Анатолий Алексин
Повести о настоящей дружбе
Артамонов сидит со мной рядом и передает тебе привет. Я давно рассказала ему о нашей переписке.
Почему он так изменился? Просто девчонка, которая живет в Заполярье и о которой помнят на Урале, заслуживает, по его мнению, уважения. Так я, по крайней мере, думаю. Конечно, хотелось бы, чтоб он и тех, о ком на Урале не заботятся, тоже уважал. Я ему об этом скажу.
Пиши мне…
Оля
Коля пишет Оле
Я, Оля, и правда стал перевыполнять норму: пишу тебе чаще, чем ты мне. Елена Станиславовна думает, что это я уроки так аккуратно готовлю, и даже несколько раз поставила меня в пример Нельке: «Видишь, как Коля старается. Ему, может быть, учение нелегко дается, а он старается…» И откуда она взяла, что мне «учение» трудно дается?
Нелька однажды спросила меня:
– По какому предмету так много задают на дом?
– По литературе, – ответил я. – Домашние сочинения!
– Так часто задают сочинения?..
– Так часто. Вот перейдешь из своего пятого класса в шестой, тогда узнаешь!
Сейчас пишу тебе на уроке: не терпится сообщить одну новость. Вчера я поссорился с Нелькой… Из-за твоих писем. Я раньше всегда успевал вынимать их из ящика утром, до школы, вместе с газетами. А вчера я проспал, и Нелька сама полезла в почтовый ящик. Она мне целый день не отдавала твое письмо, а отдала лишь вечером, когда отца и Елены Станиславовны не было дома.
Я спрашиваю:
– Ты почему его целый день с собою таскала?
А она в ответ:
– Думала, что тебе будет неудобно при взрослых…
И такую при этом физиономию скорчила, что я не выдержал и спросил у нее:
– Ты что себе вообразила, а?
– Ничего особенного! – ответила она. – Просто понимаю теперь, почему ты стал таким нервным.
Села на свой круглый, вертящийся стул и начала потихоньку ехидно наигрывать арию герцога «Сердце красавицы…».
Я подошел и захлопнул крышку. Сказал, что если мои птицы мешали ей играть, то она мне мешает делать уроки.
– Опять домашнее сочинение? – спросила Нелька.
Я ей не стал объяснять, что нам возле старого дуба поручили переписываться, а принялся нарочно громко учить английский язык…
Прощай, меня вызывают к доске. Не поминай лихом!
Коля
Коля пишет Оле
Вчера у Тимошки болела голова. Он не сказал мне об этом. Но я, как только пришел к нему, сразу заметил, что он бледный и грустный. На столе лежало мокрое полотенце: наверно, он им голову обвязывал.
Ты писала, что ему надо побольше гулять. И я сказал:
– Пойдем еще разок поищем птицу!..
И мы пошли. Но как-то так получилось, что мы птицу почти не искали, а разглядывали город.
Один заводской корпус стоит как металлический скелет и понемножку обрастает кирпичами…
Когда я смотрю на новые дома и цеха, я всегда думаю о людях, которые умеют их строить. И не понимаю, как это у них получается…
– Знаешь, как много понастроили таких же вот городов, как наш! – сказал я Тимошке. – Интересно было бы переписываться с кем-нибудь из другого нового города! Который, например, в Заполярье…
– Давай переписываться! – подхватил Тимошка.
– Ну, для этого нужно, чтобы там жил какой-нибудь близкий нам человек.
– А некоторые и с незнакомыми переписываются. Я читал…
– Ну, это совсем не то. А вот если бы далеко-далеко, в Заполярье, жил какой-нибудь наш с тобой друг! Или подруга…
Я уже не первый раз объяснял Тимошке, как это великолепно – иметь друзей в Заполярье.
Ты, Оля, заметила, что на Лесной улице, где Тимошка живет, нет никакого леса. Другая улица называется Театральной, а театра на ней нету. Кто-то, значит, свои мечты выразил. И они могут исполниться…
– Где же твоя «Операция МИО»? – спросил вдруг Тимошка. – Ты ведь обещал найти Олю!.. Помнишь?
В этот миг ко мне явилась идея!
Я схватил Тимошку за руку, закатил глаза и воскликнул:
– Погоди, Тимофей! Погоди!.. Ни слова!.. Пришла пора начать нашу операцию. Я чувствую на расстоянии, что тебя ждет встреча с Олиным посланцем. Или с «посланкой»! Потому что это женщина. Или, точнее сказать, девчонка!..
– Какая девчонка?
– Не знаю. Но видишь, я начинаю искать Олю как бы… через тебя: ведь эта «посланка» должна с тобой встретиться!
– А где она? – всполошился Тимошка.
– Пока еще не знаю. Но через несколько дней я напрягусь и отгадаю это на расстоянии.
Так я сказал Тимошке, потому что мне нужно время, чтобы выполнить свой замечательный план. То есть он будет замечательным, если из него что-нибудь выйдет.
Коля
Коля пишет Оле
А дальше, Оля, было так. Я изложил Белке свой замысел и сказал:
– Ты снова должна помочь мне. Ты должна разыграть роль… как бы это сказать… Олиного посланца. Или точнее, «посланки»… Хотя такого слова, кажется, нету.
Мы договорились, что встретим ее на берегу реки, там, где за городом сразу же начинается лес. Я сказал, что она должна выйти к нам прямо из вечерних зарослей… Чтобы на Тимошку это произвело впечатление. Белка предлагала другие необычные места: нашу центральную площадь, вестибюль школы, клуб. Я чувствовал, что она боится входить туда, чтобы потом выходить обратно. И тогда я воскликнул:
– Опять боишься? Да? Преодолей свою трусость. Думаешь, мне легко выполнять эти задания? Но я же выполняю! Борюсь сам с собой. И выполняю.
– Хорошо. Я выйду из леса точно в назначенный час. Только напиши об этом Оле, ладно?
И вот я пишу. Белка преодолела свой страх – и, когда мы с Тимошкой, перейдя через мост, спустились на берег реки, она вдруг показалась меж сосен… Она возникла чересчур быстро, потому что все же боялась стоять в зимнем лесу одна. Я попросил ее одеться для этого случая как-нибудь странно – и она нацепила на голову мамину шляпу, а перед собой выставила нераскрытый мамин зонтик, будто мушкетерскую шпагу.
Ее вид ничуть не подействовал на Тимошку, хотя он, как ты писала, очень впечатлительный ребенок. Он весело заорал:
– Это же Олина Белка! Я ее знаю!
– Сейчас она не Белка… – прошептал я ему в самое ухо. – И если ты будешь орать, мы ничего от нее не узнаем.
«Посланка» остановилась чуть-чуть в отдалении от нас и голосом, совсем не похожим на свой собственный, спросила:
– Кто из вас Тимофей?
Это я попросил ее называть Тимошку полным именем.
– Да что ты, Белка? Ты же знаешь меня!..
– Вот именно! – шепнул я ему. – Тебя знает Белка. А сейчас перед нами фактически другой человек. Запомни это! И не задавай лишних вопросов. Только слушай и запоминай!
– Слушай и запоминай! – вслед за мной повторила Белка. – В день своего рождения ты, Тимофей, обнаружишь самую неожиданную находку. Это будет Олин подарок!
– Где найду? – не удержался Тимошка.
– Там, куда слетаются вести со всех концов света!
– А куда они слетаются?
– Сами догадайтесь! Я исчезаю…
С этими словами твоя «посланка», Оля, дрожа от страха (хоть этого, конечно, не было видно!), скрылась в лесу.
– Давай догоним ее, а? – предложил Тимошка. – И заставим сказать, где сейчас Оля! Ведь она должна знать, если от Оли пришла…
– Как это «заставим»? Пытать ты ее будешь, что ли?
– Девчонок не бью, – ответил Тимошка. И опять всполошился: – Давай проследим, куда она пойдет, а? Будем идти по ее следу… Давай! Может, она прямо отсюда к Оле отправится?
– Следить? Подглядывать? Как тебе не стыдно, Тимофей! Я просто не узнаю тебя!..
Он махнул рукой и мрачно направился к мосту. Но когда мы были уже на середине моста, вдруг сказал:
– Сколько у меня будет подарков ко дню рождения! И от Оли… И двухколесный велосипед!
Я приостановился… Значит, он не забыл о моем обещании? И зачем я брякнул тогда, в первый день нашего знакомства, насчет этого велосипеда? Зачем?!
Коля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Я еще не поняла, в чем именно заключается твой замечательный план.
А двухколесный велосипед ты подарить обязан. Тимошка не забудет про твое обещание, не надейся. Обманывать его нельзя… Я уже писала об этом, но хочу еще раз напомнить.
Оля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Послушай, что было дальше.
Я еще в тот самый первый день знакомства с Тимошкой заметил, что он довольно-таки скрытный парень. Вот, например, старается не показывать, что скучает по тебе, сдерживается. Но у него то и дело эта самая тоска наружу прорывается.
На следующий день после встречи с твоей «посланкой» я пришел к Тимошке и вижу, что учебники и тетрадки разложены на столе, но он в них не смотрит. А лицо грустное-грустное.
Он пристально взглянул на меня и спрашивает:
– А может быть, Оля никуда не уехала? Может быть, она просто не хочет больше дружить со мной и преспокойно сидит дома?
– Ну, ты, Тимофей, просто того… перезанимался немного. Я сам был бы рад, если бы она никуда не уехала. Но увы…
– А как же она тогда свой подарок передаст? И где Белка ее видела? Скажи, Коля! Очень прошу тебя…
И отворачивается, чтобы согнутым указательным пальцем под очки слазить, словно у него глаза чешутся.
Я стал утешать его:
– Не расстраивайся, Тимофей! Насчет «посланки» я точно сказать не могу. Но Оля уехала… Это я точно знаю.
– Нет, не верю. Не верю…
– Ну ладно! – не выдержал я. – Идем к ней домой. Вернее сказать, туда, где раньше был ее дом. И там все проверим. Ты знаешь, где Оля жила?
– Нет, не знаю. А то бы я уже давно проверил! Она сама ко мне приходила. И в классе у меня часто бывала. Ребята завидовали.
– А я знаю, где она жила. В моем подъезде. На первом этаже, как и вы с Феликсом… Идем туда!
Мы подошли к твоей бывшей квартире… Я совсем забыл, что Белка предупреждала меня нажимать на кнопку два раза, если я хочу, чтобы Еремкины вышли. Нажал один раз, а они все равно открыли дверь. Сам Еремкин открыл! На один звонок! Представляешь себе?
Но сейчас ты еще больше удивишься: он мне обрадовался, будто давно уже ждал меня в гости.
– Навестить решил? Очень приятно. Вас двое? Заходите, пожалуйста!
Мы зашли… И вот тут ты, Оля, так удивишься, что даже не поверишь мне! На диване у Еремкиных я увидел двойняшек Анны Ильиничны, которые уже не баюкали шепотом своих кукол, а прямо ногами, в ботиночках, прыгали по дивану. И Еремкиным это, представь себе, нравилось!
– В них столько энергии! Столько энергии! – восклицали они.
Я подумал, что, если в двойняшках и дальше будет столько энергии, Еремкиным скоро придется покупать новый диван.
Я был поражен всем этим и даже забыл, для чего пришел. Но Еремкина сама мне напомнила.
– Детям простор нужен, – сказала она. – Сам знаешь, раз у тебя младший братишка есть. – И указала на Тимофея.
Еремкины стали хвастаться, что девочки выучили наизусть много стихотворений. Двойняшки стали читать в два голоса, а Еремкины шевелили губами, беззвучно повторяя те же самые строчки: боялись, что девочки забудут, запнутся. И я вспомнил, что так же вот беззвучно, очень волнуясь, мама подсказывала мне стихи, когда я однажды выступал на утреннике в детском саду. Потом я уже никогда больше на утренниках не выступал…
Двойняшки еще и пели разные песенки. А Еремкины на всякий случай беззвучно им подпевали.
Уходя, уже в дверях, я громко сказал:
– А Оля, значит, уехала?
– Уехала! – ответил Еремкин. – И такую нам, знаете, приятную замену вместо себя оставила…
Я поскорее простился, потому что боялся, как бы Тимошка не спросил, куда именно ты уехала (это бы разрушило план, о котором знаем только мы с Белкой).
Потом Анна Ильинична мне сказала:
– Сама не заметила, как это случилось: полюбили Еремкины моих девочек. Дети могут сердце смягчить…
Она верно сказала: я чувствую, как Тимошка тоже меня смягчает. Но не в этом дело.
С Анной Ильиничной-то я уже на другой день говорил. А сразу после того, как мы ушли от Еремкиных, случились еще очень важные события. Я о них в следующем письме расскажу.
Коля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Я должен рассказать тебе, что еще случилось, когда мы вышли от Еремкиных.
На улице я взглянул на Тимошку, который от смущения не проронил у Еремкиных ни одного слова, и говорю ему:
– Что, убедился?
Он печально кивнул головой.
И тут сзади нас догнал шепелявый голос Рудика Горлова:
– Ну как, Свистун, не скучаешь ли по Вороне? Ты ведь птиц любишь! Помню, как она тут перед тобой на коленках стояла…
– Какая ворона? – тихо спросил меня Тимошка.
Но Рудик услышал его вопрос.
– А ты, дитя неразумное, не знал Ворону? Была у нас такая, Оля Воронец… Все справедливую из себя строила! А потом каркнула, крыльями взмахнула и улетела…
Рудик собирался еще что-то сказать – наверно, про нашу с тобой переписку. Но Тимошка стянул с носа свои очки и сунул их мне:
– Подержи, Коля. Одну минуточку! А то разобьются…
И я еще даже ничего не успел сообразить, как он, худенький, как прутик, подошел к нелепо долговязому Рудику, приподнялся и влепил ему затрещину.
Рудик в драку не полез: или стыдно было отвечать Тимошке, который еле доставал ему до плеча, или меня боялся. Он стоял на месте, без толку размахивая руками, и кричал:
– А ну еще попробуй! Еще хоть разок!..
Тимошка деловито приподнялся на носках и еще раз звонко стукнул Рудика. Тот продолжал вопить:
– А ну еще попробуй!..
Но Тимошка пробовать больше не стал. Он, не оглядываясь, ушел со двора. Я догнал его…
Мы до самого Тимошкиного дома не разговаривали. И я до самого дома держал в руках его очки.
Потом мы стали прощаться. Тимошка натянул на нос очки. И тут что-то камушком упало с дерева.
Мы увидели в снегу маленький, взъерошенный комочек сероватого цвета.
– Воробей, – сказал я. – Замерзнет…
Тимошка «скорой помощью» бросился к птичке. Он бережно положил ее на ладонь, будто на носилки, прикрыл другой ладошкой. Воробей еле дышал… Тогда Тимошка опустил его в свою меховую рукавицу. Птичка там вполне уместилась.
Я смотрел на Тимошку – и мне как-то не верилось, что это он только что зло и решительно ударил два раза Рудика Горлова. Как-то не верилось…
Вот и снова начнет работать птичья лечебница! Но главным врачом теперь будет Тимошка, а я – вроде бы «консультантом».
Коля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Не знаю, что делать с этим двухколесным велосипедом! И зачем я пообещал купить его? Если бы еще был трехколесный, я бы целый месяц не ходил в кино, не завтракал в школе – и скопил деньги, а на двухколесный мне не скопить. Странно: два колеса стоят почему-то дороже, чем три!
У отца я просить деньги на велосипед не хочу: он ведь недавно купил мне аквариумы, чтобы я не занимался больными птицами. И потом, он стал чаще задыхаться по ночам, врачи посоветовали ему поехать в санаторий на целых два месяца. Отец сказал, что на месяц ему дадут бесплатную путевку. А на второй? И еще дорога туда и обратно… Я очень волнуюсь, Оля. И не хочу сейчас ничего просить у отца.
Тимошка возится с птичьей лечебницей. А в день рождения он получит от твоего имени подарок, которого больше всего ждет… Скоро ты узнаешь, что это за подарок!
Может, он на радостях забудет об этом велосипеде? Как ты думаешь? Может, отменить этот велосипед?
Коля
Телеграмма
Коле Незлобину (лично).
Ничего не отменяй. Деньги высылаю.
Оля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Сегодня я выслала тебе по почте деньги. На двухколесный велосипед вполне хватит. Ведь это я втянула тебя во все свои «задания». Мама и папа меня поняли. И хватит на эту тему…
В письмах я все больше узнаю тебя, Коля! Раньше я тебя вовсе не знала. И не ценила. Ты был таким молчаливым… Теперь мне кажется, что ты сберегал слова для своих писем.
Артамонов кланяется тебе и говорит, что, если бы ты жил у нас в Заполярье, было бы хорошо.
Расскажи, как Тимошка первый раз сядет на свой собственный двухколесный велосипед. И что за подарок вы ему готовите от моего имени?
Оля
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Я получил все, что ты мне послала! Спасибо!
С твоим денежным переводом сперва получилась целая история. Почтальонша не хотела выдавать мне деньги, потому что у меня нет никаких документов, «удостоверяющих личность получателя». Я принес ей школьный дневник, а она говорит:
– Это не документ. Здесь нет карточки и печати!
Я ей говорю:
– Хотите, все соседи подтвердят, что я и есть Коля Незлобин?
А она мне отвечает:
– Я их подтверждение к переводу не приколю. Тут номер паспорта нужно проставить и отделение милиции, где получал…
Я ей говорю:
– Но я его еще вообще не получал. Нет у меня паспорта!
Тогда она вдруг спрашивает:
– А к кому ты вписан?
И оказалось, представь себе, что каждый из нас вписан к кому-нибудь в паспорт: к отцу или к матери. Я теперь вписан к отцу. И умещаюсь там, внутри, всего на одной строчке. А раньше был, наверно, у мамы…
Отец, Елена Станиславовна и даже Нелька успели заглянуть в твой перевод. И все трое очень удивились. Нелька сказала:
– Тебе гонорар за рассказ прислали?
– Да, прислали… Представь себе! – ответил я.
– Ближе, чем в Заполярье, его напечатать не могли?
– Ты, Неля, нехорошо говоришь, – остановила ее Елена Станиславовна. – Ведь он уважает твое творческое призвание…
Я спорить не стал: пусть думают, что уважаю. Но я чувствовал, что Елена Станиславовна не зря стала меня защищать, что она хочет подступиться ко мне с каким-то вопросом.
Она тихо, чтобы Нелька не слышала, спросила:
– От кого эти деньги, Коля?
– Там написано, – ответил я.
– Для чего они тебе? И на что ты собираешься их потратить!
– Это мое дело!
Тут вмешался отец:
– Как ты смог сегодня убедиться, Николай, ты еще не вполне самостоятелен. Ты вписан в мой паспорт, и я, стало быть, отвечаю за твои поступки.
– Тебе не придется за них отвечать. Я ничего плохого делать не собираюсь.
– Почему же ты не можешь нам прямо сказать?
Отец волновался. И, как всегда в таких случаях, у него начался кашель. И стал он сразу беспомощным: полез искать в карманах платок, не нашел его и прикрыл рот рукой, как бы извиняясь за свой кашель.
Мне показалось, это я виноват в том, что астма стала душить отца. И чтобы он больше не волновался, я сказал все, как есть:
– Должен купить подарок одному маленькому мальчику. Честное слово! Можете проверить.
– Мы не собираемся тебя проверять. Мы тебе верим… – сказала Елена Станиславовна.
Она сказала это для того, я думаю, чтобы успокоить отца. Или в самом деле поверила.
Привет Артамонову.
Еще раз спасибо.
Коля
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Сегодня день рождения Тимошки.
В газетах часто попадаются фразы: «В день пятидесятилетия… В день восьмидесятилетия…» И я свое обращение к Тимошке так прямо и начал:
– В день твоего девятилетия ты, Тимофей, вполне заслужил два сюрприза, которые, в общем-то, нельзя назвать сюрпризами, потому что ты их очень давно ждал!..
Еще за неделю до этого я спросил у него:
– Ты к кому вписан: к маме или к папе?
– Как это – вписан? – не понял Тимошка.
Ну, я ему тоже объяснил, что каждый из нас обязательно к кому-нибудь вписан. И потребовал, чтобы в воскресенье, когда приедут родители, он выяснил этот вопрос. И чтобы попросил на недельку оставить дома тот паспорт, в который его вписали…
– Они не оставят, – сказал Тимошка.
– Тогда надо что-нибудь присочинить. В этом не будет ничего страшного, потому что потом ты расскажешь им и Феликсу всю правду.
– Какую правду? Я сам ничего не знаю.
– Не торопись. В день своего девятилетия все узнаешь!
– Паспорт они не оставят, – упрямо твердил Тимошка.
– А ты скажи, что в школе хотят устроить проверку: кто к кому вписан. Понятно?
Когда Тимошка стал в воскресенье все это растолковывать своим родителям, в комнату неожиданно вошел Феликс. Он-то прекрасно знал, что в школах ничего такого не проверяют. Но промолчал. И только на следующий день, когда родители уехали к себе на рудник, сказал Тимошке:
– Расскажи-ка мне, что ты затеял?
– Я тебе в день рождения расскажу, – пообещал Тимошка. – Тут хотят какие-то подарки мне подарить…
– Что, подарки стали по паспортам выдавать?.. Хорошо, договорились. Подожду до двадцать девятого.
– А куда мы понесем мамин паспорт? – спросил меня Тимошка в то утро, когда я поздравил его с девятилетием.
– Куда слетаются вести с разных концов света… Помнишь, что сказала Олина «посланка»?
– А куда они слетаются?
– Я должен угадать на расстоянии! Дай мне руку… Самое трудное отгадывание за всю мою жизнь! Учти это и не дыши!
Тимошка затаил дыхание, а я закатил глаза так глубоко, как еще никогда не закатывал, и говорю:
– Все ясно… Скорей на главную почту! Именно туда слетаются вести с разных концов света: письма, газеты, телеграммы!
– А что там будет? Какой подарок? – спрашивал он меня на бегу.
– Не знаю. Этого я не отгадывал…
Мы подошли к стеклянному окошку, где выдают корреспонденцию до востребования. И я сказал:
– Давай мамин паспорт!
Он протянул его мне, а я – девушке, сидевшей за стеклом.
– Вот здесь, видите, написано: «Тимофей. Сын…» Ему письмо должно быть, этому «сыну Тимофею».
Девушка стала быстро-быстро перебирать пальцами толстую пачку писем, открыток и извещений. Вытащила одно письмо и стала перебирать дальше.
– Не ищите, – посоветовал я. – Ему пока только одно письмо прислали…
– Откуда вы знаете? – пожала плечами девушка. И перебрала пальцами всю пачку до конца.
А потом протянула мне письмо и паспорт Тимошкиной мамы.
Я думал, что девушка высунется из окошка, оглядит «сына Тимофея», удивится, что он уже получает письмо до востребования, но она не удивилась и не стала выглядывать: ко всему, видно, привыкла.
Я торжественно вручил письмо Тимошке:
– На, возьми. Это первый подарок ко дню рождения. Ты его заслужил!
– Прочти… – сказал оробевший Тимошка.
– Нет, сам читай. На конверте же написано: «Тимофею». Значит, ты сам должен вскрыть и прочитать.
Он осторожно, чтобы не повредить лежавшее внутри письмо, надорвал конверт. И вытащил белый листок, на котором был написан твой, Оля, адрес. Всего полторы строчки… Но Тимошка очень долго изучал белый листок.
Это письмо до востребования я послал три дня назад.
Конечно, я мог бы просто сказать Тимошке, где ты сейчас живешь. Но мне показалось, что так интересней: Тимошка в день рождения получает письмо и твой долгожданный адрес прямо по почте, из окошка, откуда он еще никогда в жизни писем не получал!
– «Операция МИО» завершена! – торжественно воскликнул я. – Мы нашли Олю.
– Она долго будет там? – спросил Тимошка.
– Много лет… Мы ведь хотели, чтоб в Заполярье жил какой-нибудь наш знакомый. И чтобы мы с ним переписывались!
– Она будет мне писать? – спросил он.
– Конечно… Можешь не сомневаться!
В общем, Тимошка нашел, как и обещала ему «посланка», самую дорогую для него находку: тебя, Оля!
– Дай мне адрес, а то потеряешь, – предложил я.
– Нет, – коротко ответил Тимошка. И засунул письмо под пальто, в какой-то свой заветный карман.
Мы пошли в магазин покупать двухколесный велосипед.
Малыши, я заметил, очень долго выбирают себе подарки, а Тимошка прямо ткнул пальцем в первый попавшийся велосипед и сказал:
– Этот!
– Может быть… другого цвета? – спросил я.
– Какая разница? – ответил Тимошка.
Я сказал:
– Это второй подарок от Оли!
– От Оли?! – не понял Тимошка.
– Она прислала деньги. Вот и все, – объяснил я.
Он сам вынес велосипед на улицу… Но рассказать тебе Оля, как Тимошка впервые сел и поехал, я не смогу, потому что он еще не поехал. В магазине негде было кататься, и на заснеженной улице тоже.
Это было немного странно: мы несли по зимнему городу велосипед… Должно быть, люди так же удивленно оборачивались бы на нас, если б мы летом, в жаркий день, несли по улице зимние санки.
Кажется, просьбу, Оля, я выполнил… Нет, я не занял твое место в Тимошкиной жизни. Просто там, в его жизни, хватило места для нас двоих…
Коля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Ты преподнес два подарка Тимошке. Но вроде и мне…
А Тимошка совсем не огорчился, когда узнал, что я уехала в Заполярье? Думаю, что ты просто не заметил, не разглядел. Он ведь скрытный мальчишка. Не может быть, чтобы он совсем не огорчился…
Оля
Оля пишет не Коле
Дорогой Феликс!
Я победила в нашем споре! Колька доказал, «на что он способен».
Обо всей моей теперешней жизни вы знаете от него. Правда, Белка пишет, что он мало рассказывает… Но разве Колька виноват, что я в своих письмах чаще не о себе писала, а об этих самых «заданиях» и просьбах, которые он выполнял.
Привет всем. И поцелуй Тимошку. Пусть он меня не забывает.
Оля
Оле пишет не Коля
Дорогая Оля!
Я очень рад, что проиграл пари.
Да, Коля доказал, «на что он способен». Этого я и хотел.
Феликс
Оля пишет не Коле
Уважаемая Елена Станиславовна и отец Коли (не знаю, к сожалению, вашего имени-отчества)!
Даже сюда, да самого Заполярья, докатились слухи о вашем замечательном сыне Коле Незлобине! Он очень находчивый, смелый и добрый. Но главное – очень способный!
Коля ведь и рассказы хорошо пишет, и стихи. Только он вам их не показывает, потому что скромный и, наверно, стесняется…
Мы хотим, чтобы вы им гордились! Конечно, в душе… А виду можно особенно и не подавать. И конечно, не говорите ему об этом письме, потому что он рассердится и расстроится.
Если вы не верите, что письмо из Заполярья, посмотрите на почтовый штемпель – и убедитесь!
Завидуем, что у вас такой замечательный сын!
От имени «заполярников»
Ольга Воронец
Владимир Артамонов
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Вчера Елена Станиславовна сама накормила моих рыб. В обоих аквариумах… Когда я вошел в комнату, отец держал в руках тарелку с хлебными крошками, а она сыпала крошки в воду и при этом почему-то приговаривала: «Цып-цып-цып…»
Я до того удивился, что даже не поблагодарил их. А Елена Станиславовна сказала, что «рацион у рыб должен быть разнообразнее», что она возьмет у одного инженера в проектной конторе книгу Брема и узнает точно, чем их «следует кормить».
Что случилось с ней? Не могу понять!
Жду твоих писем!
Коля
Да, забыл… Тимошка очень скучает. Честное слово!
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
У меня к тебе есть еще одна просьба. Пришли мне, пожалуйста, свою фотокарточку. Артамонов тоже очень хочет взглянуть на тебя. Правда, у меня есть фотография всего нашего класса, и я сказала Артамонову: «Отыщи здесь Колю!» Он в десять лиц ткнул пальцем, а в тебя нет, потому что ты на этой фотографии совсем не такой, какой ты на самом деле. Ты там мрачный, угрюмый… Одним словом, Колька Свистун! Я раньше думала, что ты такой и есть. А теперь хочу иметь фотографию настоящего Коли Незлобина, того самого, с которым я переписываюсь.
Оля
Коля пишет Оле
Дорогая Оля!
Карточку свою я выслать тебе не могу, потому что никогда не фотографировался. Я долго думал, что же делать, но фотографироваться не пошел. Как-то не хочется… Я посылаю тебе фотокарточку моей мамы. Говорят, что я очень похож на нее. Правда, карточка маленькая и с белым уголком: мама снималась для паспорта. Перед самым нашим отъездом, в то лето… У нее кончался срок паспорта. Он, кажется, даже кончился, и мама шутила, что ее не пропишут в лесу.
Мама тогда собиралась в дорогу, чтобы нам с отцом хорошо было отдыхать. Ей некогда было зайти за карточками, и она попросила меня. Я зашел… И сейчас эти карточки у меня, все шесть. Я никогда не расстаюсь с ними, они у меня лежат в боковом кармане. Одну я посылаю тебе…
Знаешь, Оля, мне почему-то кажется, что мама, когда была девочкой, по характеру чем-то напоминала тебя. И потом, она тоже часто говорила слова, которые любишь повторять ты: «справедливо» или «несправедливо».
Посылаю карточку тебе…
Через четыре месяца снова начнется лето. И наверно, там, возле старого дуба, нам с тобой не поручат больше переписываться. Но мы, может быть, все равно будем, а? И в будущем году, и через шесть лет, и через десять? И вообще всегда.
Коля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Я получила фотографию твоей мамы. Она действительно на тебя очень похожа. Или вернее, ты на нее. Вы очень похожи друг на друга.
Я думаю, что тебе возле старого дуба могут снова поручить переписываться со мной: все-таки ведь, наверно, не совсем еще забыли меня?
Но я хотела бы, чтоб тебе не давали такого задания. Лучше пусть Белка пересказывает мои письма. А мы с тобой будем переписываться так, без всяких заданий, и ты ничего никому не пересказывай.
А может, когда-нибудь нам с тобой и не придется писать письма, потому что мы будем снова жить в одном городе, и даже на одной улице. И даже в одном доме, как раньше. Ведь может так быть? Как ты думаешь?..
Оля
