Андрей Балабаев
Я иду искать
По скобам, скрипевшим и грозившим обломиться под его весом, Ур взобрался в бетонную будку, накрывшую сооружение сверху. Полоски чахлого света очерчивали приоткрытую дверь, в которую разведчик, прислушавшись к царящей снаружи тишине, осторожно выглянул.
– А вот и я, – порадовался он, по миллиметру отодвигая последнюю преграду между собой и целью. – Главное – не скрипи, милая.
***
Стрелок, к удивлению Ура, обнаружился почти в том же месте – оружие наготове, но никаких попыток укрыться или сбежать.
«Непуганый, что ли? Нет, будь непуганым – не стрелял бы. Скорее уж, просто не ждёт ответного огня. Странно.»
Существо словно бы пребывало в раздумьях – лицо его то и дело обращалось в сторону ворот и насыпи, где так неудачно выступил Ур. Разведчику даже показалось, что оно ждёт повторного явления – и, не наблюдая его, испытывает раздражение.
«Как будто дикое животное увидал и теперь не уверен, то ли отпугнул его, то ли подстрелил. И ждёт, не полезет ли оттуда кто снова – вот и мается.»
Ур наблюдал за стрелком, выставив из-за штабеля сложенных крест-накрест шпал трубочку световода. Картинка-проекция получалась искажённой и мутноватой, зато световод не тратил лишней энергии.
Обнаружился поблизости и рюкзак – донельзя раритетного вида, увешанный самодельными подсумками, мешочками и чехлами. Рюкзак заботливо поставили в уголок, возле разложенных рядом железяк, деталек и выломанных откуда-то электроприборов. Среди хлама, о назначении которого можно было только гадать, Ур явственно различал пучки проводов и довольно привычного вида шкалы со стрелками. Неподалёку валялись несколько здоровых железных ящиков – все в разной степени раскуроченные, с электрическими потрохами наружу.
«Да объект, похоже, мародёрствует? Если так – есть неплохой шанс добраться, всё-таки, до здешней цивилизации. Кому-то ведь нужны эти детали – причём нужны со вполне определённой целью. Кашу из них не сваришь.»
Новость была хороша. Есть потребность в запасных частях – есть оборудование – есть люди, которые этим оборудованием пользуются. Не всё кругом мертво и не вся местная жизнь состоит из лазающих по руинам оборванцев.
«Теперь бы взять его аккуратно – и можно начинать изучение…»
Наученный горьким опытом, Ур больше не рассчитывал на добрую волю. Ружьё он уже наблюдал в действии, но под обширным балахоном могли найтись и пистолет, и нож, и граната и даже электроразрядник. Сводить близкое знакомство ни с одним из этих предметов разведчик не желал. До цели было метров пятнадцать – многовато для рывка, даже в усиленном режиме. По счастью, двор представлял собой настоящий лабиринт – контейнеры, бочки, ржавая техника и заготовленные стройматериалы служили превосходными укрытиями. Тратить время, сидя в засаде, не хотелось, так что Ур решил поторопить своего визави и заодно немного проучить его за стрельбу по незнакомцам: накинул тросик из своего снаряжения на стоящую чуть поодаль железную бочку, а потом аккуратно её опрокинул.
И чуть не обманул сам себя. Стрелок снова доказал, что является существом решительным – быстрота, с которой он бросился на шум, едва не застала разведчика врасплох. Тот в последний момент успел скрыться за своим штабелем, и пока чужак пытался понять, что произошло, зашёл ему за спину. Времени хватило в обрез – стрелок, будто почуял что, уже начал разворачиваться, недвусмысленно придерживая оружие у бедра.
Ур пнул его под колено и помог упасть, перехватив ствол ружья. Грянул выстрел: пуля ушла в небо, а стрелок, всё ещё цепляясь за оружие, попытался освободиться, брыкаясь и изворачиваясь всем телом. Ур надавил, высвободил одну руку и достал пистолет. Когда ствол упёрся чужаку в голову, тот замер, глядя дикими глазами из-под густых бровей.
– Вот и ладно. Так и лежи.
Разведчик выдернул ружьё из неподатливых пальцев и поднялся. Теперь, сделавшись хозяином положения, он наконец-то мог осмотреть добычу. Та, в свою очередь, пялилась на Ура. Будь этот взгляд вещественным – наверняка проткнул бы его насквозь.
Под капюшоном обнаружилась вполне человеческая голова, покрытая спутанной шевелюрой. Пленник был в годах. Сквозь угрюмую серость его волос проступила обильная седина, но старческой дряхлости она с собою не принесла. Худой, высокий – немногим ниже самого Ура – и явно привычный к суровой жизни. Борозды морщин на его лице казались не признаками увядания, а годовыми кольцами какого-то древа, и потемневшая, дублёная кожа подходила к этому сравнению идеально.
«А вот бороду явно бреет. Щетина, я бы сказал, недельная или около того – значит, где-то есть место, куда он может вернуться.»
Глаза тоже выглядели человеческими – никаких подозрительных аберраций. Льдистые, прозрачно-серые, очень внимательные.
«Не дурак», – сделал ещё одно заключение Ур. – «Правильно оценивает ситуацию, знает, как себя вести, страха не показывает. Наблюдает. Надо с ним осторожнее.»
Держа старика под прицелом, Ур жестом приказал ему встать. Тот помедлил, что-то пробормотал, но потом всё же поднялся – без резких движений. Разведчик заставил его повернуться и скрутил руки за спиной всё тем же тросиком. Вышло грубовато, зато надёжно. Подталкивая пленника перед собой, Ур подвёл его поближе к рюкзаку и усадил у забора. Сам разместился напротив и принялся изучать чужие вещи.
Старик сидел неподвижно, прямой, как палка. Глядел на Ура, ни на секунду не отрываясь.
«Опасный тип», – напомнил себе разведчик. – «Стреляет хорошо. И главное – первым.»
Когда Ур стал осматривать ружьё, пленник буквально впился взглядом в своё оружие. Казалось – бросится, будет зубами грызть. Но сдержался, только губы сложились тонкой полоской.
Ничего необычного в ружье не нашлось. Компактный карабин, отъёмный магазин на восемь патронов. Цевьё из пластика, всё исцарапано, сталь – воронёная. Калибр – что-то около восьми миллиметров, тоже в пределах нормы. Ухаживали за оружием хорошо – ни пятнышка ржавчины или нагара Ур не увидел. Закончив осмотр, он положил оружие чуть поодаль и тоже уставился на старика.
«Странно он как-то смотрит», – подумал Ур. – «Будто понимает чего. Или принял меня за что-то ему знакомое?»
Старик и вправду вёл себя довольно спокойно – по крайней мере, для человека, который стреляет раньше, чем пытается говорить. В том, что он человек или что-то очень близкое к человеку, сомневаться приходилось не сильно – и температура тела, и мелкие детали анатомии соответствовали привычной норме.
«Те тоже соответствовали», – тут же одёрнул себя Ур. – «Да так, что не отличить.»
Да, но мимика! Её подделать куда сложнее, и все эти морщинки, и чуть воспалённые глаза, и взгляд, каким он смотрел на свой карабин, когда тот оказался в чужих руках…
«Допустим. Просто допустим. Но кого он тогда разглядел во мне?»
На снаряжение разведчиков не наносили символики. Никакой. Любые эмблемы и символы строго воспрещались во избежание превратного толкования. Сам скафандр был нейтрального серого цвета – никаких ассоциаций ни с чем конкретным. Пистолет и «Огнёвку», разумеется, легко признать за оружие, но и только.
«А вот сам факт наличия скафандра – иное дело. Кто здесь может носить подобные? Космонавты? Какие-нибудь войска?»
Пока что ему везло. Раздобыть изолированного аборигена – хороший способ вступить в контакт, тем более, что тот первым применил оружие и теперь находился ниже Ура на моральной шкале. Если, конечно, местная мораль хоть немного похожа на ту, что доминирует в Араанге. Разговорить одиночку тоже обычно легче: он не может закрыться в обществе себе подобных, а значит, вынужден хоть как-то манифестировать себя перед разведчиком. Азы контакта, рассчитанные на нечто, более-менее близкое к представлению специалистов ГУИР о человеке.
Ур посмотрел в лицо старику и ободряюще улыбнулся. Культура культурой, но базовая мимика – вещь настолько древняя, что почти везде означает одно и то же. Стекло шлема, конечно, доверительности не добавляет, и всё же…
Настороженность пленника никуда не делась, зато во взгляде прибавилось любопытства. Похоже, понял, что убивать его не собираются, и тоже разглядывал диковинное для себя существо – настороженно, то и дело косясь на «Огнёвку», закреплённую у разведчика на груди.
«Сейчас он не понимает, кто я такой, что мне нужно и чего от меня ждать. Я для него – чёрный ящик, величина неизвестная. А неизвестного боятся. В него стреляют.»
Нужно было как можно скорее продемонстрировать свои намерения и выйти на контакт. Раскрыть себя настолько, чтобы из неизвестной величины превратиться во что-то операбельное, что-то, с чем можно иметь дело и чьё поведение – прогнозировать. Сделать это предстояло до темноты.
Сон обещал проблемы. Абориген вполне мог попытаться завладеть оружием и напасть на своего пленителя – очень уж суров был этот старик, исповедовавший правило «стреляй первым». Оставить связанным? Но такой поступок – сразу несколько шагов назад в построении доверительных отношений. И потом, если связывать надёжно – то пленник и отдохнуть-то толком не сможет, а это никуда не годится.
Ур, конечно, мог обойтись без сна. Сутки – не так уж много. Но что потом? Рано или поздно организм потребует своё, а рассеянность и замедленные рефлексы кого угодно доведут до могилы.
Всё, как обычно, упиралось в черту доверия. Рано или поздно её придётся переходить – рискуя собственной шкурой и рассчитывая на лучшее.
Он горестно вздохнул, пропел пару строк из поэмы о своём легендарном тёзке и отсоединил магазин трофейного ружья. Не спеша извлёк патроны и проверил, пуст ли патронник. Потом подошёл к пленнику, доверительно похлопал по плечу и тщательно обыскал на предмет наличия опасных вещей. Нашёл подсумок с дополнительным боекомплектом и два ножа – по виду скорее бытовых, но вполне пригодных для нанесения увечий ближнему своему. К рюкзаку оказался пристёгнут ломик – его Ур тоже конфисковал. Подумал, покрутил в руках карабин и догадался, как его разобрать. Затвор и возвратную пружину положил к горке патронов. Старик хмуро наблюдал за его манипуляциями, но молчал. Когда разведчик сложил патроны, ножи и детали ружья в позаимствованный мешок и повесил себе на пояс, тот даже усмехнулся, словно понял, для чего это делается. Наконец Ур снова уселся напротив, показал пустые руки ладонями вверх и вопросительно глянул на пленника. Тот долго, целую минуту, смотрел в ответ и наконец что-то произнёс, медленно покачивая головой.
Разведчик взвесил все за и против, ещё раз улыбнулся и полез развязывать старика.
2 день. Доверительные беседы.
– Эхх цту ррайзе? С'нтсон луа эхх цтире? Сцван, слаггт, веришшке? Нва, умуат ире… Сцван!
Вычислитель-лингвоед пощёлкивал в наушнике, усваивая фонетический строй чужого языка. Ур почти бесился от неизбежности ожидающих его штудий. Обилие согласных никогда не сулило ничего хорошего – хуже были только языки, состоящие из щелчков и свиста, освоение которых вообще ему не давалось.
«Айх цтэру ддау-маш ллис кетру врахт аг аст лемд аре», – пропищал в наушнике синтезированный голосок вычислителя. – «Эхх тира гелвике аутват».
– Я беру ружьё правой рукой и кладу его прямо перед собой, – повторил за суфлёром Ур. – Теперь ты сделай то же.
Он внимательно следил за стариком: не станет ли выкидывать фокусов? А главное – повторит ли в точности все инструкции?
Старик фокусов не выкинул. Он попросту засмеялся, похлопывая себя по колену и показывая на удивление целые зубы. Отсмеявшись, посмотрел серьёзно на Ура и раздельно выговорил:
– Айх цтэри ддау-машр глерст литу врахт аст-аре. Эхх аутваре гелвике.
Потом неторопливо потянулся, взял ружьё правой рукой и положил перед собой, точь-в-точь, как разведчик минутой ранее.
Ур приказал вычислителю считать новую фразу правильной и подождал пару секунд, пока тот генерировал щелчки, обрабатывая поступившую информацию. Стационарные машины справлялись с такими операциями мгновенно, а вот переносные, увы, порой совершенно терялись. Однажды лингвоед взял паузу на целых десять минут, перетряхивая свою память и заново выстраивая покорёженные семантические связи. Старик никак не мог понять, почему его собеседник вдруг замолкает, и продолжал вещать о чём-то своём, помогая себе активной жестикуляцией – а Ур в это время думал, каким странным он, наверное, кажется местному жителю – со всей своей машинерией и сбивающим с толку поведением.
Тем не менее, прогресс намечался.
Старика звали Айцц. Выговорить это было сложно, а выговорить правильно – почти невозможно. Имя самого разведчика Айццу показалось смешным – он вообще частенько посмеивался и был вовсе не столь суровым, каким выглядел. «Ур», – говорил он, кривя губы в гримасе подавляемого веселья. – «Ур-менос рвид анксат, них цтур пладау шнитт сгватте, них кнад йимгдродде шунирте».
Ур подозревал, что над ним потешаются, но не обижался – лучше смех, чем страх или ненависть.
Разумеется, никакого доверия к своему новому знакомому он не испытывал. Весь расчёт был на то человеческое, что роднило их обоих, да на предполагаемую нормативность местной культуры – ставка зыбкая, но ничего иного Уру не оставалось. Оружие Айцца он по-прежнему держал при себе, а тот, в свою очередь, пока не пытался заполучить его обратно и вёл себя с достоинством, но без вызова. А ещё – к огромному облегчению разведчика – более чем охотно помогал в его лингвистических штудиях. Продравшись через первые, самые мучительные часы, когда приходилось нащупывать базовую лексику и строй языка, Ур принялся стремительно пополнять словарный запас, и хотя с грамматикой дела обстояли хуже, мог уже кое-как коммуницировать со стариком на бытовые темы.
Первой такой темой была ночёвка. Кое-как сколачивая предложения и помогая себе то жестами, то нацарапанными на стене картинками, Ур объяснил Айццу, что скоро ночь, что он хотел бы продолжить их сотрудничество и далее, и надеется, что между ними не произойдёт «плохих дел». Старик, похоже, уяснил суть проблемы, но ответил не сразу – разведчик уже подмечал его привычку брать паузу и обдумывать то, что казалось важным. Завод понемногу утопал в сумерках, небо, и без того унылое, стремительно тускнело, а двое чужих друг другу людей на ощупь искали взаимопонимания, сидя возле кирпичного забора и пытливо разглядывая друг друга. С приближением темноты усилился ветер и стало холодать: Айцц, похоже, воспринял это, как знак. Он поплотнее запахнулся в свой плащ и объявил, что «ночью нет места вражде» – по крайней мере, так его слова интерпретировал вычислитель. С руками, перекрещенными перед собой в странном жесте, с прямым и открытым взглядом, он казался вполне надёжным и честным, так что Уру пришлось несколько раз напомнить себе – никаких домыслов! Он надеялся, очень надеялся, что местная цивилизация действительно нормальна – в том смысле, что оперирует представлениями о плохом и хорошем, хотя бы примерно сходными с бытующими на его родине. Вот только надежда – и об этом он обязан был помнить – плохой советчик и негодное основание для суждений. Местная мораль могла оказаться вполне лояльной к максиме «убей чужака» и поощрять в этом деле лицемерие, изобретательность и обман. Айцц вовсе не обязан был считать разведчика за человека, хуже того – он запросто мог видеть в нём ходячую мясную консерву, все разговоры с которой стоят не больше, чем успокоительная болтовня в адрес коровы, которую ведут на убой. Наконец, старику могли приглянуться красивые незнакомые вещи – а учитывая его внешний вид и коллекцию раздобытых на заводе трофеев, ценность даже одного пистолета запросто перевешивала ценность какой-то жизни.
На ночь разместились в бывшем конторском помещении – так его определил Ур, а чем это захламлённое место являлось в прошлом, было не очень-то и важно. Скучные бумаги и картонные карточки могли быть личными делами персонала, бухгалтерскими документами или регламентами обязательных религиозных ритуалов, но лучше всего они годились на роль растопки для костерка, который Айцц сложил в импровизированном очаге из нескольких кирпичей. Разведчик, впервые наблюдавший местную письменность, сфотографировал несколько образцов и быстро потерял интерес – в его положении эти таинственные значки были настолько же полезны, как магические символы древних цивилизаций. Пока старик перекусывал какой-то снедью, Ур написал для вычислителя небольшую программу, чтобы тот поднял тревогу в случае приближения источника теплового излучения на критическое расстояние. Потом, поглядев, откуда Айцц добывает воду, он таки рискнул залить немного содержимого огромной цистерны в свою фильтр-флягу, понадеявшись, что если кто-то рискует пить такое после обычного кипячения, то и придуманная специалистами ГУИР система должна справиться. Страшно, но что поделать?
Старик, похоже, ночевал в этом помещении не впервой: помимо очага, у него была сложенная из старой бумаги постель, накрытая толстой шторой – точно такие же обнаружились внутри здания. Разведённый из кусков мебели костерок прогорал и дым от него тянулся вверх, под ободранный потолок, отделанный когда-то декоративными панелями. Первая ночь вступала в свои права, принося на чёрной спине сонмы страхов и опасений. Насколько они реальны, предстояло проверить на своём опыте.
Ур забился в угол, включил сигнализацию и постарался уйти в забвение. Долгое время ему казалось, что напряжение заброса так и не позволит уснуть, но сон всё же явился – в окружении целой свиты кошмаров и беспокойных видений. В дверь проникали чёрные гибкие твари, желавшие сделать с разведчиком что-то жуткое, к нему подбирался улыбавшийся Айцц, жадный до человечьего мяса, а в огромных городах, запертые в своих жилищах, один за другим умирали люди, и Ур никак не мог успеть хотя бы к кому-то, чтобы расспросить о происходящем. В полудрёме он то и дело видел индикатор внутришлемного экрана, сообщавший, что всё в порядке, чувствовал облегчение от касаний безмятежной реальности – а потом снова проваливался в недобрую пучину забвения.
Проснулся, как ни странно, довольно свежим. Айцца не было: только остывающая постель и рюкзак. Значит, не удрал, где-то бродит. Ур заправил скафандр водой и стойко перенёс процедуру чистки лица, выполненную бортовым вычислителем в обычной жутковатой манере. Напился и съел положенные концентраты, а потом выбрался наружу – осторожно, чтобы не получить по голове от пропадавшего невесть где старика.
Внутри здания было гулко и грязно. Немытые много лет окна, и без того редкие, давали слишком мало света, так что Ур тихо шагал в полумраке, переступая через свидетельства прежней жизни. Шёл на звук: неподалёку раздавались металлический звон и скрежет. Наконец в черноте коридора прорезался белый прямоугольник, и Ур заглянул туда.
На свету лежал мусор. Настоящие горы мусора. Высотою в два этажа и площадью со спортивный зал, раскинулось там просторное помещение, обильно остеклённое, а частью уже и вовсе открытое непогоде. Ур попытался представить, для чего служило это место – и не сумел. По всему выходило, что библиотеку здесь разместили бок о бок с цехом, а потом решили использовать как склад всего, в чём более не нуждались. Хребты довольно приличных деревянных шкафов выглядывали из книжных осыпей, кругом покоились груды макулатуры, их подпирали туши примитивного электронного оборудования, а чуть подальше виднелись могучие токарные станки, выкрашенные в бледную бирюзу. Вокруг станков стояли ящики и тюки, валялись свёртки синтетического полотна, из сгнивших картонных коробок просыпались залежи метизов, и – словно сливки на торте – змеилась поверху белая бумажная лента совершено невероятной длины. Сохранность ленты поразила Ура больше всего: на фоне царящего разгрома она выделялась вызывающе ярким цветом.
В зале, среди многообразного безобразия, нашёлся старик. Тот карабкался на вершины и спускался в расселины, гремел и стучал, и, в общем, производил впечатление человека, занятого знакомым делом. Ур притих. Возможность понаблюдать за Айццем, занятым своей «работой», дорогого стоила. Наблюдения – ключ к пониманию, а какие наблюдения дадут больше информации, чем повседневные занятия человека?
Он пока не вполне представлял, чем именно занят его… уже не пленник, наверное – скорее, новый знакомый. Судя по снаряжению, старик походил на коллегу-разведчика или даже охотника – вот только Айцц ничего не разведывал и ни на кого не охотился. Он бродил по останкам прошлого и осторожно ковырял там при помощи инструмента, в котором легко опознавался лом-гвоздодёр, разве что потоньше обычного. «А ведь я у него один отобрал», – подумал Ур, пополняя список своих ошибок. – «Впрочем, здесь всё равно опасные железки буквально под ногами валяются.»
На плече у старика болтался мешок, в который временами отправлялась найденная добыча. Предметы для своей коллекции Айцц выбирал со всем тщанием. Не тащил всё подряд, не брал, что приглянётся, а словно бы сверялся с каким-то списком, намертво засевшим у него в голове. Книги его не интересовали, древняя электроника – тоже, а вот в коробках и ящиках он ковырялся тщательно, временами даже сравнивал находки между собой. Из всего хлама, беспорядочно сваленного в зале, Айцц отобрал в свой мешок немного болтов и гвоздей, придирчиво выискав наименее траченные ржавчиной, моток медной проволоки, гремящую плоскую коробку с откидной крышкой, гость деталей – похоже, связанных с электрикой – и почему-то чертёжные инструменты. Потом побродил ещё немного, распотрошил два тюка и добыл отрез синей ткани, причём воспользовался для этого извлечёнными из кармана ножницами. Ур ещё раз попенял себе за учинённый старику «обыск» – судя по всему, разжиться всем необходимым для Айцца было не сложнее, чем бывалому охотнику обустроить шалаш в лесу. Последней в мешок перекочевала пачка пожелтевшей бумаги, аккуратно обёрнутая ещё одним куском ткани.
Заметив разведчика, Айцц помахал рукой и направился к нему, огибая шкафы и ящики. Вместе они вернулись к временному лагерю, и старик ещё раз тщательно осмотрел свои находки. Ур тоже смотрел – ему хотелось найти какую-то закономерность в их ряду, но явной связи не выходило. Ясно было лишь, что часть трофеев имеет отношение к электротехнике, что ещё раз подтверждало гипотезу о таящихся где-то остатках цивилизации. Была, впрочем, и ещё одна странность. Айцц до последнего избегал трогать любые незнакомые вещи руками. Выбирая их там, на складе-библиотеке, он в первую очередь применял свой ломик, да ещё щипцы, которые всё время висели на поясе. Рассматривая подробнее, зачастую переворачивал теми же щипцами, и только потом, с явной неохотой, прикасался к ним пальцами, будто боялся какой-то реальной или даже ритуальной нечистоты.
Потом он поел, причём предложил Уру разделить трапезу – снова обломки сухарей и какие-то сушёные плоды, нарезанные ломтиками. Разведчик, насколько мог вежливо, отказался.
После завтрака продолжились уроки. Проблемы, как всегда, крылись в абстрактных понятиях: не так-то просто перепрыгнуть пропасть между утилитарной лексикой и такими вещами, которые на пальцах не объяснить. Ур старался изо всех сил, коверкая произношение, комбинируя слова, насилуя грамматику и занимаясь отчаянной актёрской игрой в попытке объяснить своему визави понятия добра и зла, правды и лжи, универсальности, полезности и даже божественности. Иногда ему казалось, что Айцц его понимает, иногда – что считает безумцем, и далеко не всякий раз выуженная из памяти старика лексическая единица в самом деле оказывалась искомым. Результат полагалось проверять, но вновь построенные фразы часто вызывали смех или недоумение, и если бы не помощь лингвистической машины, шепчущей на ухо всё новые и новые варианты – на продвижение в приемлемые сроки можно было и не рассчитывать. Вычислитель сам запоминал незнакомые словоформы, сам присваивал им статусы «гипотеза», «рабочий вариант» или «приемлемая точность перевода», а главное – переводил те фразы Айцца, которые умел распознать.
К вечеру диалог стал налаживаться. Когда Ур почувствовал, что накопил достаточный лексический запас, он решил перейти от обучающих фраз к вопросам насущным – но опоздал.
– Ты откуда такой? – без предупреждения спросил Айцц, и когда Ур замешкался с ответом, повторил, стараясь произнести слова почётче: – Откуда, говорю, взялся? Вижу, что человек, а не наш.
– Издалека, – уклончиво ответил разведчик. – Очень издалека.
– С Луны, что ли? Видать, обжились вы там, на каменюке этой?
– Почему с Луны? – только и нашёлся, что сказать, Ур. Местный лишь выглядел недалёким, но сделал вполне логичное и обоснованное предположение, в полном соответствии с известной ему научной парадигмой. Это тоже следовало запомнить.
– Да откуда ж ещё такому, как ты, свалиться? Сразу видно – костюмчик этот твой космический и прочие штуки. Тут такого не встретишь. А раньше – было. Раньше всё старались то на Луну запрыгнуть, то ещё куда, и вот в такую одёжку влазили. Чтобы воздух не пропускала. Так что мне-то не ври, не верю я ни в какие «дальние страны», где житьё, чем у нас, получше.
– Что ж. В каком-то смысле ты прав.
Врать напрямую сейчас не стоило, но и пытаться сходу объяснить своё происхождение – тоже. И ложь, и правда – тонкое оружие, их стоило приберечь для более важных случаев.
– А ты, – рискнул Ур, – откуда? Есть ведь ещё живые люди, кроме тебя?
– Есть, – согласился старик. – Если б не было, что мне тут делать? Помер бы я уже.
– А чем ты здесь занимаешься?
– Сам не видишь, что ли? Мусорщик я.
Решив, наверное, что этим всё сказано, Айцц принялся за кипяток с какими-то порошками, высыпанными в жестяную кружку.
– Я о местном житье ничего не знаю, – объяснил разведчик. – Вообще ничего. Меня для того и отправили – посмотреть, есть ли кто живой. Я не враг.
– Может, и не враг, – снова покивал старик. – Я ведь почему в тебя стрелял? Думал, порченый. Кому ещё тут ходить, как не порченому? А ты нормальный оказался. Почти, то есть, – усмехнулся мусорщик, окидывая взглядом снаряжение Ура. – Ты уж обиды не держи, ладно? Мне теперь вроде как стыдно – ты со слов дело начал, а я с пули. Мог бы тоже в ответ пальнуть – так ведь не пальнул же. И кто из нас настоящий человек после этого?..
Он громко отхлебнул своего напитка и блаженно зажмурился. В этот момент Айцц вовсе не казался безжалостным стрелком, готовым палить в первого попавшегося незнакомца. Модель его поведения никак не хотела склеиваться – если, конечно, в ход не шли откровенное враньё с лицедейством.
– Что такое «порченый»?
– Э, да ты совсем, что ли, бед не знал?!
– Не то, чтобы…
– Ну значит, у вас там беды свои, лунные – а у нас свои, земные. Не бывает человека без бед, так ведь?
Ур подумал и решил, что пожалуй так. Человека без бед действительно не бывает.
– Вот, – правильно оценил его молчание мусорщик. – А у нас вот порча. Только, – тут его лицо потемнело и разом стало суровым, – лишний раз болтать об этом не след. Накликать можно.
– Накликать? Разве так бывает?
– Бывает. Ты слушай, в сундук собирай, будет тебе польза. Не надо о таком болтать, а уж к ночи – тем более.
– Ладно, – покладисто согласился Ур. – А о людях – можно? О том, где ты живёшь?
– Это можно. Только что тут говорить? Со мной пойдёшь – сам увидишь. Правда, не обрадуются тебе.
Эта откровенность уже была из разряда «ты мне почти что свой». Странно. Странно и подозрительно – не должен чужак, с которым вы встретились при сомнительных обстоятельствах, вызывать подобные чувства.
– А ничего, что ты меня приведёшь?
– А чего ж такого? Ты человек и я человек, пусть советники хоть лопнут со своими уставами. Или ты…
Глаза Айцца быстро, почти незаметно, метнулись к лежащему возле разведчика карабину и обратно.
– Говори прямо. Что бы ты ни сказал – я не причиню тебе вред. Я здесь не для вражды.
Айцц вдохнул.
– Про былое у вас как – помнят? Литтерстадт большой, а двоим всё едино не разойтись… Ты, я вижу, не инлунд. Так может, у вас там Федерация, как бы? У нас уже и не вспоминают, но я постарше буду, и ещё кое-кто. Теперь-то вроде значения не имеет, здесь, я хочу сказать, ну а там? – он указал глазами на потолок. – А то мало ли…
– Нет там никакой федерации, – ответил Ур, почти не кривя душой. – Я пришёл найти людей. Всё равно, каких. Найти и поговорить. А что оружие при мне – так мало ли, что найду.
– Это верно. Порой такое найдёшь, что лучше б дома сидел и в огороде ковырялся. Но я с детства беспокойный, вот и выпало мне быть мусорщиком. Само собой получилось.
Темнело. Старик принялся чинить свой плащ, а Ур обдумывал ворох свалившейся на него информации. Лунная программа его не особенно удивила, зато упоминания разных государств, конфликта между ними и какой-то невнятной «порчи» хорошо ложились на текущую рабочую гипотезу. Война, применение биологического оружия и массовое вымирание человеческой популяции – мрачный, но вполне реальный сюжет. Отсюда же – почти суеверное нежелание Айцца притрагиваться руками к незнакомым вещам. Оставался вопрос трупов, но тут могли быть варианты – вплоть до работы команд по утилизации. Скорее всего, применённое оружие имело отложенный эффект или долгий инкубационный период и оставило в психике выживших борозды такой глубины, что само упоминание о нём теперь являлось чем-то вроде табу. Если гипотеза окажется верной, миссию можно будет считать закрытой и неудачной: что ещё найдёшь в мире, уничтоженном глобальной войной? Разве что смертельный возбудитель на свою голову. Уровень обычных технологий был уже вполне ясен и не представлял особого интереса. Конечно, всегда оставались шансы, что выводы ошибочны, а под поверхностью очевидного скрывается нечто невероятное, но Ур по собственному опыту знал, что «невероятное» обычно означает «невероятно паскудное», а ошибиться куда проще в позитивных оценках происходящего. Негативные прогнозы удавались ему отлично.
– Айцц, ты боишься… гм… чего-то конкретного? – поинтересовался Ур, взвешивая в руках карабин. – Часто этой штукой приходится пользоваться?
– Когда как. Иногда приходится, а бывает, что и пуля не помогает. Всякое случается, если по старым местам бродить. Может, пронесёт, – выговаривал старик, глядя на язычки пламени, – а может – не пронесёт. Я давно здесь хожу, пока проносило. А однажды и меня не дождутся. И что? Всё равно от меня каждый шарахается, кроме неё. Ружьё вот жалко – так и сгину с ним вместе. Надо отдать уже, и дело с концом.
– Кому отдать?
– Да внучке моей. Она ведь тоже в меня пошла – на месте не сидит, с Маркутт лается…
«Ружьё, выходит – ценная вещь. А отвечает он всё так же уклончиво… Надо всё же взглянуть на его общину, может быть, что-то интересное почерпну. Времени полно, уровень опасности – незначительный. Но осторожно, никогда не знаешь, в каком качестве ты попадёшь на чужой обед – дорогим гостем или не менее дорогим блюдом.»
