Андрей Арсеньев
А ты не сдерживай слёз и реви
Рождественская история
Он сидел за обеденным столом и доедал завтрак. Кто этот он? Он – это просто он. Без большой буквы. Хотя…
Он – это мальчик. Ни толстый, ни тонкий. Ни высокий, ни маленький. Ни умный, ни тупой. Ни блондин, ни брюнет. Рыжий? А может и рыжий. Кто его разберёт. В общем самый что ни на есть среднестатистический гражданин дошкольного-школьного возраста. Он сидел за обеденным столом и вдруг подумал:
«Интересно, а почему стол называется обеденный? Ведь едят на нём не только обед, но и ужин. И завтрак. Тогда получается, что сейчас этот стол – завтрачный. Или завтрашний?.. А вечером он ужинный…»
Такие мысли находились сейчас в голове нашего юного героя. А что ему ещё делать остаётся, как не размышлять о какой-либо ерунде. Родители играть с ним не хотят и даже поговорить с ними не удаётся. Все их мысли сегодня заняты генеральной уборкой квартиры. Во время обеда о сыне они не думают. А вот он сейчас думает как раз о своих маме и папе: «Интересно, что они подарят мне на Новый год?» С язвительной улыбкой пронеслось это в голове мальчика несмотря на то, что на дворе в данную секунду стоит тёплый июльский денёк. Ну не мечтать же ему о подарке на День рождения, ведь он был месяц тому назад. И к тому же не забываем: это рождественская история.
– Что улыбаешься? – серьёзно спросил папа у сына.
– Ничего, – ответил мальчик и радостно опустил лицо в тарелку. Телефон.
Настало время и завтрак испустил последний вздох. Мама убрала всё со стола, исключая своих домочадцев, конечно же. Посуда упокоилась в раковине, и мама по-боевому развернулась к мужу и сыну.
– Ну что, за работу?
Мальчик немножко напрягся от таких слов.
– Выбирай, – говаривал папа сыну, – либо остаёшься с нами и помогаешь нам, либо идёшь на улицу и находишь там себе развлечения на весь день?
Ответа на это предложение не последовало, так как отвечать было некому: мальчик уже сломя голову нёсся вниз по лестнице, навстречу улице. Папа после этого посмотрел на маму и однозначительно принялся поигрывать бровями.
Поигрывать. Поигрывать это хорошо, думал мальчик. Но вот с кем? Он ходил по двору и не видел никого. Солнце накаляло обстановку. Зря, наверное, он отказался ехать в лагерь, несмотря на наставления родителей. Все друзья его как раз там. А он здесь. Один. Вынужденный искать себе приключения на ровном месте.
Ох уж эти спальные районы. Поблизости нет ни одного развлекательного центра. Ни парка аттракционов. Ни кафе. Ни кинотеатра. Только продуктовые магазины, парикмахерские и аптека. Сесть в маршрутку и ринуться навстречу впечатлениям? Ноги мальчика задрожали. Но у него же нет денег! Ха-ха! Ну конечно! У него просто нет денег и поэтому он не может поехать на маршрутке. Вот и всё! Хотя будь у него сколько-нибудь он бы с лёгкостью обменял их на мороженое, но не на билет. Ведь так? Нет! Смело заявил мальчик. Если бы и поменял на мороженое, то только не здесь, а в центре города, куда он до этого бы добрался на маршрутке. Один. Он ведь уже ездил на ней без сопровождения взрослых, правда, вместе с друзьями, но что это меняет.
Собаки разлеглись в теньке, изнывая от жажды. Казалось, что кто-то внутри них также решил взяться за уборку: свесили красные ковровые дорожки с балкона и методично выбивают из них пыль.
Обувь мальчика шаркала по дороге. Шаркала и шаркала. Что же делать? «Ску-у-ка-а…» – изнывал мальчик, а потом внезапно остановился, когда из-за прямоугольно постриженных кустов, располагающихся в метре от прилегающего здания, с диким мяу выскочила кошка. А из самих кустов тихо донеслась чья-то невнятная… ругань? Мальчик постоял-постоял, а затем осторожно приблизился к этим невысоким кустарникам. Остановился и напряг уши. Ничего. Нагнулся и вплотную приставил ухо к листьям. Сопение. Кто там? Кто так сильно напугал кошку? Собака? А ругань? Или это было рычание? Насторожено повернул лицо к кустарнику. Поднял руки. Сложил перед лицом ладони остриём вперёд. Наподобие клинка направил их вглубь листьев и раздвинул кустики. Ничего. Засунул в образовавшийся проём голову и старательно принялся всматриваться во тьму, из которой неожиданно показался чей-то громадный глаз.
Мальчик с криком Вильгельма отпрянул от кустов и упал на тротуар, приземлившись на него своим мягким местом.
– Псёл отсюдява, – невнятно пробормотал обладатель громадного глаза.
Мальчик от страха не знал, что делать. Оставаться сидеть здесь или бежать домой? А если догонит? Он долго сидел, разглядывая кустарник. Казалось, чей-то глаз смотрел прямиком на него.
– Псёл отсюдява! – раздражённо прозвучало из-за кустов. – Пякя я тебе апякялипсись не устрёиль.
Мальчик уже с радостью хотел было оттолкнуться от земли и побежать домой, чтобы с печалью взяться за уборку квартиры. Убираться он не любил. Что говорить о квартире, если он себя убирает только по наставлению мамы. Эти умывания перед сном. А утром? Неужели он спит на грязной кровати, из-за чего утром вынужден ещё раз умываться? А если и правда на грязной, зачем тогда умываться перед тем, как лечь в неё спать? Непонятно.
Что такое «апякялипсись»? Как этот кто-то его ему устроит? Да и кто он такой? Что он ему сделает? Вы только взгляните на эти прямоугольные, благодаря секаторам, кустарники: они же ему – в его-то возрасте – по грудь! Мальчик с каждой секундой храбрился и недоумевал. Он смело поднялся на ноги и сделал шаг вперёд, как вдруг до него донеслась мысль: а что, если этот устройщик апякялипсися не такой уж и маленький, а просто сидит или лежит сейчас на земле? Кустарники тянутся на метры вперёд – и назад! А что, если это какой-то бездомный, решивший прилечь на пару минут в теньке, прячась от испепеляющего солнца, точь-в-точь как собака? Мальчик стоял-стоял, приподнялся на цыпочки, изогнул вперёд шею, словно удочку – и ничего. Вскоре из-за кустов послышалось «пых-пых», и вверх поднялось небольшое облачко дыма. Пых-пых. Ещё одно.
– А ну! – мальчик топнул ногой. – А ну выходи!.. Я тебя не боюсь!
Он стоял, сложив перед собой кулаки, как боксёр.
– А ну! – снова топ ногой. В ответ ничего. – Боишься?
– Бяюсь?! – голос был звонкий, и немного сепелявый. – Я?! Бяюсь?! Тебя?!..
Мальчик начал чутка дрожать, но стойку не покинул.
– Хе-хе-хе!.. Бяюсь?! Я?! Тебя?! Хе-хе-хе!.. – этот кто-то умирал со смеху, пока снова не послышалось «пых-пых» и вверху не показался сероватый дымок. – Псёл отсюдява, пякя я тебе апякялипсись не устрёиль.
Минута прошла в напряжённом молчании. По её истечении мальчик, не думая, кинулся к кустам и засунул туда руки, после чего остановился, так как в ответ донёсся звонкий рык. Возникла пауза. Со стороны всё выглядело так, будто маленький котёнок подошёл к собачьей миске, а евшая из неё собака в ответ оскалилась и зарычала на котёнка, после чего оба стоят и ждут, кто следующий предпримет отчаянный шаг, словно на дуэли. С одной стороны – сопение, смешанное с храбростью и страхом, со второй – злостное рычание, смешанное с «пых-пых».
Мальчик резко раздвинул кусты и за это получил удар по голове. Дубинкой.
Мальчик снова вынужден был использовать бетон под ногами в качестве стула. Над головой кружились звёздочки. Мальчик отнял ото лба руки и осмотрел ладони в поисках крови – её там не было. Это неудивительно, сообразил чутка позднее мальчик, поскольку удар был не то, что сильным, а скорее внезапным. И упал он поэтому. И звёздочки появились как раз не от боли, а от неожиданности.
– Хе-хе-хе! – из-за кустов.
Пых-пых.
Мальчик с оскалом вскочил и ринулся к кустарнику. Миг. Прыжок. Завязалась борьба. Возня. Крики. Рычания. Пых-пых…
Через какое-то время всё утихло.
Что же там произошло? Все живы?
А по ту сторону происходило вот что: друг напротив друга сидели на траве запыхавшиеся мальчик и… и… вот кто
Удивление мальчика трудно не вообразить. Кто это? Маленький – роста не больше полуметра – на бородатом лице один большой глаз, вместо носа лишь две узкие щёлочки, под которыми располагался большой жабий рот, маленькие ушки печально опущены вниз, на руках и ногах по три пальца, а на макушке два небольших несимметричных рога, которые росли из-под копны волос – точь-в-точь как у быка. Пузо его было обрамлено железным щитом – эдакий корсет, – на покрытых шерстью ногах надеты меховые шорты, а ступни обуты в сандалии. По левую руку этого странного существа лежала небольшая деревянная дубинка, а правая держала пыхтящую курительную трубку.
Кажется, победителя это схватка не выявила. Два борца истратили последние силы. И теперь им остаётся только основательно отдышаться, не без интереса разглядывая друг друга.
– Я победиль, – скромно подытожил итог схватки загадочный персонаж и сделал затяжку.
– Ты кто?
Мальчик был обескуражен, но не напуган. Он с любопытством наблюдал, как его недавний оппонент – который по мнению мальчика начисто проиграл в их битве – невозмутимо курил трубку и выпускал пыхтящие облачка дыма. Докурив, тот перевернул чашку трубки вниз и одним ударом вышиб оттуда остатки пепла и табака. Затем продул трубку и аккуратно вложил её в свои специально устроенные для такого случая рога. Один рог, что поменьше, делился на две так называемые ветви, а тот, что побольше – на три, в них как раз и вставлялась чашка. Трубка сидела как влитая. Мальчику в голову сразу же пришла ассоциация с лейкой для душа и смесителем в ванной.
– Ты всамомделошный?!
Пришелец встал и невозмутимо принялся отряхивать себя от частичек травы и земли. Со стороны он казался весь каким-то неуклюжим. Он с пыхтением наклонился и поднял дубинку.
– Есьли ти сейсяс не уберёсься отсюдява, тё я тебя, – тут он постучал дубинкой по ладони, – снёва отдюбисю.
Мальчик разозлился и осмотрелся вокруг в поисках возможного орудия борьбы. Рядом с ним лежала кучка сваленной старой зимней детской одежды. Он кинулся к ней руками, растормошил её, извлёк оттуда какой-то изысканный, отливающий золотом медальон и сжал его в ладони, явно намереваясь использовать его для превентивного броска.
– Стёп! – пришелец опустил дубинку. – Дяй сюдя, – и протянул пустую ладонь вперёд.
Мальчик сидел и утихомиривал злобу с туго оттянутой в броске рукой.
– Кто ты? – выкрикнул он, разглядывая странного незнакомца. – Ты всамомделошный или нет?
– Ню ти зе меня видись? – ответил тот, улыбнувшись.
– Тогда… – мальчик подбирал очередной вопрос, – кто ты?
– Я? Ктё?!
Пришелец, казалось, забыл про разногласия между ним и мальчиком и искренне и добродушно заулыбался. Он опёрся локтем на дубинку, встал в гордую стойку с выставленным вперёд коленом, словно для какого-нибудь монумента, и, смотря вдаль, величественно произнёс:
– Дюклён!
Мальчик ничего не понял. Он посмотрел в ту же даль, в какую и пришелец, и ждал появления оттуда того самого Дюклёна. Но не дождался.
– Дюклён? – переспросил он, опустив руку с медальоном.
– Дя! Дюклён! – повторил пришелец, вскинув подбородок.
– А что это значит… «Дюклён»?
– Знясит? – недоумевал пришелец, уже обращаясь к мальчику, а не к далёкой пустоте. Мальчик кивнул. – Я! – с широченной улыбкой воскликнул загадочный незнакомец. Под его нижней губой была отчётливо заметна шишка из-за упирающегося туда изнутри языка. – Дюклён! Етя я!
И голова пришельца снова величественно устремилась вдаль.
– Это твоё имя?
– Дя! – гордо воскликнул Дюклён и, не поворачивая головы, на секунду направил свой глаз на мальчика, ожидая увидеть на его лице восторг.
Не знаем, что испытывал мальчик в тот момент, но уж точно не восторг. Мальчик думал над следующими вопросами:
– А ты кто?.. Откуда? Ты человек? – Дюклён уже весь повернулся к мальчику, готовясь утолить его любопытство. – А если человек, то почему ты такой странный? А если не человек, то кто? Циклоп? Откуда у тебя рога? Почему у тебя по три пальца? Какой у тебя рост? Сколько тебе лет? Почему у тебя один глаз? Ты волосатый. Зачем тебе дубинка? Что это за медальон? Чья это одежда? Зачем ту куришь?..
– Стёп! – Мальчик уже запыхался от своей скороговорки. – Дявай пя пярядку. Нё снасяля, – перевёрнутая кверху ладонь протянулась вперёд, – верни мне медяльён.
Мальчик разжал пальцы и зачарованно принялся вглядываться в то, что там лежало. Медальон состоял из окружности и вписанной в него буквы Д. По бокам от этой буквы располагались две змеевидные линии, а в центре домика находились прямые широкие полосы, соединённые между собой тоненькой нитью.
Мальчик вскрикнул и выронил медальон из рук, когда две змеевидные линии ожили, зашипели на мальчика, сползли с фундамента домика Д и упали на землю, скрывшись затем в траве.
– Сьтё, упользли? – проговорил Дюклён, подойдя к мальчику, и забрал медальон.
– Что это? Золотые червяки?
– Хе-хе-хе! Сервяки! Хе-хе! Во сказянюль! Хе-хе! Сервяк – етя ти. А яни – етя дюрявли. Яни сейсяс упялзют дялекё-дялекё и лязют спать. А пятём, кягдя пяявится недюрявль, яни все трёе пряснются и нясьнут охётю ня вясих мям, сьтёби пяявились тякие кяк ти, – Дюклён ткнул пальцем в мальчика.
– Трое?
– Дя.
– Но их же было два.
– Третий, котёрий биль воть туть внизю, – Дюклён указал на пустое пространство медальона между фундаментом домика Д и окружностью, – упользь есё внясяле, кягдя я здесь пяявился. Зядяся недюрявля, воть етяго, – указав пальцем на сцепленные при помощи нитей широкие полосы внутри домика, – няйти их всех, сязрять – зелятельня всех – и тякзе нясять охётю ня вясих мям.
– Зачем?
– Зятем.
– Ну скажи?
– Не-а.
– Почему?
– Пятяму сьтя в тьвою мямю, кягдя оня спяля, зяползь дюрявль – и воть поетяму-тя ти тякой пляхой. А кя би етя биль недюравль, тё ти не биль би тякой пляхой. А с пляхими я не дрюзю.
– Куда он заполз в мою маму? – спросил не на шутку встревоженный этой историей мальчик.
– Кудя? Хе-хе, хярёсий вяпрёс, хе-хе. Осень хярёсий. – Дюклён снял с рогов трубку, опустился на траву, скрестив затем ноги, и принялся набивать в трубку табак, который он извлёк для этого из кармана шорт. – Кудя? – задумчиво проговорил Дюклён в воздух и запыхтел туда же. – Дя хоть кудя! Во, тёсьня! Хоть кудя. В любую диряську: нось, уси, хе-хе, роть, хе-хе.
Пых-пых.
– И что потом? – Мальчик сидел, с волнением стискивая свои плечи.
– Пятём пяявляесься ти. (Пых-пых.) В тьвоём слюсяе недюрявль не сьель ни одняго дюрявлика. (Пых-пых.) Сьель би одняго – ти биль би полюсьсе, дьвоих – есё люсьсе, всех – васе хорясё. (Пых-пых.) Воть поетяму-тя ти и пляхой мальсик.
Мальчик обдумывал услышанное.
– Ты врешь?
– Я?! – возмутился Дюклён. – Я никогдя не врю!
Пых-пых.
– Воть поетяму-тя пляхих мальсикяг и девосек больсе, сем хорёсих (пых-пых), пятяму сьтя дюравликов – нескялькя, а недюравликов (пых-пых) одинь.
– И что делать?
– Сьтё делять?
– Надо, наверное, найти их, этих дюравликов, пока они далеко не убежали, – сказал мальчик, не без тревоги всматриваясь в сторону уползших маленьких змеек. – А если они ещё и доберутся до моей мамы!
– Ей не вперьвой, – успокоил Дюклён мальчика и бодро вскочил на ноги. – Тёсьня! Зябиль! Ведь мне нюзьня няйти етяго… кяк егё?
– Дюравлика?
– Кякёго дюравлика? Не нюзьни мне тьвои дюравлики, у вась весь мир из однихь дюравликов висель. Мне нюзьня няйти мяегё… – щёлкая пальцами, – Мурдиклиффа. Во кягё!
– Мурдиклиффа?.. А кто это?
– Мурдиклифф – етя мой дрякон. Онь сбезяль оть меня недявня – паськудя. Укряль мой медальён, нясептяль зяклятие – хятя гявориль, сьтё не будеть – и убезяль в вась погяний мир. Я еле успель зя ним. (Пых-пых.) Зясем я ему тёлькя скязяль етя сёртяво зяклинание? Ведь зняль зе, сьтё хитрязёпий! Кяк тёлькя из яйся свяего погяняго вилюпился, срязю поняль, сьтё хитрязёпий! Дя пяследнего сидель тям, пякя мне не прислёсь егё отлюпливать. Притвярилься недянёсенним, сьтёби викярмливали егё в дьва рязя больсе, хятя весиль кяк не зняю ктё.
Новоявленный дракон окончательно напугал мальчика. Дюклён стоял и, смотря на того, о чём-то сосредоточенно попыхивал трубкой.
– Пямозесь?
– Чччто? – заикаясь, спросил мальчик.
– Пяймать етяго хитрязёпяго?
– Мммурдиклиффа?
– Угю.
– А-а… он большой?
– Больсёй не больсёй, нё осень грёзний. (Пых-пых.) Одинь разь ня моихь глязях онь сязряль двесьти зюкулят, а яни в свяю осередь (пых-пых) рязделивают трямпитёняв кяк ореськи. (Пых-пых.) Воть тяк-тя.
Мальчик весь скукожился от страха.
– Ну тяк сьтё?
– А огонь?.. Огнём он дышит?
– Дисит не дисит, нё одинь разь на моихь глязях онь зивьём зязяриль селюю стяю обамзеев (пых-пых), а яни в свяю осередь систят зюби пять разь в день. (Пых-пых.) Как-тя тяк.
Мальчик и Дюклён с выжиданием смотрели друг на друга.
– Пямозесь? (Пых-пых.) Или бяисься?
Да, мальчик боялся, но признаваться в этом не хотел. Но и, обвинив его в трусости, в какую-либо авантюру его этим не заманишь, так как Марти Макфлаем мальчик не являлся. Он желал незаметно переменить тему с Мурдиклиффа на… на вон ту кучку сваленной одежды.
– Это твоя?
Дюклён неторопливо перевёл одинокий взгляд туда.
– Мяя.
– Ты в этом сюда пришёл?
– Угю.
– А почему она… – мальчик разворошил груду и достал оттуда нечто вроде шубы, – такая тёплая?
– Я зь не зняль, сьтё у вась здесь летя!
– А что у вас там? Зима?!
– Кянесьня зимя, сьтё зе есё? У нась всегдя зимя! И не прёстя зимя, а Ряздесьтьво! Во!
Мальчик изумлённо смотрел на этого пыхтящего пришельца из потустороннего мира.
– И всегда Рождество?!
– Кянесьня!
– Каждый день?!
– А тё!
– Обманываешь!
– Я никогдя не обманиваю! И Мурдиклифф етять мне нюзень, сьтёби я рязьвозиль с ним подярки мяленьким сизелёидям. Сьтё ми и деляли, пякя онь не сбезяль от меня – паськудя.
– Сизелёидям?
– Дя.
– А это кто такие?
– Етя я. Тёлькя не маленький, а больсёй, – сказал Дюклён и запыхтел трубкой.
Пока мальчик рассматривал шубу, Дюклён извлёк из кармана какой-то предмет, посмотрел на него, недовольно цокнул, бросил за спину, достал следующий – «Япять не тоть», – следующий…
– Что ты делаешь?
– А! Казеться нясёль, – сказал Дюклён, держа в руках круглый предмет с откинутой на нём крышкой, и затем протянул его мальчику: – Тьвои?
Мальчик всмотрелся в эти карманные часы и замотал головой.
– У меня никогда не было часов.
– Я не спрясиваю тьвои етя сяси лисьня или не тьвои. Я спрясиваю: яни васи? – Мальчик ничего не понял. – Из васегя погяняго миря?
– А! – дошло до мальчика, и он взял часы. – Да, кажется, из нашего.
– Агя! Ню тяк скёлькя тям узе нябезяля? Дя зякатя успеем пяймать Мурдиклиффа?
Мальчик сконфуженно всматривался в циферблат.
– Ню тяк сьтё? Скёлькя тям?
– Ммм… до заката ещё не скоро, – неуверенно ответил мальчик и вернул Дюклёну часы.
– Не скёря етя скёлькя?
– Не скоро это… ммм… – мычал мальчик, ища над головой спрятавшееся за многоэтажным домом солнце, – много.
– Не скёря – етя мнёга?
– Угу, – сморщившись от стыда.
Дюклён задумчиво задымил.
– Нисегё тюпее в зизни не слисял. – Дюклён соображал, почёсывая бороду, – Казеться я поняль… – подозрительно устремив глаз на мальчика, – ти тюпой и не зняесь, кяк узнявать время по сясам.
– Сам ты тупой! Если такой умной, зачем спрашиваешь у меня время?
– У меня етих сясёв селии карьмани! И рязбираться в них мне не ябезятельня, – быстрый и яростный пых-пых, – сямое глявняе сьвоё время знять, а сюзёе мне ня### не нюзьня!
Глаза мальчика раскрылись как зонты. Он мысленно повторил это слово и с содроганием представил, какое наказание получил бы, если бы такое услышали от него мама и папа. О телефоне можно было бы забыть раз и навсегда.
– Мне тоже не обязательно нужно разбираться в таких древних часах! – контратаковал мальчик. – Мама и папа скоро подарят мне телефон и там будет другое время, не такое как здесь – понятное!
– Тебе?! Телефонь?!
– Да!
– Дяй-кя угадяю, – произнёс Дюклён и, извлёкши из кармана шорт блокнот (у него там было много карманов), принялся быстро листать его. – Агя! Скёря – етя на Ряздесьтво?
Мальчик удивлённо кивнул.
– Хе-хе! Месьтяй! Хе-хе! – Дюклён выронил блокнот и со смехом взялся за живот. – Телефонь! Хе-хе!.. – он умирал от дикого приступа смеха и грохнулся спиной на землю. – Телефонь!..
Мальчик долго наблюдал за конвульсиями пришельца. Его ноги содрогались словно под воздействием тока. Мальчик не знал, что думать.
Отсмеявшись, Дюклён с кряхтением перевернулся набок и, уперевшись руками в траву, приподнял своё туловище. Потом улыбнулся мальчику и сказал:
– Ня Ряздесьтво ти оть сьвоей мями пялюсись слявний кястюмсик в виде пясьхяльняго крёлика, сьтёби миленькя тяк сидеть зя стялём перед гястями, а оть пяпи… – Дюклён подавился смешком, – а оть пяпи ти пялусись крепкяе музськое рюкяпозятие, хе-хе, пятяму сьтя незядёльгя дя етяго ти рязябьёсь нёвий телевизяр, кягдя снёвя будесь тянсевать перед ним подь сьвою любимюю рекляму «Глёрия Дзинсь»! Хе-хе!
Дюклён в диком угаре опять свалился на траву. Мальчик не знал верить или не верить его словам. Ведь откуда-то же он узнал про его танцульки под рекламу!
– Ты врёшь! – выкрикнул мальчик, выпятив нижнюю губу с влажными по причине будущей родительской несправедливости глазами.
– Хе-хе-хе!
Дюклён резко оттолкнулся от земли, встал на ноги, и со серьёзным лицом неторопливо продемонстрировал балетный пируэт: крутанулся на носке одной ноги, а вторую вытянул вперёд.
Недокрутив элемент, Дюклён неуклюже упал и захохотал. Мальчик чуть ли не плакал от этой издёвки.
– Ты врёшь!
Спустя время сияющий от радости Дюклён приподнялся от земли, дотянулся до блокнота и дал его мальчику.
– Есьли не верись, ня, сям пясмотри.
Мальчик взял блокнот и принялся изучать написанные там каракули.
И ничего не понял.
Шло время. Мальчик сидел, обиженно опустив глаза на блокнот, и раздумывал над ненастным будущим. Дюклён, расположившись по-турецки, курил и наблюдал за ним, постоянно отдубичивая от себя накатывающие, как волны, лёгкие приступы угрызения совести.
– На, – решительно проговорил мальчик, протягивая Дюклёну блокнот, – это всё неправда, а если и правда, то её не будет, потому что я её не допущу.
Дюклён со сдержанной ухмылкой принял блокнот.
– Тянсевать больсе не будесь?
Мальчик хладнокровно повинтил головой.
– Мне она уже надоела.
– Рекляма?
– Угу.
– Ню тяк ведь нёвая будеть, – Дюклён еле успел остановить готовый вынырнуть из своего горла смешок. – Кяк разь незядёльгя дя Ряздесьтвя…
Дюклён с силой сжал рот в широкой растянутой улыбке.
Мальчик резко поднялся на ноги.
– Всё, я пошёл.
– Кудя? – испуганно спросил Дюклён.
– Домой.
– Кяк дямой?
– Обычно, ногами, – и сделал шаг вперёд.
– А кяк зе Мурдиклифф? – Дюклён вцепился в ноги мальчика. – Ти сьтё, хосесь, сьтёби онь туть всех сязраль? Всех дя единяго?
Мальчик всматривался в не на шутку встревоженное лицо Дюклёна.
– Мне всё равно, – ответил он и вырвал ноги из волосатых кандалов. Мальчик не представлял своей жизни без телефона.
Им овладела апатия.
– Пядязьди!.. Стёй! Я пямягю тебе пялюсить телефонь!
Мальчик замер с приподнятой ногой в тот момент, когда собирался перейти через кустарник. И обернулся на Дюклёна.
– Правда?
– Дя.
– Как?.. Не дашь мне разбить телевизор?
– Не, етяму я пямесять не смягу… Я зяполюсю для тебя телефонь ня тьвой День ряздения.
– Так это ж почти через год?!
– Ню дя.
Мальчик с неутомимой печалью преодолел кустарник и, развернувшись, обратился к Дюклёну:
– Через год я и без твоей помощи его получу.
– Дязе не месьтай! – кричал Дюклён в спину удаляющегося мальчика. – Тьвои мямя и пяпя васе сябираются кюпить тебе телефонь тёлькя серезь дьва годя! Кяк минимюм! Пятяму сьтя сситяют, сьтё ти есё маленький и будесь сидеть тям селими днями. – Мальчик явно замедлил шаг от услышанного. – А я мягу устрёить тяк, сьтё ти егё пялюсись меньсе сем серезь годь!
Мальчик остановился. Быть или не быть, вот в чём вопрос. Он обернулся назад. Два глаза задумчиво воткнулись в око пришельца. Мальчик думал: «Что лучше: два года без телефона или один?» – и ещё: «Что лучше: два глаза или один?» В итоге он решил, что год без телефона будет получше, а два глаза – покруче. Интересно, а что, если бы ему предложили такой вариант: мы у тебя забираем один глаз, и ты прямо сейчас взамен получаешь телефон, согласен? Чтобы он ответил? К счастью для его родителей – и для него самого, уже повзрослевшего – ему такого предложения не поступало.
Мальчик неторопливо вернулся к Дюклёну.
– Я на следующий День рождения получу телефон?
– Дя! – с твёрдой уверенностью заявил Дюклён.
Мальчик задумался.
– Обещаешь?
– Клянюсь! – протянув вперёд трёхпалую ладонь.
– Сенсорный… Не кнопочный.
Дюклён хитро заулыбался, сжал два крайних пальца, в результате чего остался один центральный – вроде как указательный – и с прищуренным глазом покачал им на мальчика, оценив его сообразительность. После этого мальчик уже сокрушённо посматривал на Дюклёна, который задумчиво принялся раскуривать трубку.
– Лядня, по рюкам, – произнёс пришелец, снова демонстрируя протянутую для рукопожатия ладонь, – будеть тебе сенсярний.
И мальчик радостно затормошил в своей руке три пухлых пальца.
– Ню тяк сьтё, поря ням иськать Мурдиклиффа?
– Да, – ответил мальчик, слегка кивая головой, мысли в которой витали где-то не здесь. Он изо всех сил не хотел выказывать свой страх перед этим драконом. – А где мы его будем искать? Куда он может пойти?
