Андрей Аксёнов
В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая
Спасительное слово
Роман Андрея Аксёнова «В этот раз я родился… или Путешествие Души» совершенно точно можно отнести к жанру нон-фикшен. Причём к нон-фикшен очень честному и бескомпромиссному щедро сдобренному фантазийной экзотикой. Перед нами художественный пересказ жизни, выполненный умным и тонким человеком, умеющим придать рассказу стройность и выбрать из череды жизненных событий самое интересное. Аксёнов изумительный наблюдатель за собой, остроумный, добрый. А в себе он способен найти такие головокружительные миры, о существовании которых до этого не подозревал не только читатель, но и сам автор-рассказчик. Сюжетной закваской, из которой потом вырастает удивительно качественное тесто, становится болезнь героя, приведшая его на такой край, когда просто необходимо припомнить свою жизнь даже не для подведения итогов, а для того, чтобы зацепиться за что-то и вызволить себя из мучительной трясины.
Художественный метод Аксёнова строится на том, что он ничего не ретуширует. Обладая стопроцентным писательским зрением, он предлагает читателю так настроить свою оптику, чтобы видеть человека и окружающие его явления и целиком, и во всех деталях одновременно.
В начале романа он говорит с предельной правдивостью о своём здоровье, подчёркивая особенности своего физического развития и не стесняясь упоминать своё неидеальное тело. И дальше, когда обнаруживает в себе тягу к творчеству и начинает спасаться от личной энтропии через фиксирование событий своей жизни в слове, автор нигде не отступает от правды, не нарушает реалий в угоду сюжетному замыслу.
Аксёнов раскрывает все секреты своей творческой мастерской и делает это так неподдельно, что тому, что надлежало оставаться бы за кадром, предстоит выйти на первый план и заставить сфокусироваться на себе.
Самоирония, тонкий юмор украшают этот роман. Они как драгоценные камни по бархату рассыпаны по всему тексту: «Теперь хочу описать стол. Если раскинуть руки моего могучего организма, то от края до края всё равно не дотянуться, в ширину он, конечно, поуже, но тоже не маленький. На столе разложено очень много текущей документации, которую я периодически (раз в два или три месяца) сдвигаю в урну, удачно расположенную под столом. Сверху стоит не менее могучий, чем я сам, монитор в полстола. Преимущество такого монитора в том, что тексты на нём можно читать без очков – это бережёт начальственное зрение, а других преимуществ нет».
Аксёнов умеет удивлять. Для романиста это качество наиважнейшее. Вот только он подготовил читателя к тому, что будет описывать своё бытие, как взял и воплотился в царевну Марфу, дочь царя Алексея Михайловича. Приём почти постмодернистский. Но логика письма, логика писательского зова для Аксёнова на первом месте. А согласно ему каждый может воплотиться в каждого, каждый способен на фантазию, каждый волен промодерировать свою жизнь как чужую, вне зависимости от времени и эпохи.
Писатель убеждает, что такой приём – не блажь, а художественная необходимость. Спасение через слово основано на том, что вера в него безгранична. А поэта, как говаривала Цветаева, «далеко заводит речь». Это верно и для прозаиков.
Исторический контекст романа, знание предмета, выстраивание образов, а главное, снайперское попадание в женскую психологию дадут фору многим историческим романистам. И фора эта в том, что Аксёнов не зависит ни от какого канона – он создаёт свой канон. И опять чистый нон-фикшен, никаких вульгарных передёргиваний, всё достоверно до мельчайших фактов. Но нон-фикшен не скупо описательный, а очень смыслово подвижный, своеобразно устроенный.
Аксёнов – автор дерзкий. Однако он не лишён некоторой композиционной хитрецы. Отправляя читателей на американские горки резкой смены настроений между частями, постоянно поражая их новым поворотом тем и точек видения, сам он держит бразды правления своего текста крепко и уверенно, не позволяя ему нигде развалиться.
Свою суть он ощущает не только способной на головокружительную творческую реинкарнацию, но мыслит себя песчинкой на вселенском берегу, где рядом миллиарды песчинок-личностей, великих и безвестных, где революции и войны происходят не рядом с ним, а вокруг него. Это придаёт роману «В этот раз я родился… или Путешествие Души» не только протяжённость, но и так необходимую для современной литературы стереоскопичность.
Ровно так же, как автор вытягивает себя из болота недомогания через обрывки воспоминаний и желание их запечатлеть, рассказчик цепляется за любое впечатление, чтобы погрузиться в другую эпоху и совершить то самое путешествие души, что обещано нам в заглавии. Ему достаточно газетной вырезки о военном параде времён начала войны, чтобы впустить в себя ту эпоху, ощутить себя её частью и поведать читателю о своих там, в той эпохе, переживаниях, хлопотах, радениях.
Переходы от собственной биографии к биографиям тех, в чьи тела Аксёнов погружает свою душу, смотрятся органично. Каждый переход правильно подготовлен и осмыслен.
Несмотря на заявленное в начале неофитство, стиль романа вполне зрелый. Видно, что автор пишет то, что хочет написать, и воля пера для него первична только в сочетании с бессмертной силой разума и стремлением к гармонии.
Максим Замшев,
Главный редактор «Литературной газеты»,
член Русского Пен-центра,
член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека
От автора
Уважаемые читатели, перед вами текст, который по всем показателям не должен был появиться на свет. Дело в том, что он не укладывается в логику всей моей предыдущей жизни, но вот он родился.
Откуда всё взялось – не знаю, предлагаю результат вам.
Это произведение – биография, а точнее – её часть.
Я уверен, что те мои читатели, кто когда-нибудь устраивался на работу, заполняли документ, который носит название «Личный листок по учёту кадров». В этом документе соискателю должности требуется последовательно и скрупулёзно описать важнейшие данные о себе от даты и года рождения через этапы славного пути и до наличия судимостей или наград. В отличие от «Листка», моя биография не формальна, но глубока, а ещё не обязательно последовательна. Тут мне важен процесс, а не подшитый к делу документ.
К чему это я? А! К тому, что из-под моего «пера» рождался текст не в хронологическом, а в «чувственном», если так можно выразиться, порядке. Помните пластинку Тухманова семьдесят какого-то года «По волне моей памяти» – она как раз из моей юности. Так вот, мои «волны» заносят меня туда, куда заносят, и противиться этому у меня нет желания, да и возможности. «Волны» спонтанно и настойчиво перебрасывают меня в различные истории моей жизни, «высвечивая» их, как лучиком фонарика, в сумраке воспоминаний (ну, сказал!).
Во всём представленном много личного, но и фантазий тоже навалом, а вот где что – не скажу. Фамилии и имена, кроме авторского и общеизвестных, – вымышленные, а если описанные ситуации, намёки или имена собственные у кого-то вызывают ассоциации – это точно случайно.
Предлагаемый текст может быть интересен, в первую очередь, моим ровесникам, тем, кто родился на рубеже конца пятидесятых и начала шестидесятых годов двадцатого века. Хотя, я надеюсь, мне кажется, что он заинтересует и молодёжь, ну, например, в качестве путеводителя по жизни их мам, пап, бабушек и дедушек.
А ещё всему возрастному читательскому сообществу могут быть интересны многочисленные скачки. Это слово, кстати, надо читать с ударением на последний слог, но сюда подходят также ещё такие слова-определения, как перемещения, путешествия, может быть, видения, сны.
Итак, скачки! Скачки во времени, которые «выносят» меня в давно прошедшие времена и истории. Они получаются, как мне кажется, реалистичными, не всегда исторически выверенными, чувственно окрашенными и не оставляют сомнений в том, что всё это про меня – именно я главный герой этих историй. Получается, что и это тоже моя биография.
Для чего и почему это всё пришло в мою жизнь, не знаю, но совершенно очевидно, что повседневность с этим стала значительно «вкуснее».
А ещё про подпись. Текст подписан моим подлинным именем и фамилией-псевдонимом, который, в свою очередь, отличается от настоящей фамилии только буквой Ё. К слову сказать, с этой буквой я родился, учился и женился, а потом, в конце восьмидесятых годов, кто-то в нашем великом государстве вдруг решил, что букву Ё надо исключить из алфавита. Слава богу, до этого дело не дошло, но в моём паспорте коварной рукой паспортистки были всё же не проставлены две точечки над центральной буквой.
Я, кстати, долго думал над псевдонимом. Поначалу были варианты и с девичьей фамилией мамы, и с созвучными названиями мест рождения и нынешнего проживания, и всякие другие необычности и банальности. В итоге я остановился на своей родной фамилии, вернув назад точечки над Е! Ё – всё-таки моё!
Ну, вот теперь мне кажется, что предваряющих слов больше не нужно, а можно перейти к главным. Я предлагаю вам, уважаемые читатели, поскакать из одного временного периода в другой, из эпохи в эпоху. Если интересно, – за мной!
Два сценария, или С чего всё началось (на правах введения)
Человек – это Бог, который какает.
Эрнст Беккер – лауреат Пулитцеровской премии
Сеул (перевод с корейского 서울 Соуль – «столица) – столица и крупнейший город Республики Корея. Население более 10 млн человек.
Утро. На улице немного теплее – всего минус шестнадцать градусов.
Вовсю светит неизменно яркое зимнее владивостокское солнце, на небе – ни облачка. Мы пережили рождественские морозы. Впереди – крещенские и, обещают, так называемые, китайские морозы, которые, по местным приметам, сопровождают наступление китайского Нового года.
Я лежу дома. Болит спина – прихватило ещё вчера, а ночью стало совсем плоховато, не пошевелиться. Жена тоже не поехала из-за меня на работу – отменила занятия. Всё утро занимает поиск через знакомых хорошего мануального терапевта. Вроде нашёлся, и ждём приезда. Делать нечего, беру планшет и начинаю сочинять.
Итак, мы с женой и русским корейцем Олегом прилетели в Сеул двадцать третьего сентября прошлого года, днём в четыре часа. Билеты тогда удаётся купить только на корейские авиалинии. Российские самолёты из Владивостока в тот день, к сожалению, не летали. К сожалению – потому, что наши летают по прямой через Северную Корею, и, значит, полёт занимает всего минут сорок или час. Южнокорейские же самолёты летают через Китай, что на час дольше. Всё дело в том, что Южная и Северная Кореи находятся в состоянии войны, и поэтому надёжнее облететь над Японским морем или Китаем (а вдруг собьют?).
Ну ладно, два часа – это не девять, как до Москвы, и вот мы уже подлетаем к Сеулу. Картина в иллюминаторе великолепная. Огромный аэропорт Сеула расположен на самом берегу моря, и при заходе на посадку пассажирам хорошо видна береговая линия, изрезанная отливом, а также многочисленными рукотворными сооружениями: дамбами, мостами, великолепными дорогами. Мы оживлённо обсуждаем с женой это великолепие и фотографируем прямо через иллюминатор. Самолёт мягко касается посадочной полосы, будто вырастающей из воды, и подруливает к одному из многочисленных «хоботков», всасывающих или выплёвывающих пассажиропоток.
Нас встречает русскоговорящий представитель фирмы, организующей поездку, и на представительском изделии корейского автопрома мы едем в сторону города. Дорога в полной мере подтверждает увиденное с высоты и своими природными красотами, и урбанистическими шедеврами. Минут через сорок, может быть, через час мы въезжаем в современную столицу Южной Кореи – Сеул.
Пожалуй, тут надо объяснить, зачем мы сюда наведались. Официальная версия: для переговоров с руководством сеульской клиники «Северанс». Это точно, тут нет никакого подвоха, это действительно так. Версия полностью соответствует действительности. И переговоры состоялись, и завершились успехом, и был даже подготовлен проект договора между нашими организациями. Вот так!
Но, спрашивается, зачем я как бы оправдываюсь? Ну, не то чтобы… Ладно-ладно, немножко, ведь была ещё неофициальная и более личная причина. Это всестороннее обследование моего родного организма в одноимённой клинике за собственные средства.
На законный вопрос «Зачем?» отвечаю следующим образом: мой организм, моё тело, с которым справедливости ради я не очень дружу смолоду, стало подбрасывать мне всяческие загадки в виде болей в различных его местах, спазмов и головокружений. Всё это в последнее время привело к серьёзным проблемам: работать полноценно не могу, даже гулять не могу. Следствие: радости нет.
Прежде чем продолжить повествование про Сеул, я хочу объяснить своему читателю, что означает «не очень дружил» с собственным телом в авторской версии.
Вы знаете, я всю жизнь считал, что мой путь – это интеллектуальный труд. Ребёнком я рос неспортивным. Единственная предрасположенность к спорту определялась моей природной крупной комплекцией. Поэтому диагноз физкультурника в школе был однозначный: вперёд в тяжёлую атлетику.
Но я не пошёл, не знаю почему, может, от лени. Раз так, жизнь моя стала развиваться дальше по пути книг, развития интеллекта, но не мышц. В результате через какое-то время я принял следующее эпохальное решение: мой организм является только неким дополнением или приложением к голове. А своей задачей я определил только содержание всего того, что растёт из моей головы, в чистоте и некотором эстетически общепринятом состоянии, как говорят: «главное, чтобы костюмчик сидел».
Но нет! Успокойтесь, дорогой читатель. Конечно, всё было не так прямолинейно – интеллект-то присутствует, а умные книжки несут правильную информацию: телу надо уделять внимание, о нём надо заботиться. В противном случае оно начнёт сигнализировать болезнями. Оно и сигнализировало головными болями, частыми простудами и другими болячками. Нехотя я открывал кампании, месячники заботы о собственном теле. Я садился на диеты и бегал, худел. Потом бросал и снова поправлялся. Бывали периоды, когда я ходил в тренажёрный зал и в сауну, занимался лечебной, мышечной и суставной гимнастикой, но дольше трёхчетырёх месяцев, максимум полугода эти кампании не продолжались. А последние лет пять я совсем перестал заниматься собственным телом.
Ещё важный комментарий. Как и многие люди моего поколения, воспитанные пионерской организацией, комсомолом и коммунистической партией, я трудоголик. Объяснять, что это такое, вряд ли стоит. Но в соответствии с термином, я весь погрузился в свой интеллектуально-научно-управленческий труд.
Вот, кстати, анекдот на тему: «Оператор ассенизаторской машины Сидоров поскользнулся и ушёл в работу с головой». Вот и я ушёл в неё с головой. А дальше произошло то, что и должно было произойти: меня остановили. Остановило собственное тело. Слава Богу, вроде не очень жестоко, но как и насколько, покажет обследование, на которое я приехал.
И вот мы въехали в Сеул. Это огромный и красивый город. Вечер, час пик – очень много машин, движение затруднено. Около часа мы протискиваемся через центр города и, когда уже начинает смеркаться, прибываем в клинику «Северанс», в одно из двух его крупных отделений.
У входа нас встречает заместитель президента клиники по международным делам и провожает до номера гостиницы, больничной палаты, где мы будем жить во время обследования. Не поленюсь описать эту, с позволения сказать, палату. Общий метраж её составляет более двухсот квадратных метров. При входе вы попадаете в большую прихожую, совмещённую с гостиной, где присутствуют все необходимые атрибуты в виде диванов, кресел, телевизора и небольшого обеденного столика. К прихожей примыкает маленькая кухонька, а также туалет. Из гостиной можно попасть в комнату-спальню для сопровождающего лица, а также в основное помещение – комнату больного. Она оснащена по самым строгим больничным стандартам, там присутствует койка-каталка и всё необходимое, в том числе для реанимации. К этой комнате примыкает свой санузел, что очень ценно, как потом оказывается.
В палате нас встречают руководитель принимающей фирмы мистер Ли и два переводчика: русская девушка Диана и грузинка Руссо. Задача последних – постоянное сопровождение нас с женой для перевода с корейского. Нам подробно объясняют, что ждёт меня в ближайшие три дня, а также как будет организована культурная программа жены.
После инструктажа все встречающие и сопровождающие уходят, а нам приносят диетический ужин, который на девяносто процентов состоит из мясных блюд. Это, кстати, понятно, ведь Корея – мясная страна!
Тут надо оговориться, и это важно для дальнейшего повествования: мы ведь с вами, уважаемые читатели, только начинаем знакомиться, а это произведение – по крупице начинает раскрывать мой внутренний мир, включая тараканов в голове, странности, заморочки. Так вот, сообщаю: мы с женой уже много лет не едим мясо, и, значит, в этот вечер нам приходится ложиться спать почти голодными.
Хорошо, ладно, я всё равно доволен прошедшим днём. Он дался мне непросто, я нервничаю, чувствую себя неважно – подмучивает, кружится голова. Только лёг, приходит корейская сестра – мерить давление. Ладно, ушла, всё. Снова успокаиваюсь, сплю.
Утром просыпаюсь, как всегда, рано и, в соответствии с изначально, ещё на родине, продуманным сценарием под названием «Жертва», начинаю накручивать себя: «А вдруг что??? А как я???»
Ладно, что это я? Вспоминаю, что я взрослый человек, и стараюсь остановить эту «бетономешалку» мыслей. Получается не очень.
Просыпается и приходит жена. Спасибо ей, родной. Она, как может, успокаивает, пытается юморить, спрашивает: «Ну что, волнуешься?» – и после утвердительного кивка говорит: «А что волноваться-то? Ты же в больнице. Спасут, помереть не дадут». После этих бодрых слов в моём теле что-то теплеет, получается глубоко вздохнуть и встать.
Тут приносят лёгкий завтрак, и надо собираться. Собираться – означает снять с себя всё и облачиться в специальную больничную одежду, которая состоит из двух предметов: широченных штанов на завязочках, с легко откидывающимися для осмотра задней и передней частями, а также не менее свободной куртки, тоже без пуговиц, но с завязочками, как банный халат. В общем, кимоно, типа. В таком облачении я сильно веселю свою смешливую супругу и сам себе напоминаю одного из «Семи самураев» Куросавы, но без самурайского меча. Позже оказывается, что по клинике бродят толпы таких же самураев, а я выделяюсь из их числа только высоким ростом, седыми волосами и разрезом глаз.
Всё, я готов. Приходят Диана и миниатюрная улыбчивая корейская сестра, и я в их сопровождении двигаюсь из палаты по длиннющим больничным коридорам навстречу пугающей неизвестности.
Сначала офис предварительного осмотра, где автомат измеряет мне давление, а также рост и вес.
Давление оказывается повышенным, что не удивительно, я ведь сам «завёл» себя с раннего утра. Дальше предстоит заполнить анкету, содержащую невероятное количество вопросов про родственников, детство, юность, периодичность моего стулохождения и мочеиспускания, а также в подробностях про интимную жизнь. Поскольку анкета составлена на корейском языке, то юной девушке Диане приходится, краснея и смущаясь, переводить мне всё это и потом по-корейски фиксировать в анкету.
После составления этого документа мы с Дианой становимся практически родными людьми, и она ведёт меня по длинному коридору с креслами и большим количеством дверей вдоль стен. В креслах сидят такие же, как и я, самураи – меня привели в начало своеобразного обследовательского конвейера по-корейски. Заслышав своё имя, с трудом произносимое милой корейской сестричкой, я захожу по очереди в кабинеты и отдаюсь в руки докторов.
Я дышу и не дышу, раздеваюсь по пояс и ниже пояса. Мне что-то вставляют в задний проход, а в другом кабинете – другое в рот. Одно название медицинских методов исследования, которым я был подвергнут в этот день, умещается на двух страницах, напечатанных двенадцатым шрифтом в Times New Roman.
Всё перечисленное продолжается примерно до шести часов вечера с небольшим перерывом на обед, который заслуживает краткого комментария.
Мне объясняют, что на следующее утро назначена колоноскопия и гастроскопия, к которым нужно готовиться. Вот с обеда первого дня обследования подготовка и начинается. В результате поданная еда состоит из яичницы-глазуньи об одно яйцо оранжевенькой желеобразной субстанции, размером с детский кулачок, и трёх бутылочек подслащённого подсластителями энергетического напитка. Ладно, что ж! Чего не сделаешь ради здоровья, и после «сытного» обеда продолжается конвейер.
Часам к шести, когда кто-то нажал на кнопку «Стоп», конвейер останавливается, и я, усталый, но довольный, сопровождён переводчиком и сестрой до палаты в предвкушении ужина и клизмы. Но жизнь моя в этот день в итоге оказывается интереснее, чем я предполагаю. Ужин укомплектован только известной мне уже по вкусу желеобразной субстанцией, только розового цвета и на этот раз по объёму в половину детского кулачка, а также двумя бутылками энергетиков. Честно скажу, что после пережитого за день я рад и этому.
А вот клизма не состоялась. После ужина приходит сестра и с помощью десятка английских слов и интенсивного махания руками объясняет мне, что клизма – негуманное орудие и заменена у них на глотание специального порошка. Мне торжественно вручены пять пакетиков с этим порошком и графиком приёма, расписанным с точностью до минуты.
Всё, время пошло. Я развожу содержимое первого пакетика в стакане тёплой воды и пью небольшими глотками эту, довольно приятную на вкус, сладковатую жидкость.
За этим занятием меня застаёт счастливая жена, которая вернулась с экскурсии на сеульскую телебашню. На столе её ждёт очень приличный ужин, сильно раздражающий меня своим запахом и размером порций. Мы наперебой рассказываем друг другу, как прошёл сегодняшний день. И вдруг… Я чувствую в своём теле симптомы, говорящие о том, что более гуманная замена клизмы начинает действовать. А ещё через десять секунд я оцениваю креативность корейских архитекторов, которые заботливо разместили туалетную комнату в непосредственной близости от меня. Весь остаток вечера я так и провожу в этой непосредственной близости. Я пью по графику сладковатую жидкость, вкус которой самым непостижимым образом меняется от приятного через нейтральный к отвратительному. После выпивания я дожидаюсь характерного симптома и сдаюсь. Всё описанное сопровождается милыми и при этом точными высказываниями моей остроумной супруги.
Не знаю! По-моему, клизма всё же гуманнее. (Тут справедливости ради надо сказать, что в наших российских клиниках тоже стали заменять клизму на слабительное. Наверное, это действительно гуманнее!)…
Стоп! Стук в дверь возвращает меня в сегодняшний день. Жена открывает. Это приехал доктор, которого я жду с утра. Он внимательно смотрит результаты сеульского обследования. Делает укол в левую попу и говорит, что готов заниматься моим позвоночником. Обнадёживает, что в сочетании с физическими упражнениями и йогой мануальная терапия поможет мне купировать проблему и даже вообще закрыть вопрос.
Так. Ладно, он ушёл, и мы возвращаемся в Сеул. Утром следующего дня я просыпаюсь с чрезвычайно свободным желудком, но перенапряжённым мозгом от вчерашних переживаний и будущих страхов. Мне предстоит пугающая процедура с одновременным введением зондов с двух сторон. Кстати, эту процедуру тут делают под общим наркозом или что-то типа того.
Приходят Руссо и новая улыбчивая медсестра. Они ведут меня, как на расстрел, в конец конвейера для подготовки к усыплению. Сначала врач в течение получаса рассказывает, что меня ждёт и почему этого не надо бояться (именно в этот момент все начинают бояться ещё сильнее), а потом в вену вводит лекарство, укладывает на каталку и покрывает одеялом. Примерно через десять минут меня ввозят в маленькую комнату по стенам которой развешаны десятки мониторов, и начинают подключать к каким-то датчикам. Один монитор оказывается у меня перед глазами и выдаёт цифры: 140/90. Ещё через минуту: 160/100, а потом ещё: 175/110. Врач и медсёстры что-то быстро-быстро стрекочут не по-нашему, и я понимаю, что мой организм сигнализирует всему миру о своём непроизвольном волнении.
Тут же следует быстрое отключение от датчиков, вывоз назад в коридор и укол в правую попу…
В глаза почему-то неприятно ярко светит лампа на потолке, приходится на минутку закрыть глаза.
Когда я снова их открываю, то вижу себя опять в комнате с мониторами, на одном из которых случайно останавливается взгляд. На нём картинка, напоминающая трубку с извилистыми розовыми стенками. А… понимаю, это же мой пищевод, хотя, может, прямая кишка? А откуда они в мониторе?
Смешно! Снова закрываю непослушные веки и вдруг слышу голос Руссо: «Всё хорошо! Обследование закончено». Надо же, как это я ничего не помню, значит, прошло часа полтора, а я был в отключке.
Ещё через некоторое время тот же голос говорит: «Всё, можно вставать». Чувствую усталость, хочется спать, но встаю легко. Это действительно всё, обследование закончилось, а впереди – результаты и приговор. Каков он будет?
Ладно, посмотрим, а сейчас душу согревает только мысль, что покормят, может быть.
На чуть подкашивающихся ногах вхожу в палату, а там моя супруга в окружении толпы корейцев. Тут главный врач клиники и ещё несколько высоких начальников. Радостно сообщают, что нас ждёт ужин в японском ресторане от руководства клиники. Боже, какой ужин, мне бы быстренько что-нибудь съесть и поспать после наркоза. Но – держи фасон, мне ведь с ними ещё работать. Едем.
Дальше хороший и весёлый ужин, а потом переезд в гостиницу «Ренессанс», где наконец можно поспать. Но какой тут!..
Мне плохо! Уважаемые читатели, сейчас девятнадцать часов ноль-ноль минут двадцать восьмого сентября две тысячи одиннадцатого года. Мне пятьдесят два года. Я лежу в постели двухкомнатного номера с двумя санузлами и огромной ванной пятизвёздочного сеульского отеля.
Мне очень плохо: давление 185/105, внутри всё сжимается, щемит сердце, руки-ноги холодеют, всего трясёт. Почему? – ехидно спросит мой читатель. Отвечаю!
Как минимум по двум причинам. Во-первых, жена ушла пройтись по вечернему Сеулу в окрестностях гостиницы на часок. Взяла с собой мой телефон, и связи с ней нет. Во-вторых, я съел днём конфету с корейским женьшенем (портье принёс в номер в качестве презента), которую мне, как оказалось теперь, принимать категорически было нельзя.
Читатель может спросить: «И что? Неужели плохое самочувствие из-за такого набора пустяков?» Ответ мой: «Да».
Опережая второй законный вопрос, сразу отвечу: «Да! Дошёл до ручки». До какой ручки и почему дошёл, немного было уже сказано выше.
Сформулирую важнейший вывод: основная причина появления ниже напечатанной серии текстов – именно та ручка, до которой я дошёл. Не понятно? Ладно, чуть позже…
И вот лежу, и мне плохо. Читаю молитвы, пью лекарства, считаю секунды до прихода жены. Далее хроника событий такова.
Двадцать часов ноль-ноль минут: принимаю решение, что, если жена не придёт через пятнадцать минут, я не выдержу, и может наступить летальный исход.
В двадцать часов десять минут открывается дверь и входит счастливая, нагулявшаяся и ничего не подозревающая жена. Ну вот, вроде и всё, похороны отменяются. Но не тут-то было, мне всё ещё плохо, колбасит по-страшному. Жена начинает предпринимать действия по моему «спасению»: гладит, целует, готова уже бежать на ресепшен, чтобы вызвать помощь. Но потом, чуть успокоившись и вспомнив о своём психотерапевтическом опыте, садится рядом в кресло и предлагает поговорить о самых приятных воспоминаниях из моей жизни. О тех, которые в прошлом, например в детстве, приносили максимальную радость и счастье.
Срабатывает! В этот момент я вдруг сразу осознаю, что точно не умру, сейчас, тут, и горячо хватаюсь за «соломинку», протянутую любимым человеком.
Тут же вспоминается одно из лучших увлечений детства – пулевая стрельба из малокалиберной винтовки. Я уже не помню, почему я тут, возможно, по результатам стрельб в школе во время уроков по начальной военной подготовке (в моё время это называлось уроки НВП). Меня пригласили в спортивный стрелковый клуб в Сокольниках. Не могу утверждать, что я демонстрирую серьёзные успехи, но сам процесс мне необычайно нравится. Вспоминаю ощущения от нагретого собственной щекой приклада спортивной винтовки, оптического прицела, в который видна горошинка мишени. Я лежу не дыша и медленно нажимаю на спусковой крючок. А ещё испытываю почти эротическое наслаждение (как мне тогда кажется) при рассматривании мишени, продырявленной моим выстрелом в районе девятки. Хожу я в клуб около года, а бросаю без особых причин – это ведь часто случается в юности.
Не знаю почему, но наверняка не случайно я вдруг вспоминаю ещё один счастливый период в моей жизни. Нет, не период, а целый временной пласт, когда я буквально окрылён творчеством. Это время написания научных книг и обеих диссертаций. Это действительно время, когда всё получается, когда в жизни определённость и гармония, – моя Душа пела.
Мы обсуждаем это всё с женой. И тут – щёлкнуло. Действительно, не вру – буквально тумблер в голове кто-то перещёлкнул. Загорелись глаза, голова самопроизвольно приподнялась с подушки.
А что, ведь это точно, почему бы не вернуть это великолепное состояние творчества. Для этого надо снова начать писать. Что писать? Неважно! Мемуары, повести, рассказы, эссе. Кстати, помните – это как у Михаила Задорнова: если не знаешь, что написал, назови это эссе.
Жена тут подтвердила, что всё, что напишу, будет ценно в первую очередь для меня самого и, наверное, заинтересует детей. Ну а дальше посмотрим, может, моя писанина заинтересует и других людей, читателей, так сказать.
Ну что ж, идея о литературном творчестве сразу очень радует и воодушевляет. Теплеют ноги и руки, успокаивается дыхание, и ровно через час давление снижается до «космического» значения 120/80. В это трудно поверить, но у меня есть свидетель.
Со счастливой мыслью о творчестве я засыпаю.
Следующий день – воскресенье, и мы знакомимся с Сеулом. Город очень нам понравился. К сожалению, большинство исторических зданий в городе было разрушено во время войны пятидесятых годов, но сегодня город очень красив и удобен для жизни. Мы заходим в буддийские и католические храмы, смотрим представления народного театра и реконструкцию традиционной свадебной церемонии. Мы, как и все туристы, прыгаем по камням и валунам ручья Чхонгенчхон, который был когда-то зловонной канавой, а сейчас журчит чистейшей водой по рукотворному руслу. Гуляем по району Инсадон, где сосредоточены сувенирные лавочки с изделиями традиционного искусства. Отдельных слов заслуживает корейская кухня. Она в основном мясная и очень острая. Найти для нас не мясные блюда в ресторанчиках Сеула, расположенных на каждом шагу, оказывается очень трудной задачей, но наши гиды в целом неплохо с ней справляются. Всё здорово, но культурная программа смазывается постоянно звучавшими во мне вопросами: «Ну что? Ну как? Что скажут врачи завтра?» Еле пережил этот день и утро понедельника.
