– Ты с ума сошел? – я с ужасом смотрю на Диму, выискивая в выражении его лица хоть какой-то знак указывающий на то, что он шутит.
Но в искривленных жестких губах нет и на намека на улыбку.
– Не сошел.
– Но ты не можешь жить вместе со мной! – с отчаянием говорю я.
– Могу, – хмыкает он.
У меня внутри такой дикий протест против этой идиотской идеи, что хочется орать. От одной только мысли, что Дима будет жить со мной на одной территории, я начинаю сходить с ума от стыда. У нас маленькая квартира, там всего две комнаты: зал и бабушкина спальня, причем я сплю в зале, потому что комната бабушки закрыта и трогать ее я не планирую.
Где он собирается спать? На полу в зале? В коридоре? Оба варианта ужасны.
А нам ведь еще придется пользоваться одной ванной. И туалетом. И я буду видеть его утром. Сонного, может, даже без футболки. И завтракать придется за одним столом, и обедать, и вообще все время быть рядом.
Меня накрывает жуткой паникой от этой перспективы.
– Слушай, Дим, – говорю я торопливо, – ну давай я дам тебе честное слово, что буду заниматься с репетиторами. И в училище не пойду, заберу оттуда документы. А пьянок у меня и так нет, не знаю, откуда ты это вообще взял. Если так боишься, то можешь, не знаю, приходить дважды в день меня проверять или звонки делать контрольные.
Дима качает головой.
– Хорошая попытка, но нет. Я тебе больше не верю.
– В смысле не веришь?
– В прямом. Ты отбилась от рук, с тобой никто не может справиться. Посмотри на Мару: она пыталась быть с тобой мягкой, и что из этого вышло? Пиздец полный. Так что пора заняться твоим воспитанием.
– Мне вообще-то восемнадцать, – огрызаюсь я. – Я уже не ребенок, чтобы меня воспитывать.
– Лучше бы была ребенком, – с отчетливым сожалением в голосе произносит Дима. – Было бы легче. В то время ты была милой и послушной. Кто бы знал, что из хорошей девочки вырастет вот… вот это…
Он брезгливо смотрит на меня, а я вся вспыхиваю, точно спичка, машинально одергивая длинную толстовку оверсайз, которую ношу вместо платья.
Почему его взгляд до сих пор на меня так действует? Я уже не влюбленная школьница, а он не тот заботливый Димка, к которому я когда-то могла прийти с любой своей бедой.
Надо забыть про Димку Грина, который раньше был самым важным для меня человеком. Его давно уже нет. Есть Дмитрий Викторович Гринев, хозяин сети автомастерских и автосалонов. Этот мужчина мне чужой. Этот мужчина меня терпеть не может. И я вроде как с этим уже смирилась.
– Какая тебе разница? Что выросло, то выросло, – говорю я и упрямо вздергиваю подбородок.
– Если выросла херня, то надо это нахрен убирать и сажать новое, – жестко говорит он. – Исправить можно все, и ты тоже исправишься, Лен, никуда не денешься. И гулянки свои забросишь, и компании левые, и в вуз поступишь. Теперь ты будешь под моим контролем. И ты, и твоя жизнь. Я тебе не позволю ее просрать, как минимум в память о твоем брате. Он бы мне этого не простил.
Скотина. Это подлый прием – вспоминать про брата!
И если Дима решил, что это на меня подействует, то он сильно ошибается. Если раньше я еще готова была пойти на уступки, то теперь фиг!
– При чем тут Олег? Его давно нет! А ты мне не брат, Грин! – шиплю я, испытывая отчетливое желание расцарапать до крови его красивую морду. – И ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь! Пошел нахрен!
Я дергаю ручку машины, но она не поддается.
– Открой! Открой, а то я окно разобью!
– Прекрати психовать, – жестко говорит он и хватает меня за руку, сильно ее сжимая. – Да, я тебе не брат. И прав на тебя у меня пока нет, но они будут, поверь мне. Право и в жизнь твою вмешиваться, и в больницу к тебе заходить, случись что, и вообще держать тебя под контролем. Думал, получится без этого, но, походу нет. Пристегивайся и поехали.
– Куда?
– В ЗАГС.
Меня это оглушает так, что я даже сказать ничего не могу, просто молча таращусь на него, думая, что мне послышалось.
– Н-не поняла, – непослушными губами выговариваю я, когда пауза затягивается, а объяснений я не получаю.
– А что тут непонятного? – вскидывает Дима бровь. – Знаешь еще какой-то способ сделать нас официально родственниками?
Я все еще ничего не понимаю. Он хочет на мне жениться? Дима? На мне?
Нет, это глупости какие-то.
Он вздыхает.
– Лен, – говорит он неожиданно мягко, – блин, ну че ты так. Это же никакая не свадьба и ничего не значит. Я тебя и пальцем не трону. Это просто гарантия того, что у меня будет на тебя влияние и что я по бумагам не буду для тебя никем. Распишемся тихо, никто об этом даже не узнает, а потом как поступишь в следующем году, так же тихо разведемся.
С моих губ срывается нервный смешок.
– И как ты собираешься объяснять это Марии?
– А с какого хрена я ей должен что-то объяснять? – удивляется Дима.
Э-э-э…
Я даже не знаю, что сказать. Ну вообще-то он живет у нее во время своих приездов сюда, они наверняка спят вместе (кровать у Марии одна, я заходила как-то к ней в гости), и что-то мне подсказывает, что будь я на месте Марии, меня бы не обрадовала новость про Димин фиктивный брак.
Впрочем, на моем месте тут тоже нечему радоваться.
Смешно, а ведь было время, когда я горячо мечтала о том, что выйду замуж за Диму. Это была моя самая тайная и самая стыдная мечта. Я знала, что так никогда не будет, но много раз представляла себя в белом платье и его рядом с собой. А сейчас он тащит меня в ЗАГС… чтобы с полным правом жить со мной в квартире и контролировать мою учебу.
Какой бред!
– Это полный бред, – озвучиваю я свои мысли. – Кажется, ты головой долбанулся. Иди сходи в больницу, проверься. И ни в какой ЗАГС я не поеду. Даже если ты меня силой туда затащишь, я буду орать, что меня заставили, и никто нас не распишет. Ясно? А теперь открывай дверь, я на автобусе домой поеду.
– По-хорошему никак, да? – задумчиво говорит Дима, кажется, не впечатленный моей речью. – Окей, Лен. Давай по-плохому.
– По-плохому? – я напрягаюсь. – Типа свяжешь меня и будешь угрожать?
– Угрожать? – Дима ослепительно улыбается. – Нахрена? Я считаю, что всегда можно договориться.
Я недоверчиво хмыкаю.
Договориться! Да-да, заливай. Почему же ты с моими ухажерами в школе не договаривался, а разукрашивал им лица? А пистолет для чего с собой носил, когда вы с Лексом обналом занимались? Для того, чтобы аргументы в споре были поубедительнее?
– Смешно! Ну давай, попробуй меня уговорить.
– Тебе, кажется, нравится этот придурок Кастет, да? – с интересом спрашивает Дима, никак не реагируя на мой ядовитый тон.
– Не поняла, – я чувствую какой-то подвох в этом вопросе, но не могу понять, в чем именно дело. – Нет, не особо нравится.
– Ну вот и хорошо, – Дима снова улыбается, но взгляд темно-серых глаз остается жестким. – Значит, ты не расстроишься, если он сядет года на три.
– Чего?! В смысле сядет? – я подскакиваю на сиденье. – Ты что несешь?
– Вождение в пьяном виде, авария с причинением телесных повреждений, – задумчиво перечисляет Грин. – Это статья, Лен.
– Ты… ты… ты охренел?!
– Пока у него только права на полтора года забирают, но если приложить твои справки из больницы и еще надавить на кого надо… – Дима опасно прищуривается. – Ты же знаешь, что я и Лекса напрягу, если мне надо будет. А мне надо.
Я вытираю взмокшие ладони об толстовку. Бедный Кастет вообще не при чем, он мне просто помочь хотел! И если бы не мое дурацкое легкое, которое решило вдруг, что ему надо лопнуть, то на нашу аварию бы даже менты не приезжали. Мы бы просто вытащили машину общими усилиями и поехали бы домой, и Кастет не остался бы без прав. Но права это фигня, а вот тюрьма… Кастету нельзя в тюрьму, он же только с виду грозный, а на самом деле добрый и бестолковый, как какой-нибудь большой пес.
– То есть… – голос у меня прерывается, и мне приходится сделать вдох, чтобы продолжить. – То есть если я не иду с тобой в ЗАГС, то Кастет сядет. Это шантаж, я же правильно тебя поняла?
– Я это называю «договориться», – с усмешкой сообщает Дима.
– Я не ожидала от тебя такого, – бормочу я, и почему-то хочется плакать. – Я всегда думала, что ты другой.
– Какой?
– Не подлый.
Дима усмехается и ничего не говорит, но его безжалостный взгляд и не требует слов. Надо же, когда-то я была уверена, что самый жуткий в их банде – Лекс. У него всегда были абсолютно пустые ледяные глаза, каменная морда киборга-убийцы и презрительный тон. Потом, правда, когда он встретил Ясю, немножко отморозился, а после того, как Яся родила ему дочку, вообще стал похож на нормального человека, но я его все равно немного побаиваюсь.
А Диму я никогда не боялась: он всегда был веселым, простым, заботливым… По крайней мере со мной. А теперь я вижу эту его хладнокровную усмешку, и у меня мороз идет по коже. Я хотела его спросить, правда ли он готов засадить за решетку невиновного человека только для того, чтобы меня контролировать, но слова застревают у меня в горле. В них нет смысла, я и так вижу, что он на это способен.
– Поехали, – тускло говорю я, отворачиваясь к окну. – Я согласна.
Серые глаза торжествующе вспыхивают, Дима заводит машину, и мы выезжаем с парковки. Все время, пока мы едем к ближайшему ЗАГСУ, я молчу. А о чем мне говорить? О том, что меня практически заставляют выйти замуж? О том, что моя жизнь теперь ничем не будет отличаться от тюремной? О том, что Дима все еще считает меня неразумным ребенком и думает, что лучше знает, как мне надо жить?
Машина тормозит около ЗАГСа, Дима выходит, открывает дверцу и подает мне руку, но я ее игнорирую и выползаю сама. Ребра отдают неприятным тянущим ощущением – еще не полностью все зажило.
– Паспорт возьми, – Дима кивает на мой пакет с вещами.
Я покорно киваю и достаю паспорт. Его вместе с полисом мне привезла Мария. Зачем-то раскрываю его на страничке с фото – мне там четырнадцать, у меня лицо, состоящее как будто из одних углов, неудачно подстриженное каре, а еще ужасные прыщи. Я их замазывала тональным, но все равно видно.
И вот в этом паспорте, с этой детской ужасной фоткой, у меня сейчас появится штамп о браке?! Бред какой. Может, я еще лежу в больнице и у меня такие глюки от препаратов? Потому что на реальность это все совсем не похоже.
– Давай мне, – Дима забирает у меня паспорт, а потом зачем-то берет меня за руку. Может, чтобы не убежала?
Его ладонь жесткая и теплая, моя рука в ней тонет, и это такое приятное, давно забытое ощущение, что я вдруг до слез тоскую о тех днях, когда мы с Димой дружили. Когда он трепал меня по волосам, шутил надо мной, ел еду, которую я готовила, хвалил меня…
А сейчас он хочет посадить меня в домашнюю тюрьму и стать там надзирателем.
– Дим, я не хочу, – тихо прошу я. – Пожалуйста, давай не будем!
– Успокойся. Это ничего не изменит, – говорит он, крепко сжимая мою руку. – Просто штамп, и все.
Я не верю, но послушно иду за ним к зданию, на которым висит вывеска «Отдел ЗАГС Ленинского района».
– Мы не можем вас зарегистрировать прямо сейчас, – хорошо поставленным голосом говорит женщина с пышной шапкой обесцвеченных кудряшек.
– Почему? Я тут что-то не вижу очереди из желающих, – Дима говорит вроде вежливо, но как-то так, что от его тона хочется втянуть голову в плечи. Но эта женщина и ухом не ведет.
– Надо за месяц подавать заявление! Сразу регистрируем только по очень серьезным причинам.
– Например?
– Если невеста в положении, если есть угроза жизни, если жениха на военную службу призывают или командировка длительная скоро будет, – заученно перечисляет женщина.
На слове «командировка» Дима ухмыляется с видом победителя и спрашивает, где найти начальника всей этой богадельни. Мою руку он при этом не отпускает.
В кабинете начальника (вернее, начальницы) Дима показывает билеты в Корею, куда он на самом деле не летит, – но кто об этом знает? – и подкрепляет свои слова вложенными в наши паспорта несколькими крупными купюрами. Начальница, чем-то неуловимо похожая на первую тетку, но с медными кудряшками, приторно улыбается и обещает пойти навстречу «настоящей любви».
У меня от этих слов едва не случается истерика, но Дима вовремя сжимает мою руку и предостерегающе на меня смотрит.
– Про согласие не спрашиваю, – угодливо смеется начальница, пододвигая к нам бланки. – И так понятно, что согласны. Фамилию меняем девочке?
– Да, – почему-то говорю я одновременно с тем, как Дима произносит «Нет».
Секунду мы удивленно друг на друга смотрим.
– Нахрена? – негромко спрашивает он.
– Просто, – бормочу я и краснею так ужасно, что у меня даже шее становится жарко. Господи, ну зачем я это ляпнула? Да, когда-то я мечтала быть Гриневой и даже подпись себе новую придумывала: все последние странички школьных тетрадок были в этих завитушках, – но это ведь все давно прошло. И брак у нас ненастоящий. Наверное, я просто устала, поэтому так плохо соображаю.
– Фамилию не меняем, – обрубает Дима, и тщательно прорисованные брови начальницы ЗАГСа взлетают к линии волос.
– Вы не хотите, чтобы жена брала вашу фамилию? – удивленно спрашивает она, глядя на Диму с подозрением. – Я всегда думала, что мужчинам это важно.
– А я думаю, что это не ваше дело, – грубовато обрывает ее он.
– Как скажете, – она поджимает губы, забирает наше заявление, паспорта и просит подождать в коридоре.
Мы выходим. Я сажусь на стул, Дима раздраженно ходит туда-сюда, потом смотрит на меня и хмурится:
– Болит что-то?
– Нет. Просто устала.
– Потерпи. Сейчас уже поедем домой.
– Надо же, какой ты заботливый, – ядовито тяну я. – Как мне, оказывается, повезло с мужем!
– Не смешно, Лен, – цедит он.
– А похоже, что я смеюсь?
Я откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза. Мне не хочется смотреть на него, он меня сейчас жутко бесит. Не знаю, сколько проходит времени, но наконец хлопает дверь кабинета и оттуда выходит начальница. В руках она держит свидетельство о браке и наши паспорта.
– Поздравляю, – говорит она и протягивает это все Диме .
– Спасибо, – паспорта он сразу убирает в сумку, а свидетельство долго рассматривает с каким-то странным выражением лица. Но потом убирает и его тоже, и бросает мне: – Идем.
Я из какой-то детской вредности не двигаюсь с места.
– Лена?
– Не хочу никуда идти.
– На руках тебя отнести в машину? – спокойно интересуется Дима, и не похоже, что он шутит.
Какая-то часть меня находит это предложение очень интересным, но я заталкиваю эту мысль куда подальше и с тяжелым вздохом встаю.
– Поехали, – равнодушно говорю я.
В машине мы едем молча, а когда уже подъезжаем к дому, Дима вдруг спрашивает:
– Ты думала, что я заставлю тебя менять фамилию?
– Разве не так делают, когда женятся? – с вызовом отвечаю я. – И вообще я бы поменяла, что такого?
– Тебе пришлось бы менять все документы, – замечает Дима.
– У меня из документов только паспорт.
– А после развода? Снова бы меняла?
– Оставила бы твою, – фыркаю я. – Кому какая разница? К тому же мне моя фамилия никогда не нравилась. Чеботаева! Ужасно звучит! Лучше уж Гринева, это не так мерзко.
Машина тормозит около нашего подъезда, но Дима почему-то не торопится выходить.
– Я думал, что ты будешь против, – задумчиво говорит он, скользя нечитаемым взглядом по моему лицу. – А то я бы… Блин, знаешь, в этом что-то есть, когда у кого-то еще такая же фамилия, как у тебя.
У Димы, как и у меня, никого нет из близких. Был отец, но тот давно спился и умер. Так что я, с одной стороны, понимаю, про что он, а с другой… Меня это почему-то бесит.
– Хочешь кого-то с такой же фамилией – роди себе детей, – грубо отвечаю я. – У них еще и отчество твое будет! Прикинь, как прикольно?
Дима неожиданно смеется.
– Мужики не рожают, Лен. Ты разве не в курсе?
– Ну пусть Мария тебе родит.
– У Мары других дел хватает.
– Это вы уже сами разберитесь между собой, я тут не при чем, – бурчу я и открываю дверцу машины.
Почему-то от упоминания Марии настроение мое портится окончательно. Никогда не думала, что день моей свадьбы будет настолько отвратительным!
Но, оказывается, это было еще не все.
Мы выходим из машины, и Дима останавливается у подъезда, обшаривая карманы куртки в поисках сигарет. Раньше я очень любила стоять с ним рядом, когда он курил, и смотреть, как его красивые губы обхватывают сигарету, а потом выдыхают сизый дым. Он меня всегда гонял, говорил, что детям вредно этой херней дышать, а я возражала, что я не ребенок, а подросток, и все равно стояла рядом.
Но сейчас мне не хочется находиться с ним рядом. Мне хочется поскорее домой. Налить себе чаю в кружку с Эльзой из мультика «Холодное сердце», закутаться в любимый плед и спрятаться в нем от этого ужасного дня.
– Я пойду, – бросаю я Диме.
– Подожди, я быстро покурю.
– Не хочу ждать. Устала, – буркаю я. – И ключи у меня есть вообще-то.
– Ну иди, – пожимает плечами он.
Я на мгновение залипаю на то, как его длинные пальцы сжимают сигарету, а потом отворачиваюсь, открываю дверь подъезда и медленно поднимаюсь на наш этаж.
Еще с лестницы я замечаю, что вся площадка завалена каким-то мусором. Обломки старой мебели, свернутый ковер, пакеты с одеждой… Неужели трудно было донести это все до мусорных баков?
Я разглядываю разломанную на куски мебель и вдруг замечаю на дверце, прислоненной к стене, наклейку с утенком. Надо же, какое совпадение, прямо как у нас до…
Осознание ударяет обухом по голове. Это и есть вещи из нашего дома. Из комнаты бабушки, где я специально после ее смерти ничего не трогала.
Я беспомощно смотрю на обломки бабушкиной жизни: на край ее потрепанной шубы, торчащей из пакета, на дверцу от вечно поломанного шкафа, который никогда не закрывался, на металлическую сетку кровати… Я не замечаю текущих по лицу слез до тех пор, пока щекам не становится холодно и мокро, но даже после этого я их не вытираю. Просто смотрю, просто плачу, просто…
– Лен, – окликает меня Дима откуда-то со спины. – Не парься, я сегодня все уберу. Просто думал, что тебя позже выпишут. Не успел.
Бессилие и растерянность в одно мгновение оборачиваются такой яростью, что я подскакиваю и изо всей силы толкаю его в грудь.
– Урод! Сволочь! Скотина! Да как ты мог вообще… как ты мог все бабушкины вещи…Она тебя любила! А ты… ненавижу тебя. Ненавижу!
Я захлебываюсь рыданиями, ничего не видя от слез, но продолжаю бить его. По плечам, по груди, по лицу…Пока не чувствую, что мои запястья перехватывают и сжимают в крепкой хватке, а меня саму мягко подталкивают куда-то вперед.
– Тихо, тихо. Давай, в квартиру заходи.
Я не успеваю опомниться, как оказываюсь в знакомом до каждой черточки на обоях коридоре.
Дима смотрит на меня со стальным прищуром.
– Лен, а теперь объясни нормально, какого хрена ты так психанула?
Но я не слушаю его и прямо в обуви бегу по коридору к бабушкиной спальне. Замираю у дверного проема и неверяще оглядываю пустую комнату, пустые выгоревшие стены с ярким пятном на том месте, где стоял шкаф. Ничего не осталось. Ничего…
У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь прямо на пол. Смотрю бессмысленно перед собой и отчаянно желаю, чтобы этого дня не было. Чтобы Грина – не было! Чтобы он провалился куда-нибудь под землю! В ад!
– Я жду объяснений, – раздается совсем близко его раздраженный голос. – Что это, блядь, за детская истерика?
– Детская?! Ты выкинул все бабушкины вещи, и даже ничего не сказал мне. Ты все выкинул из ее комнаты!
– Ну да. Давно пора было. Там же надо ремонт сделать.
– Не надо!
– А где я, по-твоему, должен буду спать? – еще более раздраженно интересуется Дима. – На коврике, блядь, у двери?
– Да мне плевать где! – опять взрываюсь я. – Я тебя вообще сюда не звала. А это – бабушкина комната!
– Начнем с того, что это моя квартира, – спокойно говорит Дима. – И да, комната была бабушкина, но она ей больше не нужна, Я думал, у тебя просто времени не было весь этот хлам оттуда выкинуть. А ты специально что ли все там оставила? Музей там хотела сделать или заповедник для тараканов?
– Это же ее вещи, это память, это… Ты не имел права все взять и выкинуть! Ты должен был спросить меня!
– О чем, блядь, я должен был тебя спросить? – цедит Дима. – О том, не хочешь ли ты оставить на память баб Машин шкаф с мышиным гнездом и старые тряпки?
Я снова на него бросаюсь. Молочу его кулаками, задыхаясь от слез, но вместо того, чтобы меня оттолкнуть, Дима наоборот вдруг хватает меня и прижимает к себе. Так крепко, что я не могу шелохнуться. Сначала трепыхаюсь, пытаясь вырваться, а потом обмякаю всем телом в его руках, утыкаюсь носом в футболку, пахнущую теплым металлом и немножко дымом, и плачу с таким невыносимым облегчением, какого я не испытывала очень давно.
– Это просто вещи, Лен, – грубовато, но как-то очень искренне говорит он. – Старые ненужные вещи. Баб Маша бы сама тебя отругала за то, что ты все это тут держишь.
– Я скучаю по ней, – шепчу я.
– Не ты одна.
– Ты даже на похоронах у нее не был, – вырывается у меня давно скрываемая обида.
Да, Дима приехал через неделю, положил на могилу огромный букет, решил все вопросы с памятником, но это не то. Мне он был нужен в тот момент, а его не было. Он, конечно, не должен был, но…
Но после этого между нами окончательно все поломалось.
– Мне жаль, Лен, – хрипло говорит он, и теплое дыхание касается моего затылка. – Я правда не мог сорваться и приехать, там это ебаное подписание договора было… Мара же была. Я ей денег перевел. Она все должна была организовать.
– Она организовала, – бормочу я глухо, все еще вжимаясь лицом в его теплую твердую грудь, обтянутую изрядно промокшей от моих слез футболкой. – Но я ждала тебя.
Я никогда бы в этом не призналась, если бы не была в таком состоянии, как сейчас. Если бы Дима не обнимал меня. Если бы его рука не скользнула по моей спине до самой поясницы, рождая какое-то приятное томление внутри.
Я инстинктивно прижимаюсь к нему еще сильнее, но внезапно он отстраняется. Резко.
– Успокоилась? – спрашивает Дима хмуро. – Я выбросил только хлам. Фотоальбомы, книги и прочую мелочевку я в коробку сложил, она в зале стоит. Сама потом разберешь.
– Л-ладно, – растерянно говорю я.
– Мусор с площадки сегодня вынесу, а рабочие завтра придут. Там надо стены покрасить и потолок, потом я уже мебель куплю, – Дима перечисляет все это равнодушным, абсолютно деловым тоном, а потом вдруг бросает на меня странный взгляд. – Осталось разобраться с тем, где мне сегодня спать.