Анджей Ласки
Остров звезд

Полная версия

ГЛАВА 3. ПЕРВЫЙ EP

Конечно, для моего глобального замысла стать звездой, одной песни было маловато, чтобы брать нахрапом невиданные до сих пор высоты, но, в целом, курс был намечен. Пока мы продолжали выступать на вечеринках, но добавили в репертуар и мою песню. Она быстро стала хитом.

Не останавливаясь на достигнутом, я раскопал в черновиках еще тройку других, тех, о которых никому раньше тоже не рассказывал, совершенно проходных песен. И даже, несмотря на это, ребята приняли их с удовольствием. Немного изменив аранжировки, мы включили их в наш трек-лист выступлений. Тут уже и не докопаешься до авторских прав: придали больше современного звучания, переработали стандартные ходы, добавили виртуозных соло Хайера, над которыми он честно поработал. В общем, вместе с подходящим названием к нам неожиданно пришло и вдохновение.

«Блудного сына» стали все чаще узнавать, правда, пока только в пределах городка. И я со временем заметил, что гости вечеринок ждут именно наших песен, равнодушно слушая весь остальной репертуар. Но когда дело доходило до них – тут уж только и успевай подкидывать дров в камин. С криками и улюлюканием зрители приветствовали первые аккорды, стремительно мчались к сцене, расталкивая друг друга, занимая места поближе. Совсем скоро они уже подпевали нам на выступлениях.

Девчонки спешили сфоткаться с нами. А самые отчаянные поклонницы напролом лезли в постель. Им трудно было отказать, слишком уж настойчиво они делали это.

Уже тогда я почувствовал себя звездой. Нет, звездочкой. Звездочкой местного масштаба, пускай так, но все-таки! Впрочем, с таким усердием недалеко и до медных труб²⁰, и я старался отдавать себе в этом отчет. Не только себе, но и заряжал парней, уверяя, что сейчас – лишь начало нашего пути. Подхватить звездную болезнь легко, трудно излечиться от нее. Сколько я слышал таких историй. Дай только палец укусить, а там, глядишь, и руки не будет. Многие из тех, кто думал, что это и есть слава, так и оставался довольствоваться малым. Нам такой судьбы совершенно было не надо, потому что нам надо было все остальное – рейтинги, хит-парады, интервью в Billboard²¹ и клипы на MTV. Будет это, придет и все остальное в самом неимоверном количестве. Мы просто не можем останавливаться на том, что преподносит жизнь сейчас – это обман, уловка, чтобы, в конце концов, остаться там, откуда мы и начали. Бег на месте, если хотите, бессмысленное движение без цели.

Нужен был следующий шаг, я прекрасно понимал. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что нужен EP²² из тех самых нескольких наших песен, чтобы заявить о себе более широко, чем среди сотни-другой наших поклонников, чьи сердца нам удалось завоевать. Я хотел попробовать пустить песни в эфир для начала на местных радиостанциях. Ну и портфолио, как ни крути.

На очередной репетиции я озвучил свою мысль банде. Парни обратились ко мне с немым требованием: «Давай!». Окей, ребята, я все равно собирался. Только в ответ предъявил условие, которое давно заготовил: нужно подзаработать, чтобы хватило денег на студию звукозаписи, поскольку никакому идиоту не придет в голову слушать песни, записанные в гараже на гарнитуру от компьютера и, тем более, крутить на радио.

Хемингуэй был не против, тем более четыре дня в неделю он и так работал в музыкальном магазинчике, откладывая деньги на покупку нового баса. Эрл лишь пожал плечами и сказал, что не против поработать хоть грузчиком, если за всем этим есть что-то стоящее. Хайер же пошел в полный отказ со словами, что в жизни не проработал ни дня, и сегодня точно не тот случай, чтобы начинать.

Понятно, что это был мятеж, бунт на корабле. И даже все воззвания к дружбе и товарищескому духу, к музыке, наконец, не возымели на него действия. Хай уперся рогом, что тот полуслепой носорог в пальму. Ни шага вправо, ни шага влево. И тогда нам пришлось пойти на крайние меры: громадина Эрл забрал его гитару, сказав, что отдаст ее, только в том случае, если Хайер поработает во имя общего блага. Чудесным образом это сработало! Поняв, что не сможет забрать гитару силой – наш соло-гитарист на фоне великана-барабанщика выглядел палкой от швабры, которую тот мог переломить одним неосторожным ударом об колено. Хай попытался было прибегнуть к лести и убеждению, но Эрл был непреклонен. Глядя в потолок и постукивая костяшками по корпусу синей гитары, что по своему том-тому²³, он едва ли что-то слышал. Опять витал в облаках – его привычка осталась с ним со школы. Да, такой способ отрешиться от окружающего мира был по-прежнему безупречен. Спустя пару часов бесплодных попыток отобрать инструмент, Хайер сдался.

– Ладно, ладно, придурки чертовы! Ваша взяла! – взвыл он полным отчаяния голосом. Мы победно заулыбались.

Так мы все усиленно взялись за дело. Даже если у меня и была отмазка не работать – я должен был подготовить материал для записи – было стыдно оставлять тяжеленный груз бремени и общей мечты на хрупких плечах товарищей. Да и, честно говоря, свободного времени у меня оставалось предостаточно.

Помаявшись пару дней в поисках подходящего предложения, я устроился на доставку в пиццерию на полставки. Тут были свои плюсы: городок-то маленький и практически все знают меня в лицо, так что от чаевых не было отбоя. А, как милый бонус, – селфи с клиентами на очередной фотке. Я даже не корил себя. Многие, узнав о том, кто может доставить им пиццу, делали заказ. Даже те, кто вообще ее не хотел. Местная звезда на мотороллере – ждали именно меня.

Порой, я просто не успевал, и тогда любители «Маргариты» сильно обижались, если их заказ передавали другим курьерам, грозя моим работодателям закрытием. Тем не менее, чаевые росли в геометрической прогрессии и в какой-то момент я уже было подумывал открыть свою пиццерию. Даже название ей придумал – «Звездная пицца» или «Кейси-пицца», но так или иначе, это оставалось лишь забавной шуткой, которой я потчевал себя перед сном.

Копилка наших сбережений быстро росла. Удивительно, ведь даже Хайер отдавал почти все, что заработал. Хотя, наверное, просто Эрл следил.

Часто теплыми летними ночами я не мог уснуть, но не от духоты, что пробиралась в комнату, а потому что меня терзало радостное возбуждение, предвосхищение важного шага, который все мы готовы были сделать. Я вставал, чтобы посмотреть на далекие, холодные звезды из окна на втором этаже. Мне подмигивала Венера, переливаясь разными цветами. То ощущение, что мы находились на пороге чего-то великого. Того, что изменит наши жизни раз и навсегда!

Да и я не стоял на месте, нет. Строки очередных песен посещали голову все чаще, появляясь в самый неожиданный момент. Я даже почти привык.

Однажды очередная классная строчка захватила мысли в тот самый момент, когда я мило о чем-то шептался с новой подружкой Джессикой Стайл, очаровательной маленькой блондиночкой в коротком белом с черными цветами платье, значительно выше колен, и третьим размером груди, которая вот-вот готова была мне выпрыгнуть в руки. В ту самую секунду, когда чувственная связь уже была налажена и наши губы почти слились в сладком поцелуе влюбленных, перед моим взором всплыла строка. Та самая заветная рифма, что не шла в голову целую неделю. Я бился над ней, что тот ястреб над добычей в Большом каньоне, в поисках подходящих рифмослов. Она аккуратно появилась из ниоткуда перед моим взором вся такая идеальная, выстроенная по всем правилам музыкальной эклектики. Поколыхалась пару секунд в надежде, что я ее смогу запомнить, а потом рухнула огромными, с тиснением, золотыми буквами, на ничего не подозревающую Джессику. Девчонка к тому моменту уже прикрыла глаза и вытянула губы для поцелуя.

Во мне боролись в яростной битве две сущности: юноши пубертатного периода и творца, для которого непонятны все человеческие естественные потребности. Кто из них одержит вверх, когда все естество превратилось в пучок противоречий?

Пауза затянулась, через просвет между буквами я видел, как Джессика, приоткрыв правый глаз, удивленно смотрит на мою невероятно тупую мину. Впрочем, смотреть на нее тоже было смешно.

– Подожди! – я что, произнес это вслух?

Левой рукой я хотел было откинуть злополучные буквы, и, наконец, прервать повисшую паузу, пока Джессика не решила, что я тот еще придурок. Но, черт возьми, вдохновение пугливо, как олененок, в одиночестве жующий травку на поляне. Да и моя муза не каждый день посещает меня с гениальными идеями. И вот он: этот олененок, поднимает голову, не прекращая жевать зеленую траву под копытами, чувствуя угрозу. А присмотревшись, видит между деревьев притаившегося охотника и черные дула вороненого ствола, что наблюдают за своей жертвой. Наступал момент истины! Одна ошибка и добыча ускользнет, лавируя меж деревьями, что гонщик NASCAR на Daytona 500²⁴ меж оппонентов в кольце. Никакой идиот не отпустит вдохновение, тем более такой как я, когда оно крутится у тебя под носом. Но и, конечно, только самый последний кретин откажется от поцелуя с Джессикой Стайл! Нужно было принять решение мгновенно – прямо сейчас.

Тишину призрачного леса разорвал грохот ружейного выстрела. Добыча ушла, сверкнув копытами. Впрочем, тут еще надо определиться, что считать добычей.

– Ты что, заснул? – Джессика недовольно щелкала пальцами перед моим лицом.

Тряхнув головой, я попрощался с наваждением, с рифмой, с идеально выстроенной строкой и глупо улыбнувшись, выдал:

– Кхм. На чем мы остановились?..

Спустя три месяца материал для пластинки был готов. До единой ноты выверен, отрепетирован, все соло заучены и, в целом, отлично исполнен. Единственное «но» – в гараже.

За это время мы собрали почти пару тысяч долларов, включая гонорары от концертов. Какой-то сотни не хватало. Впрочем, это не считается. Да, теперь мы старались брать гонорар настоящими деньгами, а съестное – как приятный бонус. Алкоголь же брали не стаканами, а бутылками – в гараже скопилась большая коллекция. Как лидер группы я решил, что как только хотя бы одна из песен прозвучит на радио, мы устроим грандиозную вечеринку, куда позовем всех фанатов, а, может, даже и больше. И уже там вскроем все наши запасы.

В городе была всего одна студия звукозаписи – не разбежишься: в том же самом здании, откуда велось местное вещание музыкальной радиостанции NDMA – местного подражания серьезным игрокам. Впрочем, пока нам и это не впряглось. Я решил, что если уж положить двух зайцев, то одним выстрелом.

Бессменным радиоведущим NDMA был DJ Вуду, мистер Лайонел Шорт. Вроде как действительно диджей, и при всех заслугах вполне неплохой.

По слухам, когда-то он имел успешную карьеру, гонял в турне по Штатам, а сейчас осел на местечковой радиостанции, включая незамысловатые, но хитовые треки, и пытаясь поразить жителей городка красноречием. Студия принадлежала тоже ему, но не всякому, оказывается, там было место. Мистер Шорт строил из себя музыкального бога или черт его знает еще кого. Никому не удавалось просто так проникнуть в его храм. И в чем тут причина, в гениальности Вуду или в его ограниченности или глупости, а, может быть, и то и другое, нам только предстояло узнать.

Прощупывать почву на предмет записи отправились мы с Хемингуэем. Его присутствие добавляло нашей паре серьезности, а я действительно хотел, чтобы Лайонел нас так и воспринял. И если слухи не врут, он все еще якшался с различными музыкальными лейблами, под чье крыло потенциально он бы мог пристроить и «Блудного сына».

В тот вечер мы перехватили его на выходе из здания радиостанции, когда мистер Шорт собирался отчалить домой на своем «Додже».

– Эй, мистер Шорт! – крикнул я спине в кожаном пиджаке, что собиралась исчезнуть в салоне темно-зеленого маслкара. Тот притормозил, то ли раздумывая, то ли ожидая нападения. Мне показалось, что он даже пригнулся.

– Ди-джей Вуду!

Лысая голова с коротким темным ирокезом повернулась ко мне. Вуду настороженно хлопал глазами, не понимая, чего от него хотят эти двое ребят вечером возле радиостанции. Учитывая отдаленность студии от центра города, скорее всего, первой его мыслью было ограбление. Но прикинув наши габариты (мое телосложение оставляло желать лучшего, а о Хемингуэе вообще не стоило упоминать (не то, что Эрл), такая же сопля, как и я) моментально успокоился, рассудив, что опасаться ему особо нечего. Кроме того, охранник еще не закрыл дверь здания, раскуривая сигарету на пороге.

– Чего вам? – спросил, наконец, Вуду, приняв позу и облокотившись на крышу зеленого «Доджа».

– Извините, что появились так неожиданно и без спроса, но дозвониться до вас нет никакой возможности, – моя абсолютная правда бежала впереди меня. Мы всю неделю обрывали провода, надеясь чинно и цивилизованно назначить встречу, но студия Шорта всегда отзывалась длинными бесконечными гудками. Видимо, Вуду настолько сократил весь штат сотрудников, а, может быть, просто не набирал никого, играя на собственном поле, что даже банального секретаря или администратора не завел. Поэтому нам ничего не оставалось кроме как взять быка за рога. И если гора не идет к Магомеду, значит он идет к горе… ну, вы уловили.

– Не стоит подкрадываться к людям посреди ночи, – мистер Шорт указал на краснеющий закат. – Так и огрести можно, – он старался выглядеть беззаботным, но пока это удавалось с трудом. Все еще будучи внутренне скован, он не понимал, зачем два юнца на закате дня подкараулили его.

– В общих чертах, нам нужна студия звукозаписи, – я решил сразу внести ясность. Но, кажется, мои слова прозвучали в равной степени странно и угрожающе.

– В каком смысле? – Вуду прищурил глаза, что-то раздумывая.

– Мы – группа. Молодой музыкальный коллектив. «Блудный сын», – вздохнув, Хемингуэй, обладавший интеллигентностью, принял весь удар на себя. – Для того, чтобы записать альбом. Разумеется, мы заплатим, – добавил он еще после небольшой паузы.

– О! Вот оно как! – Лайонел моментально успокоился и даже хохотнул, вспомнив о своих подозрениях несколько секунд назад. – Целый альбом?

– Ну, не альбом… – помялся Хем. – EP.

– Ну, думаю, это можно, – мистер Шорт кашлянул в кулак.

Мы с Хемингуэем переглянулись.

– Но есть одно «но», – ведущий выдержал театральную паузу. – Мне сперва нужно вас послушать. Извините за прямоту, но от плохой музыки у меня начинает болеть голова, потом спазмы, потом тошнит… кошмар в общем, – он провел ладонью по горлу. – Никогда не забуду название, как ее, этой группы… – он замолчал на пару секунд, почесав подбородок с явно излишней щетиной. – О! Смотрите-ка, забыл! – и расхохотался.

Хемингуэй недовольно хмыкнул. Он вообще крайне скептически относился к электронной танцевальной музыке, даже от признанных мастеров, считая, что в ней нет ни души, ни искусства. Одно сплошное бумц-бумц. Мне же было наплевать. Я воспринимал музыку иных жанров подчеркнуто нейтрально, хоть лей мне в уши «Satisfaction»²⁵ день напролет. Впрочем, порой, и меня коробило от популярности разного рода диджеев, но я предпочитал держать свое мнение при себе, особенно в данной ситуации.

– Идет, – кивнул я, – назначьте дату!

– На выходные, – не задумываясь ответил Шорт. – Скажем, вы ребята, меня заинтересовали. Хотя бы своим подходом. Я думал в нашем городе никто не интересуется музыкой настолько серьезно, что готов даже в ночи следовать за своей мечтой, – он задумчиво потер небритый подбородок, – да, именно так.

Я не стал мучить его лишними разговорами, главного мы уже добились. Шорт сел в машину, завел мотор, и уже отъехав от нас футов на десять, неожиданно остановился.

– А вы вообще, что играете? – крикнул он, высунув голову в окно.

Я чуть было не сказал, но тут же прикусил язык. И не потому, что Вуду, вероятно, так же как и я относился к другим жанрам музыки или мне стало стыдно. Вовсе нет.

– Мы не играем, – я смотрел на него настолько серьезно, что мистер Шорт даже снял очки, и удивленно поднял бровь. – Мы живем этим, – продолжил я.

Может, и звучало немного пафосно. Но какую еще реплику не ввернешь в тот момент, когда багровые лучи закатного солнца играют на крыше чертова «Доджа»? Наверное, стоит кучу денег. Хотел бы я и себе такую тачку.

На его лице расплылась огромная улыбка, от уха до уха. Даже Джокер²⁶ мог бы ей позавидовать.

– Вы определенно мне нравитесь, ребята! – он поднял большой палец.

Через секунду «Додж» выпустил пыль из-под колес и стал стремительно удаляться от здания радиостанции. Вскоре он скрылся за поворотом, мигнув напоследок задними габаритами.

ГЛАВА 4. VOODOO PEOPLE

Оставшиеся дни мы репетировали как проклятые, стараясь довести и без того отработанные движения до совершенства. Стены гаража трясло так, что соседи наверняка думали, что здесь проводятся бурильные работы, а не репетиция. Это было недалеко от правды, мы действительно долбили с яростью и грохотом отбойных молотков в самом лучшем смысле. Хай тряс грязной шевелюрой, как настоящий рокер, Эрл одухотворенно крошил барабаны и тарелки, удивляюсь, как еще палочки чудом оставались целыми. Хемингуэй был предсказуемо спокоен и сосредоточен, будто играет в каком-нибудь театре и перед ним стоит дирижер, взмахивая жезлом – все-таки он отдавал дань своему высшему музыкальному образованию.

Я же был… вот не люблю вот себя хвалить, но если можно играть идеально, то все было в эти дни именно так. И пел так же. Ни одного неверного движения, ни одной фальшивой ноты. Я несся на своей серф-доске, будучи внутри бушующей волны, грозящей захлопнуть меня щелкающей пастью соленой воды и перевернуть мой неуверенный плот. Но я всегда был быстрее, ускользал от нее в последний момент. Я не боялся водопада за спиной, стремился сквозь него. Выжимал максимум из гитары, как будто мои пальцы были смазаны маслом – так легко и непринужденно я извлекал из нее звуки. Мне не нужно было видеть, чтобы играть. Мне не нужно было слышать, чтобы понимать. Мне достаточно было чувствовать и, знаете, я думаю, что это высший уровень гармонии с инструментом. Моя гитара – не просто гитара. Из нее исторгались всевозможные звуки, переплетенные в безумных, самых невероятных связках и комбинациях. А микрофон был открыт моему голосу, как никогда на свете. Он с легкостью воспринимал каждый звук изо рта, отправляя в мониторы. Счастье, почти оргазм – музыкальный оргазм!

Когда все инструменты одновременно затихли, а Эрл напоследок отправил вдогонку коронное «бум-бац», по моим пальцам все еще бежала дрожь, и звуковые вибрации от того, что я играл только что, нагоняли это чувство. Казалось, даже стены гаража впитали звук и музыку, как данность. Он был наполнен ей.

– Не знаю, как вы, – Хайер удивленно смотрел на гитару, будто видел ее в первый раз, – но сыграть лучше, чем сейчас, я при всем желании не смогу.

Возразить было нечего. Если это не впечатлит Вуду, то можно собирать пожитки и вообще завязывать с музыкой, ибо мы – кучка бездарей. Как только моя гитара не раскололась в своем надрыве надвое от такого музыкального натиска, одному Джими Хендриксу²⁷ известно.

– Сейчас, парни, – я приоткрыл дверь и выглянул на улицу, ожидая увидеть толпу фанатов, прилипших ушами к стенам гаража в надежде урвать кусочек той божественной музыки, что мы сейчас исполняли. Но, к моему удивлению, на улице было пустынно, если не считать соседа, который в шортах и посеревшей от времени и пота майке стриг газон за забором, задорно рассекая траву газонокосилкой. Почему в такой поздний час? А он, похоже, ни черта не слышал за гулом своего ревущего агрегата.

– Тогда завтра у студии, – я хлопнул дверью, словно подведя итоги. – Все или ничего!

К слову, мне откровенно не спалось уже не первую ночь. Я смотрел на стоящую в углу гитару, поблескивающую в лунном свете, падающем из окна. На ее корпусе лукаво играли серебристые блики, кружась в танце. Завтра все решится.

А что, если мы не справимся? – Сомнения терзали меня, вкрадываясь в стройный хор моих мыслей. А если ничего не получится? Что будем делать? Продолжим и дальше гнаться за призрачной мечтой или бросим и поплывем по течению жизни? Эх, даже думать об этом не хочется. Может ли быть на самом деле так, что главная мечта жизни – на деле не стоит и выеденного яйца, а все остальное – лишь только то, что я сам себе придумал? Но как это – расстаться с музыкой? Словно оторвать от себя кусок, самый важный и нужный кусок. Центральный цветной осколок, что довершает прекрасный витраж. Тот самый, яркий и главный, без которого жизнь сразу станет пресной и серой. И всякий раз, когда вспомнишь, спустя много лет, будешь жалеть, что так и не попробовал всерьез прикоснуться к мечте, так лишь – ходил рядом.

К черту! Пора спать. Нет смысла переживать за то, что не произошло и, возможно, вообще никогда не произойдет. Я знаю, я уверен в нас. Уверен, что завтра мы выложимся по полной. Выжмем из себя все возможное, чтобы доказать Вуду, а, главное, самим себе и ехидно улыбающейся фортуне силу нашей мечты. У каждого она своя, но единая, преумноженная на четыре, а значит, и в четыре раза сильнее. И только эта мысль успокоила меня, сняла все напряжение и мелкую дрожь. Я был уверен в каждом из нас, на сто, нет, на двести процентов. Твердо и абсолютно!

Мы появились на студии ко времени закрытия, когда наш возможный пропуск в мир большой музыки уже было собрался уезжать домой.

– Опаздываете, ребята. У Лайонела Шорта не так много времени, – он укоризненно посмотрел сначала на дорогие часы на руке, потом на нас, – ладно, студия там, идите подключайтесь.

В отличие от многих других радиостанций, радиоэфир Вуду не был круглосуточным хотя бы потому, что Лайонел работал один и чисто физически не мог находится там постоянно. Может, и странно, как-то по-домашнему, местечково что ли. Но все давно привыкли и воспринимали как данность, переключаясь на другую частоту ровно в восемь вечера, когда диджей гасил всю аппаратуру на станции.

– Начинайте, – сделал отмашку из-за стекла Вуду. Кажется, он уже немного заскучал в ожидании обещанного.

Я обернулся на парней. Хайер смотрелся несколько вальяжно, лениво перебирая струны на Энджи. Хемингуэй был сосредоточен, как бегун на низком старте, впрочем, с ним это всегда так. Эрл подбрасывал палочки, чуть ли не жонглируя ими. Ну, вроде все готовы. Тогда я – тем более.

– И раз, и два, и три, и четыре, дааа! – я ударил по струнам, что кузнец по раскаленному докрасна, мягкому, податливому металлу, придавая своему творению форму. Искрами брызнули из гитары ноты, собираясь в яростную мелодию. Вся банда эхом отозвалась на мои движения, усилив их многократно. Я прислушался – ни одной фальшивой ноты, мы находимся в гармонии, в полной синхронизации, в невероятном единомыслии. Это вызвало во мне такой безумный восторг и эйфорию, что вращалась вокруг меня вихрем буйных, ярких, экзотических цветов. Я не просто укрепился в уверенности, что все будет нормально. Я знал это! Держись, Вуду, сейчас будет такая музыка, что тебя снесет вместе со стеклом, которое нас разделяет!

Хочешь ли ты понять, что значит мечта?

И как идти к ней, не сворачивая ни на миг?

И если бы тобой был я,

Ты услышал бы мой пронзительный крик.

И если бы вдруг не успел –

Я знаю, не каждый бы смог превозмочь,

Но за поворотом скрылась она,

И тебе ничем не сможет уже помочь.

Стоя ближе всех, я не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за мистером Шортом. Точнее за всей той гаммой эмоций, что так лихо проносилась на его лице: сперва он со скучающим взором таращился на кучку ребят, увлеченно играющих и трясущих телами и головами в такт музыке. Затем, заинтересовавшись, едва заметно даже для самого себя слегка качал головой и дергал коленом. Потом подключились и руки, ладонями он бил по подлокотникам кресла, на котором сидел, необдуманно повторяя движения Эрла. Намного медленнее, разумеется. И, уже ближе к концу песни, на его лице читался настоящий восторг. А прошло-то всего минуты три.

О да! Именно такое впечатление и должна производить музыка. Рок-музыка! Настоящая, она подхватывает тебя волной огромной силы, но при этом мягкой, нежной и чарующей. И выбраться из водоворота, что грозит утянуть тебя на самое дно, нет никакой возможности. С безумной радостью ты отдаешься воле музыкального Нептуна, уже поднявшего огромный трезубец, празднуя победу.

Для меня в музыке было что-то неестественное, сакральное, не от мира сего, если хотите. До самого конца я не мог поверить, что путь к величию создан самим человеком, а не дарован богами небесного Олимпа. А я – их посланник, их рупор, я – частичка их замысла и воли всемогущего музыкального божества. Я – Кейси-аккорд! Я – «Блудный Сын»!