Анастасия Благодарова
День пропавших детей
Словно заядлая соня, которую мама разбудила в школу, он медленно перешёл в сидячее положение, устало прикрывая глаза руками. Последний вечер запомнился как вторая жизнь. Бесконечно долгая, продолжающаяся по сей день. Стас осознал, насколько точно угадал, когда отнял ладони от лица. К деревянному кресту приколочена овальная пластинка – его чёрно-белый портрет. Ещё в парке стало понятно, как оно закончится, но подобное зрелище всё же отразилось на лице тупым шоком. Не желая верить реальности, покойник погладил табличку, опустил голову. Он сидел на постели из пластиковых венков и живых цветов на закате своей красивой жизни. В его положении подобные декорации смогли бы свести с ума любого. Стас, уставившись на ленты с вышитыми золотыми нитями трогательными, лживыми обещаниями, ждал волны истерики, да так и не дождался. Запертое в парализованном теле сознание не отреагировало, даже когда тесная глухая вечность заперла его глубоко под землёй. А здесь светло, шумят птицы и ласковый ветер. Если остальное воспринималось ясно, как при жизни, пусть каким-то другим образом, будто без участия органов, то дышать отныне не требовалось. Не нужно было проверять пульс. Его нет.
Ещё немного Стас посидел на своей могиле, осматриваясь, пока не решился встать и идти. Поначалу это выглядело нелепо, и, будь здесь кто ещё, возможно, посмеялся бы над походкой мальчишки. Но тот быстро вспомнил, как держать голову, спину, равновесие, помогая себе руками. Восставший из мёртвых и не надеялся найти ответы ни в воспоминаниях, ни там, куда шёл, куда бы ни шёл. В его праве разве что принять. При жизни трудности – испытания, которые всегда преодолевал. Тут ничего не изменилось.
Земля усопших, укрытая берёзовыми кронами, никак не охранялась. Огораживалась забором из ржавых прутьев, что словно кривые клыки впивались в сытую почвенную плоть. По ту сторону от бесхозного поля чернела незнакомая деревенька. Стас на своём пути не повстречал ни живого, ни мёртвого. Не напугал первого, не посоветовался со вторым. Смирившись со своим одиночеством неоправданно быстро, так и не проронив ни слова, не спросив у неба за всё, дошёл до бора.
Зарастающее склизкой тиной старое озеро скиталец выбрал себе в зеркала. Вопреки ожиданиям, из мутной воды на него смотрело знакомое лицо. Только его цвет нельзя определить наверняка. Сколь внимательно ни вглядывался в глубину, человек по ту сторону выказывал лишь мертвенное равнодушие. Стас попытался улыбнуться ему. Получилось вымученно и неестественно, однако. Попробовал разговорить «утопленника». Голос оборвался после долгого молчания, но также быстро, как и с ходьбой, пришёл в норму. Общаться не хотелось, напрягать лицевые мышцы тоже. На уровне инстинкта подобная апатия самостоятельно распозналась как нечто неестественное, по образу старичка, скачущего на резиночке, игре для девчонок, и звонко хохочущего.
За целый день, что Стас провёл на берегу, не почувствовал ни единой вспышки скуки, ни приступа усталости. Ничего. Казалось, он единственный, кто отныне может разделить с вечностью её удел. Но одно происшествие буквально выбило опору из-под ног. Только сумерки завесили небо разводами синей акварели, земля в мгновение ока разразилась могилой и бесследно похоронила беглеца. Почва зажала, лишая возможности двигаться. Никак не реагируя, Стас только прислушался к ощущениям. Удушение, болевой шок от множественных ушибов и переломов ему не грозили. Плотность земли ощущалось как нечто естественное. Как для плода в утробе матери.
Погребённый заживо проваливался глубже. Уже не в реальности – в себя. Как хиляк, что сейчас же хлопнется в обморок. Быстро накатывало ничего, сон без сновидений или иное, куда более пустое чем то, что живые только способны себе вообразить, безуспешно пытаясь заткнуть десятки голосов в голове. Покойник вернулся «туда», где недавно был. Но даже «там», где его нет, «чего» нет, донимала бестолковая, по сравнению с чем-то более величественным и первозданным, навязчивая жизнь. Неугомонная и голодная, именно этому человеку знакомая в своей безжалостной крошечной форме. Черви и почвенные жуки не столько ползали по телу, сколько ели его. Безболезненно, однако, даже мёртвому, приятного мало. Ведь она, эта жизнь, тянула обратно – наверх.
Стас сам не понял, когда очнулся. Перед ним цвело лесное озеро с древесной грядой на горизонте, откуда только-только выползало белое светило. Одинокий в этом мире помнил, кто отравлял его покой, потому первым делом глянул на руки. Бледная кожа, погрызенная в некоторых местах до мяса, сухая кровь с прилипшими шматами грязи. Живой мертвец поспешил посмотреться в «зеркало». Если бы было не всё равно, завопил бы. Солнце, доселе холодное в своём эгоизме, бросило лучи на изуродованное лицо трупа. Ребёнок наблюдал, как сияние новорождённого дня залечивает раны. Минута – и вот из толщи воды на него смотрит такой же безучастный до всего сущего, но в остальном абсолютно нормальный парень.
Без тени благодарности, не моргая, Стас смотрел на светило, не боясь ослепнуть. Провожал его, чудотворное, безмозглое, дальше по небосводу. Потом снял свой школьный костюм, вошёл в озеро. Когда дневная звезда переползла на другую сторону голубого купола, наконец, вынырнул, обсох, оделся и поспешил обратно, к кладбищу. Едва успел до темноты, чтобы проверить теорию. В самом деле, с наступлением ночи его настоящая могила проглотила хозяина. На сей раз, в объятиях мягкой обшивки гроба – самой уютной постели на свете, он мирно спал. Живой мир больше не тревожил мёртвого.
По прошествии дней, когда Стас уже свыкся со своим новым домом, ведомый то ли бессмертной человеческой любовью, то ли рефлексами, задумал искать родительский. Готовый ко сну в сырой земле, он вышел к людям. Несведущие не заметили ничего необычного в сонном мальчишке в пыльных одеждах, и в их окружении тот почти почувствовал себя вновь нормальным. Как оказалось, до родного городка было совсем недалеко; из ближайшей деревни утром ходил автобус. Без денег брёл по обочине и, переночевав в овраге на окраине, на следующий день добрался до места. Даже мёртвое сердце терзал порыв открыть дверь, упасть в объятия, крикнуть: «Мама! Папа! Я живой! Я вернулся!». Но нет. Нельзя. Какой удар хватит родителей, увидь они на пороге умершего сына? Потому, в самый последний момент, когда мать, будто почувствовав что-то, посмотрела в окно, покойник спрятался за старым вязом. Так и простоял, зачарованный неподвижностью её тени в пятне света на траве, пока не провалился на месте.
Стас задержался в мире живых. Пришлось украсть с бельевой верёвки чью-то олимпийку с капюшоном. К счастью, никто не всматривался в прохожего, не узнавал. Трудно было лишь, когда портилась погода. Без своего «убежища» и небесной панацеи Стас был вынужден особенно тщательно прятаться и ждать, пока выглянет солнце. Рисковать психическим здоровьем возможных случайных свидетелей побуждал тот разговор маминых подружек, что провожали его в последний путь. Старшего брата мучило исчезновение младшего. Обходя десятой дорогой места, где могли оказаться люди, которые знали покойника при жизни, он сновался по городу. К отклику в пустой груди, вместо Пети находил лишь расклеенные на фонарных столбах и автобусных остановках объявления о розыске. Вдоль и поперёк обошёл своё и парочку чужих кладбищ, буквально перекопал злополучный парк. Готов был достать мальчика из-под земли, но тот как сквозь землю провалился.
С отчаянием мешалась жажда мести. Лучше прочего жертва запомнила лицо убийцы. Безумные глаза, в которых горело пламя заката. Стас не фантазировал, что будет с обидчиком, к которому его тянет будто бы сама суть мироздания, если вдруг встретятся. Тот не так заботил. Да и псих тоже сам собой не находился. Складывая два плюс два, старший брат воображал худшее, нечто пострашнее неизвестности. Время шло. Он смотрел, как оно ветром срывало листовки. Уносило в никуда.
Как ни крути, даже ему, по-видимому, бессмертному, далеко до вечности. Мертвая сущность быстро забирала своё. Не плоть, так душу. Стас по-прежнему искал, ведомый не надеждой, что давным-давно умерла, сразу после него, а тем, другим, что задержало его на этом свете так надолго. Любовь, да хотя-бы ненависть скоро угасали, как разлагающийся труп. Даже днём случайный ближний, если обратит внимание, если заставит разум замолчать и прислушается к своему подсознательному, животному, истинно верному, наконец, узнает в парнишке нечисть. Однако доселе никто попыток не предпринимал.
Когда приближался сезон листопада и дождей, Стас, что поразительно, нашёл для себя работу в магазине, максимально далеко от его дома и школы. Хозяйка, женщина широкой души, брала под своё крыло преимущественно молодых (иногда слишком молодых), у кого имелись жизненные трудности. С лишней копеечкой Стас теперь мог ездить в город, а вечером возвращаться на кладбище. Милая улыбчивая девушка-кондуктор и подумать не могла, зачем на самом деле этот одинокий мальчик едет до конечной. Если он ночует в своём гробу, уродство ему не грозит даже в самый непроглядный день. В сменной одежде внешне ничем не отличался от других детей. Конечно, бывали случаи, когда, по возвращению, он натыкался на родителей, задержавшихся у могилы сына до самой темноты. К счастью, всегда осторожничал, быстро бесшумно прятался. Тогда приходилось ночевать за забором. Но Стас отца с матерью за беспокойство ни в коем случае не винил. Скорее сам испытывал чувство вины, если всё-таки что-то испытывал.
