bannerbannerbanner
Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

Анатолий Бернацкий
Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

Полная версия

Тайные страсти Эдуарда Мане

Свежее лицо, обрамленное пышными, соломенного цвета волосами, голубые, словно незабудки, глазки, полные щечки, тонкие быстрые пальчики проворно носились по клавишам фортепиано – так выглядела Сюзанна Ленхоф в свои неполные двадцать лет.

Она жила благодаря урокам музыки, поэтому и появлялась в определенное время в доме на улице Пти-Огюстэн обучать братьев Мане музыке. А спустя какое-то время юный Эдуард неожиданно влюбился в Сюзанну. И у нее вспыхнули те же чувства. В перерывах между уроками Мане торопился на свидание с любимой, которая снимала небольшую квартиру на улице Фонтэн-о-Руа.

И вот однажды Сюзанна сообщила Эдуарду, что беременна. Мане шокирован и не знает, что ему делать в этой ситуации. Расстаться с девушкой? Ни в коем случае. Ведь он любит Сюзанну. Жениться? Но Мане хорошо понимает, что отец никогда не согласится, чтобы его снохой стала простая учительница музыки, к тому же нищая.

Двадцатилетний Эдуард, чтобы выиграть время и найти хоть какой-то выход из создавшейся ситуации, начинает хитрить. Но ничего не меняется, и в конце концов осенью он все рассказывает матери.

Видимо, мать и посоветовала сыну в данный момент отцу ничего не говорить, а выждать время. Она предположила, что, когда Эдуард добьется успеха, будет намного проще склонить отца на брак сына с Сюзанной.

Вскоре из Голландии в Париж приехала мать Сюзанны, получившая телеграмму о том, что ее дочь находится в положении. Она встретилась с матерью Эдуарда, а также с ним самим. Во время этих тайных свиданий родительницы влюбленных решили, что необходимо соблюсти ряд условностей: отвести подозрения от отца Эдуарда и позаботиться о сохранении доброго имени Сюзанны…

И вот наконец 29 января 1852 года Сюзанна родила мальчика. Мане дает ему свое имя, а в качестве отца выступает некий Коэлла. Чтобы скрыть все произошедшее от широкой публики, появилась легенда, что появившийся на свет младенец не сын Сюзанны, а ее родной брат. Иначе говоря, юный Эдуард – ребенок ее матери, у которой уже было четверо детей.

С этих пор Эдуард Коэлла становится для всех Эдуардом Ленхофом. Вскоре Сюзанна переезжает в новую квартиру. Теперь именно в ней находится жилье Мане. И в свободное от работы время он спешит к Сюзанне с сыном…

В сентябре 1855 года юный Эдуард получил крещение. Причем Эдуард Мане выступал в качестве крестного отца, Сюзанна – крестной матери. Однако об этом событии никому не сообщалось…

Минуло восемь лет. Мальчик уже достаточно взрослый, но тем не менее своих мать и отца он называет «крестная» и «крестный». В это же время Мане снимает отдельную большую квартиру, куда переезжает Сюзанна с сыном. А вскоре юного Мане отдают на обучение в пансион.

В 1862 году умирает отец Мане. Теперь появилась реальная возможность формализовать отношения Эдуарда и Сюзанны. И как только истекли двенадцать месяцев положенного траура, мать заставляет сына ускорить это дело…

Таким образом, Мане скрывал свою связь с Сюзанной целых тринадцать лет. И вот наконец-то тайна раскрыта: 6 октября братья «молодоженов» собрались на их квартире, чтобы в узком кругу отметить столь важное событие…

Но, как ни странно, Мане даже после этого не признал юного Эдуарда своим сыном. Он по-прежнему распространяет когда-то придуманную легенду, что 12-летнего мальчика зовут Леон Ленхоф и что он – брат Сюзанны…

Мане оказался в затруднительной ситуации. Ему хочется раскрыть многолетнюю тайну, но что-то сдерживает его. А что именно, он уже не знает и сам…

Даже в преддверии смерти, когда сын не отходит от него ни на шаг, Мане молчит. И вероятно, чтобы хоть как-то покаяться перед сыном, отец составляет следующее завещание: «Я назначаю Сюзанну Ленхоф, свою законную жену, моей единственной наследницей. Она завещает все, что я ей оставил, Леону Коэлла, он же Ленхоф, который окружил меня самой преданной заботой. И я полагаю, что братья мои найдут это распоряжение вполне естественным».

И будто по иронии судьбы скончался Мане на руках у своего сына Эдуарда, которого не признал официально.

И эта вечная любовь

Александр Блок умирал тяжело и страшно. И не только его физическое угасание было ужасным: что поделаешь, смерть чаще всего внешнему виду человека не придает особого величия и прелести. Хуже было то, что и в его внутреннем мире произошла видимая перемена, в которой явно просматривались признаки не просто предсмертной истерии, а наступающего безумия. Казалось, в мозгу этого человека внезапно появился некий всеразрушающий злой гений, который с каждым часом все больше и больше подчинял себе личность великого поэта, пытаясь до основания уничтожить ее остов.

Он стал до неузнаваемости раздражительным. Вспышки гнева нередко заканчивались швырянием в стену пузырьков с лекарствами, вещей, посуды… В последнее время Блок разрешал находиться рядом с ним лишь жене. И Любовь Дмитриевна до последнего вздоха поэта оставалась подле него…

Первая встреча 14-летнего Блока и 13-летней дочери знаменитого химика Д.И. Менделеева состоялась в Боблове – имении ученого. Тогда ничего особенного между молодыми людьми не произошло. Хотя барышня с голубыми глазами, безусловно, запала в сердце молодого поэта.

А летом следующего года Александр прискакал в Боблово на белом коне. И, словно сказочного принца, Люба встретила его в розовом платье. Но это была всего лишь прелюдия к тому страстному, насыщенному драматическими сюжетами роману, в котором им обоим суждено было в будущем стать главными героями…

А той точкой, от которой протянулись любовные нити в отношениях Блока с Любовью Менделеевой, явилась постановка летом 1898 года «Гамлета»: Люба в нем исполняла роль Офелии, Александр – принца Датского.

Именно в то лето Блок вдруг осознал, что безумно влюблен. И эта любовь с первых ее мгновений стала не просто неземной, а обрела некий мистический флер. Иначе говоря, в юной девушке из плоти и крови он увидел нечто сверхъестественное – «Таинственную Деву», «Душу Мира».

Однако Любу такое отношение к себе явно не устраивало, а даже порой тяготило. Бесконечные прогулки по зимнему Петербургу, загадочные встречи в Казанском и Исаакиевском соборах, чтение стихов, заумная философия – все это настораживало Любу. Она, молодая, здоровая девушка жаждала не возвышенных слов, а страстной земной любви. И, не найдя ее, в какой-то момент решила разорвать отношения с Блоком.

Но Александр проявил невероятную настойчивость. Он поразил ее страстными, на грани безумства, письмами, в которых умолял не уходить от него. И Люба сдалась: в ночь с 7 на 8 ноября 1902 года, после бала в Дворянском собрании, Блок получил наконец согласие на брак.

Но это решение Менделеевой не остудило неземной пожар в душе Блока. Он по-прежнему лепил из нее образ «Неземной Девы». В конце концов Любовь Дмитриевна стала относиться к его мистической восторженности с явным безразличием. Она с горечью писала: «Одни песни… Вы меня, живого человека, с живой душой, не заметили, проглядели». Ее растущее раздражение порой взрывалось гневом: «Мне стыдно вспоминать этого фата с рыбьим темпераментом и глазами…» А он-то полагает, что его избраннице чуждо все «земное». Она же, разочарованная, оскорбленная, только и ждала именно этого «земного», плотского, осязаемого. Ждала и устала ждать: «Никогда не заблудились мы с ним в цветущих кустах».

Блок же по-прежнему убеждал молодую страстную женщину, что физическая близость им не нужна. Ему почему-то казалось, что Великой Любви чужда любовь земная. И поэтому на протяжении многих месяцев их брак оставался чисто формальным.

Безусловно, жизнь с таким мужем все более надоедала Любе, и она стала искать выход для своей страстной энергии в необузданном флирте. В конце концов в ее жизни появился новый герой – Андрей Белый (Борис Бугаев), тоже поклонявшийся, подобно Блоку, «Вечной Жене».

И вместо того, чтобы оттолкнуть Белого, она проявила слабость. В ответ на письмо Андрея, в котором он признавался в вечной любви к ней, она написала: «Я рада, что Вы меня любите; когда читала Ваше письмо, было так тепло и серьезно. Любите меня – это хорошо, это одно я могу Вам сказать теперь (…) я не покину Вас, часто буду думать о Вас…» Это случилось в мае 1905 года. А в августе она уже писала: «Я Вас не забываю и очень хочу, чтобы Вы приехали этой осенью в Петербург»…

Но и Блок тоже не вел жизнь монаха. В это время у поэта начался роман с очаровательной Натальей Николаевной Волоховой – актрисой театра Комиссаржевской. С этой симпатичной барышней Блок познакомился зимой 1906/07 года на одном из петербургских балов. «Волохова была тонкая, бледная, с черными, дикими и какими-то мучительными глазами, с худыми руками, с поджатыми крепко губами, с осиною талией; черноволосая, сдержанная; во всем черном…» – писал о ней в своих воспоминаниях Андрей Белый.

«И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму. Другие говорили: “раскольничья богородица”. Но странно: все это сияние длилось до тех пор, пока продолжалось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла. Таинственный блеск угас – осталась только хорошенькая брюнетка», – а это уже впечатления от красоты Волоховой тетки поэта – М.А. Бекетовой.

Кстати, именно Наталье Николаевне поэт посвятил цикл стихов «Снежная маска», написанный им в течение двух январских недель. Причем первое издание цикла, появившееся в печати в апреле 1907 года, он предварил следующими словами, за которыми легко угадывалась та, которой посвящались эти стихи: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города».

Казалось, в семейной жизни Блоков наступила катастрофа. Но в жизни порой, помимо неурядиц, существуют и приятные моменты. Блок расстался с Волоховой, успокоилась и Любовь Дмитриевна. Они обмениваются письмами. Их по-прежнему тянет друг к другу. Однако восстановить то, что было между ними раньше, оказалось непросто.

 

«Безумно тебя люблю и тоскую о тебе, – пишет Любовь Дмитриевна. А затем, будто издеваясь: – Есть у меня флирт с милым мальчиком. Но я целуюсь с ним». И еще: «Милый, прости мне мою опущенность… Конечно, вспоминаю я о тебе, милый, но творится со мной странное…» Этим мальчиком был молодой актер Константин Давидовский, за которым Любовь Дмитриевна последовала в Житомир, где жила его мать.

Блок на это послание супруги отреагировал следующей записью в дневнике: «Ответом на мои никогда не прекращавшиеся преступления были: сначала А. Белый, потом Г.Г. Чулков и какая-то совсем мелочь. А… потом – хулиган из Тмутаракани, – актеришка… теперь – не знаю кто». Возможно, и эта причина сыграла немалую роль в том, что, когда Любовь Дмитриевна возвратилась домой, Блок не только простил ее, но и принял ее маленького ребенка…

«За месяц до смерти рассудок больного начал омрачаться. Это выражалось в крайней раздражительности, удрученно-апатичном состоянии и неполном сознании действительности. Бывали моменты просветления, после которых опять наступало прежнее. Доктор Пекелис приписывал эти явления, между прочим, отеку мозга, связанному с болезнью сердца. Психостения усиливалась и, наконец, приняла резкие формы. Последние две недели были самые острые. Лекарства уже не помогали, они только притупляли боль и облегчали одышку. Процесс воспаления шел безостановочно и быстро. Слабость достигла крайних пределов… Ал. Ал. жестоко страдал до последней минуты…» (Бекетова М.А.). Скончался Блок в 10 часов утра в воскресенье 7 августа 1921 года в присутствии матери и жены.

Три любви Чарльза Диккенса

В девятнадцать лет Чарльз Диккенс влюбился в Марию Биднелл. Ее отцом был богатый лондонский банкир, принадлежавший к состоятельной элите, и бедный молодой человек, навещавший дочь, особо его не радовал. В конце концов и Мария поняла, что Диккенс – не та партия, которая ей нужна.

«Воображение, фантазия, страсть, энергия, воля к победе, твердость духа – все, чем я богат, – для меня неразрывно и навсегда связано с жестокосердной маленькой женщиной, за которую я тысячу раз был готов – и притом с величайшей радостью – отдать жизнь», – так писал Диккенс о своей первой любви.

Но после отказа Марии Чарльз не стал, подобно гетевскому «юному Вертеру», долго страдать, а нашел утешение в другой любви: к Кэт Хогарт – дочери владельца издательства, на которой он вскоре и женился. Любопытно, что по настоянию Чарльза, который будто предчувствовал свое будущее, в брачный контракт был внесен пункт о том, что если один из них полюбит кого-то другого, то поставит об этом в известность своего супруга…

И действительно, Кэт не стала последней любовью Диккенса. Он активно печатался, получил широкую известность, его приглашали на различные мероприятия, им восхищались, его превозносили. Кэт же, родив мальчика, занималась домашними делами и при этом болела…

И вскоре новая женщина заняла место в пылком сердце писателя. Но ею, как это ни странно, стала не актриса, а младшая сестра Кэт – шестнадцатилетняя Мэри.

Теперь они везде появлялись вдвоем: в театре, на выставках, на официальных приемах. Кэт, несомненно, обратила внимание на особые отношения ее мужа и сестры, но, будучи умной и воспитанной женщиной, ни разу не упрекнула Чарльза в его неподобающем поведении.

Мэри умерла внезапно. Чарльз присутствовал вечером с ней в театре, и домой они возвратились в прекрасном настроении. Но когда она отправилась спать, ей неожиданно стало плохо. А уже утром следующего дня ее не стало: у Мэри был серьезный порок сердца.

В «Лавке древностей» есть обворожительная Нелл. Это – Мэри. И это о ней Диккенс писал: «Я торжественно заявляю, что столь совершенного создания никогда не видел свет. Мне были открыты сокровенные тайны ее души, я был способен оценить ее по достоинству. В ней не было ни одного недостатка»…

А в «Альманахе Бентли» в этот месяц не появились новые главы «Пиквика» и «Оливера Твиста». Читателям же было объявлено, что знаменитый автор оплакивает кончину юной родственницы, «чье общество давно уже служило ему главным источником отдохновения после трудов»…

Как и большая часть талантливых писателей, Диккенс был в немалой степени самовлюбленным эгоистом. Это касалось и его супруги Кэт. И хотя особыми талантами она не блистала, зато была великолепной хозяйкой и матерью, родившей ему десятерых детей. Однако жить в полной гармонии с мужем у нее не получалось.

Дело в том, что, становясь все более известным писателем, Диккенс одновременно стал ощущать потребность устроить внешнюю сторону своей жизни максимально комфортно. Он устраивал у себя вечера, на которых собирались известные деятели искусства, а также немало красивых женщин.

Большинство этих людей не особенно нравились Кэт, к тому же она не умела соответствующим образом принимать гостей. И помогала ей в этом ее старшая сестра – Джорджина. И делала она не потому, что ей хотелось этого, а лишь для того, чтобы скрыть неспособность сестры принять гостей. А также по той причине, что по своему характеру она была яркой и общительной женщиной. Но такое поведение Джорджины не особенно нравилось Кэт, которая стала смотреть на сестру с подозрением.

В этом, конечно же, была вина и самого Диккенса, который нередко в присутствии жены расхваливал ее сестру, представляя ее чуть ли не идеалом женственности. Друзьям он тоже порой жаловался, что Кэт создана не для него. И эти заявления Чарльза не могли пройти мимо ушей супруги. Ситуация все более накалялась, пока однажды не завершилась разводом. И это после двадцати лет совместной жизни.

А ее место в доме и сердце Диккенса заняла Джорджина. Конечно, в высшем свете хватило разговоров по этому случаю. Особенно же доставалось знаменитому писателю. Он, естественно, старался все отрицать. Но скрыть явное было невозможно…

Анна и ее любовники

Николай Гумилев – первый муж Анны Ахматовой – увидел ее 24 декабря 1903 года. В то время ей было всего четырнадцать лет. Она шла с подружкой за покупкой украшений для рождественской елки. И Николай, как только увидел Анну, был очарован ее легкой, как снежинка, неземной хрупкостью… А затем целых семь лет страдал от безответной любви к очаровавшей его даме. Нет-нет, Анна вовсе не оттолкнула его, а просто дразнила, то приближаясь к нему, то – отдаляясь.

И любой ее отказ вырастал для Гумилева до масштабов полнейшей жизненной катастрофы. И даже несколько раз, отчаявшись, пытался покончить с собой. Причем в том же Париже, куда он уехал, чтобы не только продолжить обучение, но прежде всего от навязчивых мыслей об Анне…

Когда Анна в очередной раз отказала Гумилеву, он, совсем пав духом, отравился. И уехал умирать в Булонский лес. И только через сутки его обнаружили без сознания в глубоком рву. Узнав от брата об этом поступке Гумилева, Анна прислала ему сочувственную телеграмму. А позже была еще попытка утопиться в море. И дуэль с Волошиным, когда Николай позволил стрелять в себя. Сам же, после того как противник промахнулся, выстрелил в воздух.

А спустя всего четыре дня после дуэли в Киеве прошел поэтический «Вечер символистов», где присутствовал и Гумилев. Здесь он и встретил Ахматову. А после окончания вечера они вдвоем отправились в гостиницу, где остановился Гумилев, пить кофе. И там же, поддавшись какому-то необъяснимому чувственному порыву, дала согласие на брак. Три дня Гумилев был с Анной, а на четвертый уехал в Одессу, а оттуда пароходом в Африку. Но 25 апреля они обвенчались и уехали в Париж…

Однако семейная жизнь с Гумилевым не сложилась. Анна разуверилась в любви Гумилева, который немало выстрадал, чтобы стать ее мужем. Объяснить этот факт почти невозможно. Да и вряд ли стоит. Ведь причин для расставания так же много, как и для любви. Особенно у поэтических натур…

После развода с Гумилевым в 1918 году Анна Ахматова вышла замуж за историка-востоковеда и переводчика с древнейших языков Владимира Шилейко. Начало их браку положила бурная и яркая страсть. Видимо, такую эротически сильную и одновременно полную вдохновения Ахматова испытывала впервые. Однако в самом апогее любовных отношений Анна неожиданно рассталась с мужем. Впрочем, вовсе не неожиданно. А потому, что покорной, как Шилейко желал, она быть не могла да и не желала…

Очередным, уже третьим мужем Ахматовой стал профессор истории и известный искусствовед Николай Пунин. Он был интересной и яркой личностью: красивый, остроумный, глубоко чувствовавший искусство.

Поселились они в квартире Пунина, где проживала и его прежняя семья – жена с дочерью. Так открылась новая страница ее жизни, где страстная любовь соседствовала с постоянными разговорами о живописи и архитектуре, о Пушкине и Рубенсе…

В этом мире, заполненном поэзией и искусством, рядом с любимым человеком ей, конечно же, было очень комфортно. Ведь и Ахматова, и Пунин были частью Серебряного века, эпохи невиданного подъема русской культуры…

Но Ахматова снова разошлась. Ей все виделись и «ложь предавших губ», и этот «мертвый холод глаз», и жестокость, и грубость мира, и бесконечно долгое одиночество вдвоем…

Но вот в середине 1930-х годов поэтесса, расставшись с Пуниным, встретила ученого-медика Владимира Гаршина. И жизнь опять «стала бить во все колокола». И длилось это счастье чуть ли не десять лет. Когда же грянула война, Гаршин, будучи врачом, остался в осажденном Ленинграде, а Анна Андреевна была эвакуирована в Ташкент. Но они продолжали поддерживать связь: постоянно писали друг другу теплые письма.

А весной 1944 года в составе делегации реэвакуированных писателей Ахматова прилетела в Москву. В начале же лета, жизнерадостная и даже помолодевшая, отправилась в родной Ленинград, где ее должен был встречать профессор Гаршин, накануне предложивший ей стать его женой.

…Поезд неторопливо подходил к перрону. Ахматова вышла из вагона и невдалеке заметила одетого во все черное мужчину. Это был Гаршин. Но, несмотря на долгую разлуку, он не обнял ее, а лишь поцеловал руку и глухим голосом произнес: «Аня, нам надо поговорить». Около получаса они ходили по перрону… Затем Гаршин опять поцеловал ей руку. И ушел, быстро, как метеор, и навсегда…

Анна Андреевна догадалась, что Гаршин вычеркнул ее из своей жизни. И об этом она не любила говорить. И не простила его выходку. В 1950-е годы, после инсульта, Гаршин просил у Ахматовой прощения. Но Анна ничего ему не ответила…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru