Анатолий Агарков
Псы Америки. Фонд Правосудия
– Сам Пушкарев СВД подарил.
Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
– Эх, знать бы сколько жить осталось.
– Живи сейчас, не думай о завтра
Так чего ж мне её ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь – простыня да кровать.
Наша жизнь – поцелуй да омут.
– Эх, бабенку бы напоследок!
– Да погоди ты, брат, умирать – не дай Бог, накликаешь.
Пой же, пой! В роком размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их нахер.
Не умру я, мой друг, никогда.
Хлопали Саше остервенело. Не смотри, что в основном шоферюги – простой, грубоватый народ. А ведь люди…
Готовцев на овации никак не откликнулся – петь прекратил и спать завалился.
На душе будто стало легче…
Но его настроение весьма расстроило Олю – она всерьез была встревожена за супруга.
– Может, отпуск возьмешь и приедешь? Я придумаю семейные обстоятельства…
Отоспавшись, съездив на линию огня, укокошив ещё одного майданутого, Саша совсем успокоился и позвонил жене – мол, все в порядке, был у Пушкарева, тот его не поддержал, думаю, что дальше делать с идеей казачества; с отпуском ничего не получится…
– Давай я приеду, – предложила Оля. – На пару дней тебя же отпустят в Донецк. Могу жить только тобой!
А у Сани была цель – она и вела по жизни его.
Как-то разговорились бойцы в курилке и зацепили Готовцева.
– Пол России плачет о потерянном социализме, половина рвется в капитализм. Лично я – за Донецкую Казачью Республику, когда проливаешь кровь, зная за что. Прогоним нациков и надо брать власть в свои руки. В стране уже была диктатура пролетариата – почему бы нам не создать республику казаков. Все мы – братья, а не пановья с господами! И скажем – мы здесь хозяева и других нам не надо. К нашей земле у нас самое пламенное чувство, и за неё мы все готовы свои головы сложить и кровь пролить до последней капли…
Саня настаивал, что народ донецкий не просто новую область к России присоединил, а готов создать автономную казачью республику со всеми неизбежными плюсами и минусами.
– Мы не русские, не малороссы, а новая национальная автономия – Днепровское войско казачье. И это не стихия, а народная воля. Народу Донбасса надо пройти через эту академию. Хотя очень трудный курс. Пусть кому-то покажется, что власть казачья – самая хаотичная и бесформенная. Но по демократическому руководству своему, по методу ориентировки, по своей организации, по целям своим и задачам – она самая правильная, веками проверенная и люба народу. Здесь никто не может вести себя подло. Правильно я говорю?
Слушавшие его одобрили.
Что же власть имущие?
Ведь Путин по всем приметам – продвинутый Президент. Вот взял бы эти мысли на вооружение: освобожденной земле: казачество, государству – полувоенное подспорье, настроенное весьма патриотически.
Народ «за», судя по реакции ополченцев – как же Пушкарева уговорить?
Неужели так трудно разглядеть в предложении Готовцева рациональный посыл?
Саня не собирался группировать вокруг себя единомышленников, создавать какую-то протестную партию, направленную против кремлевских чиновников, хлынувших на освобожденные территории. Он хотел увлечь своей идеей не только народ, но и его толковых руководителей.
Народу без того проблем хватает – воевать надо, восстанавливать все разрушенное, двигаться дальше…
Однажды в час затишья Готовцев набросал черновик письма на ноутбуке в Администрацию Президента России:
«Мне больно за всю историю многострадальной Украины. Некогда Киевская Русь, а потом Запорожская Сечь успешно противостояли всем нашествиям извне. Почему бы не взять их за пример и создать на освобожденных территориях казацкую автономию с прежними традициями и настроем?»
Письмо Саша не отправил, считая его подставой Пушкареву. Петра Владимировича он уважал. Примут ли во внимание его предложение или нет – камни все равно полетят в Главу ДНР.
Стоит отдать должное порядочности Готовцева.
Он не сдается в борьбе за идею, но не собирается добиваться успеха любыми путями. История, в конце концов, рассудит – кто прав, кто виноват. Сама идея возрождения казачества Путиным уже поддержана. Остается дождаться завершения СВО, и, может, тогда?
Наверное, реализовать его идею в нынешних условиях невозможно.
А Оля все просилась в гости, и Саша был готов ей уступить. Но помешал случай…
Однажды, пристрелив из СВД очередного ВСУшника, Готовцев замешкался на позиции и угодил под минометный обстрел. Осколок по мякоти распахал левую руку от запястья до локтя…
В блиндаже начали промывать для перевязки, но оказалось – порезана вена. Кровь хлестала так, что без жгута не смогли унять.
На его же «Диане» умелый боец по приказу командира отвез Готовцева в госпиталь.
Там положили на операционный стол.
Поначалу боялись, что задеты сухожилия, и раненый не сможет владеть рукой, но все обошлось.
И какая тут Оля?
Готовцев скрыл от неё ранение и очень просил не приезжать. Все СМИ трещали об украинском контрнаступлении – мол, вот-вот и начнется. Жена согласилась – сейчас не время…
Саня пролежал в госпитале больше недели. Навещали товарищи по службе – каждый раз, проезжая мимо. Подружился с соседом по палате – раненым в ногу ополченцем по имени Николай, из потомственных казаков. Целыми днями они были вместе – много беседовали об идеи Готовцева…
Новый приятель подсказал мысль, что можно запустить затею с казачеством через прессу и интернет. Надо быть пробивным и упрямым: выйти на Соловьего, Скабееву, Куликова… других политологов с именем и обсудить её в широкой аудитории очень грамотных людей…
В сущности, не плохая задумка.
В один день выписались из госпиталя – один контуженный в ногу, другой в руку. Но работать было можно. И нужно…
Получив приказ, загрузил фуру и поехал на передовую. Здесь их пути с палатным приятелем снова пересеклись. Утром расстались, к вечеру встретились. Только раненый в ногу Николай теперь был убит.
Так быстро можно потерять друга только в Донбассе – думал Саша, глядя на неживое тело приятеля. И причина ухода из жизни ясна – Коля сражался за Родину.
Впрочем, сама по себе жизнь – вполне достаточная причина чтобы умереть.
И неважно, что кто-то убитого только что парня тепло и сердечно любит – смерть свое заберет всегда. На то и война…
На похороны Саня просился – не отпустили: обстановка не позволяла.
Оля, истосковавшись по мужу, рассказывала, как гуляет по пансионату:
– Ночи здесь чудные, лунные и безросые – с хвои и листьев не капает. Можно гулять аллеями, можно сидеть на лавочке или причале… Только вот не с кем.
Саня долг возвращал охотно, с внутренней сердечной мотивацией – видео своей жизни, событий на фронте, разрушительных последствий войны… Пел песни и тоже снимал, отправляя приветы жене. На них Саня выглядел сильным, мужественным и… добрым.
– Ты ещё не устал от войны? – спросит Оля.
– Есть такое, но я не умею проигрывать – враг должен быть разбит.
– Как к вам донбассцы относятся?
– А то ты не помнишь.
– Тогда ты гуманитарку доставлял им, а теперь снаряды, которые разрушают дома.
– Освободили Артемовск. Ко мне подходит местный житель, весь этот кошмар переживший в подвале дома. «Ты русский?». «Шире скажем – россиянин. А ты русских не любишь?» «Смотря каких». «Мы же тебе свободу дарим». «Дом разрушив?». «Так то война. Ты скажи прямо – не любишь русских?» «Смотря каких»…
– И до чего договорились?
– Воевать не хочет. Дома жалко. Нациков ненавидит. Но лучше в подвале отсидится. Все они, хохлы коренные – хитрожопые. У них никогда не было своей Родины. Кто топчет, под того и ложатся. Для них сила решает все…
Однажды Саня на передовой застал группу военнопленных, ещё не отправленных в тыл. Расхристанные внешне и запуганные внутри они сидели на корточках, ожидая своей участи. Двое ополченцев с автоматами их охраняли.
Готовцев попросил разрешения пообщаться.
С серьезным деловым выражением лица он подсел к пленным – по-мусульмански, ноги под себя – только развязно и без сочувствия.
Попытался беседу завязать на мове.
Готовцев начал с того, что он русский и пришел на помощь донбассцам, с которыми свидомые в мире жить не хотят.
– Але як кажуть в армії: не можеш – навчимо, не хочеш – змусимо. Чули?
Не вязалась беседа.
Саня вытащил из кармана пачку дорогих сигарет и стал угощать – однако, не всех, а по какому-то выбору и без всякой навязчивости.
– Ти в нашій армії не служив, – заметил один из плененных.
– І не дай Бог. Ви ж позорище на весь світ. Герої відмінні.
Пленные ушам своим не верили – Готовцев их убеждал, что им Бога надо благодарить, за то что сдались и живыми остались, а на освобожденной территории их ждут не муки плена, но забота и труд.
– Звичайно, після слідства – військові злочинці не підуть від відплати.
Саня легко пользовался жаргоном – и не походил на украинца, а был им.
Не забыл спросить:
– Пушкарьов хоче створити з Донбасу козацьку республіку. Підете під його прапор? Будете воювати за вільність козацьку, як прадіди ваші?
И на эту тему никого не разговорил.
Под конец предложил:
– А чи не заспівати нам хлопці? Я зараз гітару принесу. Хто знає пісню "Хто п'є, тому наливайте"?
Не ответили и не поддержали – не то настроение.
Когда Готовцев, попращавшись, пошел прочь, в спину ему закричали:
– Як звати тебе, хлопче? На кого ти працюєш?
Никто Саню об этом не просил и на такую деятельность не уполномочивал. Исключительно по собственному почину подошел и заговорил. Интересно было – что за люди по ту сторону линии фронта? Не помирит ли их с повстанцами казачья республика?
Разговор с пленными навел Готовцева на мысль, что он становится сентиментальным. Настроение снова изменилось не в лучшую сторону.
Жене в разговоре сообщил:
– Загрузил голову новой идеей – как примирить враждующие стороны? Ведь война когда-нибудь кончится и надо будет жить в мире. Что примирит, а может, и объединит теперешних врагов? Укрощаю ненависть и пытаюсь их полюбить.
– Ты пьян? – удивилась Оля.
Фронт все-таки взял его в оборот. Были жертвы – вернулась ненависть к нацистам и желание их убивать.
Впрочем, что тут удивительного – жизнь штука сложная, со всеми из неё вытекающими…
Покатав туда-сюда в голове мысль о казачестве в ДНР, Готовцев решился искать пути выхода на популярных политологов. Выбор есть: на слуху – вышеназванные Соловьев и Скабеева, популярен в СМИ Сатановский… Так к кому?
Но потом приключилась такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Боевики Зеленского согнали всех жителей прифронтового села – детей, стариков, женщин – в окопы. Наши не заметили подвоха и обработали переднюю линию обороны противника системой залпового огня. Что стало с людьми в окопах – жуть жуткая…
Готовцев привез боеприпас штурмовому отряду, только что освободившему село. Ужас, увиденный в окопах, подорвал его психику. Потек наш Санек…
Смертная тоска прищемила сердце. Хандра навалилась – хоть топись
Тошно здесь, и домой не хочется – в уютный двухэтажный дом, к жене красавице, дочурке проказнице…
Он стал бояться смерти.
Накручивает себе трагические ощущения, отправляясь с боекомплектом на передовую. И уже не ходит «на охоту» с СВД. Будто жизни край замаячил на горизонте. И нет сил в душе все бросить и умчаться куда-нибудь.
Да, настроение… Сплошной прогрессирующий стресс. И гитара не помогала – в голову лезли одни панихиды.
Должно быть, устал от войны – смертей, артналетов, поездок по краю пропасти…
В голове ничего конкретного. Взвинчен был всей своей жизнью целиком и ничему не рад. Тянуло к оппонентам – с кем можно было душу облегчить в приятном споре. Но где их взять?
Позвонил брату, рассказал о казачестве. Но Глеб в тему не вник – отмолчался. Спросил только:
– Нечем заняться?
Санек отключился, не попращавшись.
С кем ещё пообщаться? Говорить – не с кем. С женой? Боже упаси! Учует хандру у Саши в душе, тут же сорвется в Донбасс. С неё станется…
Готовцев заметил – Оля тоже чем-то (кем-то?) увлеклась, но пока держит в секрете и не так как прежде зовет домой.
Как-то, опроставшись от новостей в телефонном разговоре, оба умолкли и не знали, чем продолжить.
Жена спросила:
– С Кристиной будешь общаться? Я позову…
Он быстро ответил:
– Нет.
И отключил связь.
Оля не без обиды подумала – даже не хочет поговорить: совсем отвык, не успев привыкнуть.
А у него не было сил слушать детский щебет. Алкоголики себя так ведут. Но Саня не пил.
Думал ли тогда Готовцев о смерти? Умереть на войне не так уж сложно – что думать об этом? Тошнотворной тоской – по чему не ясно – заполнилась душа вольнонаемника из Челябинска. Наступил тяжелейший период жизни. Но надо было и жить…
Как-то спросил Пушкарев у комбата Федорова:
– Как там Готовцев у тебя поживает?
– После ранения сам не свой, – ответил Константин Петрович. – Одна оболочка от человека осталась. Вид усталый и несчастный…
– Ушла романтика боя, пришла проза фронтовой жизни, – констатировал Петр Владимирович.
Наверное, так и было. Но Готовцев не слышал умных людей.
Проходили дни за днями, но хандра не отступала.
В одном из разговоров с женой очень хотел признаться – чувствую себя плохо, хочется умереть – но сдержался: не стал расстраивать Олю. Та бы непременно примчалась…
На фронте пули его щадили, а Санек мрачно думал – чтобы повесился или вскрыл себе вены. О самоубийстве мысли уже приходили…
Однажды в компании шоферов Готовцев спросил кого-то:
– Если бы я был свидомым, чтобы ты сделал?
– Убил, – не раздумывая, был ответ.
– Мне стало бы легче, – признался Саня.
– Тогда сделай это сам да поскорей – не ходи с такой рожей унылой: смотреть тошно…
Что к чему? – пойди, разберись. Но выхода пока нет.
Хотя кто-то сказал о Готовцеве и его душевном недомогании так:
– Хочет от самого себя избавиться.
– Неужто так много смертей на совести? Вроде не артиллерист…
– Зато снайпер…
– А, ну тогда, да…
Гадали о нем товарищи, не понимая – что с человеком произошло: был нормальным, стал ненормальным?
Однажды Санек посетовал, вытянув левую руку и пошевелив пальцами:
– К старости, возможно, стану я сухоруким. Осколок костей не затронул, но рана глубокая.
– Болит? – спросили его.
– Только ноет. Рулить не мешает. А вот машина моя колесами ковыляет – от ямки до ямки.
– Что с ней? Посмотреть?
– Оклемаюсь – сам посмотрю.
– А попробуй напиться, Санек, может с похмельем выйдет хандра из тебя.
– Ничего. Отлежусь. Мы ещё повоюем…
Он теперь на боку – в любую свободную минуту. Ох, уж эта хандра!
Наконец, один из старых водителей вызвался Саню излечить. Притащил фляжку спирта, хлеб, консервы, забрался в кабину, предупредив народ и командира:
– К нам не подходить.
Рассказывал, как сам подобным образом вышел однажды из очень похожей передряги.
Налил Сане полстакана, рядом полторашку газировки поставил, приказал:
– Пей, мужик.
Сашек спирт выпил, газировкой жар в горле залил.
Через минуту «лекарь» спросил:
– Как себя чувствуешь?
Готовцев заплакал.