Анатолий Ромов
Колье Шарлотты
Проникнуть же в такую бельевую во время стоянки для любого пассажира «Норденшельда» будет довольно просто. Тщательно изучил я и все остальное – естественно, в той мере, в какой мог изучить. Пассажиров-круизников на судах типа «Норденшельда» обычно бывает от ста пятидесяти до двухсот. Состав, как правило, – люди выше среднего достатка. Бизнесмены, технические специалисты, работники прессы. Большинство, как принято в таких случаях, идут в круиз с женами и детьми.
Прикидывая про себя все это, я следил, как Сторожев не торопясь раскладывает на столе атрибуты вчерашнего происшествия: паспорт Горбачева, записную книжку, портмоне. Но теперь ко всему этому добавилось нечто новое, и это новое – по крайней мере, по тому, что я знал, – не имело к Горбачеву никакого отношения. Во-первых, несколько стодолларовых банкнотов, как мне показалось, совершенно новых, будто только что отпечатанных. Горбачев вчера тоже сдавал доллары, но их было всего восемьдесят и – я хорошо помнил – в десятидолларовых купюрах. Но главное, на краю стола Сторожева лежал сейчас небольшой плоский металлический бачок. Бачок был прямоугольным, примерно сорок на семьдесят сантиметров. Кажется, это и есть магнитный контейнер. Кроме того, тут же, рядом, лежали заполненные бланки баллистической и медицинской экспертиз и большая пачка фотографий, изображающих мертвого Горбачева.
– Ну, что. – Сторожев взял записную книжку и паспорт. – Подключил я вчера к этому делу изрядное количество людей. Изрядное. И все без толку. Просто без толку, ребята, и насчет вашей вины беру все свои слова назад. – Шеф раскрыл и снова закрыл паспорт. – Горбачев Виктор Владимирович. Зав продуктовым складом восемнадцатой продбазы. Продбаза эта занимается снабжением школ, техникумов и вузов. Ни в чем особенном, кроме мелкой спекуляции, этот Горбачев не был замечен. И то умозрительно. Умозрительно, понимаете? Без всяких доказательств. Ну, вполне могло быть, что он, как говорят, фарцевал. Баловался валютой. Но доказательств об этом ни у кого не было, весь криминал на себя он фактически выложил сам, вот в этом допросе. – Сторожев потрогал папку. – Тебе, Ант. Что же его побудило это сделать? А? Вы оба не можете мне объяснить? Ант? Володя?
– Сергей Валентиныч, я сделал все, что мог. – Ант пожал плечами. – Вы спросите что-нибудь полегче. Ну… в таких случаях обычная причина – трусость.
– Трусость?
– А что, разве так не бывает? – Ант прищурился. – Бухнуло в голову? Просто испугался человек? Можно допустить – почудилось, что следят. Как говорят фарцовщики, секут. Ну и во избежание, так сказать, он из двух зол выбрал меньшее.
– Все это верно. Но ощущение. Понимаешь, Ант, ощущение! Сам-то он что говорил? То же, что в протоколе?
– Да. Надоело. Устал.
– Устал. А ведь, судя по собранным сведениям, этот Горбачев жил припеваючи. Был завсегдатаем лучших ресторанов города. Не ощущал никакого недостатка в деньгах.
– Но ведь так же и должно быть, Сергей Валентиныч, – в сердцах сказал Пааво.
– Может быть, может быть. Но, кроме того, были тщательно опрошены все его родственники. У Горбачева здесь, в Таллине, живут мать, отец и старший брат. Потом опросили друзей, приятелей, просто знакомых. Их у Горбачева, кстати, набралось довольно много. Конечно, мы понимаем: личная жизнь человека часто бывает за семью печатями. Но все-таки, если никто, абсолютно никто при первых опросах не мог сказать, что Горбачев был чем-то озабочен, обеспокоен и так далее, это о чем-то говорит. Он как будто бы был абсолютно доволен жизнью.
– Ну, это еще не повод, – заметил Ант. – Опросы, сами знаете, Сергей Валентиныч, вещь ненадежная.
– Поэтому мне так и важно… ощущение. Ощущение, Ант.
– Ощущение одно, Сергей Валентиныч. Испуг.
– А у тебя, Володя?
Я подумал. Пожалуй, Ант прав.
– То же самое. Мне показалось – просто испугался парень.
– Испугался… Испугался. А чего?
– Наказания, естественно.
– А может быть, не наказания? – Сторожев помедлил. – Ладно, хорошо. – Он протянул нам бумажки с заключениями и фотографии. – Вот, посмотрите, баллистическая и трасологическая экспертизы, медицинское заключение, результаты вскрытия… ну и фото. Хотя вы сами все видели.
Мы с Антом старательно просмотрели заключения и фото. Ничего нового для нас в них не было. И все-таки мне сейчас хотелось хоть что-то выцарапать из этих заключений. Я вгляделся. «Бригада патологоанатомов… в составе… установила… Пробита правая височная кость… с одновременным поражением… Смерть… наступила мгновенно».
– Судя по всему, стрелял специалист. – Сторожев взял одну из фотографий. – Как в десятку. Специалист, который умело использовал обстановку, приготовившись к стрельбе заранее и применив глушитель и оптический прицел. Дополнительные данные в пользу этого заключения: ни в одном из домов, откуда мог быть произведен выстрел, не обнаружено никаких следов стрелявшего. Не найдено ни одного свидетеля, который мог бы хоть что-то сообщить. Скажем хотя бы, кто видел что-то подозрительное. Или кого-то. Будто не человек стрелял, а тень. Выстрелила эта тень бесшумно – и нет ничего.
– Сергей Валентинович, это, кстати, вполне возможно, – сказал Ант. – Просто для такого выстреле надо было знать, что Горбачев придет к нам с утра. У того, кто стрелял, наверняка была облюбованная заранее точка. Бесшумно выстрелить, насадив глушитель, и попасть с первого выстрела в висок для классного стрелка, да еще с оптическим прицелом, – задача нетрудная. А скрыться… Скрыться в такой ситуации, пока разберутся, что к чему, еще проще. Спрятал оружие, скажем, в портфель или в сумку, вышел на улицу. И привет.
– Хорошо излагаешь. Не спорю. Но спрашивается: зачем было такому человеку убивать, в общем, мелкого спекулянта, шестерку? Володя, вопрос и к тебе.
– Ну, думаю… – Честно говоря, я и сам сейчас не понимал зачем. Помедлив, решил отделаться общей фразой: – Думаю, кому-то он мог очень помешать, этот Горбачев.
– Понимаешь. Все правильно, правильно. Только вот кому и чем? – Сторожев взял записную книжку. – Может быть, что-то есть в этой книжке?
– Наверняка, – сказал Ант. Ясно было, что шеф уже давал эту книжку «на обработку».
– Я показывал эту книжку в НТО.
– Кому интересно? – спросил Ант.
– Уфимцеву. Знаете такого?
– О, – Ант покачал головой, – Эдик Уфимцев – это марка. Возможно ли вообще в этом мире не знать Уфимцева.
– Ну, ну, – сказал Сторожев. – Рад, что цените. Эдик Уфимцев, или, если уж по всем правилам, Эдуард Андреевич Уфимцев, номинально занимал в нашем управлении должность заместителя начальника научно-технического отдела. Кроме того, он возглавлял лабораторию по валюте и ценностям. Но, если говорить честно, для меня, да и для всех, Эдик Уфимцев был чем-то гораздо большим. Хоть он и кончил исторический факультет, но, скажем, все, что касалось алмазов и бриллиантов, знал на уровне хорошего ученого-петрографа. Фанатик? Нет, пожалуй, не то слово. Эдик был в какой-то степени энциклопедией, человеком, который знает все или почти все о мире фарцовщиков, спекулянтов валютой и драгоценными камнями, где бы они ни жили – в Москве, Ленинграде, Таллине или, допустим, каком-то еще городе. Скажем так, Эдик был в какой-то степени человеком увлеченным. Если тебе нужно было срочно узнать хоть что-то о законах, обычаях, порядке совершения сделок или еще о чем-то, что происходит в мире, как он выражался, «крупной фарцы», Эдик мог в любой момент, поймав тебя за пуговицу, подробно и точно, не заглядывая ни в какие справочники, изложить тебе все, что требовалось.
Если Сторожев отдавал записную книжку Горбачева на исследование Уфимцеву – значит, шеф считает, что убийство явщика каким-то образом может быть связано со сводкой «14-В» и, вернее всего, какой-то контрабандой.
– И что Уфимцев, Сергей Валентинович? Если не секрет?
– Об этом ты, Володя, вместе с Антом спросишь у него сам. Через полчаса.
– Что, он теперь будет работать на нас? – поинтересовался Пааво.
– Ну… в какой-то степени. Собственно, вся эта история с Горбачевым – дополнение.
Ант незаметно составил вместе два больших пальца. Я отлично понял, что значит этот его жест. Если история с Горбачевым – дополнение, то что же тогда основное?
– Знаете такой теплоход – «Норденшельд»?
Мы с Антом промолчали. Каждый из нас, кажется, не хотел первым отвечать на этот вопрос. Знали ли мы «Норденшельд»? Кажется, мы теперь знали все о «Норденшельде».
– Так знаете или нет? Ант покосился на меня.
– Да, Сергей Валентиныч, – сказал я. – «Норденшельд» – круизный теплоход компании «Трансбалтик шип лайн». Заходы в Таллин, Ленинград, снова в Таллин и дальше в Европу и Америку. С интервалами в полтора месяца. Стоянка у нас три дня.
– Все верно. Так вот, две недели тому назад наша служба радиоперехвата засекла шифровку. Если вы помните. Шифровка… довольно милая. Она предупреждала кого-то здесь, что в ближайший заход на «Норденшельде» прибудет контейнер. Нелегально, конечно. Магнитный контейнер, который будет закреплен на днище в районе примерно тридцать шестого – тридцать седьмого шпангоутов. Помнишь эту шифровку, Володя?
– Отлично помню, – сказал я. – Сводка «14-В», я хорошо помню в ней каждое слово.
– Все это подтвердилось. Мы обнаружили контейнер. Было это десять дней назад. Снимали ночью, перед швартовкой. Работали лучшие аквалангисты, обработали без шума, сфотографировали и тут же поставили на место. В контейнере оказалась крупная сумма иностранной валюты. Естественно, за «Норденшельдом» установили наблюдение. Засаду по всем правилам. Но, хотя все было организовано чисто, никто за контейнером не явился. Ни в первый раз, у нас, ни в Ленинграде, ни во второй раз у нас. «Норденшельд» сегодня ушел из Таллина в дальнейший круиз. А контейнер так и остался без хозяина. Бери полмиллиона – не хочу.
– Контейнер, естественно, сняли? – спросил Пааво.
– Да, конечно. Вся сумма оприходована и пока, до сдачи в Госбанк, хранится в портовой таможне. А сам контейнер – вот он. Можете полюбоваться.
Я подтянул к себе контейнер. Да. Найти такую маленькую заплатку на необъятном днище океанского лайнера – даже для опытного аквалангиста задача почти непосильная. С одной стороны контейнера – четыре небольших выступа-ножки.
– Кажется, с дистанционным управлением, Сергей Валентинович? – спросил я.
– Да. Вот приемное устройство. Четыре магнитных держателя с капсулами. При подаче импульса магниты срезаются ударной волной направленного действия. Взрыв тихий. Под водой практически бесшумный. Да и не взрыв, мини-взрыв, заряд-то крохотный. Стоит, сидя в каюте, подать импульс – и контейнер всплывает рядом с бортом, в районе тридцать седьмого шпангоута.
– Чисто, – заметил Ант.
– Но он не всплыл. Да и вообще даже попыток явиться за этим контейнером не было. Хотя засада, как я уже говорил, была организована по всем правилам.
– Ну, почему за контейнером никто не пришел, можно объяснить, – сказал Ант. – У хозяина вполне могла быть какая-то система предупреждения. Которая давала сигнал, как только контейнер не просто даже снимали, а сдвигали с места.
– Может быть. Так вот, все это дело придется разбирать вам. Тебе, Володя. Ты назначаешься старшим. И тебе, Ант.
– Извините, Сергей Валентинович, не пойму, – сказал Ант после молчания. – Мы что, чем-нибудь перед вами провинились? За что вы решили повесить на нас контрабанду? Ведь этим обычно занимаются даже не младшие следователи – таможня.
– Ант, милый ты мой, я бы ничего этого на вас не вешал. Слишком крупная сумма инвалюты.
– Сколько?
– Пятьсот тысяч долларов.
Честно говоря, я сначала даже не поверил своим ушам. Здесь, в приграничном районе, мы слышали и видели всякое. Попытки провоза крупных сумм бывали не так уж редки. Но обычно такая контрабанда не превышала пяти тысяч долларов. Если провоз превышал пятьдесят тысяч – это считалось уже ЧП, которым должны были заниматься следователи по особо важным делам. Может быть, даже из центра. Сто тысяч – о таком мне не приходилось слышать. Но пятьсот тысяч? Теперь все ясно, почему так долго длился вчерашний утренний разговор с Москвой. И еще одно ясно – Москва это дело отдает нам.
– Да, дела, – только и сказал Ант.
– Посмотрите, вот образцы банкнотов.
Мы с Антом стали изучать банкноты. Они были, как я уже заметил, совершенно новыми и, на мой взгляд, хотя я и не считал себя специалистом, на фальсификат не походили.
– Д-да. – Ант положил банкноты на стол. – Такой суммы не истратить даже за год. И не только в Таллине.
– А тот, кто привез их, – Сторожев подравнял бумажки, – думаю, рассчитывал истратить эти деньги за три дня. Ну что, поиграем?
Мы с Антом переглянулись.
– Поиграем, – сказал я. Надо было ждать – пусть шеф начинает первым.
– Значит, кому-то очень нужно было иметь здесь, у нас полмиллиона долларов.
– А кого-то предупредили по рации, что эти полмиллиона прибудут, – добавил, разглядывая что-то в окне, Ант.
– Эту версию пока оставим.
– У нас – это в Таллине, Сергей Валентинович? – сказал я. – А может быть, вообще в Союзе?
Сторожев аккуратно спрятал банкноты в стол.
– Туристы с «Норденшельда» проводят на берегу в Таллине трое суток. Значит, за это время хозяин, если предположить, что он решил потратить полмиллиона не в Таллине, а где-то еще, должен был успеть перетранспортировать свое богатство куда-то. Куда? В Москву? В Баку? Во Владивосток? Разумно ли это? Ты можешь мне сказать?
– Согласен, Сергей Валентинович. Неразумно.
– Значит, потратить деньги он хотел здесь.
– Может быть, она, Сергей Валентинович? – Это была шпилька со стороны Анта. Но Валентиныч не обратил на нее внимания.
– Может быть, она. И быстро. Но на что можно потратить такие бешеные деньги? И так быстро?
– Темнота. Полная темнота, Сергей Валентинович.
– Если ты говоришь «темнота», что это значит?
– Может быть, для быстрой и незаметной передачи?
– Значит, ты считаешь – это может быть чем-то вроде политической акции? Передача валюты возможному резиденту?
– Да, – помедлив, сказал я.
– Тогда какова цель этой передачи? Кстати, у меня об этом будет отдельный разговор. Оплата?
– Как версия допустимо.
– А не как версия?
– Резидентам платят обычно там, а не здесь, – сказал Ант. – Как правило.
Валентиныч прав. И Ант тоже. Везти полмиллиона наличными для оплаты агента? Вряд ли опытная разведка пойдет на это. В случае провала все это может вылиться в крупную скандальную акцию. Да и потом, зачем везти деньги сюда? Несерьезно.
– Может быть, просто распространение валюты?
– Сомнительно. Полмиллиона наличными коту под хвост?
– Вы считаете, что быстрая передача… нереальна? – сказал Ант.
– Вполне реальна. Но разве такая быстрая передача не может быть тратой?
Я подумал: если Валентиныч говорит так, он допускает – провоз полумиллиона не связан с политической акцией или шпионажем, а только с контрабандой, с нарушением валютного режима.
– Вы считаете, это «камни»? («Камнями» обычно называют алмазы или бриллианты.)
– Володя, я пока ничего не считаю. Может быть, «розы» (бриллианты). Но все-таки не будем отрываться от реальности даже во время игры.
– Не будем, Сергей Валентинович, – сказал Ант. Я его отлично понимал. Судя по всем признакам, дело было серьезным, может быть, даже дохлым, то есть, на нашем языке, заранее обреченным на неуспех. Поэтому сейчас Ант хотел выжать все из Валентиныча. И главным образом его оценку. – Не будем. Но давайте выясним: что здесь ближе? Я ведь хочу понять только одно: кто вез контейнер? Частник или государство? Тогда и психология хозяина будет нам ясней.
– Хорошо. Я ведь не спорю.
– Давайте пока считать для себя что-то одно. Значит, вы считаете – это частник?
Сторожев долго не отвечал. Наконец сказал:
– Ну, будем считать, что считаю.
Это было главным, Валентиныч ведь не будет зря бросаться словами.
– Тогда, Сергей Валентинович?
– Тогда… – И по этому первому слову шефа я понял, что у Сторожева тоже пока все в тумане. – Тогда возникает обычная, много раз отработанная на таможне ситуация. Кто-то решил нарушить валютный режим и тайком провез определенное количество валюты. Зачем? Чтобы обменять валюту на вещи, являющиеся выгодным помещением капитала. Причем значительно более выгодным, в несколько раз, иначе он не стал бы идти даже на минимальный риск. Что же более выгодно? Допустим, бриллианты, драгоценные камни. Партнер по обмену был наготове и ждал владельца контейнера. Но когда «Норденшельд» вошел в Таллин, хозяин груза заподозрил что-то и снять контейнер не решился.
– Вы считаете, человеку так легко смириться с потерей полумиллиона? – спросил Ант.
– Сесть за решетку, думаю, несладко. Тем более капитал для него в таком случае все равно будет потерян. Давай допустим, что ты прав: у него была система предупреждения. Он узнал, что контейнер мы засекли.
– Давайте. – По наступившему за этими моими словами молчанию я понял: игру пора как будто бы заканчивать. Честно говоря, только сейчас мы с Антом, кажется, постепенно поняли: а дело-то типичный дохляк. И даже если не дохляк, тут есть над чем задуматься.
– И все-таки, Сергей Валентинович, что мы считаем? – сказал я.
– А вот что. Вот что мы считаем. Мы твердо считаем, что это нарушение валютного режима, – сказал Сторожев. – Говоря языком спекулянтов – фарцовка. Тогда расчет прост. Кто-то привез в наш город полмиллиона долларов, чтобы реализовать его с выгодой. Ант, что это значит – реализовать с выгодой?
– Ну… Примерно увеличить капитал в полтора-два раза.
– Выходит, у нас есть твердая уверенность, что где-то здесь, в районе Таллина, сейчас «плавает» вещь стоимостью примерно в полтора миллиона долларов? Так? Володя?
– Так, – согласился я.
– Ну, скажем, произведение искусства. Набор бриллиантов. Не знаю. Не мне вам объяснять, что это такое. Безусловно одно: полтора миллиона долларов – это реальный государственный интерес. Реальный. И мы с вами должны эту вещь выявить. Выявить и взять. Все. Володя, тебе ясно?
– Ясно, Сергей Валентинович. Яснее быть не может.
– Тогда поинтересуйтесь.
Сторожев протянул нам через стол три фотографии. Это были фото неожиданно застигнутых объективом трех разных людей на внешней прогулочной палубе одного и того же теплохода, скорей всего «Норденшельда». Я вгляделся. Да. Все три фото явно сделаны скрытой камерой. Каждому из людей на фотографиях было лет около сорока пяти – пятидесяти. После общего взгляда я постарался как-то разделить для себя эти три фотографии и, разделив, рассмотреть более подробно. На каждом фото внизу, в уголке, были, как обычно, высветлены трафаретом фамилия и имя. Хорошо, попробуем разделить. Хотя бы так – наспех, на первый взгляд. Вот этот, например, с подписью внизу «Нуазо Клод». Невысокий, черноволосый. Но глаза светлые, а взгляд этих глаз твердый. Сразу видно, что этот человек очень уверен в себе. Хорошо, пойдем дальше. Второе фото. Подпись – «Кунцль Апсолон». Стоит у трапа. Видимо, решил махнуть кому-то зонтиком. Этот близорук, пухлощек. Очки, кажется, с большой диоптрией. Такой – на вид, по крайней мере, – добряк-добрячок. Третий. Подпись – «Пачински Джон». Моложе остальных. Ему, скорей всего, лет сорок. Белобрысый, смотрит куда-то вверх. Интересно, что он там увидел? Чаек? Кажется, этот «Пачински Джон» сам похож на птицу. А впрочем, он элегантен. И очень даже.
– Смотрите, смотрите, – сказал Сторожев. – Смотрите внимательней. Задача на сообразительность. Если в нашем городе действительно есть вещь, для покупки которой иностранец рискнул привезти сюда такую сумму, то что он должен был сделать раньше? Сначала?
– Ну. – Я подумал. – Если по делу, он должен был сначала… скажем, за несколько месяцев… побывать здесь. Посмотреть эту вещь, так сказать, атрибутировать ее. То есть убедиться, что она стоит этих денег.
– Может быть, даже показать привезенному с собой консультанту, – добавил Пааво.
Я понял, что имел в виду Ант, а также понял, что Валентиныч давно уже без нас проработал этот вопрос.
– Все верно, – сказал Сторожев. – Так вот, эти вот трое – из прибывших в этот раз сюда на «Норденшельде» – уже бывали раньше в Таллине. Естественно, в разные сроки. И по разным делам. И еще одна задача на сообразительность. Если мелкого фарцовщика, пришедшего к нам с повинной, убивают из оружия с глушителем точно в висок. И случается это именно в те дни, когда «Норденшельд» прибывает в Таллин, мы можем как-то связать два этих события?
– Можем и должны, Сергей Валентинович, – сказал я.
– Все понятно, – добавил Пааво. – Без слов.
– Значит, считайте, что оба вы уже в приказе и с сегодняшнего дня освобождены от текучки. Кроме того, чтобы вы не начинали с нуля, я уже провел кое-какую работу с Уфимцевым. И кажется, у него уже кое-что для вас есть. Впрочем, узнаете сами. Ну и для этой же цели вот, возьми, Володя. Это любезно предоставленный начальником таможни Артуром Викторовичем Инчутиным список драгоценностей… с которыми выходили в город пассажиры «Норденшельда». Поинтересуйтесь.
– Спасибо, Сергей Валентинович. – Я взял список. Вгляделся. Все четко. По разделам – «кольца», «кулоны», «колье», «серьги».
– Я, конечно, не убежден… но вполне может быть, что тут затесалась «кукла». Ну, сам понимаешь, даже если ее нет, может быть, этот список хоть на что-то вас натолкнет.
«Куклами» вообще мы называем муляж – заранее изготовленное изделие из фальшивых драгоценностей. Если допустить, что один из пассажиров «Норденшельда» решил приобрести в Таллине что-то, что стоит таких бешеных денег, он вполне мог запастись точной копией изделия, с которым, скажем, ознакомился еще год назад. Выйдя в город с таким муляжем, ничего не стоило потом вернуться назад уже с настоящими драгоценностями. Я еще раз проглядел список. Сначала – фамилия и имя; потом – подробное описание драгоценности; потом – дата и час выхода; и наконец – дата и час возвращения. Что ж, по крайней мере, хоть начинаем не на голом месте. Записная книжка Горбачева – раз. Этот список – два. Ну и, может быть, нам все-таки что-то расскажет Эдик Уфимцев.
Мы с Антом вошли в комнату с крохотной табличкой на двери: «НТО. 4-й сектор», что попросту обозначало «лаборатория Уфимцева». По виду встретившего нас Эдика я понял, что он давно ждет нас. Худой, с оттопыренными ушами, большим носом и особым, всегда странно косящим взглядом – из-за этого он был похож на настороженную птицу, – Эдик сидел на стуле, сунув руки в карманы белого халата. Здесь же, на столе, валялись яркие цветные каталоги, увеличительные стекла, в центре стоял громоздкий прибор, как стало ясно впоследствии – калорископ для определения цветовой гаммы бриллиантов. Эдик встал, пожал мне руку, Анта же просто толкнул кулаком в бок.
– Горячий привет труженикам эн-тэ-о. – Ант подмигнул.
– Наслышан, наслышан от шефа. – Эдик вздохнул. – Ну что, выкладывайте.
– Эдик, родной. – Ант принялся не спеша перелистывать один из каталогов, на обложке которого было написано по-английски: «Аукцион «Сотби». – Не будем долго рассказывать – шеф тебе, наверное, все уже пояснил.
– Было дело. Только, Ант, не нужно пальцами трогать глянцевые литографии.
– Миль пардон. – Ант отложил каталог. – Эдик, короче, к нам привезли полмиллиона. Бабушкино наследство. Ну и… Володя, может, ты как старший группы?
Я пока ничего не мог предположить как старший группы.
– Эдинька, – я подумал, как же все это изложить, – нам нужно знать все, что касается или может касаться фарцовщиков, особенно крупных, валюты, а также раритетов, бриллиантов и прочих дел.
– Считайте, что вам повезло.
– Эдик, это твое хобби, но не афишируй, – процедил Ант. – Кажется, ты знаешь генеалогию всей крупной фарцы до седьмого колена? А? Эдик?
– Ну, до седьмого – это ты хватил. Но кое-какой материалец для вас подобрал.
Сейчас я думал только об одном – о смерти Горбачева. Я все время пытался хоть как-то связать это убийство с контейнером.
– Эдик. – Я помедлил. – Прежде всего, что ты вообще скажешь по поводу всей этой истории? С полумиллионом?
– Скажу, что история немного… – Эдик изменил тон. – Ну, мягко говоря, необычная. Понимаешь, слишком большая сумма для любого рынка. Уверен, что у нас ни один, по крайней мере известный мне, крупный спекулянт просто не проглотит за один присест такую сумму. Ну, допустим – он решил продать какой-то бриллиант. Но самый лучший бриллиант, старый, амстердамской огранки, потянет не только здесь, но и за кордоном тысяч сорок долларов, максимум – семьдесят. И то я считаю, это фантастическая цена.
«А может быть, – подумал я, – убийство Горбачева и одновременный привоз контейнера – просто совпадение? Элементарное совпадение? А почему бы и нет?»
– Может быть, он просто хотел обменять валюту на рубли? – предположил Ант.
– Ант, тысячу или пять тысяч долларов обменять по спекулятивному курсу есть еще какой-то смысл, – сказал Эдик. – Хотя и непонятный мне. Но пятьсот тысяч? Вряд ли.
– Может быть, произведения искусства? – вступил я в этот, как мне сейчас казалось, довольно бессмысленный спор.
– Володя, во всем мире произведения искусства, которые могут стоить пятьсот тысяч долларов и выше, общеизвестны, – отпарировал Эдик. – Ну, скажем, отдельные вещи Пикассо, Ван-Гог, Шагал. Что-то есть и у нас – скажем, Рублев, Грек. Но везти сюда валюту, чтобы нелегально купить одно из таких всем известных произведений, несерьезно. – Эдик отодвинул калорископ в сторону. – Это… ну заранее обречь себя на провал.
– Тогда что же? – сказал Ант.
– Ант, милый, рад бы ответить, но не знаю.
– А попробовать? – сказал я. – Ну хотя бы пофантазировать? Прикинуть, что может быть?
– Хорошо, Володя, я скажу. Давай так: попробуем прикинуть, что мы бы с тобой решили купить за пятьсот тысяч, если бы они у нас были. И мы хотели бы получить кое-какой наварец…
– Занятная интрига, – сказал Ант.
– Допустим, – не обращая внимания на эти слова, продолжал Эдик, – допустим, что-то совсем неизвестное. Старое. Чего нет в каталогах «Кристи» и «Сотби». Вот в этих. – Эдик тронул лежащие перед ним альбомы. – Но что моментально станет шлягером этих каталогов.
– Эдинька. – Я помедлил. – Ты знаешь что-нибудь о таких вещах?
– Володя, найти такую вещь или узнать о ней что-то – значит найти полтора миллиона долларов. Ничего крупного даже в мизерном количестве не ходит. Самая большая сделка – четыре тысячи рублей. Естественно, данные по нашим каналам.
– А главное средоточие?
– Центры – Москва и Ленинград. Один крупный фарцовщик есть в Горьком, я у него, кстати, был месяц назад. Сам понимаешь, эти люди имеют деньги. А имея деньги, как к себе домой ездят и сюда к нам, в Таллин. Модное место. Ездят в основном солидные спекулянты, «крупняк». Пользуясь случаем, что пока на свободе. – Эдик подошел к одной из картотек, открыл ящик, достал и протянул мне три карточки. – Вот, глянь. Останавливаются только в «Виру», редко в «Кунгле». Да, да, это они. Именно сейчас, в эти дни, они живут здесь, у нас. Ерофеев, Губченко и Фардман. По кличкам Шакал, Тюля и Кузнечик. Три крупных московских фарцовщика. Одного из них – Губченко, он же Тюля, – я бы советовал особо выделить.
– Интересно, что они здесь делают? – спросил я. – Ну, будем говорить, что они здесь делают «официально»?
– Официально – отдыхают. Да, да, не смотри на меня так. Дают разгрузку пострадавшим нервам. Живут в гостинице «Виру». Номера люкс, утром гуляют, ходят в море на яхтах, сауна, вечером ресторан, подруги.
– Это означает, что они «чистые»?
– Да, все трое недавно отбыли срок по сто сорок четвертой. Сейчас, судя по оперативным данным, чисты.
Горбачев. Трое и Горбачев. Нет, это было бы слишком явно.
– Ты считаешь, они не имеют никакого отношения к контейнеру? И к убийству Горбачева?
– К убийству Горбачева у них железное алиби. В то утро все трое спали в своих номерах и появились в баре только к двенадцати. Это подтверждено. Опрошены коридорные и дежурная на этаже.
– А к контейнеру?
– Ну, Володя… В принципе все может быть. Но я считаю, не имеют. Иначе бы они не гуляли здесь у всех на виду.
– Ладно. – Я передал карточки Анту. – Спрячь, Ант, пригодятся. Так что ты откопал, а, Эдик?
– По мелочи, наверное, не стоит говорить.
– И все-таки.
– Ходило колечко, прошлый век, в середине ривер-багет (ривер, весселтон, ягер – классификация алмазов по цвету, багет и маркиз – по форме огранки. – Примеч. авт.) на двадцать четыре и восемь карата. Вещь Фаберже. Ходил крупный весселтон-маркиз, старой огранки, в идеальном состоянии. Иностранец, наверное, дал бы за такой тысяч тридцать. Смешно выплыл: женщина, которой он достался по наследству, пробовала продать его с рук в Москве, около магазина «Алмаз» в Столешниковом. Мы заинтересовались.
– А насчет покрупнее?
– Насчет покрупнее. Ну, если хотите, сначала байку. Полгода назад в Одессе один московский доскарь, человек достаточно серый, хотя и проходил до этого по нескольким крупным делам, купил «смальту» – каменную икону с ликом, выложенным по камню смальтовой мозаикой. Как выяснилось, купил он ее за бесценок. Отдал этот доскарь за смальту пятьсот рублей и привез в Москву. Здесь, не мудрствуя лукаво, сдал в комиссионку на улице Димитрова. Оценщик был жулик. Кстати, сейчас он сидит. Жулик-то жулик, но, так же как и доскарь, не совсем компетентный. Смальту оценщик само собой записал не как икону, а как мозаичный портрет светского характера. Оценил в тысячу, отдал эту тысячу доскарю и тут же, естественно, позвонил знакомому фирмачу, выпросив у того три. Иностранец, ливанский подданный Камил Шафир, смальту купил и моментально вывез. За границей эксперты установили, что это византийская икона двенадцатого века с известным сюжетом, изображающим Христа-Пантократора. На аукционе Шафир взял за эту смальту миллион долларов.
– Лихо, – заметил Ант.
Я подумал: «Кажется, Эдик за эти сутки проделал серьезную работу. Молодец».
– А если уж говорить совсем реально – сейчас у нас где-то плавают или могут плавать три вещи. – Эдик протянул мне папку. – Здесь данные о них. Одну сразу же ставлю под сомнение. Это когда-то ошибочно отпечатанный серебряный рубль с портретом великого князя Константина. Так называемый «серебряный Константин». Во всем мире таких рублей всего шесть – столько, сколько их и было отпечатано. Практически они бесценны – для нумизматов. Еще насчитывается четырнадцать абсолютно идентичных оригиналу фальсификатов. Но не думаю, чтобы кто-то всерьез привез для покупки «серебряного Константина» полмиллиона. Считается, что у нас в Союзе плавает только один такой рубль, все остальное – подделка. И хотя реальная аукционная цена этой монеты на международном рынке раритетов хранится в тайне, я все-таки думаю, что это пустая версия.
– Почему?
