Анастасия Король
Полжизни для тебя
Пролог
Валентин Григорьевич замер на мгновение, шумно выдохнул и зашел в палату интенсивной терапии.
На огромной кровати четырехлетняя Кира выглядела такой маленькой, что сердце Валентина Григорьевича сжалось.
Размеренное пиканье приборов, словно тиканье часов, отсчитывало минуты жизни малютки.
Дочь Валентина Григорьевича Ира вскинула опухшее от слез лицо на отца, губы ее дрогнули, но они разучились улыбаться.
– Привет, – произнес он, подойдя к дочери. – Что сказал доктор после обхода?
– Папа… – всхлипнула Ира и закусила губу, чтобы не разреветься. Выдохнув и вернув самообладание, Ира произнесла: – Они говорят, что она уже не придет в сознание. Надо готовиться к худшему. Работа легких за ночь упала еще на десть процентов, с такими темпами…
Она замолчала и всхлипнула. Лицо Валентина Григорьевича исказила гримаса. Гнетущее молчание высосало из комнаты весь воздух и стало нечем дышать.
Валентин Григорьевич втянул носом воздух, в котором не было кислорода, и открыл рот, но не знал, как утешить дочь.
Не поднимая глаз на отца, Ира встала.
– Я пройдусь… Ты побудешь с ней?
Валентин Григорьевич вскинулся, встрепенулся.
– Конечно. Поешь в столовой. Не торопись, дорогая, – мягко улыбнулся он. Ира кивнула, кинув взгляд на дочь, и вышла из палаты.
Дверь за Ирой закрылась и, вздохнув, Валентин Григорьевич сел на еще теплый стул.
Палата интенсивной терапии была на удивление солнечной и этот контраст еще больше угнетал.
Кислородная маска скрывала половину маленького красивого личика Киры. Светлые волосики разметались по подушке. Грудь ее медленно вздымалась и опускалась. Можно было подумать, что она просто спит.
Лицо Валентина Григорьевича скривилось, глаза стали влажными. За всю свою сознательную жизнь он плакал лишь трижды: когда сломал ногу в двадцать, в пятьдесят, когда узнал о смерти сына, брата Иры, и сейчас… у койки умирающей внучки. Дедушка обхватил ее маленькую ладошку своими руками, а в голове звенел приговор, что Кира не очнется.
Всего несколько лет назад умер его сын. Боль была настолько невыносимой, что он с трудом понимал как жить дальше, но родилась Кира, и Валентин Григорьевич снова научился жить.
И вот опять он на пороге безумия от потери очередного ребенка. От бессилия хотелось кричать. От злости от несправедливости – крушить все вокруг.
Если бы только он мог что-то сделать, если бы он мог спасти Киру, он бы сделал что угодно…
И как только в голове Валентина Григорьевича сформировалась эта мысль, эмоции преобразовались в слова, дверь в палату распахнулась.
Валентин Григорьевич вздрогнул, обернулся. Трость звонко ударила по кафелю. Седой невысокий мужчина лет семидесяти обвел взглядом помещение.
Сконфузившись, что кто-то увидел его слезы, Валентин Григорьевич отвернулся и вытер влажные дорожки со щек и вновь обернулся на незнакомца.
Старик был одет в черный классический костюм тройку. Ни халата, ни бахил. Валентин Григорьевич подумал, что перед ним врач. Встретившись темными глазами с глазами дедушки Киры, врач улыбнулся, перекинул трость в другую руку и аккуратно пристроил старомодную шляпу на подоконнике.
– Добрый день! – произнес он и по-кошачьи наклонил голову вбок.
– Кому как, – хмуро произнес Валентин Григорьевич и вновь повернулся к внучке.
Незнакомец, цокая набойкой на трости, подошел ближе к кровати.
– Господь жесток… Почему он забирает не стариков, что прожили жизнь, а невинное дитя. Не справедливо, – произнес он и сделал еще шаг. Он всмотрелся в лицо малышки и словно залюбовался. Валентин Григорьевич тоже посмотрел на свою внучку.
– Как же вы правы…
Старик задумчиво прокрутил в руке набалдашник трости и тихо, словно невзначай произнес:
– Я могу спасти ее.
Глаза Валентина Григорьевича расширились от удивления, рот приоткрылся. Надежда вспыхнула в душе фейерверком. Какая-то детская вера в чудо проснулась в нем. Надежда – вот что их семье требовалось как воздух. Голос задрожал:
– Спасти?
Тонкие губы незнакомца растянулись в кривой, зловещей улыбке.
– Я могу, – медленно проговорил он, – продлить жизнь Кире на тринадцать лет… Но есть одно условие.
Валентин Григорьевич задрожал, резко выдохнул и пар вышел из легких.
– Какое условие?
Старик по-юношески легко, играючи прокрутил тростью в руках и подошел ближе к нему, почти вплотную.
– Я продлю жизнь твоей внучке, если ты отдашь остаток своей жизни.
Валентин Григорьевич замер, заледенел. Он мог поклясться, что в этот момент в глазах старика вспыхнули адские искры. Валентин Григорьевич резко выдохнул, и дрожь пронзила тело то ли от холода, то ли от волнения и страха.
– Остаток моей жизни? – собственный голос даже ему показался жалким, надтреснутым.
– Ты спасешь невинное дитя, твою кровь и плоть, разве не это ты хотел?
Валентин Григорьевич бросил взгляд на Киру, жизнь которой угасала, словно звезда в рассветном небе. Он должен был спасти ее, хоть и всего на тринадцать лет. Он повернулся обратно. Старик выжидающе замер, подобно льву во время охоты. Его обманчивая на первый взгляд внешность уже не скрывала кровавого блеска в глазах. Валентин Григорьевич знал, что перед ним не человек. Дьявол, демон? Не важно. Главное: спасти внучку!
– Я согласен.
***
Спустя час Ира медленно подошла к двери. Она устала плакать, бояться. В голове было пусто. Распахнув дверь в палату дочери, она замерла на пороге.
Бутылка воды выпала из ослабевших рук и покатилась к кровати.
Четырехлетняя Кира сидела на постели и гладила голову спящего дедушки. Она вскинула свои шоколадные глаза на маму и широко улыбнулась. Кислородная маска болталась на шее. Лицо цвело румянцем. Она не выглядела больной.
– Мама! – воскликнула девочка и даже не закашлялась.
– Кира? – не веря своим глазам, произнесла Ира и подбежала к дочери.
Счастье переполнило ее. Надежда вдохнула в нее жизнь. Ира крепко-крепко обняла маленькую Киру и расплакалась от облегчения. Страх, что дочь вновь может впасть в кому, она загнала глубоко внутрь себя и закричала, зовя медсестер и врачей.
Валентина Григорьевича спал, сидя на стуле и положив голову на кровать Киры.
– Папа! – плача от счастья, воскликнула Ира, не расцепив объятий с Кирой, но он спал так крепко, что не слышал ее.
Ира поцеловала Киру и, расцепив руки, потрясла папу за плечо, готовая расцеловать отца и одновременно отругать, ведь он мог сообщить ей, что Кира очнулась! Она снова потрясла его плечо, но он не реагировал. Внутри Иры все упало. Предчувствие беды ударило в грудь.
– Папа? – прошептала она и наклонилась.
Но сердце Валентина Григорьевича уже не билось. Ира в ужасе рухнула на пол перед ним, всматриваясь в лицо отца. Она вскинула глаза на Киру, заинтересовавшуюся системой в руке, и вновь посмотрела на папу.
В руке он держал свернутый лист бумаги, на котором было написано: “Отдать Кире на пятнадцатилетие”.
На его лице застыла посмертная улыбка и от этого по спине Иры пробежали мурашки.
Глава 1
Мой диагноз – смерть
Тринадцать лет спустя.
Кира нервно выглянула из-за кулис и разом закружилась голова – там было не меньше сотни людей. В груди сдавило. Девушка откашлялась в кулак и обернулась к маме. Мама выглядела сегодня так, словно собиралась выступать на сцене вместо Киры: бирюзовый брючный костюм подчеркивал ее уверенность в себе, которой вразрез не хватало самой Кире.
– Ты обязана выиграть! – произнесла мама. – С победой на экономическом форуме для школьников ты точно поступишь в МГУ. Я говорила с комиссией, все предрекают твою победу. Тебе лишь надо сегодня отлично выступить.
Школьница нервно заправила за ухо темно-русые волосы до плеч. Ноги в туфлях на шпильке, на которых настояла мама, уже болели с непривычки.
Пышная копна рыжих волос лучшей подруги показалась в толпе. Маша протолкнулась сквозь таких же волнующихся школьников и их родителей и, широко улыбнувшись, протянула Кире кока-колу.
Девушка с благодарностью кивнула, и сделала глоток приторно-сладкой жидкости. Кашель вновь пощекотал легкие, и Кира закашлялась.
Мама брезгливо поморщилась, вытащила носовой платок и в своей высокомерной манере протянула Кире, держа его двумя пальцами.
– Я пошла в зрительный зал. Настройся на победу и без нее не возвращайся! – строго произнесла она и, развернувшись, скрылась в толпе.
Маша закатила глаза и фыркнула.
– Мда… Твоя мама в своем репертуаре. У меня такое чувство, что даже если ты полетишь на Луну, твоя мама будет недовольна тем, что ты не полетела на Марс.
Кира кивнула, не сдержав улыбки. О властном характере ее мамы ходили легенды… Мама была прокурором на госслужбе. Из роли прокурора она не выходила и дома. Мысли вновь прервал кашель. Кира разочарованно скривилась – она питала надежду, что кашель пройдет к сегодняшнему дню и не испортит презентацию.
– Не переживай, – обняла ее Маша, – ты – самая умная из всех кого я знаю. Ты – лучшая ученица школы. Если судьи не дадут тебе одно из призовых мест, то они круглые дураки.
– Спасибо, – нервно улыбнулась Кира. – Только они оценивают не меня, а мой проект.
– Ну, ты зануда, – рассмеялась подруга, и ее звонкий смех согрел душу Киры. – А если серьезно: наплюй на всех. Какая разница, что подумают другие?
– У тебя бы лучше получилось выступить на сцене, – не скрывая сожаления, произнесла Кира. Маша была высокой, красивой, самоуверенной, ничего удивительного, что она была популярна в школе. У нее были отвязные родители, она одевалась лучше Киры, имела новинки дорогой техники, и у нее был парень. Единственное что у Киры получилось лучше, чем у Маши – это учеба.
– Кстати, – вспомнила Кира и порылась в своей сумке. – Я доделала проект по химии, с которым ты просила помочь… – девушка достала папку и протянула подруге. Глаза Маши достигли размера блинчиков, которые Кира ела на завтрак.
– Зачем ты его делала перед таким ответственным днем? – воскликнула подруга изумленно.
– Но тебе его сдавать в завтра. Я обещала помочь. Да и не спалось мне от волнения…
Кира протянула папку. Нижняя губа Маши оттопырилась, задрожала и она крепко обняла подругу.
– Спасибо, – тихо поблагодарила она. Отодвинувшись, Маша наклонилась. Так, чтобы заглянуть Кире в глаза и четко произнесла:
– Ты справишься!
Кира улыбнулась, кивнула и проследила, как Маша скрылась в толпе. Кира в очередной раз выглянула из-за кулис. Она нашла взглядом маму, что сидела, скрестив руки на груди, уловила как Маша подошла к своему парню Саше, села рядом и чмокнула его в щеку. Девушка выдохнула, подавляя волнение.
Следующие пять минут все рассаживались и, наконец, началось. Вышел ведущий, потом по очереди вышли первые выступающие.
Школьница бегала глазами по тексту, который знала наизусть, и нервозно дергала ногой.
– Кира, ты следующая, – крикнул ей координатор. Девушка потянула за ворот рубашки. От волнения ей стало тяжело дышать. Она очередной раз кашлянула и недовольно постучала по груди.
Аплодисменты предшественнику дали понять, что настала ее очередь. Сердце задрожало и упало куда-то в пятки. Девушка ненавидела выступления на публике. В тысячный раз кашлянув, она сделал шаг на сцену.
Сотни пар глаз вцепились взглядом в ее маленькую фигуру. Вдруг Маша и Саша на пятом ряду подняли длинный плакат, на котором девушка прочитала: “Кира – № 1” и почувствовала уверенность в своих силах.
Кира подошла к микрофону, откашлялась в кулак, от чего микрофон затрещал. Девушка виновато улыбнулась, извинилась и кинула взгляд на экран, где уже включили название ее презентации: “Преобразование отходов населения Севастополя в энергию и утилизация отходов”.
– Добрый день! – начала она и вновь закашлялась. Раскрасневшись от смущения, она вновь извинилась и прижала руку к груди. – Количество отходов на планете должно увеличиться на семьдесят процентов через тридцать лет. В России этот показатель тоже растет. Общий ежегодный объем твердых коммунальных отходов… – Кира почувствовала жжение в груди. Она сглотнула, стараясь подавить приступ кашля, – …объем твердых коммунальных отходов на одного жителя страны составляет четыреста восемьдесят пять килограмм…
Грудь взорвалась кашлем. Кира отвернулась, согнулась, судорожно вдохнула, и вновь кашель атаковал ее. Она достала мамин носовой платок.
Координатор выглянул из-за кулис, спрашивая ведущего что делать.
Кира с ужасом увидела на белоснежном носовом платке брызги крови и обернулась, ища глазами маму. Мама привстала со своего места, не сводя взгляда с согнувшейся фигуры Киры.
Девушка попыталась вздохнуть, но грудь словно сковали тиски. Спазмы кашля атаковали.
В ушах зашумело, и она вдруг поняла, что не может дышать.
Ноги подкосились.
Кира рухнула на пол без сознания.
***
Доктор Леонид Леопольдович шикнул на юношей, что курили в укромном месте возле больницы. Мальчишки, что в свои семнадцать лет были выше его самого на полголовы, испуганно разбежались, и доктор смог насладиться одиночеством.
Он пригубил кофе, что покупал каждое утро и тяжело вздохнул. Сегодня предстоял обычный рабочий день.
Леонид Леопольдович скривился. Его жизнь и жизни других людей продолжались, даже не смотря на то, что один из его пациентов тринадцатилетний мальчишка вчера скончался.
Леонид Леопольдович работал детским врачом-онкологом уже пятнадцать лет и совершенно разочаровался в своей профессии.
Нет, он был хорошим специалистом, одним из лучших в городе. Не зря он стал старшим детским онкологом в больнице.
В первые годы своей работы здесь он был полон энтузиазма, присущего молодым врачам, он помнил каждого пациента и радовался за его успехи, а в случае неудачи…, требовалось время, чтобы прийти в себя. Волосы на его висках поседели, а вместе с ними очерствело и сердце. Это было неизбежно, иначе бы он просто сошел с ума. Череда пациентов и их родителей сменяли друг друга, в голове не отпечатывались ни их имена, ни их лица, но иногда, и это было неизбежно, кто-то из пациентов подкрадывался к его сердцу и заставлял его снова стучать от радости и плакать от боли.
Таким пациентом был Гриша, которому должно было исполниться четырнадцать через месяц. Он был удивительно похож на собственного сына Леонида Леопольдовича и его смерть ударила под дых так же сильно, как и в самом начале его пути онколога.
Леонид Леопольдович воровато оглянулся по сторонам и, успокоившись, что никто из коллег не проходит мимо, достал из кармана пачку сигарет. Щелкнув зажигалкой, он смачно затянулся. Это было его секретное орудие, о котором не знала даже жена. Дежурная пачка сигарет всегда лежала в ящике его стола и ждала того момента, когда он понимал что на пределе.
Он пытался взять себя в руки, но в голове все крепло осознание, что он больше не может работать здесь. Все чаще он думал о том, чтобы устроиться на какую-нибудь другую работу, но знал, что боль от потери пациента уляжется, и он вновь найдет множество причин остаться.
Кинув взгляд на часы, врач встрепенулся и в глоток допил кофе. Затушив сигарету о бетон мусорки, он выкинул стаканчик и окурок и поспешил внутрь здания больницы.
Возле кабинета его уже ждала очередная пациентка со своей мамой. Увидев доктора, они встали со скамьи. Поздоровавшись, онколог пустил их в кабинет.
Он закрыл окно, что оставлял на проветривание и сел на свое рабочее место.
Мама и дочь сели на подготовленные стулья перед столом доктора. Онколог водрузил на нос круглые очки, открыл подготовленные снимки на компьютере и сложил пальцы замком на столе.
Эту часть работы он ненавидел больше всего: сообщать о приближающейся смерти. Самой сложной ее частью было найти баланс между надеждой и реалистичным, трезвым взглядом на болезнь.
– Я просмотрел ваши анализы, снимки. У меня плохие новости. Кира, – обратился он непосредственно к девушке, которая смотрела на него с надеждой, – у тебя саркома легких.
Доктор замолчал, а его слова еще оглушительно звенели в кабинете. Мама шумно выдохнула и перехватила ремешок сумки.
Дежавю, которое атаковало маму Иру в последние дни и которое она так активно отгоняла, обухом ударило по голове. Она ведь уже слышала эти слова тринадцать лет назад…
Кира косо посмотрела на побелевшую мать. Накалившаяся обстановка заставила её напрячься.
Девушка не знала, что такое саркома и не испытала страха. Растеряно она взглянула своими карими глазами на стол перед ней, пытаясь найти подсказку насколько все плохо.
Но подсказки не было. Кашель пощекотал легкие. Кира задержала дыхание, пытаясь подавить его.
Судя по реакции взрослых, все было не очень хорошо.
Она поджала ноги в белых кроссовках и, нахмурившись, повернула голову к притихшему доктору.
– Что такое саркома? – спросила она и нервно заправила темно-русые волосы до плеч.
Доктор повернул экран компьютера, на котором был снимок КТ.
– Видишь вот эти белые точки?
Кира осторожно кивнула и нервно прокрутила кольцо на среднем пальце.
– Это опухоли. И они дали метастазы в лимфатическую систему, печень и мозг. У тебя рак легких.
Внутри Киры вдруг все заледенело. Желудок сжался в судороге. Девушка не поверила своим ушам. Тошнотворный страх подступил к горлу желчью.
“Да он шутит!”– губы Киры искривились в улыбке, и она повернулась к маме. Она все надеялась, что доктор или мама сейчас рассмеются и скажут, что все это шутка, но вместо этого мама вдруг всхлипнула и горько заплакала.
Сердце в груди сжалось. Девушка никогда не видела, чтобы мама плакала. Звон в ушах все нарастал. Доктор что-то говорил, но Кира ничего не слышала. Настойчиво и протяжно звенело в ушах.
Она отстраненно посмотрела поверх головы мамы в окно. Ветви высокого персика от ветра слабо покачивались из стороны в сторону. Розовые бутоны все до одного уже раскрылись. То и дело игривый ветер срывал слабые лепестки и кидал их в стекло окна.
А в ушах все звенело.
Кира сглотнула вставший в горле ком и звон разом пропал. Доктор протянул маме коробку c бумажными платками.
– Но ведь я ничего не чувствовала до той недели, – слабо произнесла Кира. Это все было бессмысленно. Такого не могло быть! Она кашляла всего неделю. Да, кашель усиливался по нарастающей. Но рак легких?
Девушка сжала руки в кулаки. Внутри все забурлило, вдруг изо рта вырвался сдавленный вскрик:
– Рак легких?! Я ведь не курю…, и даже не пробовала! Это не возможно. Мне всего семнадцать! Это снимок какого-то мужика с тридцатилетним стажем курения… – на последнем предложении она сдулась, как воздушный шарик, и сдавленно добавила: – Вы ошиблись…
Кира с надеждой посмотрела на мать, что замолчав, повернулась к дочери. Девушка ожидала от матери, что глаза её просветлеют, разом наполнившись надеждой, что Кира права. Но мама как-то разом успокоилась, нахмурилась и твердо произнесла:
– Доктор, можно поговорить наедине?
Онколог понимающе кивнул и натужно улыбнулся Кире.
– Это очень странно, что до прошлой недели у тебя не было никаких симптомов, но такое, к сожалению, бывает. А теперь, можешь подождать за дверью?
Девушка поняла, что её выгоняют и встала.
Закрыв за собой дверь, она устало села на скамью и вытащила телефон. Кира забила в поисковой строке Яндекса “Саркома легких”. И чем больше она читала, тем страшнее становилось. Она закашлялась. Взгляд остановился на брызгах крови на ладони. Кровь в слюне не могла означать ничего хорошего, но не настолько же!
Кира долго смотрела на кровь. Она не верила, что все это происходило с ней. Все казалось каким-то нереальным сном.
Сердце ударило грудь и сдавило горло.
“Нет! Я не могу умереть. Я и жить не начала еще! Все ведь в будущем: карьера, любовь, семья, счастье! Как я могу умереть?”
– Плохой диагноз? – тихий голос ворвался в сознание.
Кира сморгнула влажность с глаз и повернула голову.
Старичок лет восьмидесяти перекинул рукоять старинной дорогой трости со стальным набалдашником в другую руку и приветливо, как-то по-кошачьи лениво, улыбнулся.
Кира не хотела ни с кем говорить и проигнорировала его, отвернувшись.
– Близость смерти придает жизни смысл, – донеслось до ушей его слова.
Девушка протерла рукавом влажные глаза, размазав при этом тушь. Она не хотела ни с кем говорить и стала искать глазами свободную скамью, но дверь резко распахнулась. Кира вздрогнула, вскочила. Как в трансе она обратно вошла в кабинет. Мама уже взяла себя в руки, но сидела бледная, как лист бумаги на столе доктора. Испещренные сосудами красные глаза остановились на Кире, моргнув, она отвернулась и вновь закусила искусанные губы.
Кира присела на край стула. Доктор сложил руки в замок. Губы его растянулись в вежливой грустной улыбке, что выработалась за годы работы.
– Теперь поговорим о лечении. В срочном порядке надо будет начать курс химеотерапии, – он опустил глаза на бумаги и продолжил, – иммунотерапии, потом лучевая терапия…
– Я прочитала, – прохрипела Кира, перебив доктора. Доктор оторвал изумленный взгляд от бумаг и посмотрел на девушку поверх круглых очков. Она до боли сжала пальцы в ладонях и прочистила горло. – Я прочитала, что у меня почти нет шансов на выживание. Даже при всех видах лечения не больше пяти лет… Но написано, если уже есть метастазы, то это все бесполезно, – Кира закашлялась и гневно сжала окровавленную ладонь. От волнения жжение в груди и кашель усилились.
Кира выдернула из коробки на столе бумажный платок и с раздражением вытерла мокроту с руки. Отвернувшаяся мама всхлипнула.
– Сколько мне осталось?
Мама резко повернулась и помотала головой. Глаза доктора потемнели. Он сразу стал выглядеть старее.
– Полгода максимум. Если начнем сейчас лечение.
Кира задрожала. Сумка рухнула с колен на пол и рассыпала содержимое, но девушка не заметила этого.
– Я ведь себя хорошо чувствую! До той недели у меня была небольшая отдышка при подъеме по лестнице и все! Даже кашля не было!
Губы доктора дрогнули. В его взгляде была жалость, и от этого Кире вдруг захотелось закричать на него. Но она лишь вздохнула, присела и стала закидывать в сумку выпавшие тетради и ручки.
– Вам следует поехать домой. Нужно время, чтобы все осмыслить и принять. Приедете ко мне в понедельник.
Рука Киры со сжатым в ней карандашом замерла. Девушка медленно встала.
Она посмотрела на ссутулившуюся маму, посмотрела на доктора, лицо которого было спокойно, и как-то обреченно подняла глаза в окно.
А ветви персика все раскачивались.
Молча, словно в трансе, мать и дочь вышли из больницы и на деревянных ногах направились к машине.
Ласточки как умалишенные носились над головой, ловя насекомых, и неистово оповещали о скором лете. Жаркое солнце ласкало лоб и щеки Киры.
Она остановилась и вгляделась в чистое голубое небо, испещренное зелеными листьями огромных кленов над головой. Еще прохладный ветер подбросил волосы, принеся приторно сладкий аромат сирени.
За это Кира и любила Севастополь. Осень здесь длилась вплоть до февраля. Снега крымские дети почти не видели. Зима, длившаяся всего несколько недель, отличалась пронзающим ветром и отсутствием солнца. Но потом выходило солнце, и словно кто-то опускал рубильник под названием “лето”: весь мир начинал преображаться, просыпаться.
Именно весна – всегда была любимой порой Киры. Была. До сегодняшнего дня.
Диссонанс атмосферы на улице и того ощущения, что ее мир кирпичик за кирпичиком рушился, выбил почву из-под ног.
Лицо Киры исказила гримаса.
Все словно издевалось над ней: цветы душили своим ароматом, солнце смеялась ей в лицо. Ворон пронзительно прокричал: “Рак”.
Голова начала гудеть и вдруг остро захотелось спрятаться от всего в теплой уютной кроватке.
Девушка резко дернула головой и посмотрела вперед на маму, что шла к припаркованной машине. Ее фигура словно стала меньше, хрупче. Она брела, с трудом переставляя ноги, и даже не заметила, что Кира отстала.
А девушке все это казалось нереальным сном.
Это был худший день в жизни Киры.
***
Кира глубоко вздохнула и почувствовала слабую боль в груди при полном вдохе. А ведь так было уже больше недели, еще до появления сильного кашля, но она упорно на это не обращала внимания.
Она все думала, что все это само пройдет…
Кира встряхнула головой и посмотрела на себя в зеркало.
– Это все ошибка, – сказала она своему отражению, но даже себе самой показалась не убедительной.
Небольшая двенадцатиметровая комната вмещала в себя кровать, шкаф, письменный стол у окна. Вся стена рядом со столом была увешена грамотами олимпиад. Чуть ниже грамот на специальной доске кнопками были приколоты заметки, что выписывала Кира для своей презентации, которая с треском провалилась.
Вспомнив о презентации, девушка разочарованно скривилось – большего позора она еще не испытывала. Кира потеряла сознание прямо на сцене, очнулась, когда уже приехала скорая, и ее отвезли в больницу, а дальше многочисленные анализы и страшный диагноз.
На столе лежали раскрытые учебники и сборники тренировочных тестов ЕГЭ.
В единственном пустом углу стоял небольшой мольберт, на котором покоилась незаконченная картина, начатая еще девять месяцев назад.
Кира срезала этикетку с розового платья, которое купила всего неделю назад, а, казалось, что прошла вечность. Заколов волосы у лица, девушка присела и застегнула блестящие туфли.
Воздух в доме со вчерашнего дня сгустился. У всех были натянуты нервы как струны. И дом перестал быть местом защиты и отдыха, здесь пахло горем, слезами и отрицанием.
– Я пойду. Маша – моя лучшая подруга, – твердо произнесла Кира, собираясь опять отстаивать свое право пойти на день рождения к подруге. Она вскинула глаза на маму. Темные волосы взметнулись. Кулон с инициалами блеснул при холодном свете ламп.
Рот мамы приоткрылся. Она была против, Кира это знала. Девушка редко ослушивалась маму, но сейчас чувствовала, что если не уйдет просто свихнется.
– Иди, дорогая, – встал между ними папа и криво улыбнулся. Мама резко отвернулась, и от этого Кира почувствовала себя еще более виноватой.
Красные, заплывшие глаза мамы пронзали сердце Киры.
Папа поравнялся с мамой, обхватил ее плечи рукой и твердо произнес:
– Повеселись. И не думай ни о чем. Это все точно ошибка. В понедельник пойдем к другому доктору…
Мама всхлипнула, шумно втянув воздух, повернула голову, так, чтобы Кира не увидела ее накатившихся слез.
– Если вдруг что… – папа помедлил, не решаясь произнести страшные слова “если станет плохо”, – звони.
Кира кивнула и, перекинув сумку через плечо, махнула родителям. Она была рада вырваться из дома. Каким-то внутренним чутьем она понимала, что это были её последние беззаботные выходные.
Выйдя на улицу, она почувствовала свободу и решила забыть обо всем, по крайней мере, до завтра.
Кира вышла к проезжей части, ведь она жила в доме старой постройки и во дворе катастрофически не хватало парковочных мест.
У обочины дороги был припаркован белый лимузин, который девушка сразу заметила. Кира изумленно расширила глаза, увидев, как он мерцает фарами.
– Кира! Сюда! – крикнула Маша, вылезая из окна. Рот Киры отвис. “Лимузин?”
Кира подбежала к машине. От мерцающей надписи “Happy Birthday” на голове Маши рябило в глазах.
– С днем рождения! – ошарашено произнесла девушка, оглядывая длинную машину. Дверь распахнулась.
– Влезай! – широко улыбнулась Маша, махнув рукой. Кира изумленно залезла в машину. В глубине сидела пара и в них Кира сразу же узнала родителей Маши. Они радостно замахали ей, разбрызгивая шампанским по всему лимузину.
– Мы с вами прокатимся до центра. Нам тоже надо отпраздновать – нашей доченьке уже восемнадцать! – всхлипнула мама Маши и вытерла с глаз несуществующие слезы. Папа Киры присоединился к жене и плаксиво скривился:
– Как так быстро время пролетело? Я не понимаю. Только же бегала голопопой по дому в два года…
– Ну, папа! – воскликнула Маша, а Кира не сдержала смеха. Она обожала семью Маши. Ее родители были такими живыми. Они были владельцами крупной сети ресторанов по всему Крыму и одного караоке, в которое, кстати, они и ехали.
Кира смущенно подарила имениннице маленькую коробочку с подарком. Родители Маши покупали все, что хотела девушка, поэтому ее было сложно удивить. Маша раскрыла коробочку и воскликнула:
– Какая красота!
Она вытащила серебряную подвеску на длинной цепочке, на которой были выгравированы ее инициалы. На другой стороне круглой подвески было написано: “М и К. Дружба на века”.
– М и К, – произнесла она и опустила взгляд с лица Киры на грудь, где на цепочке висел точно такой же кулон.
– Тебе же он нравился, – смущенно произнесла Кира. – Через несколько месяцев мы закончим школу, поступим в университеты. Ты – моя лучшая подруга. Я не хочу, чтобы, знаешь…, мы перестали дружить.
Родители Маши умиленно слушали их, а Маша крепко-крепко обняла подругу.
– Спасибо!
Лимузин, загудев, медленно тронулся. Кира помогла Маше застегнуть цепочку.
– Как, кстати, визит к доктору? А то ты мне не ответила в сообщениях, – укоризненно посмотрела она. – Что сказали? Ничего же серьезного? Ты потеряла сознание от волнения.
Кира разочарованно скривилась и натянула улыбку.
– Извини. Сама знаешь наши поликлиники… В очередях можно весь день просидеть… Мы поздно вернулись, я забыла тебе ответить.
– Аааа.. Ну и как?
– Все в порядке. У меня просто небольшая анемия… – махнула головой Кира и решила сменить тему. – Ты же помнишь, что я петь не буду?
Маша махнула рукой, выхватила второй бокал со столика и протянула Кире.
– Я помню, что “Мисс благоразумие” не делает то, что может привлечь внимание окружающих.
Кира закатила глаза и отвернулась к окну. Лимузин остановился у дома Кати, и спустя некоторое время еще одна подруга радостно влетела в такси. Кира обрадовалась, что внимание Маши переключилось на Катю, и отвернулась к окну.
Настроение скатывалось вниз по наклонной. Ее кольнуло разочарование. Почему так получалось, что куму-то доставалось все, а кто-то прикладывал все свои силы и все равно все шло наперекосяк. У Маши родители не требовали от нее успехов в учебе, они поддерживали ее желание поступить в хореографический, хоть Маша и не обладала какими-то выдающимися данными. Они просто любили ее и поддерживали ее во всем.
А теперь и болезнь? Кире осталось жить всего год? Тогда зачем все это было: учеба, победы на всевозможных олимпиадах? А ведь Кира даже не целовалась ни разу!
Горячая ладонь Маши легла на руку Киры. Девушка вздрогнула и столкнулась с подругой взглядом.
– Ты в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась Маша.
Губы Киры растянулись в улыбке. Она кивнула. Девушка не хотела портить день рождения подруги. Маша была ее лучшей подружкой и ее личным лучиком света. Кира расскажет о своей болезни когда-нибудь потом, точно не в такой важный для Маши день.
В притормозивший лимузин с визгом запрыгнула Оля, и машина наполнилась смехом.
Откинув все плохие мысли, Кира включилась в разговор о предстоящих экзаменах, выпускном.
