Анатолий Бочкарёв
Кластер-3
– Созрели?.. Взво-од, за-пе-е-вай-й!!! – Оглядев свое подвальное подразделение, скомандовал шеф Осклизкин.
Нестройный хор теперь уже совсем-совсем угасающе, но всё же поддержал своего буйно-неформального командира. Однако каждый солист и теперь вытягивал только про своё, про заветное, о донышко стучащее:
– Ой, цир-роз, цир-ро-оз! Не цир-ро-о-зь меня!
– Мил-лион, мил-лион, без штанов, без штанов!..
– Меня-а называли козлё-онком в отряде…
– Менты на-зы-ва-ли козлом!..
Ах, мама Клава, мама Клава! Кто ж там на тебе такие замечательные буквы набирает?! Какой незабываемый набор!
Чуть позже пошли уже не вполне певучие, но по-прежнему звучные обобщения и предъявы. Конечно, формально опять ни к селу, ни к городу. Товарищ-господин майор или даже подполковник, которые могли слушать всё это замечательное безобразие через микрофончики со стен, наверняка оказались бы очень довольны.
– Долой самодержавие!
– У власти козли-иной козля-ат миллионы и нами гор-дит-ся страна!
– Й-эх-х! Где наша не пропадала?! Она везде пропадала, однако! – Слегка возбуждаясь и вновь притворяясь пьяным чукчей, подкрикивал в общую струю сыщик Осклизкин, фактически примеряя королевскую или даже царскую мантию, вероятно собираясь ежели и пропадать сейчас, то так, чтобы и не совсем без пользы для отечества.
– Она теперь нигде не пропадёт, эта наша раша! Ни везде, ни в звезде! На хрен такая козлота кому нужна?! И раша, и жизнь таковаша!
Именно так чистосердечно в ответ и признавался своему приятелю и соседнему микрофончику окончательно сорвавшийся с цепи козлёночек, он же иноагент по фамилии Серёгин. На самом же деле натуральный, во всех смыслах писучий козёл, который ради красного словца не пожалел бы и отца. Фактически лепший кореш всех без исключения иноагентов межзвёздного империализма, обладатель синеглазой доцентско-крюгеровской корочки. Друг пьянчужек и детей, и напыщенных речей. Не в том проблема у него была, что в приятелях закоренелые алкаши, психи, да ещё и бомжики. А в том, что ему уже давно было комфортно только с ними, а больше ни с кем. Затем Фредди переключился на давно привязавшийся к нему страстной мотив великой примадонны, также большой любительницы нетрадиционных маленьких мальчиков. Попытался хотя бы на этот, последний раз допеть его до конца:
– Во мне уже слегка описюнелость е-е-есть!..
– Да какой там «слегка»? Доста-а-ал!… – Так же нараспев ответствовал ему приятель, утомлённо приподняв голову с всклокоченной шевелюрой.
– Ещё как е-е-есть!.. – вдруг басом кто-то подпел, словно подтвердил из мировой закулисы полуподвала. Со стенок ли его, а может и с нависшего бетонного свода, из самой канализационной кишки вышних сфер – но это всё же прозвучало. Ага-а, только теперь стало понятно, кто все эти тексты и непонятные смыслы на земной портативной маме Клаве выстукивал прямиком в обступающий космос!
Земные ребятишки вздрогнули и на миг прекратили исполнение невероятно прекрасных произведений орально-лакального искусства. Мурашки по коже ещё не успели начать давить друг друга, как все почти сразу увидали его. Безо всякого экзорциста. Это сказал и сразу выдвинулся на первый план тот, на кого в мирное время ну никак не могли ничего такого подумать. Во главе одновременно исполняющей десяток песен совсем отныне недружной шарашки – вдруг оказался не кто-нибудь, а сам замечательный русский лингвист Толик. Сам изгнался, демон. Лично вылез наружу через эту оболочку, по пеленгу на жалобное бомжиное причитание, мычание и мяуканье. На свет выбрался. Проверить, кто же там на самом деле такой аппетитный верещит. Не пора ли позавтракать что ли.
То ли пропев, то ли прорычав не своим, но явственно чужим, вселившимся голосом – «Ещё как е-е-есть!» – он вдруг перешёл на речитатив и погнал на одной ноте, кажется, это была ля бемоль второй октавы, совершенно неразличимую пургу, притом еще и сняв с себя последние вериги цивилизации, то есть, оказался в чём мамка родила. Может так его собственный батька по клавиатуре мамы Клавы физиономией извозил?! Ибо продавил, пропечатал все буквы и регистры, до каких получилось корявым фэйсом дотянуться?!
Кто на самом деле и в кого именно таким образом вселился – не сразу было понять. Однако всё вместо взятое серьёзно впечатлило даже тех, кто уже категорически давно и ничем не впечатлялся.
Тем временем хитроумный боженька, председатель совета директоров нулевого копирайтинга вселенной, воспользовавшись своей новой дикой картой и всеобщей неразберихой, тем временем уже загонял окончательно поехавших забавных зверушек в свои безвозвратные чертоги. Скорее всего на очередную выборочную селекцию, выездную сессию Судного дня, последний шабаш падших душ. Потому что блеяли они как никогда оглашенно. Потому что аккурат в этот самый момент все сторожевые полицаи города, обозлённые очередным, теперь массированным налётом бомжей на чиновничьи хатки задумали и уже дали отмашку на проведение новой специальной военной операции, с целью окончательного изловления нациствующих смутьянов и заключения их под стражу в совсем-совсем иные помещения.
– Та-ак. Первый – пшёл!.. – Восхищённо заметил сыщик, всегда готовый выдернуть собственное кольцо. – Я следующий!
Даже такая чушь показалась сущей правдой. Потому что действительно получалась самая настоящая картина Судного Дня, хоть и превентивная. На переднем плане в дымину пьяный, грязный бомжик без штанов, закативший глаза и самозабвенно гонящий дебильный рэп, будто дырку пропиливающий на границе обламывающегося мира, причём в самом основании его черепа. И ему подвывал остальной полуподвальный вертеп, озарённый багровыми сполохами непрерывно перезагружающейся жизни. Человек, который некогда звучал гордо, теперь просто звучал, зациклившись. Звук, казалось, имелся, а вот человека – вроде нет и не было! Чеширский кот от зависти бы недочеширил!
Так что же там у нас ещё?! Да всё то же и так же. Многие, безумно многие отважно последовали заразительному процессу начала конца и тоже звучали-звучали, пока не дозвучались, пока не закончились их голоса и прекрасные произведения орально-лакального искусства не угасли даже в их одичалых мозгах – притом, все-все, до самого последнего такта и слова. Пока сами те исполнители полностью не испарились в собственные миражи.
Тогда-то, на самом клинче бытия, в потайном углу полуподвала и произошло давно назревавшее нецивилизованное похищение Европы, последнего подарка вселенной для сирых и обездоленных бомжар. Из этого мира в мир иной, в темноту, поближе к капающим трубам, свирепый бомжара Норкин, прямо на спине, наконец умыкнул вожделенную свою контрабанду – боевую подругу комэска, самую чудесную козочку на свете, лишь слегка обшарпанную – леди Кры. Явно хотел затеряться в истекающей мгле вместе с нею, заколдованной, до ступора окоченелой принцессой рукотворного земного ада. Уйти заветной щелью в параллельное царство Аида. И сразу попросить там политического убежища, чтобы поскорей начать поливать грязью мир неблагодарных живых. Авось тамошние супостаты зачтут, скинут чего-нито на дальнейший сугрев души. То есть, сделать так, как сыщик и насоветовал отряду стихийных алконавтов – если уж и пропадать, то хоть с какой-то пользой.
И вот нёс бомжик её, нёс через все подвальные буераки-реки-раки, хоть и пьянющий, зато ни разу не споткнущий. Что значит, своя ноша не тянет. Да ещё и музыкально распевал при этом: «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой!». Душу! Свою бессмертную душу! Последнее, что осталось, и за какой замечательный эквивалент! Почти как за квартиру в Мытищах. Однако контрагент дьявол на это искренне расхохотался и сказал, что таких цен давно нет. Пришлось выходить обратно в ноль ещё и по этому пункту повестки дня. А сосуд с вожделенным даром вселенной возвращать на койку. Уже у самой сетки сексо-бомж таки упал, но на последнем рывке всё же добросил драгоценную ношу в корзину. Три очка! Свисток! Профи, чего тут ещё скажешь?!
Несостоявшийся торг, хотя и несколько неуместный, оказался возможным ещё по одной причине. Прославленный сокол, муж недо-похищенной Европы, а по совместительству командир эскадрильи всё ещё неопознанных и давно нелетающих субъектов, усугубил обычного «скунсика» летальной, правильнее сказать, шибко летательной дозой «синеглазки». В результате преждевременно отбомбился по всем мыслимым тылам неприятеля, а также по передовым его позициям. Комэск в перекрещенной позе раджа-йога уже просовывал лучшие части своего видавшего виды фюзеляжа на тот свет, распугивая чертей пограничников. Но ни одна из деталей от сбитого лётчика почему-то не подходила туда, не влезала под шлагбаум, не впихивалась в скважину, кроме разве что давно стёсанного носа, куда только не пролезавшего и не впихивавшегося.
К тому же и код доступа на тот свет всё время сбрасывался. И карту вдругорядь зажевало на фиг. Всё свиристело от натуги, сюрчало, воркотало, остро сосвистывалось и тупо соскальзывалось, а всё равно ничто не брало на себя высочайшую ответственность, открыть границу, отвести чертей во второй эшелон. Тот свет, брыкаясь, упрямо не хотел снимать свои кордоны и санкции. Не принимал без очереди, без визы, без гринкарты даже лучшего из бомжей – ни по частям, ни в целом виде. В отчаянии Зелёный Змий в мозгу комэска почти загрыз неподкупную Белую Горячку. Она же в ответ почти придушила его самого. Тогда-то со своим последним аудитом всех и застигла врасплох самая окончательная и безоговорочная Белочка! С крышечкой. Председательствующая на той сессии.
В результате обстоятельства для Норкина лишь первоначально складывались благоприятно. Тогда ещё можно было незаметно попользоваться, а потом сразу вернуть на место, как ни в чём не бывало. В тот момент начала шестого сигнала и в самом деле можно было умыкнуть и трахнуть кого угодно, включая папу римского. Не одну лишь Европу, не только любого из здешних козлят, но и всех местных козлов сразу. Отдрючить хоть весь радостно подблеивающий народ одною шваброй, может менты и прочие черти оценили бы по достоинству, да и взяли к себе за такие подсобные заслуги. Но такое возможно было только в локальной лакуне начала шестого сигнала. Как известно, там море времени, жаль только, что оно кончается, не начавшись.
Можно было бы также полагать, что сами те козлы ещё не находились в кондиции последней прострации и поэтому наверняка возражали бы супротив этакого пассажа над собой. Но и опять же лишь отчасти. Потому что, последовав примеру комэска, они тоже смешивали потешно несмешиваемое, денатурат с травкой, да ещё и с загруженным сверху одеколоном. Это чтобы совсем уж посдвигать все фазы. Теперь вот однозначно сдвинутые глухо валялись по углам неуклонно схлопывающейся бездны, по её скамейкам да кроваткам, смущая ещё остающееся время-пространство своими бесстыжими коллапсами, отчасти запечатлёнными в слюнях да отклеившихся улыбках. В таком ни к чему не пригодном образе и подобии двуногие таракашки воплощали собою самую квинтэссенцию своего мира и своей судьбы в нём – до предела приуготовленный человеческий отстой! Можно было даже взять капельку, всего лишь малую капельку вот такого бомжа, словно рождественского гуся дозаренного в полуподземном коллайдере, ускорителе на тот свет, капнуть в какую-нибудь иную бессловесную тварь или опрыскать полученным отборнейшим деградатом нация – и нате, пожалуйста. Если небывалое существо ещё и распрямится во всю запроектированную мощь и ширь, то вот вам и властитель нового тысячелетия! На блюдечке, без перьев. Консерв миллениума. Остальным сушить вёсла. Кушать подано!
Вот поэтому-то, именно поэтому бомжики и являлись излюбленным дельтапланьим деликатесом! Лишь полакомившись ими – хищные дельтапланы и их дикие сородичи птеродактили, истинные пограничники небытия, наконец получали свободный доступ ко всем остальным двуногим и… – и тогда уж спокойно дожирали остальных, всех-всех, кто только посмел позариться не на своё уготованное и тем самым смертельно обидели батюшку боженьку.
Всё равно, всё равно оставалось и никуда не уходило очень стойкое ощущение того, что за пациентами вивария некие безжалостные кураторы продолжают неотрывно наблюдать. А ещё непрерывно стравливать их между собой, да всё более открыто выражать неудовольствие оттого, что это стравливание всё чаще не удаётся. Податливых бомжиков вроде бы и несло вразнос, но всё же не до такой степени, как кому-то очень хотелось, чтобы и взаправду начать друг другу перегрызать глотки. Они просто предпочитали поскорее всякий раз вырубаться, наподобие жуков-притворяшек уходить в затяжной с отсрочкой раскрытия. При этом всё ещё делать вид, что ничего особенного не происходит. Но никогда ощущение безнадёжного нахождения в чьих-то могущественных и безжалостных руках уже не покидало ни одного из обитателей мистического экспериментального полуподвала. Их сознания куда-то всё время вели, как повязанных солнечных зайчиков. Плотно, под уздцы, никак не отключая, но и не понимая, что же дальше с ними такими делать?! Остановиться нельзя. Выбросить жалко. Разве что метку или иной чип вставить, да на облако скинуть.
Лёгкое оживление среди кураторов проекта вызвали лишь некоторые поползновения подопытного доцента сдаться с уже изготовленным сценарием дальнейших мероприятий. Но не переходить границу миров шальным дуриком он всё же намеревался. Нет-нет! Он хотел именно честно сдаться инопланетному ворогу. Под барабанный бой, развевающихся знамёнах и трофеях. В полном соответствии с земной конвенцией о военнопленных. Для порядка зафиксировав исходники в отчётной тетради-блокнотике, он принялся стучать сыщика чёрным ферзём по голове и вразумлять насчёт истинного смысла происходящих событий. Проницательная сыщичья голова синела, меркла, но не сдавалась. Фредди рыдал, добирая балласт в главную цистерну и понимая, что даже нормально сдаться всё равно не получится, что в плен по-прежнему не берут, что таких цен и вправду нигде и давно нет. Растеряв последние надежды спастись, он обречённо уходил на дно, теряя самый главный отсек, свой капитанский мостик, рубку с уже парализованным главнокомандованием. Рыдал поэтому с непритворно тошнотворным бульканьем. На удивление для данного момента членораздельным, хотя и как всегда маловразумительным.
– Нас купили. Понимаешь?! За рупь – пучок. И выдоили. Ещё заставили зверски мучиться при этом. Я купился, потому что захотел спастись, но не один. А именно в пучке, в кластере. Среди людей. Дурак. Нашёл где!!! Запомни, сыщик, и передай своим детям, которых у тебя нет и никогда не будет. Это самый безотказный капкан – заставить кого-нибудь во что-нибудь поверить, чтобы он начал надеяться. Никогда ничему не верь, ни на что не надейся и никогда ни в чём не кайся. Только на этом нас эти руководящие антропоморфные организмы и ловят. На вере, надежде и покаянии!.. Я не слишком умно для тебя сказал?!
– Совсем ты сдал без нашего мальчика, бедолага!.. Как всё-таки тяжело живётся педофилам!
– Ты думаешь, он реально сдох?! Да как бы не так! Он, сволочь, специально бросил нас здесь на съедение, а сам сбежал, сдался этим суверенным медведям наверху, тварь продажная, летучая. И уже не появится. Он или она, или кто там на самом деле – уже понял, что я никогда не перестану оглядываться, не крадётся ли он за мной по следу, как сумасшедший с бритвою в руке.
– А что, для финала тоже неплохая галиматья! Ставлю «пять»! – Согласился сыщик, далеко отстав от приятеля по части расплёвывания с реальным миром и возвращения билета творцу, вконец одуревшему от своих творений. – Валяй дальше! Хотя мы так и не договаривались!
Фредди с этого момента почти ничего не слышал. Взлаивая, он бежал по лунным распадкам своего отпараллелельного мира, своей запрятанной и воспалённой фантазии, своего укромного полуподвала, своих уже затягивающихся закоулков, вновь навравших окон Овертона. Волочил за собою свой безмерно обрюзгший, обвисший тяжеленный балласт. И уже совсем не хотел быть ни Чикатилой, ни Чебуратором, ни даже Кластером всех времён и народов. Он, заложив пальцы в рот, свистел, пронзительно и отчаянно, гоня перед собой уже запаленную свою же собственную тень. Она бедная уже и не знала, куда от него спрятаться.
Тогда сыщик Осклизкин решил хоть немного его утешить, хотя и понимал, что конечно напрасно:
– Эй, доцент! Слышишь меня?! Приём-приём! Ты был неправ! Никогда не сдавайся! Даже если они тебя уже проглотили!.. Рви их, гадов, изнутри! Жизнь даётся нам с одним только условием – храбро защищать её до самого конца! Даже здесь!!! В предельно скотском образе! Потому что жизнь – это всё, что у нас есть! Больше ничего нет и не будет! Честно. Мамой клянусь!
Однако Фредди почти присоединился к тем, кто уже вовсю осуществлял массовую и добровольную перебежку к мёртвым. Надо же было заканчивать нескончаемую катастрофу под названием всемирная история и хоть как-то сдвигать гибельное для неё равновесие живых и перебежчиков. Ясно – в какую сторону. Тут выбора никакого. По-настоящему живые давно поперёк глотки этому миру. Вопрос лишь в том, когда на них найдётся настоящая управа? Почему не прямо сейчас?! Другого-то случая может и не представиться – для конкретной отработки по персонам, пока они подставились по сю сторону как в тире. Покачиваясь, стоят в трусах на божьем подоконнике.
Видимо таки пришло время ответить вседержителю взаимностью и увести у него всю эту паству?! На счёт «три» начинаем!
Отъезд от действующих земных лиц, а также иных исполнителей. Снова набежали сильные помехи. На всё ещё востребуемой линии межгалактической связи – зыбкая панорама тайной синеглазой вечери в земляном полуподвале. Крупно – опустевшее ложе главного действовавшего лица. Обстоятельный титр – словно почерком доцента в докладной из его подмётной тетради в синюю-синюю клеточку – что и как было, а также почём и главное – для чего.
Дальнейший отъёзд изображения. Общий план. Всё глубже в пропасть захлопывающегося пространства одного из самых пропащих миров уходил чёрный город чёрной страны чёрной планеты, уникальнейшей во всей Большой Вселенной. Вот принялись почти смыкаться над ним студёные волны истекшего времени. Потом и они сомкнулись. И чё теперь?!
В кадре – крупно дверь в полуподвал. Она медленно-медленно заскрипела, потом взяла и отворилась. Впуская и выпуская клубы чего-то такого, но всё-таки ещё земного. Здесь и сейчас сущего. А потом сразу и как бы насовсем распахнулась. Словно прорвала невидимую и последнюю плёнку. Но и опять же – не тигр то был, вовсе не зверь сильно вкрадчивый. Не адский неопознанный властитель, безжалостно разорвавший последний круг старого человеческого бытия. Даже не чебурашка кашпировочный, не сатанёнок-эн-тэ-вэшник. А всего-навсего суверенные полиционеры-пэпээсники во главе со славным и бдительным лейтенантом Блиновым. Словно ласковые, нашенские фашисты. Даже лучше. Вот они дружно распахнули дверь и, поигрывая демократизаторами, хором сказали, мудро и лукаво:
– Козлята! А мы опять за вами! Надо кончать с вашим клоповником. Пора. Слишком уж вы того… И это, учтите, ещё мягко выражаясь!
В проёме бодро толпились за понюх табаку нанятые понятые из числа благонамеренных жильцов и жиличек славного номенклатурного здания, втрое больше, чем нужно и чем там числилось по справкам из ЖЭКа. И заглядывали через погоны и сквозь лычки всякие. И сулили всякую новую жилплощадь, кто, конечно, по-научному, а кто и по-простому – по направлению к какой-то матери, перешёптывались, что даже кузькиной. Судя по мстительному выражению роящихся новых мелких лиц и исполнителей, хорошо контуженных ещё в детстве, на горшках – это направление как всегда оставалось сильно перегруженным, а матерь эта кузькинская по-прежнему считалась куда авторитетнее самой жены президента.
Даже продавщица Люська-Пирожок из стосемнадцатого сюда подбежала и дико надсмехалась, злорадно наблюдая, как вяжут забулдыгу Жорика, в прошлом великолепного самца Джуниора. Видимо именно этот потешный таракашик когда-то и дал ей сильно интересную путёвку в большую жизнь. В облике застенчивого серого волка в сценических лохмотьях пост-социалистического клошара именно он притормозил в тёмном лесочке возвращающуюся из калинарного техникума ещё как бы невинную Красную Шапочку. И раскрыл ей все её безграничные возможности. О, женщины! О, месть крыс!
Даже сыщика Осклизкина это до предела возмутило. Поэтому он умудрился в процессе не слишком деликатного конвоирования до воронков провести вполне содержательный философский обмен мнениями со своим приятелем и несостоявшимся спаррингом по кличке Фредди. Тот пытался из последних сил вновь по неземному засверкать своими бесстыжими глазыньками, да всё как-то не получалось.
–Что, дружок, никак?! В ту же реку вернуться?! Сразу, сразу надо было успевать. Как только вышел из того волшебного сортира. Сходу со всеми поквитаться и своего достичь до предела! А теперь, попробуй, догони, поймай в себе ту волну! Чёрта с два! Всему своё время. Окно единственной удачи в жизни всегда захлопывается быстро.
– Знаешь, он всё равно остался во мне. Я чувствую. Он на самом деле никуда не уходил. Сидит, зараза, притаился. Ждёт возможности снова взмыть над вами, да и разбомбить тут всё на хрен! Всё, чего сразу от неожиданности не успел, не сориентировался. Думаешь, и сейчас не смогу?! Ты меня плохо знаешь! На этот раз никто не уцелеет!
– Э-э, дорогой! Так вон ты про кого! Да такой зверюга сидит в каждом. Ему только дай волю.
– Что ни говори – надо было тогда не с вами разбираться, а сначала на полицаев налёт сделать, пока они не сообразили, что к чему. Рассчитываться следует прежде всего с тех, у кого сила! С ментов, с городовых, это я теперь твёрдо уяснил. А на бомжах отыгрываться и вправду постыдное занятие! В следующий раз точно не промахнусь! Будь спок!
– Действительно! Было бы и вправду прикольно, если бы ты сейчас вот этих оборотней в погонах вместе с вон той визжащей магазинной сучкой закинул в ту же хату к мэру или хотя бы на крышу. Всё лучше, чем на нас попусту отъезжать, когда вдруг представилась такая возможность. Поспешил, братец, ох, как поспешил. Можно сказать, попусту растратил единственный в жизни шанс. Понимаю, понимаю, слишком внезапно бабахнуло по тебе! Но всё равно следовало бы хоть чуть-чуть сначала подумать и расставить приоритеты. И только потом приступать. Хоть бы со мной сначала посоветовался!
– А ведь верно! Представляешь, каждый из нас вот так же смог, да хоть бы и ты со мною вместе?! Живо бы все эти инопланетные волки разучились на людях верхом ездить, дубинками кости ломать. Впрочем, доморощенные оборотни куда хуже этих инопланетян. И конечно же не люди сами. Погляди, ни у кого рука не дрогнет!
– Зря! Зря, доцент, ты тогда и вправду не воспользовался моментом своего волшебного отлива по-настоящему. Не успел главного в свой главный час, когда на единственный миг для тебя распахнулось окно возможностей. А теперь что?! Остался выкидышем настоящего человека. Каким по проекту и был заброшен на этот свет. Твоя истинная суть в тебе едва-едва проявилась, более-менее по-настоящему оформилась, как сразу же при столкновении с действительностью и рассосалась. Вероятно, с перепугу, а может и от твоей общей недоразвитости. Не задержалась ни на час. Слишком быстро ты ослабел и реально не состоялся по старому-новому проекту. В чистом виде недоносок получился. Уж прости. Видимо те, кто тебя готовили к этой миссии, всё же недостаточно прочистили тебе мозг перед генеральным прогоном, перед трактовой репетицией прямого эфира новой сущности. Или изначально недостаточно зрелый исходник засунули в топку своих манипуляций с тобою и с нами.
Но вот что я хочу сказать тебе напоследок… Думаю, ты догадываешься, что другим тоже хотелось бы того, что тебе сдуру выпало. Однако ясно, что такой товар лишь поштучно выдаётся. По одному на рыло. И может быть раз в тысячу лет. Как и билет на эту жизнь. Не получил или не смог правильно схватить и чётко усвоить столь невероятную удачу – это теперь только твои проблемы, дорогой. Поэтому отойди от кассы!.. Следующий!
Однако дико расстроенный доцент никуда отходить не собирался, всем видом показывая: вас тут не стояло. Он намертво прилип к роковой кассе и настойчиво бормотал про себя, ничего не видя и никого не слыша, как будто его только что нагло и подло обсчитали и уже выпихивают из очереди:
– Сейчас нас всех похватают поодиночке или кучкой, теперь без разницы. Разнесут, повтыкают, куда каждый заслужил. У нас же зря никого не сажают, правда?! Кого к кузькиной маме под юбку, кого к маме Клаве на блины со стрихнином, кого к дельтапланам с их приятелями птеродактилями прямо в гнёзда на обед. А кого и вовсе туда, куда мы своего мальца только что отвезли и как будто прикопали, а там кто его знает, что получилось на самом деле.
Когда добрые менты-полицаи, оторвав от сыщика, вели окончательно сбрендившего Фредди, по-хорошему пока что вели, словно бы под руки, будто нового губернатора или даже чебуратора на передержке, – тот взял и ещё более съехал. Он хихикал и плевался одновременно. Кричал, что вот ещё раз как следует пописает и ужо тогда всем покажет. Ещё орал словно на несанкционированном митинге марша никогда несогласных, явно чувствуя себя на броневике и с колорадом в петлице, вот такой примерно текст (инопланетяне в суматохе очередного промежуточного финала не уследили в точности законспектировать):
– Граждане! К оружию! Отечество в опасности! Уносят самых лучших, самых свободных людей! И ведь не вернут же в этот раз на место, гады!.. Сыщи-ик! Ты меня слышишь? Вот это, наконец, и есть настоящая развязка. Где мой блокнот?! Сыщи-ик!.. Запевай, мой дорогой соперник, нашу спасительную, мою любимую-отходную. За-пе-вай!.. Ай! – Это он всё-таки получил свою первую дубинку. Какой-то ментопёс не выдержал чрезвычайной слезливости момента и тоже возомнил из себя.
Но даже и после такого Доцент Фредди не уписался, как мечталось. А так только, чуть-чуть, с мурыськой. Не то что тогда, в тот благословенный первый раз, когда его с подачи звёздного мальчугана полноводно сорвало со всех катушек и понесло, словно в бурю с ветром, а может быть даже в божественный цунами.
Сыщик, который спокойно и почему-то без наручников шёл в кругу волков позорных, как среди подчинённых или даже самых лепших корешей, коих только что, несколько нелицеприятно критиковал и желал полётов к мэру на коврижки, теперь, ухмыляясь, грянул во всю мочь родимую, камышовую:
– Братья!.. Вы меня слы-ши-те-е-е?! За-пе-вай!.. Мил-лион, милли-о-он, без штанов – а-а-лых ро-оз!..
Вразнобой подхватил тут ему весь полуподвальный пост-человечий хор, как на расстрел, полностью выведенный во двор. Да так жалостливо наподдавал со всех сторон и всё подряд, что теперь у всех ментов-полицейских от непрошеного умиления заслезились глаза и принялись во вспотевших от сочувствия руках скользить дубинки, не позволяя огреть певцов сразу и как следует.
– Ой, цир-роз, цир-ро-оз! Не цир-ро-о-озь меня!..
– Менты на-зы-ва-ли коз-лом!..
– Я душу дьяволу продал за ночь с тобой!..
– П-протяжка-один. Протяжка-два-а. П-промежуточна-ая… Главная-а… Падьё-о-ом!.. Пять секунд – полёт нормальный!..
Так нараспев командовал обкуренный-обпитой и совершенно угоревший командир эскадрильи теперь вконец и досконально опознанных конкретно нелетающих субъектов. В этот момент пэпээсники в три приёма поднимали его длинное всё ещё многокостное тело и несли на выход, как на паперть. Словно царя или падишаха, но с набок свисающими ногами. Под его скомканной, смятой кожей бодро бежала угрюмая, как никогда отравленная кровь, с остатками всё ещё храбро сражающихся эритроцитов.
Вздрагивал в клинической агонии кислотно-щелочной баланс. Сочился первобытной магмою ободранный нос. Комэск подмигивал в потолок своею правой глазницей, играл мужественными желваками на волевых и обострённых скулах. Наверняка при этом полагал, что это он так здорово сам по себе протащился по взлётке. Будто только теперь у него прошёл самый главный ключ на Старт. А ведомые субъекты как никогда надёжно и прочно прикрыли ему и хвост и подхвостье с подреберьем. И он вот-вот опять полетит. Сквозь облака и к солнцу.
Субъекты истинной, двойной кульминации, все до единого, дымили себе глубоко на дне необъятно суверенного ущелья, беззастенчиво кажа звёздам спекшиеся жерла непрочищенных отверстий своих маленьких помоечных душ. Никто не открывал никуда никакого огня, не кричал «ура» бесчисленным дурацким повелениям. Комэска не просто тащили, а уносили теперь как генсека или великого любителя полетать на стерхах, на скрещенных руках, в зыбкий окоём разверзающегося последнего, но всё того же и всё так же гостеприимно свиристящего портала услужливой горничной преисподней. Естественно, что он ни за что не упирался и ни за что не цеплялся. А что ему теперь?! Последним мелькнул в разверзающемся окоёме полицайского чистилища его красиво подранный и перебитый нос. В том кадре мимолётной вечности он мог бы, конечно, и остаться на всякий случай вот таким, как улыбка от кота чеширского, наконец дочеширившего, но всё-таки взял и не остался. А тоже именно так себе и сделал – хлоп-хлоп. Да без брызг и растворился.
Ну, на фиг, действительно! Сколько можно?!
Ещё звучал затихающий дружный, хотя и давно просаженный хор, постепенно сходя на таинственный, конспиративный шёпот, это чтоб никто-никто не догадался о самой-самой страшной тайне наших самых правильных в мире пацанов:
– У власти козли-иной козля-ат миллионы и нами гор-дит-ся страна!
Словно последний бронепоезд нерушимой козлятской дружбы на все оставшиеся века уходил отряд безумно храбрых бомжей под эту великую песню – в никуда и как бы насовсем. Возвращать на ресепшене одному бородатому дедушке билетики, давно никому не нужные, а может попросту изначально дико просроченные. Впрочем, скорее всего фальшивые. Дедушка тот ещё фрукт оказался. Хуже фарцы. Таскает что ни попадя, что плохо лежит, за чем особо не смотрят. Наваривается на всём подряд, а ещё демиург, прости, господи.
Усаживаясь на заднее сиденье бронированного, с синими маячками лендровера, сыщик Осклизкин всё же разыскал глазами зачумленного доцента, неподалеку как в тумане последним взбирающегося на подножки под хвост красивому чёрному ворону. Потом серьёзно так, совсем-совсем без усмешки, заметил: «Так вот, что осталось сказать тебе напоследок. Фредди, дружище, запомни главное по этой жизни. Одного раза всегда достаточно!».
Глава 60. Продаются мальки коитуса
