А. Командор
Вороны вещают о смерти
– Ты ведь не волховка, Огнеслава, – прогудел с настороженностью кузнец Бушуй.
Он держался немного ссутулившись, будто не мог привыкнуть к своему высокому росту и широким плечам. Я знала Бушуя с детства, еще с тех времен, когда отец приглашал молодого мастера подковать лошадей или заказывал у него инструменты. С тех пор в бороде его проступила седина и раздалась талия. Кузнец слыл немногословным, но работящим и ответственным, и за это сельчане уважали его.
– Знаю, кузнец, – откликнулась я. – Но чем ждать и ничего не делать, лучше попытаться.
Зоряна наконец медленно, отрешенно кивнула. Поманила одной рукой, а другой крепко сжимала крохотную ручку сына, будто боялась, что стоит отпустить – он ускользнет от нее.
Бледную кожу мальчика покрывала испарина. Светлые, не стриженные еще волосы взмокли и прилипли к шее. Я прикоснулась ко лбу – горячий. Мальчика била мелкая дрожь, он тяжело дышал и едва мог приоткрыть ненадолго мутные глаза.
– То жар у него, то холодный весь лежит, – хрипло пробормотала Зоряна. – Спать стал подолгу и почти не просыпается, а когда проснется, ничего не понимает. А ночью сегодня как затрясся, будто дух в него вселился! Мы сразу зажгли чертополох, но куда уж там…
Ее подбородок задрожал, уголки рта поползли вниз, и она поспешно отвела взгляд. Не хотела лить слезы у всех на глазах. Потом, когда удалось совладать с собой, обратила ко мне полный отчаянной надежды взгляд, от которого защемило сердце.
– Я уже не знаю, что делать, Огниша! Если придумаешь, как быть, помоги, век благодарить буду! А то ведь и волхва нет, и ни одной знахарки в селе. Последняя знающая бабка померла года три назад. Будто проклятие какое над нами, будто специально кто-то задумал, чтобы болели люди и никто им помочь не мог! Нет-нет, да и поверишь, что Лихо на жителей обозлился и извести всех нас хочет.
– Попробую, – прошептала я внезапно севшим голосом.
Обошла лавку и сжала плечо сестрицы на прощание.
Когда уходила, чувствовала затылком колючие взгляды родни мальчика. Наверно, думали про себя, что зря девчонка дала ложную надежду опечаленной матери. Я и сама уже так думала. С чего вдруг решила, что смогу? Может, про травы я и знала кое-что, но для исцеления волхв вместе с отварами использовал и Слово. А отвар или настой без Слова – лишь горький напиток.
Мучаясь сомнениями и вопросами, я побрела к Чернолесу. Оглянулась, прежде чем зайти: не видит ли кто? Все же матушка в этом была права: нельзя просто бродить по опасному лесу, когда вздумается.
Лес встретил извечным полумраком. Он полнился шорохами, скрипами и криками птиц. Корявые ветви сомкнулись за спиной, словно объятия старой ведьмы. И снова, едва пройдя с десяток шагов по хрустящей подстилке из бурых листьев, опавшей хвои и сухих веток, я услышала шепот навьих духов. Он больше не пугал меня. Хоть я и не взяла с собой огня, как учил Лихо, но была уверена, что духи не тронут.
Лес был прекрасен в своей мрачности. Нетронутая природа в первозданной красоте, без единого следа человека. Я вдыхала полной грудью его особую свежесть: запахи сырой земли, хвои и гниющего валежника, густо покрытого мхом и грибами. Время здесь словно замедлилось: когда солнечный диск скрыт занавесью листьев, его положение на небосводе перестает иметь значение.
Я не знала, куда идти. Просто шла вперед, окруженная шепотом и смехом навьих духов, а в душе разрасталась уверенность, что все делаю правильно.
– Вернулась все-таки, – раздался вдруг знакомый голос, и я заозиралась в поисках его источника.
Сбоку в тени векового дуба зажегся желтый болотный огонек. Следом стали видны и длинные пепельные волосы, обрамляющие мертвенно-бледное лицо, и удивительная пятнисто-зеленая накидка из живого мха. Лихо сделал несколько шагов мне навстречу и остановился. А я вдруг неожиданно для себя поняла, что рада видеть лесного духа. С робкой улыбкой приветственно склонила голову.
– Ты улыбаешься? – с удивлением заметил Лихо, раскрыв широко единственный глаз. Тихо и с затаенной печалью добавил: – Никто и никогда мне не улыбался…
Почувствовав неловкость, я отвела взгляд и поджала губы. Вот глупая, Лихо ведь нечисть, а не знакомый с соседнего двора. Нужно быть вежливой.
Смущенно откашлявшись, пробормотала:
– Я… мм… хотела поблагодарить за болотник. Матушке полегчало от настоя.
От воспоминания о нашем с ней утреннем разговоре снова нахлынула обида, и Лихо будто сразу понял это. Лицо приобрело серьезное выражение. Он внимательно взглянул на меня.
– И снова в твоем сердце неспокойно. Нужда опять привела тебя в лес. Уже приняла решение?
Я покачала головой:
– Нет, пока не приняла.
Лихо медленно кивнул. Выражение его лица не изменилось, и сложно было судить, о чем думает.
– Что ж, я в любом случае рад твоему обществу.
Я вскинула на него удивленный взгляд. Никак не ожидаешь услышать такое от нечисти, разве что у него есть свои причины. Например, тянуть из человека жизненные силы или горести. Но непохоже, чтобы Лихо желал мне зла. Я глядела на него и ощущала так явственно, словно свое собственное, бесконечное одиночество.
Какое-то время потребовалось, чтобы собраться с мыслями.
– Я пришла, чтобы снова просить у тебя помощи.
– Помощи?
И опять в его спокойном лице нельзя было прочесть мыслей.
– Наш волхв, Рябина, все еще не вернулся, и не осталось в селе никого, кто умеет лечить. А ночью сильно заболел ребенок, и я подумала, ну… вдруг ты подскажешь, как его вылечить.
Дух склонил голову набок, прищурился.:
– Лихо не помогает, а только приносит беду.
– Но ведь ты помог мне.
– Да, в обмен на дар.
К этому я была готова и потому, не раздумывая, выпалила:
– Можешь снова вытянуть мое горе наружу, только скажи, как вылечить мальчика!
Лихо замолчал ненадолго. Видно, размышлял. А у меня внутри все переворачивалось от напряжения, ведь без его помощи я не составлю правильный сбор. С такой болезнью еще сталкиваться не приходилось.
– Хорошо, – кивнул наконец Лихо. – Я научу тебя. В обмен на твое общество.
– Общество? – изумилась я. – Неожиданный… обмен.
– Нечасто в Чернолес люди забредают. А даже если и забредают по случайности – едва завидев меня, бегут без оглядки. Годы или, может, десятки лет я говорил лишь с духами. – Он протяжно вздохнул, опустил плечи и с невыразимой тоской проговорил: – Все, что мы можем, наблюдать издалека за вашей жизнью. Наблюдать и представлять, что когда-то и у нас была другая жизнь.
Столько крылось одиночества в этих словах, столько печали и безысходности, скорби по безвозвратно утерянному прошлому, что невозможно было не проникнуться сочувствием к нечисти.
– Хорошо, – ответила я со слабой улыбкой. – Твое общество мне не в тягость.
Лихо долго присматривался ко мне, будто бы удивленный таким ответом. Или, может, пытался прочесть в душе, не лгу ли я.
А я не лукавила. Новый знакомый казался мне куда интереснее старых друзей из села, которые изо дня в день обсуждают одно и то же. Их закостенелые взгляды и поверхностные суждения, перенятые у родителей, лишь недавно стали так явно бросаться в глаза. И во всей этой одинаковости, в череде однообразных дней и похожих друг на друга людей, Лихо стал глотком свежего воздуха, символом перемен. Он стал доказательством, что не все так однозначно в жизни, как пытаются представить люди.
Или, может, мне просто хотелось в это верить.
Вдруг уголки его пепельно-серых губ поползли вверх. Желтый глаз заблестел ярче, озаряемый каким-то внутренним светом. Острые черты лица смягчились, на щеках обозначились ямочки.
Я глядела на нечисть и думала: это самая искренняя и теплая улыбка из всех, что мне предназначались.
Глава 5. Лихо приносит беду
Мы сидели в нескольких шагах друг от друга. Я примостилась на старом поваленном дереве, заросшем лишайником и полукруглыми коричневыми трутовиками. Ладони упирались в шершавую прохладную кору с глубокими трещинами и мелкими слоящимися чешуйками сверху.
Лихо устроился напротив, на земле, в корнях широкого морщинистого дуба. Его мантия из мха и листьев покоилась на плечах, краями сливаясь с окружением. Под мантией была темная рубаха и штаны такого покроя, каких не носили в наших землях. Я не знала, был ли Лихо прежде человеком, но если был – на перерожденной нечисти остается одежда, в которой ее похоронили. А еще говорили, что дух навсегда остается в том возрасте, в котором покинул тело.
– Всегда думала, что Лихо выглядит как старик или старуха, – поделилась я, в который раз отмечая про себя его удивительную молодость. – То есть так все говорят. По селу гуляет немало сказов или историй людей, которые утверждают, что столкнулись с Лихо.
– Если посчитать количество прожитых зим, то я и правда довольно древний. Но есть и другие Лихо, в других землях.
– Наверно, вы все так же отличаетесь друг от друга, как и народы, которые населяют те земли, отличаются от нас.
Лихо задумчиво кивнул:
– Хотелось бы в это верить.
Я снова пригляделась к его одежде. Даже и не предположить, из каких она времен. Может, он был прежде воином-захватчиком с далеких северных земель или пришел оттуда, где садится солнце? Встретив свою смерть на этой земле, возродился нечистью, потому что не смог перейти на тот берег реки Смородины.
Пожалуй, это была бы захватывающая история. Как жаль, что нечисть со временем теряет воспоминания о человеческой жизни.
– А помнишь, давно ли ты появился?
Лихо растерянно свел брови. Видно, память никак не желала поддаваться.
– Не помню, – с сожалением проговорил он. – Кажется, очень давно. Для нас время идет по-иному. Бывает, я засыпаю на несколько десятилетий, а когда просыпаюсь, вижу, как все вокруг меняется. Только я и остаюсь прежним.
– Значит, на этот раз тебя и правда разбудили всадники? – припомнила я недавний разговор с подругами. – Мы все видели, что княжья дружина проехала через лес в надежде сократить путь.
– Помню всадников, – кивнул он. – Да только навьи духи их перепугали своими шутками, и те быстро покинули лес. Но я не спал. – Лихо прикрыл глаз, повернул голову набок, будто пытался прислушаться к отзвукам прошлого, словно эхо летящим сквозь года. – Помню, пробудила меня битва, подобная той, что произошла на этом самом месте, еще когда лес был юн. Десятки жизненных нитей тогда оборвались, и Лихо вдоволь напитался страданиями людскими.
– Битва? – повторила я, прокручивая в голове события последних лет. – Старики рассказывают, как в пору их молодости шла борьба за власть между князьями. Как одни захватывали поселения, а другие их отвоевывали. И всюду лилась невинная кровь людей, которые даже не подозревали о том, что творится за пределами леса.
– За все свое время я повидал так много властителей, сменяющих друг друга быстрее, чем с осины опадает листва, что и половины не вспомню.
– Мы же за всю жизнь можем не увидеть ни одного… – с легкой досадой пробормотала я.
Уже не впервые задумалась, насколько же коротка и незначительна жизнь одного человека. Ребенком думаешь: лучшее только впереди – и стремишься к нему, спешишь, не замечая, как утекают годы. А этого лучшего все нет и нет, да и времени тоже все меньше. С возрастом приходит горькая правда: лучшее было в самом начале.
– Кажется, я даже немного тебе завидую: не нужно заботиться о пропитании, не нужно никуда спешить, когда знаешь, что все время принадлежит тебе.
– Так странно, – откликнулся Лихо. В его голосе слышалось удивление. – Ведь мы, духи, завидуем людям. И часто ненавидим, потому что у вас есть то, чего мы лишены.
Я замерла на пару мгновений, а сердце застучало быстрее, уловив сокровенную значимость слов Лихо. Эти слова поразили, врезались в сознание, как вспышка молнии на ночном небе.
Никто и никогда не задумывается о причине.
Я тихо спросила, чуть подавшись вперед:
– Ты хотел бы вновь стать человеком?
– Или впервые. Но да, – кивнул Лихо и угрюмо добавил: – Я бы все отдал за это.
– Но ведь у вас есть вечность! Как можно променять ее на короткую человеческую жизнь?
Он обратил ко мне спокойное пепельное лицо. Порыв ветра вдруг откинул пряди, явив перечеркнутый шрамом глаз. Лихо накрыл шрам ладонью. Черные пальцы походили на угли остывшего костра.
Тихо и с глубинной тоской он произнес:
– Вечность в облике чудовища, посаженного в клетку, способного лишь разрушать и причинять боль, но не способного на созидание… она не стоит ничего.
Я замолчала, размышляя о сказанном. Как мало, оказывается, известно людям об окружающем их мире и существах, делящих с ними этот мир. Почему-то я прежде думала, что только люди пытаются отыскать свое место, стремятся наполнить жизнь смыслом и просто не могут удовлетвориться тем, что имеют. Хоть нам сызмальства твердят, что у каждого свое предназначение, не все готовы смиренно принимать волю богов.
Оказалось, и нечисть не прельщает исполнять чью-то чужую волю. А объединяет нас то, что ни у кого нет выбора. Лихо уготовано приносить несчастья, и он будет, и изменить это нельзя.
– Лихо… А имя у тебя есть?
Он задумался ненадолго, прикрыл глаз, словно пытался отыскать нечто давно забытое внутри себя. Пожал плечами:
– Может, и было, но теперь я его не помню. Здесь некому звать меня по имени.
– Так выбери себе любое. У нас говорят, что в имени кроется особая сила, как в волосах и зубах, и что если оставить ребенка безымянным, он так и не сможет отыскать свой путь.
– Путь… – задумчиво повторил он, после чего обвел окружающее руками. – Разве же может быть что-то, помимо этого?
Пришел черед мне пожать плечами:
– Кто знает.
– Лес и людские горести. Вот и весь мой мир, и путь, и смысл.
Прозвучало это с печальной уверенностью давно смирившегося с заточением узника. Я попыталась представить себя на его месте. Не смогла.
– Должно быть, тяжело в одиночку…
Даже как-то не задумываешься, что нечисть так сильно похожа на людей.
– Что ж, я подумаю над именем. А как твое?
– Огнеслава. Друзья зовут Огнишей. – Я замялась на миг и робко улыбнулась: – И ты тоже можешь.
– Ог-ни-ша… – протянул он, будто пробуя имя на вкус. На лице появились смущение и замешательство одновременно. – Считаешь, мы можем стать друзьями?
– А как же. Ты помогаешь мне, хотя и не обязан. И разговаривать с тобой интересно. – Моя улыбка стала шире, и я надеялась, что он разглядит в ней искренность. – Похоже на начало дружбы.
Лихо приподнял уголки губ в ответ. Потом вдруг помрачнел, улыбка потухла, как догоревшая в ночи свеча. Он опустил взгляд к земле, проговорил с тоской:
– Хотелось бы, чтобы это было так, но… – Из груди вырвался тяжкий вздох, выражающий больше, чем любые слова. – Испокон веков существует порядок: нечисть либо служит человеку, либо владеет им.
Я нахмурилась:
– Не верю, что не может быть иначе.
Лихо только сокрушенно покачал головой:
– Спасибо за твои слова, Огниша. Но, кажется, я стал забывать свое место. Не просто так Лихо скрывается ото всех в дремучем лесу. Лихо приносит беду всем, кого встретит. Зря я попросил тебя остаться. Как бы не случилось теперь худого.
– С Рябиной ведь не случилось, – упрямо возразила я, но в душе уже начали проклевываться сомнения.
Глядя на этого юношу, так легко можно было забыть, что не человек передо мной, а одна из самых опасных нечистей.
– У волхва был дар. Только дар и защитит от нечистой силы. – Лихо запахнул мшистую мантию, спрятав руки. – Расскажи про ребенка и уходи, пока проклятие к тебе не прицепилось.
Я поджала губы, но спорить не стала. Он хотел как лучше, и мне следовало быть благодарной за это. Но горечь обиды все же прокралась в сердце. Обиды не на Лихо, а на тех, кто придумал обойтись с ним так несправедливо.
Но пока следовало сосредоточиться на мальчике и на том, что еще можно исправить.
– У него и жар, и озноб. Дрожит постоянно, и даже судороги были. Сознание спутанное, почти не просыпается. И еще хрипы – видно, дышать тяжело.
– Похоже на болотную лихорадку. В селе, наверно, думают, что это я болезнь навел?
– Ну… – Не хотелось лишний раз напоминать ему, что народ винит нечисть в любых своих невзгодах. Хотя, кажется, он успел смириться с таким отношением и не ожидал иного. – Это ведь не так, правда?
– Я уже давно подобным не занимаюсь. Когда-то, в начале пути… – Лихо задумался было, вгляделся в полузабытое прошлое, но потом встряхнул пепельными волосами, снова обратив ко мне взгляд. – Ну да ладно. До первых сумерек собери горькую полынь, листья сирени и кору ивы. Из них приготовь отвар и пои ребенка по ложке три раза в день. Вот только без Слова отвар может и не помочь. Если ребенок не поправится, не будут ли родители винить тебя в этом?
В горле вдруг пересохло. Сама старалась не думать о плохом, но и не тешиться бессмысленной надеждой. И я боялась, очень. Боялась так, что не раз возникали мысли не вмешиваться. Пробормотала:
– Я все же попробую. Вдруг это единственный шанс для ребенка излечиться? Нельзя упустить его из страха перед неудачей.
– Как знаешь, – вздохнул собеседник. – А теперь ступай, Огниша.
– Полынь, сирень и ива… Благодарю за помощь.
Хотелось сказать еще многое. Но простое слово не могло выразить того, что переполняло меня в этот момент. Да я и сама не осознавала всего. Казалось, внутри зарождалось нечто новое, неизвестное, пока еще не обретшее форму. Пообещала:
– Я еще вернусь. Можно?
Лихо какое-то время раздумывал в молчании. Хмурая морщинка показалась на миг между бровей, а потом так же быстро исчезла, и лицо снова стало похоже на высеченную из камня маску.
– Хорошо. Но только с оберегом. Сделай себе такой оберег, который защитит от болезней, проклятий и влияния нечистой силы.
Я кивнула и поднялась. Прошлогодняя хвоя тут же захрустела под обмотанными тряпицей ступнями. Навьи духи вдруг затихли, затаились. Замолк и дятел, что без устали выстукивал где-то в вышине. Даже ветер не нарушал воцарившуюся тишину шелестом листьев.
Лихо глядел на меня желтым глазом из-под нависших на лицо прядей. В нем отражалось смирение. И темное, как бездонное ущелье, вековое одиночество.
Сбор трав я закончила далеко за полдень. Домой решила не заходить перед тем, как отправиться в дом кузнеца. А то ведь матушка начнет допытываться, где это я так долго пропадала, или, чего доброго, вообще запретит покидать двор. К тому же волхв однажды сказал, что отвар, приготовленный на углях из кузни, будет иметь большую силу.
В доме стоял густой запах жженого чертополоха, а на каждом окне и у порога торчали свежие ветви ежевики. Так старшая сестра хотела оградить сына от нечисти. Использовала все знакомые ей средства: на лоб мальчику повязала ленту с обережной вышивкой, у головы над его лавкой повесила вязанки чеснока и даже драгоценную соль рассыпала в ногах.
Я застала Зоряну там же, где и оставила. Женщина сидела на полу, гладила руку сына и тихо напевала колыбельную. Обернулась на скрип двери.
– Огниша! – воскликнула Зоряна со смесью надежды и волнения. Взглянула на тростниковую корзинку у меня в руках. – Ну как, принесла что-то?
– Да, но… – тяжко вздохнула, подходя к ней ближе. – Я все же не волховка. Знаю, как приготовить отвар, но он может и не сработать. Хуже от него не станет, но ты должна быть готова, что…
– Я на что угодно готова, – перебила женщина хмуро, – но только не провожать сына на костер.
В тишине мы глядели на мальчика. Его бледные щеки влажно блестели в свете из окон, заполняющем просторную комнату. Он иногда вздрагивал во сне, беззвучно шевелил губами.
– Ты была чуть старше, когда я покинула дом, – тихо сказала Зоряна. – Наверно, и не помнишь, как я плакала в страхе перед замужеством. Думала, чужая изба и чужая семья никогда не сможет заменить мою. Но вот заменила, а я даже и не заметила когда.
Я легонько сжала ее руку:
– Как зовут мальчика? Бушуй уже выбрал ему имя на постриг?
– Выбрал, – кивнула женщина. – Но пока мы зовем его Млад.
– Хорошо. Давай поможем Младу, сестрица. Принеси из кузницы несколько углей, а я затоплю печь.
Зоряна помедлила миг, но спрашивать ничего не стала и вышла, прихватив с собой лопату для золы. Я же уложила на переднем краю горнила поленья и бересту, затем подвинула их кочергой к красным тлеющим углям. Открыла зольник, чтобы воздух помог огню разгореться. Постепенно береста начала тлеть, появился оранжевый огонек. Медленно, неторопливо он ухватился за дерево и стал набирать силу.
Тем временем я наполнила чугунок водой, покрошила кору ивы, листья сирени и верхние побеги серебристой полыни. Терпкий, пряный аромат тут же заполнил избу, вытеснив запахи чеснока и горелого чертополоха.
Скрипнула дверь – Зоряна внесла в избу раскаленные угли на лопате:
– Хватит столько?
– Хватит.
Женщина закинула угли в печь, а я подцепила чугунок ухватом и поставила его в под. Обернулась к Зоряне:
– Как вода вскипит, оставь потомиться немного, потом пусть остынет. Отвар нужно процедить и давать по ложке трижды в день. А я приду к вам завтра проведать.
Зоряна отрешенно кивнула, постоянно поглядывая на сына:
– Ладно. Спасибо, Огниша.
Во дворе я оглянулась на избу – из окон наблюдали остальные домочадцы. Лица их отнюдь не выражали дружелюбие. Сдвинутые брови, осуждающе поджатые губы. И даже один из братьев Бушуя, что тоже работал в кузнице, провожал меня с порога хмурым взглядом. Наверно, гадали они все: что может знать о целебных травах простая девчонка, ни одного дня не проходившая в учениках у волхва? Не сделает ли она только хуже? Меня и саму трясло от таких мыслей, и я старалась гнать их прочь. Теперь остается лишь ждать и наблюдать. Молиться богам о здоровье мальчика, и, может, они проявят милость.
На столбе у ворот сидела черная ворона. Птица хрипло каркнула и взлетела, стоило только приблизиться к ней. О беде ли она возвещает?..
Изба кузнеца стояла на краю села близ речки, где над водой торчали валуны и где все местные бабы стирали одежду. Сейчас у реки было безлюдно: день близился к завершению, сельчане оканчивали работу в полях и огородах и тянулись к избам на вечернюю трапезу. Я вдруг вспомнила, что со вчерашнего вечера во рту и маковой росинки не было. Пустой желудок тут же дал о себе знать.
Тропа к родному дому вела через село, но я решила обойти краем, по полю, чтобы собрать немного зелени на ужин. Наши запасы подходили к концу, до первого урожая еще далеко, так что и питались по весне дикими травами. Сейчас, когда зелень молодая и сочная, самое время ее собирать.
В поле на пологом склоне холма я отыскала съедобные растения: дикую горчицу с мелкими желтыми цветками, чертополох, пригодный не только для отпугивания нечисти, кусты просвирника, усыпанные крупными розовыми цветами. Из всего этого можно приготовить похлебку. Иван-чай тоже годился, но следовало рвать юные побеги, до цветения, пока они еще не стали жесткими. А у самой земли можно было отыскать щавель. Скоро моя тростниковая корзина наполнилась зеленью, и я поспешила к дому.
Изба встретила привычной темнотой и запахом трав. Матушка спала, отвернувшись к стене. Не хотелось тревожить ее, но печь затопить придется – иначе как приготовить ужин?
Я принесла свежих яиц из курятника и тихо принялась стряпать. В котелок с водой покрошила щавель и иван-чай, молодые листья просвирника, стебли чертополоха. Горчица годилась целиком – и листья, и тонкие стебли. Осталось лишь вмешать пару яиц для густоты и сытости и потомить немного в печи.
Скорлупа разбилась о край котелка с тихим треском. Яйцо скользнуло к листьям, а я нахмурилась, учуяв странный запах. Открыла ставню над столом и ахнула.
Налитый кровью желток растекся по зелени, источая слабый тошнотворный дух гниения. В руках появилась дрожь.
С замиранием сердца я разбила оставшиеся яйца в отдельную посуду. Каждое оказалось испорчено. Верный признак сглаза.
К горлу подступила тошнота.
Миска кровавых сгустков блестела в свете уходящего солнца, а я никак не желала принимать, что это значит.
