Два года я у него проработал и считаю что не напрасно.
Мне здорово повезло, что я знаком с таким человеком как Сергей Борисович Клипа. Он мне многое в жизни дал – в плане веры в разумное, доброе, вечное.
Мне здорово повезло, что я работал в Комитете по строительству и архитектуре при Администрации Увельского района. Более разумного и лояльного в плане межличностных отношений и настроя на трудовые свершения коллектива в жизни своей не встречал.
Мне здорово повезло, что я ушел из него еще до начала его агонии.
Я ушел, оставив моего кумира крепким и бодрым человеком – знающим, чего хочет в жизни, и твердо идущим своим путем. Что дальше с ним произошло – грустная сказочка, но слишком отполированная пересказами, чтобы казаться искренней. И все же сомневаться в её справедливости не было никаких оснований.
Возможно, все это давно отболело, и ворошить прошлое – неразумно. История обычная – корабль тонул, капитан покинул борт его не последним… Так в жизни тоже бывает. Какие же могут быть чувства у членов команды после этого к капитану?
Ладно, оставим это… Лично я грущу лишь о затонувшем корабле.
Я не имею ни малейшего права осуждать чужие ошибки и огульно считать всех, от меня отличных, глупыми или ущербными. Я смирился, достигнув старости. Мне не под силу оказалось переделать мир по собственному желанию. Как говорят, жизненные обстоятельства в очередной раз одержали победу над человеческими намерениями.
Одни шли наперекор им. Другие плыли по течению. Я оставался созерцателем на берегу. Но зато я научился принимать мир таким, каков он есть. Жизнь, как говорится, берет свое, чтобы мы против неё не замышляли.
Однако Судьбе, как она ни пыталась, не удалось порубить меня на кусочки, поджарить на сковородке и подать на стол к сильным мира сего. Я ни перед кем никогда не заискивал и очень этим горжусь. Правда, по мнению жен моих, в дураках остался. Но это они зря. Просто себя пытаются оправдать. А я не в обиде. И в одном они точно правы – лучше нам врозь, чем вместе быть…
У меня есть дети. Отцовская любовь – может, это единственная ценность, которую выносишь из семьи. Ну, а у кумира моего с этим все в лучшем свете. Единственное, наверное, в чем превзошел его я, так это моя флотская служба. Ему такое даже не снилось…
И тут уж вполне можно поставить точку. Если бы это был конец. Но это было начало моей увлекательной работы в Комитете по строительству и архитектуре при Администрации Увельского района.
Так что же с его председателем? Почему, когда, думая о нем, складываю единицу с единицей и получаю одиннадцать вместо двух? Теперь-то все кажется проще простого – человек достиг своего потолка и, ударившись, рухнул на пол. Но с другой стороны, все дело не в том, что видишь, а в том, как видишь. Вернее, как хочешь видеть…
Можно и так – карьера рухнула, а не человек, который до конца остался верен своим высокоморальным принципам. Иногда так бывает – долго вглядываясь в негатив, постепенно начинаешь различать позитив. Это я о фотографии, а не о проступках…
Размышляя о поступках Клипы, начинаю приходить к выводу – неужели главный показатель успешности человека это его карьера? К чертям собачим благородство, порядочность, честность? Быть не может! Не пойдешь ведь на Божий суд с депутатским значком. Не выпросишь себе государственными льготами райских кущ. Там, на Страшном Суде, все по-честному. Там нравственность выше тщеславия.
А мы об этом забываем. Или просто не верим в это…
Мне, признаться, доводилось в жизни чувствовать себя победителем, но этого надо уметь дождаться. Но, практически, невозможно ждать, если работа не приносит никого удовлетворения – ни морального, ни материального. Трудно – если удовлетворение однобоко. Бесперспективно – если предприятие вот-вот начнет пускать пузыри…
Уходил я из Комитета без сожаления, не желая быть затиснутым в рамки общей участи, хотя понимал как сильно мне будет не хватать его председателя примером для подражания. Я уходил в автономное плавание, но мне хотелось оставаться порядочным (конечно, в меру моих способностей) капитаном, заразившись порядочностью от кумира. Как, возможно, и другие, кто с ним работал…
Теперь, когда вся тщеславная суета позади, мне очень бы хотелось с ним поговорить.
К моему поступлению на работу в Комитет по строительству и архитектуре он уже имел много славных и добрых традиций.
Как-то уже рассказывал: иду на отъезд в начале девятого мимо здания райисполкома – а машина до аэродрома приходила в Увелку в 8-30 – в не зашторенные окна первого этажа вижу, что в левом крыле женщины стоят за кульманами, в правом – чаи гоняют и прихорашиваются, на себя подглядывая в индивидуальные зеркальца. Вечером возвращаюсь со службы, та же картина – справа прихорашиваются, домой собираясь, слева стоят за кульманами. Теперь загадка на сообразительность. Угадайте – в каком крыле райисполкома располагалась архитектура, а в каком отдел народного образования?
Такой подход к делу и правильная организация труда позволила Комитету построить на заработанные средства собственный офис на берегу «шахты» – внутреннего компактного водоема в поселке Увельском – с парадным крыльцом на улицу Октябрьская. На мой вкус – исключительно красивое здание.
Председатель Комитета не был поклонником Бахуса, но корпоративы в коллективе приветствовал и поощрял. Потому как проходили они всегда со смыслом и по разработанному сценарию. Такие застолья лишь укрепляют коллектив и жизнь производственную украшают.
Любил Клипа вывозить на выходные дни своих коллег в пансионат «Лесное озеро», где кроме отдыха всегда проводились деловые игры специалистами челябинской фирмы. К сожалению, я того славного времени не застал.
Когда еще суетился со своей «Лирой», Сергей Борисович меня приглашал, и я регулярно посещал междусобойчики по волейболу в спортивном зале второй школы. Потом они переместились в начальную на Советской улице, и там вообще народу приходило столько, что мячу негде было упасть. Любили спортивные занятия архитекторы – и мужчины, и женщины. А также их родственники и друзья. В Комитете, как на подбор, собралась плеяда таких замечательных людей, которые располагали к себе народ.
Выезжали мы и в Челябинск на большом мягком автобусе в театры, цирк, на массовые гуляния. Правда, собирал народ он у подъезда Администрации. Но инициатором всегда был Сергей Борисович, а пассажирами чаще всего комитетчики. Причем, выезжали семьями.
Вообщем, умели трудиться и отдыхать.
Кабинета в Комитете мне не нашлось. Поставили стол в бухгалтерии, под стеклом на котором хранил не фотографии жен-детей, а простенький рисунок Настеньки, который вернее было бы назвать обычной детской калякой-малякой, если бы он не имел собственного названия – «Мой папа на работе».
За спиной у меня коморка главного бухгалтера, передо мной рабочее место её прелестной дочери. Впрочем, вскоре она ушла в декрет. Посадили другую красавицу. Но и та, долго не протянула – однажды тоже в роддом улизнула.
Поэтому поводу Клипа шутил:
– Анатолий, кончай бросать на наших девчат плодотворные взгляды – этак ты мне скоро весь коллектив в декрет отправишь.
Обычно я подхихикиваю в ответ на добрые шутки друзей, чтобы доставить им удовольствие. Но не в этот раз. Я почувствовал легкое сотрясение внутренностей от подавленного смеха. Да, смех подавил в самом начале и виду не показал. Ведь мы с Сергеем Борисовичем с давних пор всегда пикируемся остротами – кто кого переострит. В данный момент он на высоте. А меня переполняли заботы, и я сделал вид, что мне не до смеха.
Очень хотелось соответствовать своему званию – инженер маркетинга Комитета. Собрал всю имеющуюся информацию – что мы можем продать сейчас, что можем взять у наших дебиторов для этих же целей, что мы можем вообще где-то взять и кому-то продать – и стал давать информацию для потенциальных покупателей всеми доступными средствами.
Не скажу, что преуспел в этом шибко. Но старался изо всех сил.
Можете спросить – зачем мне это надо, если не заставляли? А вот…
Мы живем в продажное время – все что-нибудь продают и покупают. Я хотел развернуть торговлю стройматериалами. И строительными услугами, кстати…
Потом Клипа мне поручил разобраться с долгом перед банком.
Дело вот в чем. Экономический кризис, обрушившийся на Россию после распада Советского Союза, добрался и до Комитета по делам строительства и архитектуры – заказчиков стало меньше, число дебиторов возросло: не все в состоянии были оплатить уже выполненные нами работы. Пришел день Рагнарек, когда у Комитета на счету не оказалось денег, чтобы выплатить зарплату сотрудникам. Люди сплошь и рядом уже жили на пенсии родителей, ничего не получая на своих предприятиях. В принципе, можно было народ уговорить потерпеть – вряд ли кто-нибудь ушел с работы или подал в суд на председателя.
Но Клипа при всей своей рассудительности и прагматичности был еще тот авантюрист. Опять же амбициозность не последнюю роль сыграла. Он подумал – где наша не пропадала? выкручусь! И под гарантии районной Администрации (а Скобин ему беззаветно верил) взял кредит в банке, чтобы выплатить людям зарплату.
Жест благородный, но безрассудный.
К моему приходу в Комитет долг этот не только не был выплачен, но успел обрасти процентами и штрафными санкциями. Клипа поставил задачу – наизнанку вывернуться, но его погасить. Свозил меня в банк, познакомил с симпатичными кредиторами. Мы обменялись телефонами с банковским менеджером кризисных ситуаций.
Он не выглядел Скуперфильдом, а искренне хотел нам помочь выкрутиться из долговой паутины. Чего только мы с ним ни обсудили! К примеру, строительство собственных коттеджей сотрудникам банка в счет их зарплаты, которая пойдет на оплату нашего долга. Он собрал для меня все заявки с работников офиса – чего бы они хотели приобрести под ту же самую зарплату. В списках были машины, мебель, путевки в санатории и дома отдыха…
Я их пытался все отработать. Идеи переполняли меня. Что-то даже удавалось. Но долг рос быстрее, чем мы успевали гасить его. Прямо как будто нас вокруг пальца обвели! Но это ведь не так…
Включился «принцип подводной лодки», когда, при погружении на недопустимую глубину, она схлопывается консервной банкой – не сможем удержать долг на определенной сумме (про погашение уже речи не шло), Комитет наш признают банкротом и продадут с молотка.
Ох, уж этот долг по кредиту! Ну, прямо стена кирпичная, о которую разбиваются все премудрости Конфуция. Неужели нет никаких обходных путей? Поджечь банк, например. Тоже вариант на крайний случай. Или объявить всем желающим поцапаться с нами Третью мировую войну, и под форс-мажорные обстоятельства отказаться выполнять свои долговые обязательства. От замыслов поджога банка перешел к тайному колдовству Вуду – пронзал мысленно иголками восковое тельце управляющего и подговаривал его съесть наш договор займа.
Но приходилось пока действовать, не нарушая закона. Только не знаю, надолго ли меня хватит… Ведь когда несколько раз подряд влетаешь лбом в кирпичную стену, неизбежно получаешь сотрясение мозга.
Слушайте дальше, исповедь шизофреника…
Однажды родилась в голове совсем тошнотворная идея. Но лучше это, чем ничего. Не поднимать же, в самом деле, восстание всенародное, подобное Октябрьской революции. А именно – обанкротить к чертовой матери Комитет и создать из него МУП, если уж председателю так невтерпеж марьяжить с Администрацией, или акционерно-строительную фирму – к чему лежала моя душа.
С этой идеей потащился к Клипе.
Это, кажется, от Наполеона – когда одолевают сомнения, переходи в наступление. Ну, вот я и перешел… границу дозволенного мне.
Голос председателя звучал вполне бодро и деловито, но лишь до тех пор, пока он не понял – о чем это я. И вот тогда-то он стал Крокодилом из «Мойдодыра», проглотившим что-то ужасно невкусное:
Как ногами засучит, кулаками застучит…
Уходи-ка ты домой, говорит, да мозги свои промой, говорит…
А не то как налечу, говорит…
Растопчу и проглочу, говорит…
Ну и дальше по тексту смотрите у Чуковского.
Сознаюсь, что не впервые почувствовал себя существом гораздо более тупым, чем сам Сергей Борисович Клипа. Это правда – иногда я тупею и сам это чувствую. Не каждый способен быстро соображать. Но обычно я успеваю довольно за короткое время прийти в себя. Обычно… А теперь? Теперь снова стена кирпичная. Снова я в неё с разбега…
И что же преграда?
Стоит – хоть бы хны – и говорит: милости просим к прежним проблемам!
Разбивши лоб, не хотелось опять идти на пролом – ведь есть же где-то (должна быть!) калитка или дверь. Может, попытаться постучать в неё? Ау, сим-сим, откройся и сокровища свои нам открой…
Вот было бы здорово! Но, увы, Али-баба из меня еще тот… Да и пещер волшебных поблизости нет. Разве только в горах Титичных. Может, попробовать уговорить Клипу организовать капитальные поиски пугачевского клада?
Нет уж, пожалуй, хватит и акционерно-строительной кампании.
И что же мне оставалось, как только не поискать другой путь выживания Комитета? На судьбу попенять? Мол, никогда ты, неблагодарная, ничего не подкидывала мне на блюдечке. Да что толку? С некоторых пор я перестал верить в неё. Лучше уж самому поломать себе жизнь, чем верить, что все предопределено свыше, и ты всего лишь фишка в чьей-то неведомой игре. Поэтому все случившееся в кабинете у Клипы, склонен рассматривать, как пример позитивного нигилизма – то есть события, не имеющего никакого смысла и продолжения.
Но судьбе угодно было сыграть ещё одну злую шутку…
Сижу на рабочем месте, размышляю, строю догадки, ищу варианты – а этого, оказывается, совсем и не требовалось. Яблоко само упало на голову в виде рекламы в челябинской прессе: «Народный адвокат решит все ваши проблемы».
Адрес и телефон областного центра, но фамилия-то увельская. Альберт Лейбович Гурман. Мы с ним давно знакомы. С той советской эпохи, когда, выдавленный триумвиратом властей (партийной, советской и колхозной) с должности директора сельского Дома Культуры, он пришел в райком КПСС к Люкшиной за поддержкой своего предложения – взять Хомутиниский ДК в частную аренду.
Любовь Ивановна выступила оппонентом его идеи, а мы с Белоусовым посторонними слушателями. Гурмановские рассудительность и аргументированность мне импонировали – я был на стороне его затеи. Жаль, что не прокатила.
Теперь он – народный адвокат. А у меня ситуация – впору за любую соломинку хвататься. Я и решился попросить совета у Альберта Гурмана.
Звоню. Узнаю голос. Называю себя. Вкратце объясняю проблему и прошу совета. Альберт Лейбович рассудительно замечает – поскольку мы земляки, нет смысла нам тащиться к нему в Челябинск. Лучше встретиться в выходные в Хомутинино – он предлагает.
Я положил трубку и подавил вопль победного ликования, прекрасно понимая, что нет ничего опаснее преждевременного торжества – иногда только появится ощущение подъема, как видишь, что снова катишься вниз. Поэтому…
Нет, это был не то что триумф, но я ощутил жаркое предвкушение успеха. Просто не мог дождаться встречи с ним – народным адвокатом Гурманом, обещавшим в областной газете решить все наши проблемы. Если мир движется в согласии с моими теориями, то в ближайшее воскресенье наступит переломный момент в нашей долговой проблеме. Дожидаясь знаменательной встречи, пытался в каждом природном явлении увидеть добрый знак, ниспосланный свыше.
Клипу уговорил. Хоть и с великим неверием в успех он поехал на консультацию к народному адвокату Гурману.
Альберт Лейбович встретил нас в сельской Администрации села Хомутинино, но почему-то от консультации отстранился. Вместо себя посадил за стол переговоров своего старшего сына Артема.
– Итак, что вы хотите? – спросил тот.
А вопрос я поставил так – не как рассчитаться нам с банком, который я назвал расхожим ругательским словом (в мягком выражении оно звучит, как предохранитель для безопасного секса), а можно ли вообще аннулировать кабальный договор займа? К чему-нибудь докопаться по его пунктам, какое-нибудь упущение обнаружить и объявить несостоятельным…
– Ну, вы же адвокат…
В принципе, мы давно уже выплатили весь кредит и разумные проценты по нему. А сумма долга все растет и растет…
– Понятно, – спокойно ответил Артем, всем своим видом показывая, что ничего не понимает. При этом взгляд его пристальный, слова чеканит медленно. Голос глухой, словно откуда-то из самого нутра. – Чтоб любой договор опрокинуть, поверьте, уйма способов есть…
Гурман-младший листал договор, что-то говорил и делал вид, что параллельно еще что-то обдумывает, а я смотрел на лицо патрона и понимал – это что-то не то, что ему нужно. Мои фантазии рассыпались в прах! Я почти физически ощущал в области затылка треск, с которым рушились мои надежды на успех от встречи с народным адвокатом. Глаза председателя Комитета превратились в две острые булавки, что несомненно свидетельствовало об исключительной степени его недоверия. Во взгляде Сергея Борисовича виделся отблеск разочарования. Наконец, он стал таким безнадежным, что не осталось сомнений: мы зря в Хомутинино тратим время. А жаль…
И еще я подумал о фразах и жестах, которые регулярно должен изобретать председатель, чтобы поддерживать в сотрудниках и партнерах иллюзию благополучия Комитета. Он не обязан был говорить всю правду о финансовых затруднениях. И это наверняка от него требовало усилий. Да нет, я же понимаю – про финансовые тайны предприятия нельзя налево-направо трепать языком.
Я вот, скажем, устыдился и решил не брать с него пример. По крайней мере, в общении с женой. Иначе бы мне не объяснить, куда пропала моя зарплата и за что (зачем?) я вообще работаю в Комитете.
А жизнь продолжалась…
Одним из первых жестов нового Главы района было предложение Клипе взять под крыло Комитета стремительно идущее ко дну и пускающее пузыри Увельское ПМК.
Сергей Борисович согласился.
ПМКовская контора влилась в контору Комитета. Её директор Екатерина Викторовна Ярушина стала вторым лицом после Клипы – нашим главным инженером.
Еженедельно на базе ПМК проводились оперативки. Цель их одна – как нам быстро и без особых затрат восстановить закрывшееся предприятие нашим собственным строительным подразделением…
Ну, об этом позднее.
Как я жил, работая в Комитете?
Прошло каких-то три месяца, как поменял место службы, а уж настолько в делах и заботах новых, что о старых и вспоминать не хочется. Сказать по правде, не так уж много осталось людей из прежней жизни, с которыми мне хотелось теперь водить компанию. Да и понятно – старые связи теряют быстрее, чем свои зубы.
После забот суматошного дня, я возвращался домой, который стал более уютным после обретения газового отопления. Мы с мамой за ужином выпивали по рюмке водки. Потом, прихватив пульт от телевизора, я заваливался на диван, мамуля садилась рядом. Смотрели какой-нибудь фильм и почти не разговаривали. Вот оно – блаженство домашнего очага…
В котором, может быть, не доставало лишь одного – топота маленьких ножек.
Наше одиночество вдвоем давало нам возможность наслаждаться в полной мере отсутствием шума и присутствием спокойного сна, когда мы расходились по своим спальням. Ложился спать, и от усталости мне почти что не снились сны. Тогда еще я не задумывался о мысли, что сон может быть репетицией смерти – в самом лучшем её варианте.
А в «час Пикуля», как всегда, был на ногах, занимался рукописью, наивно полагая, что литература может изменить наш мир. Но не только это влекло за стол… Когда я брал в руки ручку, меня – вы не поверите! – охватывало чувство безвременья и покоя. Вот что такое литература в моей жизни. Впрочем, всегда есть ощущения, которые не передать словами – их можно понять, только если сам такое пережил.
Потом утренняя пробежка, не дававшая обвиснуть моему животу мешком с картошкой. И, наконец, работа, превратившая в решето мои мозги. Решето – фильтрующее ежедневно десятки деловых мыслей…
Удивительно, насколько сильна в людях уверенность, что они станут кем-то необыкновенными со временем. Чаще всего это проходит с детством. Проходит и забывается. А я все пишу и пишу мемуары. Готов часами сидеть по ночам за своим маленьким столиком в спальне, чтобы однажды, наконец, вырваться из безвестности и начать долгий путь восхождения к славе. Типичная добыча дьявола. А кому кроме него это надо? Хоть бы кто-нибудь посочувствовал…
Кстати, наверное, интересно знать, почему я пишу мемуары, а не какую-нибудь беллетристику? Признаюсь, что чувствую – писать о чем-то постороннем, пусть даже вымышленным, все равно, что грабить чужую могилу. В детстве я мечтал стать археологом, потому что очень любил историю. А потом передумал – может, из-за того же нежелания совать нос в чужие останки. Нечто подобное и в литературе. Я пишу только то, что знаю доподлинно. И имею на это право, потому что это и есть моя жизнь. А потом… если сравнивать сюжеты, то жизнь всегда непредсказуемее любого вымысла. Вам не кажется? И ещё… надеюсь, что мемуары позволят мне уйти из этого мира с незапятнанной репутацией. Ведь все, что было хорошего или плохого я сам о себе расскажу – ничего не оставлю досужим вымыслам.
Да, литература – вещь удивительная. Вроде пагубной привычки к наркотику. Однажды попробовав и пристрастившись, жизни без неё больше не мыслишь.
Впрочем, все это личное…
И, наконец, карьера.
Да уж, карьера! Такой ли карьеры ожидал от меня мой отец? Для того ли он тужился, направляя меня в университет за серебряным ромбиком высшего образования? Уж лучше бы я закончил ЧИЭМСХа (Челябинский институт электрификации и механизации сельского хозяйства) и работал сейчас в районе родном каким-нибудь начальником. Да и сам я, когда вырвался из академической скуки высшего технического образования, отправившего меня на оборонный завод бомбы делать и снаряды, и был переполнен энергией с идеализмом районной газеты, иначе представлял себе свое будущее. Уж в этом деле всегда так: в одном месте потеряешь, в другом обязательно приобретешь.
Но уж такова жизнь – все наши устремления рано или поздно теряют романтическую остроту. Взять хотя бы то, что я не смог раскрутить свое ЧП. Правда, тешил себя надеждой, что котельная и Комитет – это лишь этапы движения пути, направление которого я еще только обдумываю. И думал, что со временем обязательно найду свою собственную стезю к собственному благополучию. Ведь успех – это всего лишь сумма попыток, после критической массы которых, количество переходит в качество. А у грамотного инженера и журналиста всегда есть перспективы. Так думал я и, продолжая работать в Комитете, жил в мире надежд и возможностей. Это только у умерших никаких возможностей нет.
Кроме того, опыт котельной Восточная многому меня научил. Еще больше хотел перенять у нового патрона, который без сомнения был неординарной личностью.
Конечно, свои способности я оцениваю ниже его, но… Очень заметны со стороны ошибки председателя. Хотя бы на тех же выборах… Или с этим долбанным кредитом… Я бы не дал такой промашки. И потом – ведь на ошибках учатся. А чужие в данном случае предпочтительнее.
Утешался мыслью, что немного моложе своего патрона и что не собираюсь делать карьеру в коридорах власти – меня влек к себе бизнес. Только он вселял в меня оптимизм.
Думаю, через год или два мне нечему будет учиться у Сергея Борисовича.
Забегая вперед, уточню – я проработал в Комитете по делам строительства и архитектуры Увельской Администрации ровно два года. Чему хотел научиться у Клипы – освоил. Что мог дать предприятию – отдал.
Хотя нельзя же, в самом деле, всего себя посвящать только работе. С той зарплатой, что получал в Комитете, меня совсем перестали уважать мои жены. И на новом месте у меня практически прекратились интимные встречи с женщинами. Где-то на стороне искать – некогда да и не на что. А на работе все мы были добрыми друзьями, которых, как известно, не таскают по кустикам.
Были, конечно, случайные связи, но, как правило без эмоциональной основы, а стало быть – без перспективы превратиться во что-то надежное и постоянное. Дошло до того, что спросил у Томы – ну, может, теперь, спустя восемь лет безрадостной жизни врозь, она готова реанимировать семью нашу без своей мамы? На что Тамара Борисовна вполне справедливо усмехнулась – сначала, мол, научись зарабатывать…
За эти два года работы в Комитете мы стали встречаться по старой привычке – вместе ходить в кино, всей семьей с комитетчиками ездить в Челябинск. С Настенькой – бывать на футболах. Впрочем, дочь завлекали на стадион совсем не игра, а более прагматичные вещи – например, чипсы с крем-содой. Объедаясь и запивая, она тараторила без умолку – и мы были счастливы оба в эти недолгие мгновения!
Жена и дочь приходили ко мне на работу – вместе и порознь. Коллеги считали, что мы – семья. А я особенно не напрягался, чтобы разрушить их иллюзии. Даже прихватывал иногда Тому на корпоративы.
Помнится такой замечательный эпизод – расскажу, чтобы вы представить себе могли атмосферу в коллективе Комитета. Договорились мы с Настенькой куда-то пойти после моей работы. Назначенное время вышло, меня нет – пошел ребенок ко мне навстречу. Добрела дочь до офиса Комитета. Время летнее было – все двери входные распахнуты, уборщица в коридоре моет пол. Бухгалтерия – где мой рабочий стол стоит – закрыта. Дочь моя – топ-топ-топ – дошла до приемной. Здесь открыто – мы сидим в кабинете Клипы – у нас идет внеплановое оперативное совещание. Настенька тихонько вошла и робко присела на крайний стульчик. Так её все это заинтересовало…
Вы представьте любую другую контору, в которой руководитель проводит экстренное совещание. Это же рев и маты до потолка, жалкий ропот оправданий – слезы женщин, угрюмые лица мужчин…
Я насмотрелся такого в жизни.
А тут – представляете? – сидят дяди и тети вполне добродушные, чему-то внимают и кивают, вставляя фразы… Все так негромко, что даже слышно, как в головах рождаются дельные мысли. В чем-чем, а в наличии дурных манер нашего председателя обвинить было трудно. И такие же качества он прививал своим подчиненным.
Есть разные типы людей. Одни коммуникабельны, легко приспосабливаются к специфической атмосфере рабочего коллектива. Другие же, напротив, стараются не подпускать к себе посторонних и изо всех сил держатся за свою обособленность. Но всегда и везде тон отношениям в коллективе задает его руководитель.
По характеру Настенька была резвой и жизнерадостной девочкой – но тут её словно подменили: она оробела и держалась, словно котенок в чужом доме. Я так подумал, но ошибся – просто её увлекли деловой настрой и доброжелательность в общении людей, находившихся в кабинете.
Может, с того памятного посещения аппаратного совещания Комитета в душе моего ребенка зародилась мечта – стать секретарем или помощником очень делового, разумного и воспитанного человека. Такого, как Клипа…
Кстати, мечта Анастасии исполнилась после окончания университета, и они даже с Сергеем Борисовичем поработали вместе в Администрации города Южноуральска.
Конечно, топота по дому крошечных ножек душе не хватало. Так разве я об этом не думал? Ведь люди встречаются, люди влюбляются, женятся… Может, только мне не везет. Но кто знает – вероятно, я одинок потому, что просто люблю единолично пользоваться двуспальной кроватью? И вот еще одна философская мысль по поводу женщин – все дела интимные творятся ночью, но разве в темноте не все кошки серы, даже те, что днем имеют самую яркую масть?
Конечно, с годами все больше привыкаю к одиночеству, понимая, что однажды придется расплачиваться за свой собственный эгоцентризм. Боюсь, в конце жизни у меня никого, кроме кошки в квартире не останется. Но зато и не светит страдать от ревности или выслушивать бредни пьяной тещи. Слишком уж много надежд на возрождение моей семьи в первом или втором варианте (к чему побуждают общие дети) питать не приходится. Жаль, как говорится, но так уж сложилось.
Другой вариант – найти себе женщину, полюбить (привыкнуть?) и жениться. Но мне почему-то кажется, что жениться на любовнице, с которой встречаешься, это еще ужаснее, чем вернуться к оставленной однажды жене – кроме сердечной боли ничего у нас с ней не получится. Основа семьи – это, конечно же, общие дети. А если они чужие – как тогда быть?
Хорошо бы встретить красавицу, любящую брать инициативу в свои руки. Тогда бы мне не пришлось выступать в мерзкой роли искусителя, не испытывая при этом глубокой любви. И откуда взяться такому чувству, когда тебе уже за сорок? Женщины в этом возрасте никаких привязанностей не вызывают в душе – влечет только вожделение тела. Может, освободиться от власти чувственности и найти себе партнершу по увлечению… ну, скажем, литературой? Мы могли бы в соавторстве книги писать… Хотя…
Я в глубине души все еще воспринимаю секс как подросток. Не поднимется у меня… рука, скажем так… на того, с кем дружишь. А соавторство – это совместный труд, в котором дружбы больше, чем простых отношений между мужчиной и женщиной. Так что придется любовницу завести. И как на это посмотрит жена-соавтор? – не известно.
Правда, есть один выход – мы можем совместно писать кошмары…
Но мир, оказывается, переполнен женщинами, глядя на которых, можно только радоваться, что не переспал с ними. Впрочем, немного раньше я так об этом не думал. И с каких пор оно стало проблемой? Разум и тело – бывшие раньше друзьями, стали врагами вдруг? Или это признаки приближающейся старости?
Но с другой стороны… Что я буду делать, дожив до шестидесяти и не имея никого рядом, с кем можно было смотреть телевизор? Что будет с кошкой моей, когда я умру, и долго никто не откроет дверь в квартиру мою – она будет питаться моими останками? Задуматься – так перспектива очень и очень ужасная.
Сестра меня ею так задолбала. Старшие сестры… Кому они нужны, если в детский садик тебе уж не надо ходить? Однако все равно приходится молча слушать и кивать, не соглашаясь в душе. Но кто она такая, чтобы утверждать, что со мной, одиноким, будет после шестидесяти лет? И почему шестидесяти? Пенсионный возраст? Непреодолимая граница человеческих возможностей? Старость, слабость, бедность, безвестность…
Ну, это мы еще посмотрим!
Другой вопрос – мое финансовое положение. Зарплату в Комитете выдавали не регулярно – от случая к случаю и то кусками. Возможности подработать где-то на стороне не было… да и не искал особо. Началась не жизнь, а лотерея – чистая лотерея!
Вслед за кредитом банка наехала на нас налоговая инспекция и посадила расчетный счет Комитета на картотеку. Что это такое, специалисты знают; остальным скажу – такая фигня, при которой деньги в кассе остаются только на алименты. Тома тут же на них подала…