертятся, и все сведенья о боевых дружинах или проходящих судах, в особенности же, о морских собирают. Да и пара быстроходных ладей неспроста у него на пристани дежурит. В полной готовности стоят, и, что характерно, без груза, но зато при полной команде. Мыслю я, их задача по надобности быстрее нужную весть до датчан донести. Вот и не грузятся они, чтобы только у них быстрее ход был. Всё продумал злодей. Ну да недолго ему осталось уже. Через три дня на самой быстрой ладье мы с твоим самым лучшим десятком пластунов убываем в Новгород. Там нас уже ждут те две пятёрки с Саватеем и Родькой, что мы тамоставили втихую, проходя рекой через город. Вот все вместе там и раздавим это змеиное гнездо.
– Это для этого ты Парфёна взял? – кивнул понимающе Варун.
– Да, Фотич. Я ему ещё тогда, когда на управляющего уговаривал идти, пообещал, что рассчитаюсь за него с Жидиславом за весь оставшийся у него долг. Васильевич ведь до сих пор не знает, что злодей его умышленно под убой вместе со всей семьёй подставил. И товаром на тридцать гривен завладел, и всем тем имуществом Новгородским, какое только у того было, в уплату его прошлого долга. Да ещё и десять гривен непокрытого займа на заведомо умученном человеке оставил. И ведь знал мерзавец, что в разоряемом ватагой Свири караване вся семья Парфёна из Владимира Суздальского возвращаться будет, с женою да с малыми детками. Это ж кем надо быть! Он ведь их задолго всех лично знал, улыбался, небось, за одним столом сидячи, с детками его играл! Они же купцами сотоварищами, и как бы приятелями по общим торговым делам были! Воистину, необъятен омут в душе этого человека! Хочу я, Варун Фотич, чтобы наш Парфён сам точку во всём этом зле поставил. Ему и самому ведь тогда легче жить станет, да и справедливо это. Хотя и говорят, что месть грех, но тут, я думаю – то по правде будет?
– То по правде будет, командир, – медленно кивнул головой друг, – Всё правильно ты задумал, Андрей…
Со следующего утра, как и было определено на ночном совете, сводные сотни, уходящие в морской поход, приступили к изучению особенностей судового и абордажного боя на ганзейских коггах. Все бойцы, разумеется, уже десятки раз прошли всё это на своём родном озере в Андреевском. Но там-то у них были привычные речные ладьи, а в этом затоне стояли огромные бочкообразные морские суда. Всё на них было сейчас в новинку, поэтому и требовалось для обучения время и вёдра пота. Но трудностями «бригадных» было не испугать, так что шум, гвалт и ругань стояли теперь в затоне изрядные.
Нещадно палило солнце. Одна команда на коггах меняла другую, пока взмыленные бойцы валились в теньке у пристани на короткий отдых. В одну из таких пауз-пересменок, лежащие и загорающие без дела на солнышке ушкуйники Щукаря, видно, хорошо принявшие с утреца хмельного «на грудь», совсем уже распоясались и начали отпускать слишком грязные шутки по поводу «вот этих вот неумелых лягух из сухопутных». Андреевцы-то и так на этих любопытных бездельников злым волком смотрели, а тут уже, видно, им совсем невмоготу стало. И в сторону ушкуйников отправилось сразу трое: два Ивана из дозорного эскадрона, да рыжий Фрол из судовой рати прапорщика Молчана. Ребята все были резкие, и драки, по всему, уже было не избежать.
– Стоять! Доложите своим командирам, голуби мои сизокрылые, что проверку на устойчивость вы не прошли. Пусть теперь старшие сами придумают, чем бы эту вашу неуёмную энергию теперича занять! Ну, или я им сам подскажу, если у них самих там фантазия вдруг закончилась, – с коварной усмешкой выговорил неизвестно как оказавшийся у пристани комбриг, – К своим командам кругом марш!
И трое бойцов, синхронно развернувшись, рванули быстрее прочь.
– Значит, от безделья устали маяться, пахари солёных просторов? Нажрались уже с утреца тут бражки, гляжу. Небось, и на баб теперь потянуло, со скуки-то? – спокойно так спросил «Щукарей» Сотник.
– А ты кто такой, чтобы издеваться над прославленной морской дружиной-то!? Да мы если захотим, то всех, кого хошь, порвём тут скопом! – вскочив с места, орал высокий жилистый мужик с большой серьгой в ухе и длинным смоляным чубом.
– Ну, прям цыган, какой, – подумал Андрей, – И откуда, только такие среди белобрысых и голубоглазых северян тут встречаются? Загадка генетики, однако,… А у тебя папа не из сарацын чаем был, а чубарёк? – подмигнул крикливому Андрей.
И тот аж поперхнулся от неожиданности.
– Ты это, почто моих тута задираешь то, а…?! – от ближайшего костерка вразвалочку, словно нехотя, вставал сам атаман ушкуйников Радята, – Не командир ты им, так что не замай моих! А то!
– А то что? – не дав договорить атаману, перебил его Сотник, – Мы только вчера на совете договорились с тобой, что ты мне мешать не будешь! И что вы разведку Невы и залива начнёте незамедлительно! А вы сами вместо этого не просто тут бездельничаете да бражничаете, так ещё с пьяных глаз над моими людьми умудряетесь издеваться! Так вот, пошли-ка мы с тобой вон туда, на самую дальнюю полянку. И как раз вот там ты мне одному с глазу на глаз всё и расскажешь, имею ли я вообще право с твоих людей за дело спрашивать, и чем ты там ещё мне хотел грозить.
– Всем оставаться на месте! Только мы, двое!
После этих слов у обширной пристани с сотнями, находящимися на ней мужчин, вдруг стало оглушительно тихо. Инстинктивно сотни рук потянулись к оружию и все напряглись в ожидании неизбежной развязки.
Нехорошая была эта тишина!
– А пошли! Думал, я испугаюсь? – оглянувшись, с вызовом выкрикнул Щукарь и поднялся, захватывая с собой круглый щит с секирой.
Сотник усмехнулся и на глазах у всех отстегнул оба меча с боевого пояса, прислонив их аккуратно к пеньку.
– А я вот так пойду, дружинный! – выкрикнул с насмешкой атаман и сплюнул на землю.
– Ну, так ты ещё копьё с шестопёром с собою прихвати. Всё не так страшно то идти будет, – усмехнулся Сотник и зашагал, не оборачиваясь, в сторону указанной им дальней полянки.
Радята при последних словах Андрея как-то так зло ощерился, постоял, подумал, затем положил на землю щит, а сверху уже на него секиру и отстёгнутый с пояса меч.
– Надо будет, и кинжалом его возьму! – уверенно заявил он своим, и пружинной походкой отправился догонять Андрея.
Длинный, жаркий день подходил уже к концу. Наступающий летний вечер был готов дать прохладу и отдых от выматывающего всё живое дневного зноя. Птицы начинали щебетать с новой силой, порхая по веткам кустов и деревьев. Труженицы пчёлы беспрестанно гудели, перелетая с одного цветка на другой. Два человека, оставляя за собой примятые дорожки в густом разнотравье, вышли на середину лесной поляны.
– Ну что, старшой, на ножичках никак решил со мной потягаться? – ухмыльнулся Щукарь и вытащил из ножен большой широкий кинжал, эдакий полу меч, резко взмахнув им в воздухе. В левой руке обратным хватом у него был зажат кривой кинжал восточного типа, больше похожий на ятаган.
– Ну ты, конечно, грозен, Щурёнок, – усмехнулся Сотник, – Много чести для тебя доставать боевое железо. Я тебя по-отечески сейчас, барбос, тут повоспитываю. Видно, тятенька недопорол в своё время да к вежевству и почтительности не успел приучить своего шалопая! Вот ты и вознесся, негодник сверх меры. Как же, гроза, блин, местных болот и грязных луж!
Взъярённый таким открытым над ним издевательством Радяна стремительно кинулся вперёд, желая одним резким броском покончить с этим самонадеянным дружинником. Он не раз вступал в яростные битвы в своих дерзких рейдах, как на шатких палубах кораблей, так и на самом берегу, и в его движениях сквозила полная уверенность и точный расчёт. Резкий рубленый удар справа в локоть противника, если и не доставал его, то уж в любом случае заставлял уходить в противоположную сторону, где того уже ждал коварный, рассекающий шею, встречный хлёст кривого ятагана.
Правый бок пронзило резкой болью, до такой степени нестерпимой, что захотелось быстрее вжаться в землю, свернувшись, и просто пытаться хотя бы тихонько дышать. Потому что на самом деле, дышать сейчас было нереально трудно!
Ошибка многих опытных воинов заключалась в шаблонном использовании наработанных долгими годами практик и привычек ведения поединка. Одна, две, три, ну пусть пять работающих и удачных боевых связок давали им абсолютную уверенность в себе и не заставляли уже относиться к самому бою как к искусству. Скорее, для них это уже становилось привычной и обыденной работой. Вот как раз это-то и лишало такого бойца искры творчества, загоняя его словно бы в рамки.
– Нет, дружок, художником тебе не быть! – подумал Сотник, мгновенно «прочитав» всю боевую связку, а с ней и саму манеру ведения боя атамана.
От косого удара полумеча атамана – уход нырком с полуразворотом. Левой рукой одновременно с этим тихонько толчком блокируем плечо, не давая ударить обратно, а правой рукой пробиваем резко в печёнку, благо, она как раз сейчас идеально для этого открыта. Вот так! На!..Знаю… Очень больно, ну простоо-очень!
Всё это, конечно, делалось быстро и на одних рефлексах, только искры-мысли едва успевали за движениями тела.
– Какой молодец, всё-таки, а!
Почти без сознания, одной ногой уже в нокауте, а своим кривым ятаганом так и пытается зацепить, закончить своё атакующее движение. Вот, что значит, Боец!
– Нет-нет…Железки теперь на землю, и дышим, дышим, просто учимся сейчас заново дышать.
Сотник выбил кинжалы, отпихнул их в сторону и присел в паре метров от постанывающего и согнувшегося в поясе противника.
Минут через пять-семь, морской бродяга задышал ровнее, а ещё через три-четыре, выпрямился и в упор уставился на Андрея.
– Ах, ты ж гадёныш шустрый!
Резкий прыжок Радяты он почти что «прозевал», и атаман, выдернув на лету засопожник, ударил им точно в то место, где буквально мгновение назад сидел Сотник.
Уйдя кувырком в бок и вскочив на ноги, Андрей раскачивался, делая мелкие шажки из стороны в сторону змейкой. Что там, на уме у ушкуйника? Ещё сподвигнет его просветление метнуть нож, вот и «довыпендриваюсь» тогда, – мелькнула в голове мысль, и он продолжил «качать маятник».
Заинтересованно понаблюдав на странные движения Сотника, Радята не решился-таки оставаться без своего последнего оружия, и атаковал противника, сделав резкий укол ножом в его грудь.
А вот тут уже работает связка Андрея. Передний блок обоими руками с отводом ножа вперёд, куда он и сам так-то хочет идти по инерции, да с проворотом вокруг своей оси «по часовой», удар каблуком сапожек сверху в стопу…! Так положено, не морщимся тут, нас так учили! Правая рука основанием ладони бьёт резко в запястье…Всё верно…Нож улетает далеко в сторону. А вот теперь…Н-на!..И Андрей от души «дал леща» в правое ухо Щукарю.
– Я тебе говорил, что я теперь тебя за твоего тятю воспитывать буду!? Н-на-а! – ещё в другое ухо с размаха! – Четыре десятка, опорось, уже поди, разменял?! А всё дурью маешься, Радятка! Н-на-а опять леща! А ну-ка иди сюда, гадёныш!
Всё перемешалось в голове у Радяты. Никогда с ним не было такого. Даже в самой лютой и безнадёжной сече он ни разу не терял присутствия духа. А тут в голове у него стоял сплошной колокольный звон, и сквозь него в помутнённое сознание проникал крик его отца!
– Ты почто старших не уважаешь, Радятка! Ты почто бражничаешь целый день, щенок! Почто ругаешься, окоёмник, бранными словами!
«Бах, бах, бах!» – сыпались звонкие удары оплеух и затрещин…Именно затрещин, хлёстких и ошеломляющих. Были бы удары кулаком – понятно. С кровью, с болью и с осколками зубов, пришла бы к нему боевая ярость, и он бы сцепился с любым соперником не на жизнь, а на смерть. Но это, это было что-то другое, словно из далёкого и давно позабытого детства. Так его когда-то воспитывал только лишь его тятя, уже более четверти века назад, когда он ещё был шибутным да бедовым мальчишкой. Проказничал и бедокурил Радятка стабильно, за что и получал часто суровое отцовское воспитание.
Щукарь вдруг глухо всхлипнул и, сев на землю, сложил на коленях и локтях голову.
– За дело всё, за дело, батька! Секи, сколько надо, виноват я!
– Хм, – Сотник покачался, стоя на носках, и сел рядышком с ушкуйником. Ну ладно, ладно, Радят, всё-всё…Закончили. Ну не буду уж больше шпынять. Ты охолони тут малясь. Просто сам меня пойми, ну как мне было тебя по-другому-то встряхнуть, ты же упёртый какой – не прошибёшь!
Щукарь, помолчав, поднял голову и глубоко вздохнул:
– Как по отчеству-то тебя, командир?
– Иванович я, – ответил Сотник.
– Выходит, что оба у нас бати Иванами были. Ну, так не ты-то меня воспитывал сейчас, старшой, не ты. Вот как наяву всё это было. Отца я видел, Сотник, тут, вот как тебя сейчас, и слышал прямо здесь, вот на этой самой поляне. Словно морок какой-то нашёл! И голос его, и затрещины прямо такие же, что он мне когда-то давал! Всё его! Даже ругался батя, Царствие ему небесное, как когда-то по молодости, когда я набедокурю чего. Как такое может быть то, Иванович? – и он пытливо посмотрел на Андрея.
Что тут можно было сказать человеку? Что у него от кратковременной потери сознания при первом нокаутирующем ударе и от последующих затрещин разум вдруг помутился, и что-то там ему привиделось затем? А, может, что это его совесть, которая всё равно в нём есть, живой ведь человек-то, хоть и задавленная она, да спрятанная до поры до времени, но пробудилась, и за своё взялась? Сам ведь точного ответа не знаю, – подумал Сотник. А…пусть всё идёт как есть!
– Не знаю я, Радят, – только и ответил атаману Андрей, – Видать, не пропащий ты человек, коли твой тятя тебя не оставляет, и порой помогает в разум войти.
– Вот и я так думаю, что неспроста я тут тятю видел. Видать, это знак мне такой был. Ведь если рассудить здраво, то всё верно ты мне говорил и про поход, и про то, что польза от него всем русским, а стало быть, и нашим новгородским землям. И о войске своём вон как печёшься, готовишь к походу его. Это всё я, баламут, тебе тут порчу вместо того, чтобы добрым делом для общей же пользы заняться! – и, словно сбрасывая с себя тяжесть, Радята вскочил на ноги и повернулся к Сотнику.
Андрей тоже на рефлексах был уже в верхней стойке.
– Прости, командир, за поведенье своё недостойное. За гордыню и худые слова мои. За то, что боевое железо против тебя безоружного поднял и не сразу понял всего того, что ты мне сказать хотел. Спасибо за науку твою, словно завеса-наваждение с меня спала какая-то. Ты для меня теперь атаман, что прикажешь, то и буду делать. Ибо знак мне был свыше дан. А Бог даст, с победой коли вернёмся, заложу я храм святого Иоанна в честь отца в своём родном ладожском селище. Вот тогда-то и ладно всё будет. И просветлевший лицом Радята открыто посмотрел в глаза Сотнику.
– Договорились, друг! – и мужчины крепко обнялись.
Через пять минут на пристань, замершую в немом молчании, вышли два увлечённо беседующих человека. Было видно, что эти близкие по духу люди обсуждают какое-то общее для них дело. Один, правда, при этом слегка прихрамывал, да растирал горящие ярким огнём припухшие словно пельмени уши.
– Дела-а…
Открывая назначенный ранее совет, Сотник, обвёл взглядом штабную избу. Все, как и в первый раз, занимали свои места. Вот за столом, что-то чиркая в пергаменте, сидит начальник штаба Филат Савельевич. Первый заместитель комбрига Климент Петрович тихонько шепчет на ухо начальнику разведки Варуну, а тот только при этом хмурится да машет, как и всегда, недовольноголовой. Ганзейцы сидят по лавкам чинно и ровно, ожидая начала совета. Сидящий рядом с ними Радята Иванович тоже непривычно спокоен и сосредоточен. Вот в избу заскочил запыхавшийся от заполошной суеты сборов заместитель по тылу Лавр Буриславович, и Андрей начал совет.
Первыми на нём заслушали строевых командиров, доложивших о положении дел в своих командах и об итогах тренировок в затоне.
Затем начальника тыла и штаба бригады. Доложивших о прибытии и постановке на довольствие уже более восьми сотен бойцов. Ещё около полутора сотни воинов, с их слов, должны были подойти в ближайшую седмицу, подтягиваясь из всех дальних концов на сбор по тревоге.
Командир степной сотни Азат Хайдарович доложил, хмурясь, что с лошадьми пока у них совсем беда, из усадьбы да с отпускниками пригнали их только три сотни, да ещё табун в пару сотен голов вот-вот уже на подходе. И собрать верховых лошадей в тысячу голов, как и было приказано на этой седмице, будет просто не реально. Да даже если бы и собрали, то им, как минимум, ещё дней пять потребуется, чтобы, как положено, отдохнуть с дальнего перехода да откормиться на свободных выпасах.
Сотник нахмурился и покачал головой. И все с недоумением на него посмотрели. Никто пока не понимал смысла собирать такое большое количества лошадей в том месте, где, в общем-то, сейчас готовился морской поход.
Разведка доложилась о том, что дозорная ладья с «карельским» взводом под командованием Онни уже третий день как ушла к Неве и, наверное, парни уже приступают там к своей работе.
Щукарь от себя добавил, что и два его дозорных ушкуя уже сутки как выдвинулись на максимальной скорости к Вотскому заливу для начала морской разведки, а к нему вскоре подойдут ещё пара из Новгорода и общее их количество тогда составит пять с полутора сотнями команды.
В общем, всё было по плану, и Андрей решил, что пора уже приступать к тому главному, для чего, собственно, они сегодня все и собрались, а именно – разработать план прорыва в Вотский залив с реки Невы и всего того, что затем должно было последовать.
Предложений и проектов по прорыву в море было много, так же как и разгоревшихся за ними споров и горячих обсуждений. Все сходились к тому, что действовать нужно ночью и желательно в самую ненастную погоду, а в идеале, так ещё и при попутном ветре вообще. При невозможности проскочить незаметно, коггам необходимо было бы прорываться в открытое море, а вёртким ладьям да ушкуям попытаться связать боем датчан и, как можно сильнее, отвлечь их от тяжёлых морских судов новгородцев. Все понимали, что шансов на успех было действительно очень мало, слишком большим, просто подавляющим преимуществом на море обладал сейчас их противник. Даже отчаянный атаман ушкуйников Радята Щукарь задумчиво хмурился и покачивал как-то недовольно головой. Ганзейские же шкиперы и вовсе, все, померив своими пальцами на расстеленной карте, о чём-то затем пошептавшись, выдали заключение, что всё здесь бесполезно, и в поход сейчас идти просто бессмысленно.
Андрей внимательно выслушал всех, хмыкнул над заключениемдружного квартета немецких коллег. И уже тогда, когда общий гвалт в избе затих, а споры по обсуждению всех личных предложений закончились, подвёл конечный итог:
– Всем спасибо за ваши задумки господа. Некоторые из них действительно вполне себе интересными будут. Ну, вот хотя бы взять мысль командира судовой рати прапорщика Молчана. А это навязать плотов побольше и на каждый из них поставить по паре светильников, как бы как на морских судах на нос и на корму. Мысль, полагаю, интересная будет. Десять-пятнадцать таких плотов собрать для нас ведь не такуж сложно будет. Течением из Невы их в ночной залив хорошо эдак вынесет. Так что, какую-то часть судов данов они на себя в качестве приманки, хотя бы на время, но оттянуть смогут. Ну а нам как раз это и нужно будет, чтобы их в единый кулак в центре собрать, от побережья оттянув. Но всего это, конечно же, не решит. Поэтому действовать мы будем так.
Слушайте окончательный план наших действий, и если что-то кому-то будет непонятно, то дополним и обсудим его уже в конце. Итак…
Одна наша дозорная ладья со взводом разведки из карел сейчас уже, наверное, проходит Ладожское озеро и заходит в реку Нева. Их задача прочесать самым тщательным образом оба её берега от Ладоги до устья и возле самого места впадения реки проверить весь берег Вотского залива. Уверен, что где-нибудь тут у датчан должны быть выставлены посты, контролирующие русло Невы. И способы подачи сигналов на патрульные суда в заливе, у них, думаю, тоже имеются. Поэтому разведке была поставлена задача, вскрыть все эти посты, по возможности себя при этом никак не обнаруживая.
Два ушкуя Радяты Ивановича вышли так же к заливу, чтобы постараться проскочить в него ночью и уже там всё на месте разведать. Даже если их в итоге и засекут, то ничего страшного, потомки викингов всё равно нас здесь уже ждут и тогда-то уж точно соберут все свои силы в один кулак для «горячей и дружеской встречи». Вот тут-то мы будем их всех уже видеть и знать, сколько их всего, да где они теперь располагаются.
– Через пять дней все наши конные сотни, что не участвуют в морском походе, выходят в направлении Эстляндского Ревеля, что находится под управлением датской короны. Путь туда, конечно, долгий, но и идти им можно будет налегке. Не для боя идти, а для того, чтобы потревожить Эстляндское герцогство и оттянуть на себя хотя бы какую-то часть его внимания. Путь там датчане в Ревеле думают да гадают – по морю мы к Ганзе прорываемся или уже совсем с ума сошли и сухим путём к своему союзнику решили пройти. Так-то для них, как для истинных европейцев, мы ведь вообще вечная загадка. Никогда им бедным не угадать, что же ещё от нас можно ждать. Вон, вы об этом того же Михаэля или Дитриха спросите, они я думаю, вам это подтвердят.
И шкиперы немцы согласно закивали своими седыми головами:
– Я, я…Натюрлих! Русские такие странные люди…
– Ладно, отвлеклись. Помимо обманного и отвлекающего маневра будет там и ещё одна задача у нашей конницы. Нужно хорошенько и крепко разведать все пути-дорожки в этом краю. Чую я, что не раз нам ещё туда придётся наведаться к западу и к северу от Чудского озера. Поэтому и пройти всё придётся заранее ножками, да заодно и на свои карты всё поточнее нужно будет нанести. Конница, нашумев и приковав к себе внимание местных, должна будет после всего этого уйти южнее Чудского озера к самому городу Пскову. Там с местными властями всё уже Ярославом Всеволодовичем обговорено, и псковичи только рады будут получить хотя бы на время такое вот усиление в виде отборной конной дружины. Вот там-то вы, Василий, и отдохнёте после своего длинного похода да затаитесь до поры до времени, – обратился Сотник к командиру дозорного эскадрона. Только ещё про одну задачу вашего рейда я не договорил пока. Но это уже, скорее, будет вопрос к отдельной степной сотне Азата, что вместе с вами пойдёт. Пока, в отсутствии достаточного количества коней, только эта сотня и будет идти совсем налегке, и «о двуконь».
