Анджей Ласки
Формула любви

Полная версия

Дизайнер обложки Борис Аджиев

© Анджей Ласки, 2019

© Борис Аджиев, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-8824-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Первое и второе. Первое неразрывно связано со вторым, как и второе с первым. Первое есть начало, второе – продолжение. Главное правило, что эти числа можно менять местами. Если вначале жизнь, то потом всегда смерть, и, наоборот, если смерть раньше, то за ней всегда следует жизнь. Два состояния, которые, порой, дают фору друг другу. Но одно невозможно без другого.

Это даже не кажется странным, потому что древние уже давно все объяснили. Иначе нарушится весь тот уклад, что складывался веками. С течением времени каждая мысль, каждый шаг, каждое действие безукоризненно повторяется вне зависимости от желаний – люди даже придумали этому название – «deja vu».

И поэтому не надо думать, что любовь выбирается сознательно – это чувство слишком слепо, и оттого, порой, бывает слишком беспощадно к тому, кто уже сделал первый шаг, чтобы принять его.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Грузовик пересек двойную сплошную и несся прямо мне навстречу, на мой маленький и уютный Chevrolet. Реальность замедлила свое движение, подарив мне в этом неожиданном конце моей жизни, несколько долгих секунд. И в каждой из них я готов был прожить, как минимум, еще пару жизней – так долго это длилось. За это время я успел как следует рассмотреть черные колеса трака, нависающий над дорогой тяжелый металлический бампер с отблесками солнца на нем, хромовую решетку радиатора с шильдиком производителя несущейся на меня махины и испуганное лицо водителя-дальнобойщика с сигаретой в зубах, кажется, он курил Marlboro или что-то типа того. И, по-моему, я даже разглядел трупик осы на ветровом стекле – полосатое тельце было распластано на расстоянии примерно трех-четырех дюймах от лица водителя.

Парень за рулем со всей силы жал на тормоз, и тянул руль на себя, как будто это могло бы ему помочь. Он весь взмок, отчаянно сжимал зубы и тлеющий окурок, пытался хоть как-то управлять своей повозкой, но стальная громадина не слушалась и не замедлилась ни на секунду.

Потом удар металла о металл. Оглушающе-дикий скрежет ломающихся листов железа, еще что-то неприятное, словно по стеклу провели пенопластом, резкий запах горячего масла. От удара меня бросило вперед на лобовое стекло, и сквозь расползающиеся трещины я увидел, как капот моей машины начал сминаться под тяжестью грузовика – реальность невероятно замедлилась, звуки растянулись, расплылись. Я словно оказался внутри огромного мыльного пузыря и как будто повис, застыл в невесомости, как космонавт. А потом на мгновение почувствовал сильную боль в коленях, в грудной клетке. Впрочем, пока еще я ее не осознал, не принял.

В ту же секунду мой пузырь с грохотом лопнул. И меня отбросило назад, на перекособоченное водительское сидение – время, сжавшись в тугую пружину, вдруг закрутилось в обратную сторону с молниеносной скоростью – я перестал видеть и только слышал хруст, треск, звон бьющегося стекла, после чего мне на затылок посыпались осколки. Все это происходило одновременно, и было даже как-то странно во всем этом участвовать, находиться внутри этого странного сценария, который явила мне жизнь в последние мои мгновения.

Нет, в эти секунды я не вспоминал всего того, что обычно пишут в книгах или поп-таблоидах: «в этот миг у него перед глазами пролетела вся его жизнь». Нисколько, я только лишь думал о том, чтобы все это скорее закончилось. Мне показалось, прошло несколько долгих минут перед тем, как все стихло.

Сначала вокруг была полная и абсолютная тишина. Потом звуки начали нагонять меня, возникая из ниоткуда и увеличивая свою громкость. Постепенно, очень медленно, словно нехотя – сначала шум шин, проезжающих мимо авто, затем хлопок двери большегрузного трака – по всей видимости, его водитель пострадал меньше, чем я, а, скорее всего, вообще остался цел и невредим. Правда, и я с удивлением констатировал, что боли не чувствую. Но ведь я точно помнил, как она, эта боль, со скоростью света стрелой пронзила мой организм. Может, фортуна была ко мне благосклонна сегодня и мне все-таки повезло?

Но также отчетливо подсознание давило на то, что такого в принципе не может быть, ведь случилось ужасное – мою машину вместе со мной внутри раздавил грузовик. Я перескакивал с мысли на мысль, беспорядочно, хаотично, не мог додумать ни одну до конца. И что-то подсказывало мне, что открывать глаза не стоит. Что-то смутное… что-то такое…

– Эй, ты жив, друг? – Водитель трака подбежал к моей машине.

Я устал. Я очень устал. Только сейчас я почувствовал это.

– Эй, ты жив? – Звук происходил откуда-то сверху, он, кажется, даже боялся наклониться ко мне.

Мне показалось, что надо было прекращать эту дурацкую игру, тем более, что уже послышались звуки полицейских сирен. Собственно, это по их части. Надеюсь, что кто-нибудь уже догадался вызвать «Скорую»?

И все же, я открыл глаза. Преодолев себя, заткнув внутренний голос, я сделал это.

Моя голова лежала на разбитом руле. Прямо перед собой я увидел шильдик Chevrolet – золотистый крест. Аминь!

– Алло! Да! Адрес? – водитель трака нервничал, широкими шагами ходил туда-сюда, ступая по хрустящей щебенке. – Черт возьми, я не знаю какой тут адрес! Тут холмы и долины вокруг, поля еще! – Крикнул он в трубку. – Это на 60-й трассе. Алло! Вы меня слышите?

Сигналы полицейских машин стали явно ближе. Как они быстро! Наверное, были где-то поблизости, в обычные дни их никогда не дождешься.

– Нет, не знаю! Сейчас попробую. – Дальнобойщик, наверное, тряс меня за плечо, но я ничего не чувствовал. – Эй, ты жив? – Спросил он меня осторожно, и тут же в трубку, – я не знаю. Может, без сознания!.. – На секунду он замолчал, слушая голос в трубке. – Да тут полно крови, черт побери!.. – Крикнул он с раздражением и опять отошел от моей машины.

«Спасибо, что скорую вызвал, друг!», – я был благодарен ему за это, хотя ли не он виновник всего происходящего?

Минуты тянулись медленно. Наконец, мне надоело разглядывать крест перед собой, и я повернул голову. Водитель большегрузного трака стоял недалеко от моего разбитого авто и нервно курил. Рядом с ним стоял еще кто-то. Его образ был нечетким, словно в дымке. Он просто стоял и улыбался, иногда посматривая то на того парня из грузовика, то на меня, словно не мог выбрать, с кем же ему остаться. Но, как ни крути, было очевидно, что он пришел именно ко мне.

«Диана была бы рада такому исходу», – крутилось теперь в голове.

Я вспомнил, как мое сознание ее похоронило под колесами авто в тот далекий вечер. И сейчас мне это даже показалось смешным – судьба вернулась как бумеранг. Вот только смеяться что-то не хотелось. Ирония, насмешка или четко спланированная акция против меня самого? Когда-то я выдумал смерть для любимого человека, а не выдумал ли мой любимый человек некогда смерть для меня? Если так, то я готов в это поверить, потому что из всех странных способов умереть она выбрала именно этот, словно напомнив об истории десятилетней давности. Кажется, что с годами мы не становимся умнее.

И реальность, подталкивающая к этой мысли, и наполненная противоположным смыслом, слишком правдоподобна. Она словно пытается изрыгнуть меня из себя, проверить насколько я слаб. Только и ждет, когда приму ее за единственное настоящее, и сколько я еще смогу продержаться в этом круговороте неподвластных мне событий. Я пытаюсь все исправить, разменять все свои грехи, исправить ошибки, наконец. Но реальность оказывается гораздо жестче и сильнее меня и моих представлений о ней. Ставит мне подножку. А я все время решаю для себя, что это – временно, что все эти проблемы – ничто. И, как только я возвращаюсь к этой мысли, меня опять погружает в водоворот непримиримых с жизнью событий. Я вновь становлюсь одержимым мыслями, мысли порождают новый слой реальности, которая на этот раз просто пытается вычеркнуть меня из жизни, раздавить многотонной махиной, подвернувшейся ей под руку на этой трассе. Что еще надо было, чтобы обмануть меня? И это, пожалуй, самое лучшее, что она могла придумать.

А он стоял и все еще продолжал крутить головой – этот незнакомец, окутанный туманом. Потом, словно что-то решив для себя, сделал шаг к моей машине, оставив водителя грузовика позади себя один на один с его сигаретой и переживаниями, потом еще один и остановился. Показал все-таки кого он выбрал, закончил свою бессловесную считалочку. И все также улыбаясь, призывно помахал мне рукой.

Он что, не видит, что я все еще погребен под грудой теплого металла? Тонны полторы – не меньше. И все же, когда я попробовал приподнять голову с руля, понял, что это получается довольно легко. И, как будто, мои поломанные кости и позвонки этому совершенно не мешают.

На миг – такой короткий – я, правда, ощутил боль нечто вроде комариного укуса. Но потом… потом мне стало совсем не больно. Нигде. И это было понятно – мое тело продолжало оставаться неподвижным, в то время как я сам совершенно свободно двигался в окружающем меня пространстве. Сначала я ужаснулся, глядя на него, оставшееся в салоне авто, отдельно от меня самого, но быстро взял себя в руки – а что ты хотел после такого? Как будто надоевшую шкуру скинул, а новой не приобрел.

Первые странные ощущения – будто плывешь в морской воде или в киселе. Второе даже ближе. Воздух стал гораздо плотнее, но, кажется, поддерживал меня. Немного вязко, немного тяжело, я будто бы разрывал воздух руками, как ткань. Хорошо, что я еще могу дышать.

Я вышел из машины, точнее из того, что от нее осталось и, покачиваясь, словно пьяный, направился к туманному силуэту. На меня налетел водитель большегрузного трака, который вдруг решил зачем-то сфотографировать мой смятый в лепешку седан. Но он, кажется, был так занят своими мыслями, что проскочил сквозь меня, совершенно ничего не заметив.

– Сюда, сюда! – я обернулся на крик. Неуклюжий дальнобойщик, оставшийся позади, уже бежал навстречу «Скорой», размахивая руками.

– Смотри-ка, – усмехнулся незнакомец, – они еще попытаются тебя спасти. На это смешно смотреть! Идем. – Он уверенно взял мою руку, и через мгновение мы уже воспарили над трассой. Кажется, ничего не изменилось вокруг – то же шоссе, те же деревья, холмы, поля, озера. Все как раньше, кроме меня. И без меня.

– А ты бы предпочел шляться по каменистой равнине, покрытой сухой травой и карликовыми деревьями? – Прочитал мои мысли напарник. – Это меньше всего похоже на Скифию. Кстати, меня зовут Себастьен.

* * *

– Скажите мне только как он, и я уйду!

– А кто вы ему – жена, невеста, сестра, может одноклассница? – Администратор смотрела на нее снизу вверх, приподняв очки и прищурившись.

– Я… – Она осеклась, замолчала, не нашлась что ответить, – никто, но…

– Извините! – Медсестра опустила толстые роговые очки на глаза и вернулась к документам, низко опустив голову, дав понять, что разговор закончен.

Диана отошла в сторону и растерянно посмотрела по сторонам. Как же так? Память о прошлом заставила преодолеть ее две тысячи миль, чтобы войти в двери этого госпиталя, но не смогла заставить преодолеть какую-то санитарку, когда до него остался всего лишь один шаг? Из Сент-Пьермонта, маленького городка на западном побережье, в Нью-Йорк за пару часов на ближайшем рейсе, сразу после выпуска вечерних новостей, где в телевизоре за спиной у журналиста чрезвычайной хроники остался покореженный серебристый Chevrolet со знакомыми цифрами на номере, и телефонного звонка, сообщившего ей о случившемся незнакомым голосом. И все ради того, чтобы услышать «Извините!»?

Она не могла допустить такого обращения с собой! Внутри все клокотало, накатила злость. Набрала в грудь побольше воздуха, чтобы все высказать этой неприятной больничной крысе и уже было сделала шаг по направлению к ее стойке…

– Простите, – кто-то ухватил ее за рукав плаща. – Извините! – Рядом с ней появилась невысокая блондинка, – Вы – Диана?

Она кивнула.

– Я – Леона, его сестра. – Протянула руку. – Ну, сестра Саймона, то есть. – Леона говорила неуверенно, спотыкаясь почти на каждом слове. – Это я вам звонила. Я хотела, чтобы вы знали о том, что случилось. Все так ужасно…

Диана узнала этот голос, прозвучавший вчера в ее телефоне ночным звонком.

– Он будет жить? – Диана окинула ее взглядом, в котором все еще горели остатки ее негодования.

– Не знаю. – Леона заплакала. – Он в коме. И врачи говорят, что его шансы равны. Я не знала, что вы…

– Ты, – поправила Диана.

– …ты приедешь. – Она переминалась с ноги на ногу.

– Я не могла этого не сделать. – Неправда ведь, вполне могла.

– Можно? – Леона расставила руки.

Диана кивнула – о таком обычно не спрашивают.

– Спасибо, что ты здесь. Саймон был бы рад, наверное. – Та обняла Диану.

– Наверное. Я должна была это сделать.

– Нет, правда, – Она руками вытерла глаза – получилось наскоро и как-то неуместно. – Вот, – Леона отстранилась от Дианы и достала большой желтый конверт. – Передали полицейские вместе с другими вещами, нашли на месте аварии. Тут, кажется, какие-то его записи. Я не знаю. Они адресованы тебе. – Она протянула его Диане.

– Мне? – Диана удивилась.

– Тебе, да, посмотри. Я не думала, но, если уж ты сама здесь, возьми. Я хотела отправить его почтой, правда, не знала куда.

Диана взяла в руки конверт. Действительно, на лицевой его стороне оказалась старательно выведенное имя «Диана» – то ли для красоты, то ли от безделья. Скорее второе, это подчеркивало множественность линий, обведенных черной пастой.

– Может быть, он сам хотел отправить его тебе… но все это произошло… Не была уверена, что ты приедешь, захватила случайно. – Хотя, пожалуй, именно этот конверт и был причиной набрать номер Дианы, сорвать ее с места. – Но я надеялась… Хорошо, что взяла с собой. – Ее речь путалась, она подбирала какие-то слова, какие-то фразы, которые сейчас были абсолютно пусты, так, лишь бы сказать, лишь бы не допустить такую неуютную тишину.

– Извини, – Неаккуратно прервала Диана. – Меня не пускают к нему. Скажи… когда будешь рядом с ним… что у него замечательная сестра – Она попыталась улыбнуться и положила руку на плечо Леоны. – И что я его… – Она на секунду замолчала, раздумывая как закончить фразу, но сбилась, – что я все помню. – Она взяла Леону за руку. – Скажи ему, что Диана вернулась. Он должен понять.

* * *

Мне снился странный сон: Диана вновь вернулась в мою жизнь из небытия. Я вновь увидел ее тут, в госпитале, она стояла прямо там, внизу, у регистрации. Совсем не изменилась, так же хороша, как и в последний день нашей встречи. Что она делает здесь? По прошествии стольких лет вдруг вспомнила, бросила все и приехала? Но это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Вот она встретилась с Леоной – сестренка тоже здесь. И конверт, в руках Леоны – конверт. Откуда он здесь? Он же был со мной всю дорогу. Но вот он уже перекочевал в руки Дианы – этот толстый желтый конверт из грубой бумаги в каких доставляет почту DHL. Леона отдала его Диане. «Нет, Леона, не делай этого. Сестренка! – Крикнуть бы ей, но губы не слушаются, да и не услышит она. – Нет, не надо!»

Леона смотрела на Диану глазами полными слез. Что она говорила ей в этот момент? – я не слышу. Потом еще раз обнялись на прощание. Диана махнула Леоне и направилась к стеклянным дверям над которыми зеленела табличка со словом «Выход». Леона осталась внутри и так и стояла, сложив руки на груди, провожая взглядом Диану. В пустынном холле, совсем одна.

Черт подери, почему все это происходит здесь и сейчас? Почему, когда мне что-то надо – жизненно необходимо – этого нет, наоборот: я хочу услышать – я совершенно глух, я хочу кричать – у меня отобрали голос, я хочу жить – меня успокаивают смертью, я хочу любить – она уходит от меня, я не могу любить – она возвращается, доводя до полной истерики и срыва сознания.

Так или иначе, я вижу Диану. Я помню Диану. Я знаю Диану. И почему-то я еще хочу верить в Диану. Но, кажется, сон в любую секунду может оборваться. Странный и страшный сон, играющий с моим сознанием. И он не заканчивается, он продолжается.

Нарастающая тревога. Переход из состояния атома в черную дыру. И где-то все себя, вне всего этого моего сна, я слышу голос – …миллион не законченных дел… – Это не ее голос – я точно это знаю. Кто-то рядом. Ах, да, тот призрачный незнакомец – мой ангел-хранитель Себастьен, и, в придачу ко всему, – мертвый патологоанатом, застрявший здесь, между Адом и Раем.

– Что ты говоришь? Прости, прослушал, – я потряс головой, сбрасывая с себя наваждение, и делая заинтересованное лицо.

Мы сидели на крыше госпиталя, свесив ноги в бездну. А я и не заметил этого раньше. На его плечи был накинут медицинский халат, а из-под неаккуратно застегнутой клетчатой рубахи торчал и без того большой живот. Ему больше подошло бы имя Бахус – бурдюк с вином на маленьких кривоватых ножках в медицинской шапочке с красным крестом и нимбом над ней. В жизни я представлял своего ангела-хранителя совершенно в ином облике, но, оказывается, все более прозаично, порой даже более чем, и у каждого он свой.

– …это нормально, – поучительно продолжил он, – если человек уходит вот так сразу, неожиданно, оставив после себя кучу планов, тысячу книг, миллион незаконченных дел… ведь это так… – он замолчал, подыскивая подходящее слово, – по-настоящему.

Но я почти не слушал его. Я смотрел вниз. Я знал, что вот-вот стеклянные двери больницы откроются и в них покажется она – моя самая большая на свете любовь и самая большая боль моей жизни – моя Диана. Мы опять встретились. И вновь при очень странных обстоятельствах. Рок, судьба, фаталити – называйте, как хотите. Но я знаю, что должен поговорить с ней.

Когда открылись двери, мой сон – а сон ли это вообще? – продолжился. Слишком медлительный, – заевшая пленка в киноаппарате движется гораздо быстрее. И я явно застрял в этой плотной медлительности как в киселе, и не мог выбраться из нее.

Тогда я прыгнул. Оставил этого парня наверху со своей странной философией мертвых и прыгнул – что уж мне теперь – но не падал стремительно вниз с крыши со скоростью камня, я – планировал. «Эй, ты там, философ наверху, я похож на Дэвида Копперфильда?»

Себастьен продолжал говорить – только уже не со мной – сам с собой – кажется, даже не замечая моего отсутствия. До меня долетали обрывки его фраз: «В конце концов, смерть стоит того, чтобы узнать, что думают о тебе», – выдал он вслух потрясающую глупость. Ничего себе! Пожалуй, я даже был восхищен. Их что, учат этому в Раю?!

Но, отвлекаясь от него, я почувствовал, как вязкое пространство вокруг еще более замедлило мое планирование аккурат на ступеньки перед входом в госпиталь.

Сквозь стеклянные двери вышла Диана с моим желтым конвертом из плотной бумаги в руках, который прижимала к груди. В ту секунду я ненавидел себя за то, что не только я, но и мои мысли двигаются со скоростью черепашьих шагов.

«А много ли в жизни ты себя любил?» – подсказал мне кто-то из глубины. Неважно. Это сейчас совершенно неважно. Потом. Потом все мысли, все чувства к себе самому. Потом, после… Сейчас главное – она. Сейчас главное – дать понять, что я рядом. Что рука, которую сейчас сжимает Леона в больничной палате, все равно ничего не чувствует. А я сам здесь, а, значит, и все остальное тоже здесь, даже если это слишком неощутимо и невесомо.

Впрочем, теперь мне стоит как можно чаще напоминать себе о том, что и я сам – неприкаянная душа, находящаяся где-то «между»: между Небом и Землей, между Жизнью и Смертью, между Злом и Добром, между Адом и Раем. Все время где-то «между». Чаша весов пока что находится в равновесии, ожидая того самого незначительного перевеса, который и даст окончательный крен в ту или другую сторону. Прошлое призрачно, будущее неопределенно, но стоит признаться, что вариантов не так много, чтобы можно было долго выбирать.

Однако, пора как-то обратить на себя ее внимание, сказать Диане о том, что я здесь. Что я все еще люблю ее, люблю ее и буду любить всегда, даже после смерти, как и обещал когда-то. Ведь «всегда» – порой не так долго, а «бесконечность» никогда не заканчивается.

– Я люблю тебя, Диана! – Но смешно было надеяться, что она смогла бы меня услышать. Мой бесплотный дух был для нее незаметен, и, конечно же, неслышен.

Я ухватил ее за плащ, но тот незаметно проскользнул сквозь мои пальцы, я попытался было встать у нее на пути, но и это тоже было бессмысленно. Все мои попытки, как и ожидалось, были никчемны, совершенно и абсолютно.

Так ничего и не заметив, Диана остановилась на крыльце и вглядывалась вдаль, прямо сквозь меня, крепко прижимая к себе толстый желтый конверт.

– Я тебя люблю, Диана! Люблю, люблю, люблю, люблю, – своими невидимыми губами я прикоснулся к ее уху. – Как жаль, что ты меня не слышишь. Как жаль!

Сейчас я пытался наверстать упущенное секундами, но отчаянно понимал, что если за десять долгих лет после той истории я так и не смог сказать ей этого, то сейчас уже слишком поздно. Мне не удалось скомкать время. А с чего бы вдруг? В очередной раз судьба дала нам понять, что мы не можем быть вместе. Ловушка настроена таким способом, что каждый раз мы встречаемся при весьма странных обстоятельствах. И, как бы не хотели, наши дороги проходят рядом, но никогда не пересекаются.

Мы настолько же близки и далеки. Тем более сейчас, когда она в одном мире, а я по другую сторону объективной реальности – всего в нескольких сантиметрах от нее, но на самом деле в миллионах, в миллиардах милях отсюда, совсем по другую сторону времени, с другой стороны Вселенной – по другую сторону придуманного мной Зазеркалья, с обратной стороны Мира. «Вновь в погоне за Белым кроликом», – усмехнулся я сам себе.

Меж тем, Диана уже сбежала по ступеням на тротуар и быстро выскочила из ворот госпиталя, где только что подъехала желтая машина такси с черной надписью Uber на двери и на крыше. А я так и остался стоять на крыльце, не успев сделать ни полшага.

– Холидэй Инн! – Бросила она водителю и, продолжая крепко прижимать конверт одной рукой, другой захлопнула дверь авто. Такси тут же двинулось вниз по улице, удаляясь от здания госпиталя. Диана даже не обернулась. И я вновь почувствовал, что тону в каком-то киселе. Мое погружение было очень медленным, и только бурчание Себастьена помогло мне избавиться от подступившего наваждения и тошноты. Я же не вступал с ним в диалог, хотя именно этого он и ждал от меня.

Кажется, я так и не избавился от кармы неудачника, и права была Диана, говоря об этом в том своем последнем письме.

Я думал, что посвящу жизнь одному Ангелу, но мой Ангел сменил лик. «Жизнь во имя» – слишком большое наслаждение для того, для кого живут. Я же растерял всю любовь по крохам, мечась то туда, то сюда, в надежде, наконец, опять обрести то, без чего я не могу физически, не могу в принципе, без чего я задыхаюсь каждую минуту и жду, что мир провалится в Тартар – без Любви.

Осколками разлетелась и не собрать. Готов ли я воспринимать это так? Никто не говорил, что будет просто. Господи, но ведь не должно же быть это все и так сложно!

Почему в ту секунду, когда кажется, что все получилось, все опять рушится, ломается, разбивается – уходит в полный дестрой? Приходится покупать новую колоду карт, чтобы построить очередной домик для Ниф-Нифа, предпочитая все же каменный как у Нуф-Нуфа. Или, может, единственный правильный ответ в том, что цель жизни в поиске? Хотел бы я в это поверить. Поверить, и, наконец, найти, чтобы стать счастливым. И не говорить о том, что я счастлив, а чувствовать это и молчать. Счастье любит тишину.

Я ведь знаю, что мне для этого надо – лишь быть с ней рядом, когда она говорит, когда молчит, когда спит. И ощущать это до дрожи. Чтобы, наконец, после всех этих продолжительных поисков сказать ей просто: «Я тебя люблю!», согревая в своих объятьях. Потому что, если вчера я понимал, как трудно влюбиться, сегодня я понимаю, как трудно любить, а завтра, наконец, пойму – как сложно удержать всю эту переполняющую любовь.

И это тоже шутка жизни: в тот самый момент, когда мне нужна любовь – ее нет, а тех, восемнадцатилетних, кто даже толком не умеет ее чувствовать, кто не умеет любить, постоянно путая ее с влюбленностью, она накрывает с головой. Так почему же? Почему так происходит?

Я поднимаю руки к небесам и застываю словно картинка в старом кино. Осталось только крикнуть со всей мочи: «Неееттт!» – и будет стандартный голливудский эпизод. Но я молчу. Молчу и молюсь про себя. Молюсь неистово, до хрипоты и до слез. Я прошу Его помочь мне. Ведь я ее уже нашел. Ведь я ее уже даже держал за руку однажды. Я просто прошу Его, чтобы она не ушла, не потерялась во времени. Но это так сложно!

Так или иначе, пришло время осознать, что реальность поменялась местами, и теперь я оказался с другой стороны зеркала, чтобы однажды быть спасенным, а Диана – страх, боль, ненависть и самая большая любовь – если ты захотела повторить мой путь безумия, через который я когда-то прошел, показать мне дорогу в настоящую реальность – с той самой другой, настоящей.

Но не слишком ли рано я обмолвился об этом – впереди еще слишком много, да и будет ли готова она пройти все то, что выпадет ей? А, может быть, нам?

Я знаю, насколько это сложно, почти неосуществимо. Приговор – не больше и не меньше. И как странно получается – каждый человек однажды должен получить свою часть души другого. И справиться с этим не всем дано.

Где рождается любовь, в каких смыслах и действиях? Как подтверждается она, и нужно ли это подтверждение, ежечасная подпитка эмоциями, чувствами? Что нужно пройти, чтобы удостовериться в ее «настоящести», в реальности? Какой долгий путь нужно пройти, чтобы оказаться у цели своего путешествия и принять ее такой, какая она есть? И не упустить, ни на секунду не разочаровать.

Но не слишком ли много я возомнил о себе? Ее право – бросить все, уехать и забыть. И она это сделала, не смогла простить меня. Не смогла, не может, да и не должна. И я понимаю ее. Мне даже не за ее прощать. Слишком много я ей должен.

Может быть, в тот момент я слишком переживал за себя? Вполне разумно. Для живого человека. Но разум мой спал в больничной палате гражданского госпиталя на окраине Манхэттена. Или только часть его спала, а другая готовилась пересечь Млечный путь, уготованный мне судьбой? Хотя, подождите, о каком пути речь, если я все еще жив или, по крайней мере, мне так хочется думать. Лично себе я кажусь не очень мертвым – просто мой разум сильнее смерти.

Думаю, мой путь – не самый худший. Я знал и других, в чьей жизни были взлеты и падения, рождения и смерти: кто знает правильный путь – мудрец, кто не знает – человек. И быть «человеком» – участь большинства.

– Да ладно тебе, хватит убиваться! – Себастьен тоже спустился вниз и теперь стоял, прислонившись к стеклянным дверям, глядя вслед уезжающему такси. – Ты и так ей много сказал. И если она не понимает, что творится в твоей душе, на кой черт она тебе сдалась? Подумай над этим! Если человек не стремится к тебе, зачем тратить на него свое драгоценное время.

Я развел руками.

– Вот-вот. Ты искал любовь, нашел ее и что? Где она теперь? Самое главное, где теперь ты?!

– Я умер. – Подсознание выдало ответ, с которым мне не хотелось мириться.

– Ха-ха. – Хохотнул он. – Не торопись, это ты всегда успеешь. Знаешь, даже несмотря на то, что я патологоанатом – последний агент жизни на Земле перед тем, как оказаться пред Вратами Божьими, я еще не покинул тебя, как это бывает обычно, и, что еще важнее, пока не констатировал факт твоей смерти и не передал в руки апостолов. Поэтому стоит ли говорить об этом?

– Тогда что?

– Думаю, ты в коме, – он задумчиво почесал небритый подбородок. – Да, мой друг, ты в коме. А выберешься ты из нее или нет, зависит только от тебя самого. Ну, конечно, может быть еще и она тебе поможет, твоя подруга, но уж очень сильно ты на нее не рассчитывай. – Он приложил руку ко лбу козырьком, высматривая уже пропавшее за поворотом такси. – Девчонка вздорная, хотя и милая. Но таких знаешь сколько? – Теперь у него в руках появились счеты с костями – древнегреческий абак, – я удивился, а он подмигнул мне.

– Порядка миллиарда. – Сказал он, постучав ими немного, подвигав костяшки туда-сюда. Потом поправил круглые очки на носу. – Порядка миллиарда вздорных и милых – одна шестая населения этой странной планеты.

– Не многовато ли для одной планеты или ты шутишь? – Я уставился на него.

– Нет, думаю, в самый раз. Ведь кто-то должен быть таким, чтобы понравится еще одному миллиарду. Вспомни, как тебе было тяжело.

* * *

Тусклый свет ночника освещал небольшой гостиничный номер. Раскрытый желтый конверт валялся на журнальном столике поверх глянцевых журналов, любезно оставленных горничной гостье. Диана, держа в руках толстую пачку исписанных мелким почерком листов, сидела в кресле, подперев голову кулачком.

«Когда я пишу, не могу сказать, что двигает мной. Но все это адресовано тебе, Диана, хотя я не уверен, что ты прочтешь. Я спрячу эти бумаги как можно глубже в стол, зарою их в своих черновиках, но что-то подсказывает мне, что ты их все равно увидишь раньше, чем предполагаю я. Видимо, все из-за той же случайности, которую я не могу сейчас предсказать.

Знаешь, я стал записывать свои мысли, потому что боюсь, потерять в мимолетном миге нечто ценное, что может прийти мне в голову. Ведь некоторые мысли и идеи должны быть озвучены. И если уж так случится потом, я буду обращаться к тебе. Все лучше, чем неизвестный мне собеседник.

Признаюсь, мне кажется глупым писать в дневнике, адресованном никому с текстами ни о чем. Так обычно делают девчонки, проживая свою тайную жизнь. И это лишь мой никчемный опыт, эксперимент если хочешь. Может быть, и тебе покажется эта затея глупой и никудышной, но какая мне разница, если ты уже читаешь эти строки, правда?

Я почти чувствую, как твой взгляд бежит по эти буквам, его прикосновение согревает. Как пальцы держат эти листки, их тепло… Прости! Меня опять несет.

Видишь, я даже знаю, хотя и не уверен абсолютно, в том, что ты это прочитаешь – наши планеты остыли, но кое-как продолжают крутиться уже без нас и жизни на них уже почти нет – от них остались лишь каменные пустыни, еще где-то подернутые высохшей травой. Мне кажется, мы настолько давно оставили их, что возвращаться туда нет никакого смысла – проще найти новые и поселиться на них. Ведь они будут совсем другими, и мы даже представить себе не можем, насколько другими. И, видимо, на абсолютно разных орбитах и в разных галактиках.