Анастасия Сергеевна Хахалева
Когда на небе нет звёзд
– В общем, да… Хах. Она назвала меня призраком самого себя.
Лиза нахмурила брови. А Винни улыбнулся шире обычного и, оглядев нас большими, искрящимися глазами, сказал: – Чьим еще призраком можно быть?
Первый час ночи.
Мы (Лиза, Винни и я) гуляем по лесу.
Волосы Лизы растрепались. Одежда заляпана большими коричневыми пятнами. На туфли вообще лучше не смотреть. (Весна выдалась мокрая). Лиза же не обращает на это внимания, бесстрастно вступая в грязь в такт со мной и Винни.
Мы идем, кривляющиеся, громко смеющиеся и непонятно на кого похожие. Не имею понятия о том, сколько, конкретно, мы выпили. Наверное, много.
Интересно, чей наряд более неподходящий для прогулки по лесу? Лизин комбинезон, мое серое пальто и зеленые туфли (подарок мэра), или спортивная, зеленая ветровка и смешна оранжевая шапочка Винни.
Мы не специально сбежали со свадьбы. Это вышло само собой. Поздним вечером, алкоголь странным образом не побудил нас отплясывать вместе со всеми паровозиком, а от еды уже тошнило. Мы решили подышать свежим воздухом и немного пройтись. Сначала по лестнице, потом, по дворику, далее мы вышли за пределы территории ресторана. Мы так разговорились, что и не заметили, как забредаем глубже в лес, не чувствуя ни времени, ни холода.
Каждый участник нашей маленькой компании выполняет какое-то маленькое задание. Винни несет бутылку шампанского. Я держу Лизу под руку и слежу за тем, чтобы она не упала. Лиза у нас ответственная за культурную часть прогулки, а это: истории из детства, философские изречения, размышления о смысле жизни. Такой чести обычно удостаивается самый пьяный член компании. Ни я, ни Винни сегодня не смогли составить Лизе достойную конкуренцию.
– Знаете, а я была уже здесь давным-давно. Лет десять назад. Только тогда это был не ресторан «листопад», а пансионат «лесная река», или санаторий «лесная река», что-то вроде того. Я из своей группы единственная часто болела, вот и отправили. Я жила на третьем этаже, на втором жили старики, а на первом были процедурные кабинеты и столовая. Было весело, тамошние дети меня не дразнили, не обзывали. Пара мальчиков даже считали симпатичной. Представляйте, на сколько было обидно уезжать?… Я говорила, что дописала свою книгу?
– Это здорово! – воскликнул я.
– Думаешь? Я тоже, так думала первые полчаса… «Наконец то, закончила!» Приятное чувство, знайте ли – видеть перед глазами цельное творение. ТВОЕ творение. Даже приятнее, чем тогда, на выставке.
Мне не понравился голос Лизы, и я сказал: – Сбавь градус уныния. Это ведь хорошая новость.
– Если моя новая книга повторит судьбу предыдущей, и окажется полным провалом? Вам все равно не понять…
– Куда нам.
– Чтобы там ни было, я это переживу. Как-нибудь… Хотите еще кое что скажу? – Заговорщики спросила Лиза.
– Да.
– Когда не получилось с писательством, задумалась. То есть, сначала плакала и истерично колотила стену, а потом задумалась, что мы… знайте, кто мы?
– Кто? – спросил Винни.
– Мы спички! – Лиза остановилась и поманила Винни пальцами. Он протянул Лизе бутылку с шампанским. Лиза сделала один глоток и продолжила: – Понимаете, нет?
– Если честно… не совсем. – сказал Винни, вернув себе бутылку.
Лиза сбивчиво затараторила: – Все спички одинаковые в самом начале, когда еще лежат в коробочке, в один ряд. А потом их, по одной, достают. И начинается… Одна спичка зажжет плиту; другая камин; одна подкинет искру бенгальскому огоньку… еще одну спичку подожгут, чтобы просто посмотреть, как она горит. А… а какие-то спички отсыреют и вообще никогда не загорятся, про них лучше не говорить… Я это все к тому: посмотрев в мусорное ведро, вы не отличите спичку, зажегшую камин от спички, зажегшей сигарету. Все они одинаковые, черные, изогнутые, деревянные трупики. Разве это не забавно? Представьте, что наша смерть это мусорное ведро, в которой мы все такие же одинаковые спички. Все, что нас отличало исчезнет и вряд-ли останется даже в нашей памяти. Есть ли у мертвецов память? Так что я… – Лиза замолчала на две секунды, и произнесла: – Знайте, как легко становится, когда сравниваешь свою жизнь с бесконечностью? Автор десятков бестселлеров умрет и я умру, и оба мы будем двумя одинаковыми, мертвыми людьми. И это потрясающе. Странно. Мысль об этом, меня действительно успокоила, а ведь я всегда так хотела выделиться; отличаться ото всех… И сейчас хочу. Только нечем.
– Все остальные становятся веселее, когда выпьют… Вот тебе и отличие. – сказал я Лизе.
– А как вы думаете? – спрашивает Винни – Я с Кларсоном, мы одна спичка или две?
– Одна, разделенная пополам. – говорю я.
Лиза запротестовала: – Нельзя поделить спичку. Одна половина так и будет спичкой, а другая станет просто короткой палочкой.
Я улыбнулся: – А если спичка двухсторонняя?
– Их не бывает.
– Нам нужно… мы должны… мы просто обязаны создать такие! – запинаясь, прокричал Винни.
В ответ Лиза согласно покачала головой: – Точно! Мы откроем свое производство. Свой бизнес! Это же так экономно. И футуристично.
Я возразил: – Только это, мягко говоря, не очень удобно.
– Ты в этом не разбираешься. Все, Мира с нами не будет.
– Но я придумал идею!
– Значит, придумаешь еще тысячу идей.
– Нам надо остановиться.
– Да мы не ссоримся, Винни. Это пустой треп.
– Я про лес. Нужно поворачивать.
Мы синхронно остановились и принялись оглядываться. Столетние сосны загромоздили небо, от чего внутри теплится чувство защищенности и уюта. А может, это шампанское. Или вино. Или что там я еще сегодня пил?
Сквозь тишину лесной чащи, перебиваемую нашим тяжелым дыханием, доносятся отдаленные звуки безудержного веселья.
Мы стоим в грязи, и уже потихоньку начинаем чувствовать холод. Мы не кричим и не танцуем. Возможно, ни одному из нас совсем не весело и все таки… Здесь так приятно; так хорошо.
– Интересно… – говорит Лиза.
– Что?
– Я правда не хочу быть среди тех гостей?
– Или?
– Или мне просто нравиться думать, что я не хочу там быть.
– Это не имеет значения. – сказал я.
– Почему?
– Потому что ты скоро там будешь. Мы возвращаемся. Мало ли, мама уже начала волноваться.
– Ты уверен? – спросила моя подруга, намекая на все эти звуки радости и праздника.
– Нет, но… мама не стала бы показывать вида, даже, если бы перепугалась до смерти.
Голос снова подал Винни: – Мир, я, наверное, должен тебе кое-что сказать. – робко произнес он.
– Если не хочешь, не говори.
– Это Марка каса… касается.
Вдруг мы услышали шуршание веток позади и одновременно повернулись. Недалеко от нас, высоко, между кронами деревьев, шевелилось огромное черное пятно.
– Это наверное сова. – тихонько произнесла Лиза.
– Давайте уйдем отсюда. – тихонько произнес Винни.
– Ты хотел, что-то сказать.
– Нет, я хочу уйти.
Мы все одновременно отвернулись и ускорили шаг.
Два часа ночи.
Волосы Лизы убраны на правую половину подушки. Влажное, блестящее от света луны, лицо, вкусно пахнет мылом и кремом. На ней надета моя пижама. Свою, Лиза забыла захватить. Я в одних трусах, как и Винни.
Моя грязная одежда лежит под кроватью. Лиза разбросала свой наряд по полу, а Винни аккуратно сложил все на стуле. Мы лежим на кровати в апартаментах под номером тридцать два, на третьем этаже, плотно прижавшись друг к другу. Лиза справа, я слева, Винни посередине. Его голова расположилась прямо в расщелине между двумя подушками. Кажется, Винни это не сильно беспокоит – он заснул, как только мы пришли, и сейчас тихо посапывает. Лиза тоже вот вот уснет, но сил ее точно хватит на парочку слов или даже одну связную фразу. Я смотрю на ее лоб, выглядывающий из-за шеи Винни, и спрашиваю, не переходя на шепот: – Лиза, почему ты не пригласила меня на свою свадьбу?
– Я уже говорила. – вздыхает Лиза.
– То не считается. Было, ведь, что то другое, да?
– Может быть.
– И что же?
– Я не хочу сейчас об этом говорить. Я хочу спать, Мир. – она отвернулась лицом к двери и закуталась краешком одеяла по саму голову.
– Не хотела знакомить меня с Рассом? Или, не хотела, чтобы я увидел тебя в свадебном платье?
Лиза снова вздыхает, нарочито громко, и поворачивается обратно ко мне лицом, спустив одеяло до шеи. Затем приподнимает голову. Я вижу ее глаза. Такие ясные, словно она совсем отрезвела.
– А как бы это выглядело?
– Выглядело?
– Именно. – Лиза замолкла в некотором смятении. Словно решает, стоит ей говорить следующие слова или нет. Через пару секунд она еще больше приподнялась на подушке, так что одеяло стало ей по грудь. – Помнишь, когда мою рукопись забраковали? Я думала лишь о том, что всю жизнь проработаю официанткой и плакалась тебе, как ненормальная. Мы тогда впервые напились… Я призналась тебе в любви. Я была вдрызг, и все же… В ответ ты так снисходительно посмотрел на меня… начал говорить об Авроре. Будто я забыла о ней… и после этого я должна приглашать тебя на свою свадьбу? Ничего более жалкого и придумать нельзя. Не хватает только взять мегафон и декламировать – смотри, кого ты упустил! Смотри, какая я счастливая! Какой успешный у меня жених, какая богатая у нас свадьба… Я не хотела, чтобы свадьба казалась каким-то дурацким способом самоутвердится; сказать последнее слово.
– До сегодняшнего дня, я думал, что твое признание в любви мне только приснилось.
– Очень удобно. Мне бы так. – Лиза, посмотрела куда-то в сторону. – Да не бери в голову. Все равно я тебя уже не люблю. Ну, как к другу, конечно, моя любовь необъятна. По всем остальным параметрам, ты с треском провалился… – Лиза положила голову на подушку и произнесла: – Давай спать, Мир. И пусть этот разговор тоже станет размытым сном.
Я отвернулся к окну и закрыл глаза.
… Я не могу двигаться и говорить. Я сплю? Я ничего не вижу, и не чувствую. Наверное, я умираю. От этого так волнительно, так спокойно. И почему смерти все боятся? Если она похожа на сон, чего в ней страшного?
Внезапно все тело обдало болью, словно колодезной водой, такой же ледяной и ошпаривающей.
Я ощутил, какое маленькое у меня тело, какое оно хрупкое и помятое. И еще я вспомнил, о чем-то очень плохом, страшном и болезненном. Я вспомнил, что упал. Что мы упали… А, где же Аврора?
Издалека слышится чей-то стальной голос. Мне не разобрать ни слова. Может, это и не человек вовсе. Кажется он (этот голос) здесь уже давно, но его присутствие дошло до моего мозга только сейчас.
Я открываю глаза, и тут же закрываю их. Слишком страшно. Хорошо, что «голос» этого не заметил, наверное смотрит в другую сторону, или в потолок, или в одну точку, так что все вокруг расплылось… Доли секунды мне хватило, чтобы разглядеть огромные пальцы с острыми ногтями, вцепившиеся в мою руку и крохотные выступы кр… густой жидкости, испачкавшие эти самые пальцы. Зачем кому то так впиваться в меня? Я сделал что то плохое? И почему я не чувствую рукой даже маленького прикосновения? Ни холода, ни тепла. Можно подумать, снаружи все потеряло чувствительность, настолько больно внутренностям. О, Боже, как я не подумал об этом! А что, если у Авроры все еще хуже? А что, если она… Нет. Нет… Сердце быстро быстро заколотилось, словно я испуганный кролик. Я вспомнил, как падал. В тот момент сердце билось точно так же. Нет ничего хуже, падения. По крайней мере, ничего хуже я никогда не испытывал.
Я забыл, о чем думал…
Об Авроре?
Кажется о том, что она уме…
Нет, конечно, нет. Я ведь спас ее. Мама назовет меня героем, и перестанет прятать мои крылья под колючими кофтами и пиджаками. А по всем законам книг и фильмов, герои, если принялись кого то спасать, доводят дело до конца или героически погибают вместе с прекрасными дамами. Раз я жив, значит и с ней все хорошо. По-другому не бывает. А, может, я все еще падаю?… Тело поплыло, как в невесомости. Меня кружит, и тянет в место, где нет ничего, кроме низа … Но почему я все еще слышу этот голос? Бла бла бла – говорит он. Нет конечно, он говорит другое, и еще странно всхлипывает. Я напрягаю слух и заставляю себя задержаться здесь; не уплывать пока в бездну.
– Терзаешь… – разбираю я. Нет, не так. – Ты знаешь. – говорит голос. – Ты знаешь, как я отношусь к ним.
Он спрашивает меня? Но, я ничего не знаю.
Вдруг я почувствовал в своей коже ногти, больше похожие на клыки собаки. Похоже, боль посещает меня с большим запозданием…
– Как и мои родители, как их родители, как все благоразумные люди… – продолжил голос. – Господи, если это какой то знак… Если это ты послал их, чтобы спасти мне жизнь, пожалуйста, скажи, что делать дальше… Потому что я не имею ни малейшего понятия. Ты проверяешь меня или издеваешься? Пытаешься сломить? Хочешь, чтобы я пожалел его? Я могу… я уже. Но… я никогда не позволял себе быть обязанным… Их так просто убить сейчас. Особенно его. И словно ничего не произошло…
Мое нутро стало тысячей испуганных кроликов. Лучше бы я уплыл, пока была возможность. Мне не было страшно, а теперь… Все, что говорит этот голос пугает. Смерть от его руки не будет похожа на сон, это уж точно. Лучше бы я уплыл.
Я сглотнул шершавый ком в горле.
– Ты, что, слышишь меня? – резко спрашивает голос.
Нет, не слышу. Я сплю. Я плыву. Падаю.
– Открой глаза, если слышишь. Тебя никто не обидит. – голос стал мягче, но все еще такой стальной, как если бы острый меч мог говорить. Если бы само зло могло говорить… – Мир, твоя мама очень обрадуется, если узнает, что ты проснулся.
Я знаю, что его слова – уловка, но все равно открываю глаза, потому что боюсь гнева самого зла…
Я вижу склонившееся надо мной мраморно белое лицо с красными глазами и размазанными под ними слезами (не смотря на это, лицо все равно кажется спокойным). Его глаза оценивающе смотрят на меня. На трубки, торчащие из моей руки. На аппараты рядом с кроватью. Он что-то вкалывает в одну из трубок и снова смотрит мне в лицо. Я молчу. Он тоже. «Так просто убить сейчас. И словно ничего не произошло»…
– Аврора… – выдавливаю я из себя сиплым, тонким голосом. Не знаю, зачем. Может, чтобы просто доказать «ему», что я еще в состоянии произносить слова?
– Мне очень жаль. – говорит голос, смотря мне прямо в глаза. – Аврора умерла.
Из горла, внутрь живота пробежала дрожь. Эти слова такие нереальные, такие неправильные. Даже их смысл я не совсем понимаю. Не хочу понимать.
Не успеваю я опомниться, как думать совсем стало невозможно. Какая-то сила схватила мою голову, зажав ее в крепких объятьях. Мои глаза закололо, не могу больше никуда смотреть и, захлопнув веки, тут же проваливаюсь в сон. Страх растворился, как небывало, вместе с невозможными словами и стальным голосом. Тело опять приобрело легкость. Бездна тянет к себе, кружа и покалывая. Я плыву к ней, забывая обо всем, и растворяясь…
Сорок седьмая глава
Мир
Следующие дни я ненавидел себя за то, что перепил на маминой свадьбе – почти не помню, как прощался с Лизой, и как на следующий день прощался с гостями и приехал домой.
Я болел двое суток и казалось, конец моим страданиям, никогда не настанет. Все, что происходило в те дни, меня не интересовало. Физически не могло. Ни на одном человеке, я не концентрировался больше, чем на три минуты. Минеральная вода, моя кровать и туалет – единственные вещи, что вызывали во мне чувства и интерес. А еще, уже много дней подряд, мне не снятся сны.
Сейчас со свадьбы прошел уже месяц. На улице здорово потеплело. Лиза уговаривала меня прогуляться по фруктовому саду или посидеть в открытом кафе, на набережной. Я ненавижу жару, так что предложил компромисс – поторчать у меня дома. Лиза согласилась. Прямо сейчас я разогреваю покупной малиновый пирог в микроволновке и высыпаю в плошку картофельные чипсы.
– Иди уже сюда. Пропустишь начало.
Я сажусь на диван, протягиваю Лизе чипсы. По телевизору идет что-то про вторжение инопланетян.
– Все еще не поздно пойти погулять. Фруктовый сад открыт до десяти.
– Ты можешь сходить с кем угодно другим.
– У меня не так много близких людей. Тебе ли не знать.
– А как же Вик? Вы вроде сдружились.
– Да… Мы сдружились, но нам лучше не общаться. – сухо говорит Лиза.
– Почему?
– Я ему нравлюсь. Кажется, он меня даже любит.
– Как это произошло? – спрашиваю я.
Лиза отвечает: – Мне откуда знать? Я сама Вика не понимаю. Но мы действительно хорошо сдружились. Мне нравилось проводить с ним время. Хотелось бы стать ему другом.
– Я думаю, у тебя получится.
– Правда?
– Я тебе нравился, помнишь? Но ты всю эту глупость отбросила, и мы остались лучшими друзьями.
Лиза, взглядом, полным иронии, уставилась на меня. С чего бы это? А потом она выдохнула и проговорила: – Почему в мире все так сложно?… Я знаю, что это идиотская фраза, но все-таки, почему в мире все так сложно?
Я ответил: – Помнишь, мы с тобой в детстве, играли в «слова»? Я называю какое-нибудь слово, а ты говоришь свое, первая буква которого должна совпадать с последней буквой моего. И так далее.
– Отличное у нас было детство…
– Я не о том. Когда мы только начали, никаких правил не было. Мы просто использовали все слова, что знали, включая города, имена, названия блюд. А потом нам стало скучно. Мы оставили лишь существительные, причем только те, что не являлись ни едой, ни одеждой, ни обозначением чувств. Это тоже быстро наскучило, и мы исключили названия цветов и животных. Затем придумали правило – называть можно только то, что помещается в мою комнату. А еще… я не помню, кто из нас это предложил… если три раза подряд звучат слова, связанные по смыслу, у нас была…
– Супер игра. Произносились только те слова, что связанны каким-нибудь праздником, да еще букв должно было быть не меньше пяти. Играть стало невозможно, мы ломали головы, считая себя идиотами, и постоянно спорили. Да, «слова» нам быстро осточертели. С чего ты об этом вспомнил?
– С того, что игра могла остаться простой и незатейливой. Мы сами все усложнили. А потом возненавидели.
Из телевизора раздался пронзительный, женский крик. Мы с Лизой уставились в экран, где разрушенные здания сменялись кадрами мертвых тел. Сквозь все эти тела, к одному из домов пыталась проползти девушка, спасаясь от уродливых пришельцев. Большую часть ее лица покрывает ожег; обе ноги, кажется, сломаны. Вся она в кровавой, дранной одежде. В воздухе витает серая пыль. До ближайшего дома всего пара метров, и пока девушку никто не заметил. Вдруг, трехпалая, с прозрачной кожей, рука, хватает ее за голову и не успевает девушка опомниться, как на разрушенный город падает бомба и все взрывается… Реклама.
Лиза выключила звук и положила голову мне на плечо.
Сорок восьмая глава
Лиза
«Иланий сидел на пыльной, каменной дорожке и угрюмо смотрел на свой посох. Рядом сидела Эдит.
– Я столько преодолел ради нее! – тихо сказал волшебник, все еще негодующий и ошарашенный. – Стольких убил! Столько раз чуть не умер! Добыл воды из этого дурацкого болота. Стал богатым. Купил это кольцо… – Иланий достал из кармана маленькое, переливающееся всеми оттенками красного, колечко из драконьего золота и выбросил в высокую траву. – И где же благодарность, Эдит? Почему все так несправедливо?
Эдит поднялась, и отряхнула свои колени от дорожной пыли. Она сильно устала за последнее время. От всего этого города и нытья Илания. Больше от нытья.
– Лидия не оценила по достоинству твои подарки и широкие жесты… Случается. Не стоит так сердиться, потому что… Потому что, знаешь что, Иланий? Кто-то старался стать для тебя особенным, а ты даже не заметил…
Эдит похлопала волшебника по плечу, и ушла в сторону леса. Больше они никогда не виделись.
Конец»
Дом скучал от безлюдности; от похожих друг на друга, спокойных дней; от Лизы. И иногда высказывал свое недовольство, тарахтением обогревателей и холодильника.
Лиза лежала на диване, держа в руках, вою рукопись, и перечитывала последние строчки. Рядом валялся большой конверт, адресованный издательскому дому номер два.
Все, что надо было сказать, сказано. Все, что нужно было сделать, сделано. Думала Лиза. И все же, с книгой было что-то не так. Почему-то история кажется незавершенной. А, концовка смазанной. Хотя, предполагалось, что она будет емкой; лаконичной. Да, с заполнением конверта она поторопилась. Нужно еще раз перечитать всю книгу и подумать. Лиза перелистала на самую первую главу и, вдруг глаза ее стали коситься на кухню, где на тумбе лежал, ждал своего часа, телефон – еще одно дело, воплотить которое она все никак не решалась.
Поиздевавшись над своими глазами минуту, Лиза вернула взгляд тексту (в конце концов, перечитать его, было первоначальной задачей).
– Итак. – сказала Лиза и приступила к чтению: – В стране под названием Свет, что была спрятана от других стран горами и реками, на окраине маленькой деревушки родился мальчик Иланий.
В первый же день жизни, мальчик стал знаменитостью – таких громких воплей, что издавал он, деревня еще никогда не слышала…
К вечеру глаза девушки разболелись, а саму ее начало тошнить от собственного произведения. И она, пряча взгляд и от рукописи, и от конверта, и от телефона, вышла из дома, намереваясь прогуляться по парку.
Весенняя теплота решила ненадолго отдохнуть. Лиза оказалась в центре города, на момент самого разгара этого отдыха. С неба, маленькими редкими каплями, падал дождь. Ветер дул прямо в лицо девушки, будто упрашивая вернуться домой и отправить уже свои труды в почтовый ящик. А лучше, позвонить мужу и сказать ему правду. Ну, или в качестве альтернативы, отсидеться в симпатичном маленьком кафетерии. Лиза не хотела ни черный кофе, ни еды… Может, немного виски, сна и другой жизни.
Жаль, воспоминания об их с ребятами, свадебном веселье, и его последствиях, заставили отказаться от идеи с виски. Так что, Лиза просто шла по узким тротуарам, то и дело врезаясь в прохожих, одетая в высокие, черные сапоги и фиолетовое пальто.
Волосы Лизы, от воды распушились и спутались, она забыла взять зонтик. Тушь потекла, намок белый шелковый шарфик. Она дышала в такт дождю, и думала о своей жизни. О своей книге. О своем браке. О своем счастье. О Мире. О Вике А. О своих детских мечтах… Из-за мыслей о последнем, по рукам Лизы пробежались мурашки. Обещание, что она дала себе в пятнадцать лет, в серьез грозило не исполниться. А, тем временем, насмешливый дождик, напевал песню Лизе на ухо: «Эй, ты! Ты его не любишь. Ты не любишь его. Ты не счаст-ли-ва»
В двенадцать ночи, Лиза вернулась домой, мокрая и трезвая.
Не раздевшись, не разувшись, она залезла на диван, пачкая его замшевую обивку, дорожной грязью.
Рукопись и конверт лежали там же, на диване. Лиза не моргая смотрела на них и думала о том, что в ее книге неправильно все: Главный герой, это поверхностный идиот, которому все время, неоправданно, везет, при том, что он еще и остается недоволен. Так же, этот персонаж влезает в опасные приключения, по глупым причинам, даже абсурдным. А, к концу истории, ничего не понимает, и остается таким же, каким и был в самом начале. Да, Лиза сделала Илания таким специально, чтобы он отличался от героев сотен книг, с похожим сюжетом. Но, правильным ли это было решением? Стала бы она сама такое читать, не будь автором? Вряд-ли… Хотя, интересные моменты в книге есть. Может, встретиться с Миром? Заставить его прочитать. Узнать мнение. А, если ему не понравится? И он вынужден будет соврать, чтобы не обидеть начинающего «писателя»? Лиза сразу поймет, что он врет и обидится. Интересно, на вранье Расса, она бы обиделась? Интересно, есть человек, которой не стал бы ей врать?
Лиза задумалась на минуту, затем взяла телефон и набрала номер Вика А.
– Нет. – резко сказала девушка сама себе, и сбросила. – Что я делаю?
Звонить посреди ночи, человеку, что влюблен в тебя, ради простой болтовни… Мир делал с ней так же, но у него хотя бы есть оправдание – он не замечает ничего вокруг; он не знает, то есть не знал, то есть… Об этом ей нужно было думать в последнюю очередь.
– Ах, к черту все! – сказала Лиза.
Ни один ее знакомый не сможет помочь или дать действительно полезный совет. Так что, какая разница?
Девушка на выдохе засунула рукопись в конверт, тихо произнеся. – Да, так да. Нет, так нет. Пора перестать бояться.
– Пора перестать боятся. – повторила Лиза, и набрала номер Расса.
Сорок девятая глава
Марк
Сначала уборщик хотел вытащить ключи от шкафчика, из кармана брюк мэра. Дождаться, когда тот уйдет, открыть ящик. Посмотреть, что там. И оставить ключи где-нибудь на полу, в его кабинете. Затея была рискованной и глупой (мэр ни за что не поверит, что сам выронил ключ) Уборщик вовремя понял, что взломать замок куда проще.
За последнее время Марк похудел. Выбросил все, испачканные чернилами, рубашки и брюки. А, так же приобрел привычку не говорить и не слушать вещи, кажущиеся ему не интересными.
Его голос увеличился в громкости. Глаза в яркости. Мысли стали, как он сам считал, стеклянными (очищенными и отшлифованными; легкими в нахождении; удобными в использовании).
Марк сидел на полу в своей спальне, одетый в зеленую футболку и серые штаны, и думал, думал, думал… кажется, это занятие, с каждым днем причиняло все больше боли, но останавливаться было нельзя. Столько всего еще предстояло сделать.
Раздался стук дверь.
– Входи. – сказал бармен.
Дверь открылась. В комнату, с подносом в руках, вошел Нула.
– Я принес виски. – произнес гость и закрыл дверь за собой.
Марк поднялся, взял с подноса бутылку; бокал, и сел на прежнее место.
– Спасибо. Сколько времени?
– Восемь.
– Уже? Как там бар?
– Не переживай. Мы следим за всем.
– Спасибо. – снова сказал Марк, и открыл бутылку.
…
– Марк.
– Да?
– Ты решил, что дальше? С окнами и всеми этими записками… нам продолжать?
– Продолжайте пока. Но, не в нескольких местах сразу. Знаю, кто-то из вас предлагал это.
– Конечно, не будем… По поводу убийств.
– Вы так ничего и не нашли?
– Нет. Ни в газетах, ни в отчетах. Ничего, что можно было бы связать с мэром.
– Кого же он убил?
– Мы найдем. Знать бы, на какой год искать.
– Не тратьте время. Я попросил, лишь из любопытства. Мы обойдемся и без этого.
– Ты что то задумал?
– Да.
– Что? – спросил Нула.
Лицо Марка на мгновение напряглось. Затем, он непринужденно улыбнулся, заполнил свой стакан виски до краев, выпил залпом и ответил: – Я задумал подставить друга. Еще больше… Нула, у тебя все еще есть знакомые в Лиловой роще?
– Да.
– Могут они кое-что тебе оттуда перевезти?
– Что именно?
– Пару телефонов. Мобильных.
Нула замялся.
– Если кого-нибудь поймают с ними, у нас, в Аквариуме… штрафом дело не кончится. – проговорил он.
– Я никогда не оставляю друзей в беде. – сказал Марк, внимательно глядя в глаза Нулы. – Я бы не стал просить, не будь это важным, ты ведь понимаешь?
– Да. Понимаю… Я сделаю все, что смогу.
Вдруг, зазвонил телефон, что лежал на тумбочке. Нула поторопился дать его Марку.
– Да. – сказал Марк, прислонив трубку к уху. – Что?… Понятно… Хорошо.
– Кто это был?
Бармен протянул телефон обратно Нуле, ответив: – одному из уборщиков срочно понадобилось уйти. Попросили выйти за него.
– Тебя подвезти?
– Если не составит труда.
Час ночи.
На руках, поскрипывали резиновые перчатки. Карманы штанов растягивало от напиханных в них, впитывающих тряпочек. На шее висел серый респиратор.
Желтая губка, брошенная в центр багровой лужицы, медленно раздувалась, становясь розовой. Уборщик подождал полминуты. Когда, примерзкого вида, куску поролона уже некуда было расти, Марк взял его в руки и выжал в синее, пластмассовое ведерко. После, снова кинул в лужу крови.
Он стоял в двухместной палате, на четвертом этаже, где еще десять минут назад, один из пациентов, пытался покончить с собой шурупом, выкрученным из кровати.
Если бы, сосед этого пациента, не проснулся и не принялся неистово кричать, крови здесь натекло бы намного больше, подумал Марк, а затем устало вздохнув, посмотрел на другую лужу. Ту, что у двери оставил перепуганный «зеленый» санитар.
Заходя в больницу, уборщик думал, что его вызвала Лина, хотя в случае необходимости, она сама звонит уборщику… Или, что это был мэр (пару раз он уже так делал).
Мэр. Мэр. Мэр… Интересно, о чем он думает в этот самый момент? Вдруг, глава Аквариума догадался, что не Мир закидывает его письмами? По крайней мере, в последнее время.
Марк ухмыльнулся, снова выжимая губку. Вряд-ли, думал он.
Себя и своих последователей, уборщик, конечно не считал гениальными шпионами и махинаторами. Глядя на некоторых индивидов, Марк вообще сомневался, поняли ли они план, но мэр… В главе города, бармен не сомневался ни секунды, на столько мэр был уверен в собственной правоте. Марку порой казалось, что даже если он сам придет к мэру и признается во всем, тот не поверит. Хоть, с тысячей доказательств; хоть с тысячей свидетелей. Не поверит. Слишком уж, ему нравится верить в нечто другое.
Марк кинул губку в один из ящичков в своей тележке; взял упаковку хлорки, и половину ее, а может больше, высыпал на след от кровавой лужи.
Марк натянул на рот и нос респиратор, взял одну из многочисленных щеток, наклонился к пятну и принялся интенсивно тереть ею из стороны в сторону.
Уборщик любил мэра. Восхищался им. Считал его самым умным человеком на планете. Думал, что он желает для людей Аквариума лишь одного – лучшего. Что оказалось на деле? Что мэр – ребенок, любимое занятие которого – ощущать власть; любимая игрушка которого – Аквариум. И, как всем детям, ему нравилось заботиться о своей игрушке так же сильно, как иногда, нравилось издеваться над ней. Хоть, сам мэр и не считал это издевательством… Впрочем, всего Марк понять никогда не сможет. И никто не сможет.
Интересно, понимает ли себя сам мэр?
Четыре часа утра.
Марк вошел в ненорбар, ничуть не уставший; не терзаемый головными болями но, как не странно (учитывая, чего он сегодня нагляделся) сильно голодный.
За одним из столиков, бодро спорили пара посетителей. За барной стойкой орудовала Герона.
– Чипсы остались? – спросил Марк, подсаживаясь к барменше.
– Полно. – ответила Герона. – Еще есть арахис и сухофрукты. Подать?
– Да. Пожалуйста. Можешь, высыпать все в одну тарелку.
– Думаешь, я собиралась для тебя все три запачкать?
Женщина ехидно улыбнулась, а после скрылась за стойкой в поисках еды.
Марк отошел в туалет а, когда вернулся, его уже ждала наполненная едой, тарелка.
Барменша протирала бокалы.
– Пить? – спросила она, не отвлекаясь от своего занятия.
– Кофе. – ответил Марк, кладя в рот горсть чипсов.
– Кофе нет. Есть травяной чай. Помогает уснуть.
– Со сном у меня порядок.
– Я знаю, что нет. Так что, будешь пить травяной чай. Он почти заварился.
– Зачем ты тогда спросила?
– Из вежливости… Как там твоя Лина? Видел ее сегодня?
– Нет.
– Но она, хоть, нам помогает?
– Она очень поможет нам, в будущем.
– Как ты можешь быть в ней таким уверенным? А если она доносит на нас мэру. Хочет выслужиться перед ним.