Андрей Андреевич Вознин
Поминая былое
– О-о! Однако. Тогда, вот тебе задачка: сегодня до двенадцати вскрыли семь объектов, а за час до окончания рабочего времени доставили в холодильник ещё три новеньких с места происшествия для завтрашнего дня… Сколько в Гипогее живых и сколько мёртвых? Присутствующих и прочих работников Храма прошу не учитывать в своих сложных математических вычислениях…
– Живых? Я, по-вашему, совсем дебил и считать не умею? Конечно же, десять трупов.
– А подумать? Пораскинуть, так сказать, своим, с маленькой буквы, encephalon?
Я завис. Где здесь подвох?
– Я не зря спросил про квантовую реальность. Хотя она здесь и ни к чему – простая теория вероятности. Включай логику: три привезённых объекта не вскрыты и лежат в холодильнике, семь уже обследованы со всеми вытекающими в виде абрикосовского извлечения органо-комплекса…
Окутывающая разговор завеса неопределённости заставила лишь пожать плечами.
– Ясно. Математика не самая сильная сторона твоей личности. В мире зафиксированы неоднократные случаи «оживления» доставленных в судебно-медицинские учреждения в виде cadavers, и ни одного после вскрытия по Абрикосову. Значит, существует некая вероятность, что cadavers у нас внизу не десять, как ты неверно подсчитал, а только семь, а три пребывают в переходном состоянии…
Ужас! Я вздрогнул.
– А какое первое правило суд-э? Если под твоим скальпелем cadaver очнулся, значит, тебе прямая дорога в хирургию – там твоё истинное призвание. Ну и, так сказать, обратная сторона медали – врач, у которого непозволительно высок процент смертности среди пациентов, бездарно загубил в себе толкового патологоанатома.
– И вот тебе экскурс к истории вопроса, – к разговору подключился Разен, – во время эпидемий холеры девятнадцатого века в Париже наряду с, так сказать, истинными покойниками частенько попадались и граждане, которые начисто теряли сознание от банального обезвоживания. И назначенные для массовых захоронений специалисты, слабо разбиравшиеся в нюансах пато-физиологии, дружно закапывали под скорую руку всех удачно подвернувшихся. Некоторым «ожившим» счастливчикам удавалось затем выбираться из внезапно наскучивших им захоронений, видимо, не нравилось слишком молчаливое соседство. После чего и вошли в эксклюзивную моду для богатых гробы с элементами обратной связи в виде колокольчиков. А прикладбищенскому персоналу вменялось в обязанность регулярно обходить территорию кладбища, прислушиваясь, не раздаются ли где настойчивые переливы бубенцов.
Суд-э развеселились, и без колокольчиков продолжая ощущать себя живее всех живых.
Я же решил поддержать столь нескучную тему:
– Вы хотите сказать, что три доставленных в наш холодильник сейчас пребывают там в состоянии вирусов? Так сказать, в переходном состоянии из живой природы в мёртвую?
Веселье мгновенно сошло на нет, а три пары глаз замерли на моей физиономии.
– Хм-м. Самаэль, а твой подопечный начинает чего-то шарить в этой жизни…
Утроенный острый взгляд, профессионально скользивший в линиях абрикосовского разреза, пугал. Чтобы перевести созерцание со своей персоны на иные пределы, спросил корифеев:
– А почему по Абрикосову? Вроде, ныне этим порядком исследования не пользуются ввиду его непропорциональной сложности…
– Это ты откуда взял? – Троица переглянулась между собой.
– На лекциях Лю-, кхм-м… – я сбился, так как вовремя сообразил, что упоминание здесь институтской клички шефа будет не совсем к месту, – Лю… Лю-безный профессор Пестов.
– На то у человека и два глаза, – Жозев назидательно указал мизинцем в потолок, – чтобы иметь две различных точки зрения на один вопрос.
Смущать своих учителей неожиданными вопросами я, похоже, так и не научился.
– А два полушария головного мозга тогда зачем?
– Эх, морячок, морячок. Да, чтобы всегда было про запас минимум два противоположных мнения на любое проявление кармических принципов Вселенной. Что, безусловно, повышает выживаемость отдельно взятого индивида в условиях жестокой конкуренции за ограниченное количество тёплых мест под Солнцем…
Все помолчали… Я открыл было рот, но меня опередили:
– А чтобы предупредить следующий каверзный вопрос, поясняю: duo testis позволяют репродуцировать особей обоих полов.
Не в силах прикрыть открытый рот, уставился на Разена:
– Это каким таким образом?
– Правило буравчика знаешь? – Он покрутил указательным пальцем по часовой стрелке, придав при этом поступательный ход руке.
– Да, что-то такое помню из физики… Но не из физиологии же!
– Спрашивать о направлении закручивания ductus deferens, так понимаю, бесполезно… А это как раз и является определяющим в распределении X и Y хромосом.
Избыточность информации, на корню разрушавшей институтские познания о репродуктивной физиологии человека, вызвала некое подобие ступора. Но вовремя осознав, что бедная голова идёт кругом именно по часовой стрелке, я удачно склонил её в сторону открытых дверей и благополучно ретировался по правилу буравчика. Благо, очередной рабочий день закончился…
И вот однажды, через пару месяцев упорного труда на ниве мальчика на побегушках, минуя утренний турникет с необычайно строгим дядей Васей, я приметил некую странность в окутавшей Бюро атмосфере. Местные старожилы тихо бродили по коридорам, заговорщицки вполголоса переговариваясь меж собой. На меня поглядывали искоса, иногда посмеиваясь. А Люциус лично перехватил на турникете – я даже чуток испугался, что получу нагоняй за ставшее дежурным пятиминутное опоздание – и проводил под ручку до кабинета, надменно расспрашивая о несущественных вещах. Окружавшая обстановка странным образом напоминала утреннюю суету в день свадьбы… Или похорон. На попытки расспросить, что случилось, коллеги отмалчивались и старались побыстрее отвалить в сторону. Сюрпризы продолжались и далее…
– Боец! – СамСамыч привычно обратился с этим уничижительным для моремана прозвищем, словно я два года месил грязь сапогом-мотострелком, и зачастую используемом наставником, когда требовалось проявить неординарную смекалку. – Сегодня у тебя, так сказать, впускной экзамен – индивидуальная эс-эм экспертиза. Посмотрим, что за бабочка вылупится из этой неказистой личинки…
Ого! Я замер, открыв рот – неужели произошло невероятное чудо? Начал в спешке собираться, от волнения никак не попадая трясущимися руками в рабочий халат. Борьба со спецодеждой продолжалась недолго – случайно надорвав оба рукава, я всё-таки умудрился облачится, как того требовала неумолимая техники безопасности. Покидая кабинет, обратил внимание на странную деталь – кто-то куском белой марли завесил кабинетное зеркало. К чему бы? Или это такая несмешная шутка? Но стоило протянуть руку, чтобы отдёрнуть покрывало, в дверном проёме нарисовался Терёха – самый молодой, не считая меня, конечно, суд-э.
– Идёшь на вскрытие? – Загадочность, прозвучавшая в голосе, никоим боком не подходила этому оптимистичному здоровяку с вечно красно-довольной мордой.
– Чего сегодня все какие-то странные? – задал я вопрос прямо в блестевший от пота лоб.
Обретший звание суд-э лишь два года назад неопределённо пожал плечами и, на мгновение высунувшись проверить обстановку в коридоре, быстро достал железную фляжку из внутреннего кармана. Отвинтив пятидесяти граммовую крышечку, плеснул в неё темную жидкость:
– На, выпей. Спирт на кадровых орешках. Снимает лишнее напряжение на раз-два.
Пожав плечами, я принял дар и опрокинул залпом в рот. Хм-м-м. Хватая обожжённой глоткой воздух, убедился, что в рюмочке действительно было неразбавленное «шило».
– Ну давай… – Терёха, также замахнувший вслед, попытался было меня перекрестить, но вовремя спохватился.
Действие чудного напитка наступило незамедлительно, слегка скрасив сурово аскетичную обстановку.
Пока шёл в секционную, отмечал странную пустынность ранее оживлённых коридоров. Салатовый, после недавнего ремонта, цвет стен долженствовал наполнять всякого идущего в секционку зарядом энергии для трудовых свершений. Во всяком случае, так нам втирала психолог из отдела живых экспертиз. Внезапно осознал, что путь в цоколь, обычно занимавший не более пяти минут, всё длился и ветвился, а я шагал и шагал, и… Шагал… При том не сдвигаясь с места. Что там у Терёхи за кедровые орешки? Со спорыньёй, что ли?
Лестничный пролёт вниз и ни собирался заканчиваться, хотя до распашных дверей в секционный зал оставалось не более пары-тройки метров. Но только-только я начал припоминать молитвы, изгоняющие козни потусторонних сил, как стеклянные двери в секционную распахнулись, и в обрамлении искусственного освещения в проёме явился сам Люциус. Он таинственно поманил указательным пальцем, и я вошел в уже знакомый зал…
Переступив порог, рефлекторно прикрыл глаза рукой – обычно серое грязноватое помещение престранно сияло нереальным порядком. Кафель блистал, лампы дневного света трудились на полную катушку, ряды металлических столов замерли в торжественном ожидании, а рядом почётным караулом молча стояли все суд-э нашего Бюро. Клеёнчатые фартуки, обычно заляпанные биологическими отходами, пребывали в первозданной чистоте и топорщились аккуратными складками, напоминая шедевры мне непонятного кубизма. Объекты вскрытия, неподвижно лежавшие на столах вытянувшимися во фрунт, придавали мизансцене некую инфернальную окраску. Расположение фигур на этой "шахматной доске" странным образом сводило внимание на центральной стол, подле которого эксперт пока отсутствовал. И холодный блеск металла оттенял обнажённую женскую фигуру. Люциус легонько подтолкнул меня в спину…
Вот оно! Свершилось. Первый самостоятельный объект судебно-медицинской экспертизы. Внутри у меня что-то неприятно пульсировало, то ли впечатлительная душа, то ли intestinum tenue свивался восторженными кольцами.
Я сделал шаг навстречу Судьбе. Женщина, вернее сказать – молодая девушка, выглядела до пугающей странности живой. Словно прилегла отдохнуть. Кожный покров без единого трупного пятнышка, а волосяная его составляюшая присутствовала только на голове в виде аккуратной укладки. Рядом со столом в виде бесформенной кучи лежало ослепительно белое подвенечное платье – видимо, санитары уже срезали одежду и аккуратно бросили тут же. Утреннее предвосхищение свадебной церемонии нашло неожиданное продолжение – казалось, девушка возлежала на брачном ложе в ожидании первого супружеского таинства…
Взглядом поискал наставника, который стоял бездвижно перед бесформенными останками, словно доставленными прямиком с картины Пикассо "Герника". Перехватил взгляд СамСамыча и недоуменно скосил глаза на спящую красавицу – что делать? Тот незаметно продемонстрировал недвусмысленный жест римских цезарей – pollice verso. Ну, что ж, резать так резать…
Мой звёздный час. И я готовился приступить к таинству исследования трупа, лихорадочно прокручивая в мозгу последовательности давно заученных этапов. Описание одежды, лежавшей на полу, неожиданно оказалось таким же скомканным и совершенно неинформативным. Озадаченный таким поворотом, попытался мысленно подбодрить себя: Ничего, на исследовании тела разойдусь.
Однако тут подстерегала иная коварная беда – мне ни в какую не удавалось заговорить. Первые слова исследования буквально прилипли к языку, который мгновенно пересох и лежал меж зубов инородным кирпичом – противно шершавым и чужим. Проклятый строительный материал решительно отказывался повиноваться. Конечно, я примерно знал, что следует говорить, был известен алгоритм исследования, но кроме этого бесполезного осознания в голову, точнее – из головы, более ничего не шло. Пауза неприлично затягивалась… Быстро огляделся. Остальные эксперты уже вовсю работали – кто орудовал скальпелем, кто махал топором, а кто уже что-то надиктовывал помощникам. Но что за…
Внезапно осознал, что мир странным образом лишился объёма и растерял все звуки с цветом в придачу. Вокруг только ужасный чёрно-белый формат на плоской, как блин, поверхности! Словно все присутствующие – это лишь актеры древнего немого кино на камне стен тёмной пещеры. Завороженный пугающим радикализмом Вселенной, опять обратился к незнакомке, ставшей ещё более ослепительной в своей неземной белизне.
Чтобы придать происходящему внешнюю осмысленность, я попытался заместить растерянность на лице видимостью профессиональной вдумчивости. И медленно пошёл вокруг секционного стола. Завершив одну циркуляцию, понял, что не помогло. Мир продолжал пребывать в чёрно-белом формате, никак не отреагировав на хождение вокруг да около. Пришлось повторить. Ситуация складывалась откровенно глуповатой. Но неожиданно во мне проснулся полупрофессиональный бильярдист, и я начал бродить возле секционного стола упругой кошачьей походкой. Иногда, ухватив металлический край обеими руками, присаживался, оценивая геометрию расположения тела, либо скальпелем рисуя траекторию уда… Разреза. Молодую лаборантку, в чьи обязанности входила фиксация всего, что я посчитаю нужным надиктовать, это гипнотическое барражирование ввергло в тяжёлую прострацию.
Помощь пришла неожиданно, когда замыкал девятую окружность. Со словами:
– Ты чего завис? – Друг Терёха увесисто шлёпнул меня по хребтине и словно пробил неведомую преграду.
Способность к осмысленной речи вернулась, и, что называется, процесс пошёл. Язык вновь обрёл чувствительность, увлажнился и обнадёживающе зашевелился. Божественные богатства звуков и цветов радуги дружно вернули красоту в этот мир, вновь обретший привычную трёхмерность. И я совсем иным взглядом осмотрел объект вскрытия.
Покойная казалась удивительно хорошенькой. Появилось искушение описывать телосложение терминами – великолепное и восхитительное. Но, сделав над собою титаническое усилие, ограничился официально сухим – нормостеническое. Такое насилие над собственным разумом неожиданно проявилось ответной реакцией организма – моя левая рука своевольно потянулась и ухватилась за огромную, по-девичьи упругую гру…
– Но-но! – сквозь зубы прошипел самому себе, – На работе только на священной латыне!
… по-девичьи упругую glandula mammaria.
Объекты вожделения верхней конечности возвышались над грудиной двумя прекрасными холмами… Одёрнув распоясавшуюся руку и вспыхнувшее воображение, попытался вернуть сознание в более продуктивное русло…
На шикарных формах покойной совершенно отсутствовали трупные пятна. Выраженная бледность кожных покровов, цветной каймы губ и видимых слизистых давало повод задуматься о возможной общей кровопотере. Странным казалось и никак не проявившееся окоченение. Если бы не полное отсутствие признаков дыхания да кровообращения, девушка производила впечатление живого, но при этом чрезвычайно малокровного человека. Этакая холодная силиконовая куколка. Телесные повреждения также отсутствовали, за исключением крупноточечного кровоподтёка в области подъязычной складки, которое, честно говоря, я и разглядел-то с превеликим трудом.
Наступал черёд внутреннего исследования. Классический вариант вскрытия по Абрикосову предполагал проведение непрерывного разреза от подбородка до самого лобка. Мне как-то посчастливилось присутствовать при вскрытии трупа совсем молоденькой девушки, проводимом самим СамСамычем. Разрез он начал вести от чуть выше уровня солнечного сплетения, и после окончания вскрытия, когда девицу обрядили по некому странному обычаю в свадебное платье, она лежала в деревянном гробу словно живая, и в голову не могло прийти, что её недавно провели через полное вскрытие. Помнится, Терёха тогда назидательно, как будто это он лично продемонстрировал мастер-класс, поведал:
– Смотри и учись, это редко можно увидеть. Такие вещи делают либо по очень большому блату, либо за очень приличное вознаграждение.
Насколько я знал, СамСамыч сделал абсолютно бесплатно для одного из своих многочисленных друзей…
Но как бы ни хотелось провернуть нечто подобное, вряд ли мне удалось продемонстрировать аналогичное умение.
Рука, ранее замеченная в облапывании прелестей незнакомки, ни в какую не желала уродовать небесную красоту варварским разрезом. Лежавшая на столе девушка оказывала прямо таки магическое влияние. Наконец, переломив через ментальное колено свой сопротивляющийся организм, нежно вдавил хищно поблескивавшую грань рёберного ножа в упругую плоть… Крови почти не было, что подтверждало первоначальное наблюдение о поразительном малокровии объекта исследования. И после первых капель, рубиновыми слезами проступивших на белоснежной коже, дело пошло быстрее. Освоившись, я повёл свой разрез вдоль прекрасного тела, открывая богатый внутренний мир девицы…
Первое самостоятельное извлечение органо-комплекса в силу неопытности оказалось делом чрезвычайно утомительным и долгоиграющим – не хотелось в столь ответственный момент уподобиться одногруппнику, который на экзамене анатомии назвал желудок мужчины маткой многорожавшей женщины, вызвав тем самым сатанинский смех самого Люциуса и, соответственно, почётную двойку в зачётке.
Результаты исследования по итогу обескураживали – при резко выраженном общем малокровии источников кровотечения или патологических процессов, способных привести к смерти, просто не было. Никаких признаков заболеваний или повреждений… Вообще НИ-ЧЕ-ГО. И это казалось полной катастрофой. А как же скрупулёзные находки и стройные логические выводы? Собственно говоря, в поисках чего такого неизвестного я потратил столько времени и сил? Неприятное чувство осознания принадлежности к касте клинических идиотов. И с этим новым удивительным ощущением я поднялся в кабинет. Оставалась, конечно, слабая надежда на токсикологическое исследование, но пока вопрос о причине смерти незнакомки оставался открытым…
– Ну, как боевое крещение? – СамСамыч отвёл глаза от монитора.
– Спасибо, как-то хреново-о, – неуверенно протянул я.
– Ничего, ничего. Осознание своей умственной неполноценности? Все через это проходили. А тебе уже передали, что ты сегодня дежуришь?
– Я?
– Поздравляю с переходом в разряд действующего суд-э.
Неожиданно всё это как-то завертелось… Даже не понял – радоваться или сожалеть о сорванном свидании. Только-только начал налаживать личную жизнь, и вот… Первое свидание коту под хвост. Но, как говорится, не мы выбираем работу, а она нас.
– Милиционеры будут вызывать – без прокурорских даже не суйся. Дежурку пускай свою присылают. Осмотр на месте, я думаю, ты сделаешь, ничего там сложного нет. Необычное что или криминал какой лютый, юли, выкручивайся, если не знаешь, что сказать по существу. Когда cadaver привезут сюда, в секционке утречком разберёмся… – СамСамыч быстро давал указания, походу переодеваясь в цивильное.
На прощание сунулся к зеркалу, остановился на миг перед занавеской, через плечо косо глянул на меня, ухмыльнулся и вышел, сделав прощально ручкой.
Я пил кофе в кабинете в ожидании первого вызова. Телевизор привычно испражнялся очередным иностранным сериалом, навевая смертельную скуку. Неожиданно дверь распахнулась, и вошёл Люциус.
– Как дела?
– Пока вызовов не было.
– Так я не о том. Как самочувствие?
На мгновение прислушавшись к слаженной работе внутренних органов, я пожал плечами – самочувствие как самочувствие, мандражно слегка по-первой, но, в общем, терпимо…
– Прорвусь. Самаэль Самаэльевич дал чёткие указания на все случаи жизни, – оптимистично заверил руководителя.
– Ладно. Таким вот образом… – Люциус оглядел кабинет, поправил занавеску на зеркале и, кивнув на прощание, шагнул в дверной проём.
Тишина. Один сериал закончился… Начался другой. Я взял с полки первую попавшуюся книжку. Посмотрел автора – профессор А.Г. Пестов. Монография "Влияние строения костной основы кистей на капиллярные линии ладони. Для лиц, покончивших с жизнью через домашнюю асфиксию". Хм-м-м… Напрягала некая двусмысленность в названии. Кто это читает? Аккуратно вернул трактат об асфиксии на место, взял следующую. «Криминалистика» – а вот это то, что надо. Полистал, припоминая интересные случаи. Решив бахнуть очередную кружку крепкого кофе, щёлкнул выключатель на электрическом чайнике… Неожиданно что-то громко треснуло в коридоре, и свет погас… Притом везде. Пространство заполнил вязкий сумрак, а безлунная ночь за окном не сильно-то и расстаралась его разбавить.
Пришлось на ощупь рыться в дежурном саквояже в поисках спасительного фонарика. Ну что за бардак? Непонятные вещи загромождали и так невеликое пространство этого кожаного аксессуара земского доктора. Наконец, более ориентируясь на осязание, чем на бесполезное в данной ситуации зрение, выудил небольшой фонарик. К счастью, рабочий. И преодолев дверную «узкость», я вышел в открытое пространство коридора.
Электрический щиток находился где-то неподалёку… Во мраке. Чернота коридора казалась ещё более непроглядной, чем в том же кабинете, где свет далёких звёзд и уличных фонарей в виде скудного потока одиноких фотонов нет-нет да просачивался через окно.
Скрепя трепещущее от страха сердце, двинулся на поиски пропавшего электропитания. Дрожащий луч фонаря легко резал тьму на куски, выхватывая крашенные стены, лоснившийся новизной линолеум, запертые двери кабинетов. Тишина здесь была как в морге, каким бы каламбуром это ни показалось. Нарочито громко шлёпая штиблетами, помаленьку перемещался по мрачному пространству. Отсутствие иных звуков самым мистическим образом затрагивало восприятие окружающего – я словно оказался в каком-то ином, сказочном месте… Причём, сказочка-то представлялась откровенно страшноватой. Так ещё и мой собственный внутренний голос, воспользовавшись отсутствием раздражителей со стороны, панибратски втирал вконец растерявшемуся сознанию, типа – а-а-а, мы все здесь умрём…
Неожиданно протяжный стон расколол тишину… Я замер, постоял некоторое время, пытаясь идентифицировать звук или хотя бы определить, откуда он такой жуткий явился. Проклятье! Только торжественного прибытия потусторонних сил не хватало на этот "праздник жизни". Заявив о себе короткой прелюдией, кошмарный звук более не смолкал, заполняя пространство вокруг. Казалось, тысячи тысяч грешников, мучимых жаром дьявольских сковородок, взывают от самого пылающего центра Земли… Или из нашего холодного подвала?
Из каких таких глубин Ада исторгался этот кошмар, не хотелось даже думать. Герои мифов от древних греков в пересказе Куна, участники "Божественной комедии" Данте и "Потерянного рая" Мильтона, неожиданно ожив, вставали пред глазами под чудовищный аккомпанемент. Так должны выть лужённые глотки Цербера, скучающего на границе между царствами мертвых и живых. Не хотелось бы вот так, во цвете юности, покинуть согретый Солнцем берег и пуститься в путь на видавшем виды ботике Харона…
Чтобы хоть немного дистанцироваться от инфернальной сути тревожно звучавших аккордов, я решил, что так должно исполняться тирольское горловое пение, каким бы оно ни было. Психологическое замещение прошло вполне удачно, и, постояв немного на этом бесплатном "концерте", продолжил под непрекращающийся таинственный хор примерять на себя роль электрика. Благо, непростая служба на флоте научила быть «универсалом-многостаночником». Наконец оказался рядом со щитком. Глубоких познаний на этот раз не потребовалось – автомат оказался банально выключен. И я щёлкнул выключателем – Да сгинет тьма, и будет свет!
Пара захудалых лампочек ночного освещения, непрерывно мерцая, вычертили из мрака линии крашеных стен, плинтусов и потолка… Но лучше бы они этого не делали: в конце коридора, куда сходилась вся прямолинейная геометрия, вырисовалась белесая и, похоже, обнажённая фигура. Вздрогнув, я инстинктивно повёл туда ещё включённым фонариком, и таинственный призрак, ожив, шарахнулся от луча и исчез за углом. Бездумно следовать за ночным посетителем Бюро желания не возникло – родной кабинет казался куда более привлекательным и покойным, чем острые впечатления, кокетливо скрывшиеся за углом. И я юрким тушканчиком поскакал обратно в родные пенаты.
Но только потянулся к ручке двери, как… Неясный звук. Это что ещё за… Прислушался… В кабинете кто-то находился! Неведомый гость неразборчиво бурчал, шипел и сыпал проклятиями. Обыкновенно жуликоватые ворожихи подобным образом заговаривают затянувшуюся зубную боль. Я осторожно прильнул ухом к холодному металлу китайской двери. Закрыл глаза… Вот же… Такое впечатление, что с той стороны таинственный посетитель также приложился ухом и внимательно выслушивал меня. Прерывистое дыхание. Моё? Или… Проклятый голос подсознания настойчиво требовал прекратить уподобляться Asinus Buridani и незамедлительно сделать выбор – наконец оставить песню отчаяния и боли с шаставшим за углом приведением да сунуться в неведомую пасть, ожидавшую по ту сторону… Но лично для меня не всё казалось так просто в местных реалиях – шахматный цугцванг щерился дуализмом чёрно-белой расцветки. Пресловутые Сцила и Харибда во всей своей древнегреческой красе…
Спасение пришло, откуда совсем не ждал – знакомый щелчок за дверью мгновенно выудил меня, уже практически погрузившегося в самое царство Аида, на свет божий: это всего лишь закипел электрический чайник! Я же самолично поставил его греться перед эпохальным отключением электричества. Вновь обретя уверенность, ураганом ворвался в кабинет, где царили благолепие и полный порядок. Только занавеска упала с зеркала и фривольно лежала на полу. Наконец-то и до меня дошёл глубокий смысл наличия на всех дверях кабинетов суд-э прикрученных изнутри крепких засовов. Более не хихикая – зачем они нужны в царстве мёртвых – быстро задвинул запор, преграждая путь любым исчадиям ада. Оставшийся снаружи звук, преодолев нелёгкий путь из подвала наверх, разочаровано упёрся в теперь уже неприступную преграду. От былого сарказма о «бронированных» дверях ни осталось и следа. Вполне к месту и ситуации пришлось бы наличие куда более укреплённой двери – наподобие банковских сейфов.
Оградившись от вмешательства потусторонних и прочих сил, отдышался в покойной обстановке служебного кабинета. И даже царившие повсюду извечные беспорядки: захламлённые бумагами столы, продавленный дежурный диванчик, немытые стаканы из-под пива, пустая тара под столами, засохшие до скрюченной заскорузлости кусочки месячной давности сыра казались теперь такими милыми и родными. Как же мы зависимы от неизменности и стабильности окружения, чтобы чувствовать себя уверенно и самодовольно. Не прошло получаса, как я вновь ощутил проблемы с привычным течением времени – максимально замедлившись, оно капало неторопливыми минутами, которые никак не хотели собираться в полновесные часы. До окончания дежурства оставалась пугающая уйма времени. Ни к месту вспомнился учёный Хома Брут, не переживший своего дежурства…
Получив неограниченный ресурс времени, мысли сами собой закрутились вокруг событий этой ночи. В спокойной обстановке хорошо освещённого кабинета всё выглядело уже и не настолько страшно… Чёрт! Вдруг пришло осознание – так это же мои весёлые товарищи по цеху пытаются в первую ночь дежурства поиграть на страхах молодого сотрудника. Ха-ха! И как до меня сразу-то не дошло… Выходит, сговорились устроить «посвящение» в суд-э. Так сказать, развести старого моремана на кирпичную кладку, как наивного «карася». Ну уж нет! С этой минуты решил сохранять связанность мышления до победного конца. Интересно, а кто из лаборанток голой бегает по коридору – Ленка или Светка? Судя по габаритам, более похожа на Ленусю. Я схватил стакан со свежезаваренным чаем и вышел в коридор. По опыту срочки не понаслышке знаю, что если сразу не продемонстрировать решительность намерений, никогда не отстанут. Так и будут подкалывать до самой пенсии. Оставался неплохой вариант с некритично горячим чаем на голое тело, что, конечно, жестковато, но зато очень действенно – связываться с сумасшедшими никто не любит… И словно считав мою суровую решимость, коридор встретил таинственной пустотой. Слабого света лампочек едва хватало с трудом высвечивать чертёжные линии стен, превращая разнообразие вездесущего салатового цвета в одинаково серый монохром. И только вибрирующий звук из подвала никак не хотел успокаиваться. Видимо, горячий чёрный чай ему не страшен… Что ж, имеются и повесомее аргументы.
Прихватив баллонник, случайно оставленный СамСамычем после замены колеса на его «Победе», и воодушевлённый обретённым всесилием Зевса я кинулся вниз. Ух, и прилетит же сейчас незадачливому «Петросяну»! Когда спустился до первого этажа, понял, что звук формируется отнюдь не в цоколе, где секционная, а растекается по коридорам от главного входа в здание Бюро. Я резко изменил направление движения. Двигаясь на усиливающиеся вибрации эфира, осторожно пересёк полутёмный коридорчик с турникетом. Звук истекал прямиком из открытого окна комнаты дневных охранников. Медленно заглянул туда. На старом потёртом диване, помнящим ещё, наверное, хрущёвскую оттепель, спал пьяный ночной сторож дядя Коля – брат близнец нашего дневного охранника дяди Васи. Звуки, исторгаемые изнутри бдительного стража этого царства мёртвых, вполне способны были распугать не только одинокое голое привидение, но и самого князя Тьмы в придачу. Казалось, это пьяненькая толпа внутренних органов анатомо-физиологических систем дяди Коли недружным хором распевает старинные тирольские песни, а пропитая глотка придаёт им шаманский шарм горлового пения. Да-а… Лучшей защиты от тёмных сил и не придумаешь… Плюнув с досады и успокоившись, я вернулся в кабинет.
Четыре часа ночи – в разгаре так называемая собачья вахта. Спать хотелось нестерпимо, и я решил полежать немного в темноте на диванчике, прикрыть глаза, изрядно перетрудившиеся за эти неспокойные часы. Уснуть, конечно же, не уснул – сказывалось нервное напряжение, а впал в некую полудрёму, когда всё понимаешь, слышишь, но пошевелиться не в силах. Этакий полу-сон, полу-несон, сон-пронесон, сон…
Неожиданно скрипнула половица рассохшегося пола. А закрыл ли я при возвращении надёжный засов!? Меня словно парализовало ужасом. Хотел открыть глаза, но не смог себя перебороть – и так невеликий запас личной смелости испарился вместе со скрывшимся за горизонтом Солнцем. Так и лежал лицом к стене в позе эмбриона и обречённо ждал неизвестно чего. Оставался спасительный вариант, что это дядя Коля проснулся и пошёл искать, в чём бы таком горячительном утопить вышедшее из-под контроля хоровое пение.
А может, это ветер? Просто ветер… Дождь и ветер заодно бьют крылом в моё окно… Вспомнился Эдгаровский «Ворон».
И тут холодная женская рука робко прикоснулась к моей голове, и длинные пальцы запутались во вставших дыбом волосах! Безобидные мурашки на затылке, до того лишь слегка щекотавшие, мгновенно превратились в слонопотамов и начали в ужасе ломиться внутрь бедной черепушки. Вот теперь точно, если каким-то чудесным образом удастся перебороть свои страхи, даже и не подумаю выпученными от страха глазами глянуть, что там за тайная поклонница зашла в гости посреди ночи. Нравоучительная история Хомы Брута о том недвусмысленно предостерегала… Мука продолжалась минут десять, затем последовал тихий вздох, снова скрипнула ненадёжная половица и… Тишина. Не в силах более сдерживаться, я вскочил и оглядел кабинет. Ничего не поменялось – тот же мрак, те же беспорядки повсюду, из провала окна в кабинет так же затекает в гости уличная темнотища и полоска тусклого света под дверью… Периодически затеняемая шнырявшей туда-сюда фигурой. Неожиданно обретённая уверенность, что это всё-таки лаборантка Ленуся, похихикивая, курсирует в неглиже перед кабинетом, сподвигла на активные действия – я на цыпочках подкрался к двери и попытался резко её распахнуть… Но банковский запор встал надёжной преградой. Не придав этому казусу должного внимания и немного помешкав, отпирая его, всё-таки решил застать врасплох негодницу…
