Анастасия Долганова
Мир нарциссической жертвы. Отношения в контексте современного невроза

А Вера приносит на встречи печенье домашней выпечки, пару яблок, нарисованную ею открытку. Это приятно, и так делают почти все клиенты, но Вера делает это каждую встречу. Ей кажется, что если она не будет заслуживать любви терапевта больше, чем все остальные, то ее бросят. Просто чувствовать стабильное и ровное отношение к ней другого недостаточно, ей нужно быть лучше всех и привлекательнее всех, чтобы хоть как-то успокоиться и поверить в то, что ее не отвергнут.

Эксплуатация

Клиент-терапевтические отношения в глазах человека с нарциссическим опытом – это обмен, на одной стороне которого деньги клиента за консультацию, а на другой – обслуживание терапевтом клиентских потребностей. Для потребностей и чувств самого терапевта часто не остается места. Это тупик: обслуживая клиентские желания, терапевт не сможет принести в мир клиента ничего нового, и терапия не поможет, а отношения закончатся. Настойчивое соблюдение своих границ и выражение своих чувств другим человеком помогает нарциссической жертве обнаружить рядом с собой кого-то, кроме самой себя.

Маша пытается использовать терапевта в качестве эмоциональной боксерской груши. Ей кажется, что если это психотерапевт, то ему все равно, что она делает и говорит, он устойчив и «пролечен». Поэтому она обесценивает его, сравнивает с другими, говорит о своей злости и равнодушии к мужчинам (терапевт – мужчина). Когда он наконец убеждает Машу в том, что она ошибается и ему не все равно, Маша приходит в ужас от того, как она к нему относится. Эта же потребительская позиция свойственна ей и в других отношениях, и, обнаружив, что другой человек существует и у него есть свои переживания, она испытывает стыд и впадает в глубокий кризис. Постепенно она учится замечать других людей.

Магическое мышление

Мир, в котором есть магия, защищает от многих страхов и дает дополнительную подпитку ощущению грандиозности. В терапии магическое мышление часто служит формой обесценивания терапевтической работы.

Инга каждый терапевтический успех, изменения в своем состоянии приписывает молитве, аффирмациям или йоге. Это создает впечатление, что клиент-терапевтические отношения пусты, в них ничего не происходит и не на что опираться. Таким обесцениванием Инга избегает близости и привязанности, которых боится. Ведь если терапевт сделал для нее что-то важное – значит, есть что-то, чего Инга сама не может, и это разрушает ее ощущение собственной грандиозности. Признать вклад терапевта равносильно тому, чтобы признаться в своей слабости и потребности в других людях.

Третий этап терапии возможен только тогда, когда отношения между жертвой и терапевтом становятся более здоровыми и доверительными для обоих. К этому времени часто и отношения жертвы вне терапии становятся более здоровыми, да и сама жертва жертвой уже не является. В отношениях изменяются ее послания: она имеет меньше претензий к тому, чтобы партнер был идеальным, и способна по-другому реагировать на привычные вещи. Она становится честнее, осознаннее, и часто – гуманнее. Рост ресурсов впервые за долгое время создает избыток энергии. Постепенно улучшается физическое и психическое состояние, зависимости сменяются гибкостью, социальный круг растет. Возвращается интерес к работе.

Начинается период взросления, проживания и адаптации: как раз та самая «проработка травм», о которой часто говорят на входе. Пройдя на первом и втором этапе большой путь от травматических реакций избегания к возможности адаптации, клиент начинает создавать новую картину мира, в котором старое безвозвратно потеряно и надежды на его возвращение нет. Это период горевания о неидеальном детстве, о несправедливом мире, о том, что мечты так и не сбудутся и мама так и не полюбит. Для этого этапа как раз и нужны хорошие и крепкие отношения, в которых полноценное присутствие другого человека помогает выдержать волны тоски и услышать в себе новые желания.

Зерно этой работы – глубокие и болезненные чувства: растерянность, ненависть, боль, стыд, горе. В каждом из них много нереализованной энергии. Эта энергия требует борьбы, сопротивления, изменения мира и другого человека таким образом, чтобы этих чувств больше не было. Терапия травмы – это прекращение такой борьбы и интеграция сложного опыта в структуру личности. Именно этот процесс позволяет реализовать заблокированную энергию и научиться жить в реальном мире, в котором произошло все то, что произошло.

Римма развелась с богатым и параноидальным мужем. Тот делиться имуществом не хотел и решил воспользоваться услугами киллера, в задачи которого входило войти к Римме в доверие, узнать ее планы и в случае наличия материальных претензий решить проблему самым кардинальным из всех возможных способов. Но совершенно неожиданно вмешались страсть и любовь – Римма начала жить вместе с этим человеком. Через несколько месяцев под влиянием развивающихся чувств мужчина признался, что он – киллер, которого наняли для ее убийства. Римма разрушилась мгновенно. Она провела в этих отношениях еще год, ходя вокруг любовника на цыпочках, прислушиваясь ночью к его дыханию, всегда наблюдая краем глаза, где он и что делает. Теперь она себя ненавидит, не понимая, как нужно к себе относиться, чтобы жить в таких условиях. Ненависть эту переносить проще, чем смертельный страх. Только осознав (не поборов!) его, она понимает, что такое поведение было способом выживания – в отсутствие других опор ей оставалось только завоевывать его расположение, чтобы сохранить себе жизнь. Стыд и ненависть заканчиваются. Римма расслабляется, успокаивается, начинает называть его по имени, а не «тот человек». Проходят телесные зажимы. У нее начинаются новые отношения, в которых она чувствует себя в безопасности.

А мама Венеры всю жизнь обещала ей, что если дочь выйдет замуж, то она покончит с собой. Венера выходит замуж – и мама выполняет свое обещание. Чувство вины и горе настолько велики для Венеры, что она отстраняется от них, обвиняя и ненавидя маму за такой поступок. Бессознательная вина при этом толкает ее на саморазрушение, подавленное горе – на прямое суицидальное поведение. Ее борьба не работает. Этим чувствам нужно дать место и время. Горюя по маме, осознавая свою любовь и печаль, проживая вину, Венера не умирает от боли, а становится способна по-настоящему отдать маме ответственность за ее решение и смириться с ним. Это приводит к разводу (уже не с первым мужем, а со вторым, который появился намного позже трагедии): брак получился ужасный, основанный именно на бессознательной вине. Венера получает возможность жить дальше.

Фиксация на травме заканчивается. Возникает опора на реальность, на себя и на других. Становятся доступными новые формы поведения, в том числе – простые и ясные послания о своих потребностях и чувствах. В мире появляются другие вещи, которые могут интересовать и вызывать возбуждение, кроме отношений. Появляются новые чувства к партнеру – терпимость, сочувствие, интерес к тому, чем он живет и какой он человек. Кроме желания быть только с ним, появляется и желание проводить время без него. Обнаруживается, что можно принимать совместные решения и что с недостатками отношений вполне можно жить. Партнер на этом этапе часто становится более слушающим, терпимым и бережным, поскольку война наконец заканчивается.

Ну или пара расходится по адекватным причинам, переживает расставание в здоровом темпе и начинает поиск новых отношений.

Терапия на этом тоже заканчивается. Средний срок такой динамики – два года.

Мир нарциссической жертвы

Хоть отношения для участника нарциссической связи и становятся краеугольным камнем жизни, это не единственные трудности, которые испытывает человек с описанными выше особенностями личности и поведения. Те же паттерны могут проявляться в отношениях с работой, детьми, собственным телом. Можно сказать, что нарциссическая жертва строит нарциссические отношения с любым объектом, с которым вступает в контакт. Весь внешний и внутренний мир работает декорацией старой травмы.

В профессиональной жизни жертва травмируется о свою неидеальность и неспособность выносить рутинное рабочее напряжение. Ей может казаться, что ее отвергают, не понимают и не принимают, относятся к ней плохо, мало о ней заботятся. Большое количество энергии уходит на заслуживание любви коллег и на внутреннее критиканство. Ее неспособность соблюдать границы приводит к тому, что ее эксплуатируют, за что жертва ожидает аналогичной отзывчивости. Этого не происходит – никто не догадывается о ее тяжелом внутреннем состоянии, никто не делает ей скидок исходя из ее мученичества. Люди вокруг становятся такими же холодными и равнодушными, как и ее родители или партнер. Жертва чувствует, что не справляется с рабочими отношениями: появляется один или несколько человек, рядом с которыми она чувствует себя уязвимой, уязвленной, обиженной.

По отношению к рабочим обязанностям может развиваться «синдром Самозванца» – внутреннее обесценивание себя приводит к тому, что опираться на себя у жертвы не получается. Свои заслуги и реальные дела она обесценивает, считая их следствием не столько своего ума и таланта, сколько своей усидчивости, а часто – случайности. Ей может казаться, что само ее нахождение на этой должности или в этой профессии – случайно, что на самом деле она его не заслуживает. Поэтому у нее есть внутренняя необходимость делать работу идеально: только тогда жертва может не испытывать стыда и чувства нелепости от того, что для этой работы она не годится. Развивается перфекционизм и прокрастинация. Высочайшие требования вызывают столько напряжения, что развивается трудовой невроз: невозможность работать, скука, лень, отчаяние, которые вызывают попытки заняться рабочими обязанностями. Сама работа становится нарциссом. Жертва мучается, остро ощущая свою неполноценность и разрываясь между грандиозным удовлетворением собой и ощущением своего ничтожества.

Полина – дизайнер. У нее достаточно таланта для того, чтобы делать свою работу хорошо, но самой Полине этого недостаточно. Она гордится тем, что ее коллекции идут в производство, гордится фотосессиями своих моделей, комплиментами ее собственным детям. Но эта гордость неустойчива – замечание или критику Полина воспринимает с большим трудом. Ей кажется, что коллеги по работе ей завидуют и потому не ценят, что начальница слишком груба и примитивна, чтобы понять ее идеи, что муж слишком далек от мира моды, чтобы оценить изящество ее задумок. С претензией на идеальную поддержку она остается без поддержки вообще, потому что реальную обратную связь она обесценивает и от людей отстраняется. Без ресурсов работа превращается в «горки» – с пиками энергии и интереса и затяжными глубокими провалами, когда Полина не может рисовать и не может думать.

Оля, отработав несколько лет в компании своего знакомого, решила уйти в развитие собственного дела. По факту – уже два года она не занимается ничем. Требования, которые она предъявляет к работе и к себе, так велики, что она может только смотреть на экран монитора. Каждый день она встает рано с мыслью, что вот сегодня-то она напишет статью, займется холодными звонками, доработает продукт, который продает. Через несколько часов мук она сдается и смотрит сериалы. Оля себя ненавидит, каждый день внутренне уничтожая себя за неспособность заработать деньги, и часть этой ненависти переносит на современный бизнес, на бывших и настоящих партнеров, на мужа, который в нее не верит и не вдохновляет ее. Разозлившись на что-то внешнее, она чувствует, что ей становится немножко легче, и несколько дней работа идет. Потом снова приходит время сериалов.

Для Карины мукой становится докторская диссертация. Ее собственное напряжение и ощущение себя самозванкой в науке заставляет ее ожидать критики и провала. Это так страшно, что она не может даже обратиться за помощью, поскольку это разоблачает ее некомпетентность. Научный руководитель усиливает ее напряжение, так как не знает о ее неуверенности, помочь не может и вместо этого ставит перед ней новые задачи тогда, когда она еще не разобралась со старыми. Время идет, напряжение только усиливается. Карина перестает работать с информацией, теряет исследовательские навыки, не может развить свои оригинальные идеи. Она считает, что ей нужна длинная пауза. На самом деле она хочет сдаться, потому что не чувствует себя вправе быть доктором наук.

Восприимчивость жертвы к проявлениям нарциссизма со стороны других людей влияет и на ее отношения с детьми. Неспособность выстроить границы и давать простые и прямые послания, желание заслужить любовь, претензия на безусловное принятие и понимание не дают ей возможности гибкого и адаптивного взаимодействия. Часто дети воспринимаются ею как эксплуататоры, часто они не оправдывают ее ожиданий. Жертва может неадекватно реагировать на их болезни или неудачи, поскольку это ставит под сомнение ее идеальное материнство. Трудности с ощущением собственной ценности сталкиваются с детским равнодушием или потребностью в других людях.

Отношения с детьми начинаются задолго до их появления: принуждая себя к безупречному родительству, жертва может избегать рождения детей как огромной нагрузки, с которой она точно не справится идеально. Напряжение, которое она чувствует, может приводить к ее эмоциональной отстраненности. Ее может казаться, что к детям она равнодушна, она может чувствовать страх и гнев на то, что дети заставят ее столкнуться с собственным несовершенством.

Отношения с родившимися детьми также не свободны от этих чувств: страха, боли, гнева, обиды, зависти. Для снижения тревоги жертве нужно считать себя хорошей матерью, а это почти всегда невозможно. Дети с потребностями, которые матери или отцу не нравятся, обладающие чертами характера, которые разрушают идеальный фасад семьи, воспринимаются как помеха. С такими переживаниями сложно видеть настоящие потребности ребенка и заботиться о том, чтобы отношения были хорошими.

Для Юли обе ее дочери – живое напоминание о том, что в своей семье у нее нет места. У девочек прекрасные отношения с отцом. Они любят дядю и тетю и тянутся к ним. Оставаясь наедине с Юлей, девочки ведут себя капризно и высокомерно, требуя от нее бытового обслуживания и манипулируя ею. Юля любит детей, но мучается с ними. Не понимая, что идет не так, она обвиняет мужа в коалиции с детьми против нее, требует поддерживать ее решения и публично относиться к ней уважительно. Это тоже не помогает. На самом деле Юля все попытки детей сблизиться отвергает: например, недавнее обращение младшей дочери с разговором о том, что ее обижают в детском саду, Юля превратила в обвинение типа: «Я же тебе говорила, что если будешь так себя вести, то с тобой никто не будет дружить». Она не знает, что делать с детьми, поскольку не чувствует, что может дать им что-то ценное. Именно поэтому Юлины отношения с дочерями – это обслуживание. С одной стороны, Юля бунтует против этого и обижается, но с другой стороны – глубоко внутри себя чувствует, что ей больше нечего им предложить.

А Соня с трудом выдерживает сына-подростка с его бурей чувств и откровенным нарциссизмом (норма для этого возрастного периода). Соне сложно с его приступами гнева или апатии, но труднее всего выносить его боль. Ей кажется, что если бы она была хорошей матерью, то у нее получилось бы воспитать его так, чтобы он был защищенным и не чувствовал боли. Ее стыд и жалость так сильны, что сына, которому больно, она избегает. Он пытается обратить на себя ее внимание любыми способами и начинает пить и пропадать на несколько дней. Соня чувствует полный крах своего родительства и готова отказаться от сына вообще, лишь бы не сталкиваться с его чувствами и потребностями. Только соприкоснувшись с собственными болью и виной, Соня становится способной на утешение молодого парня, которому очень плохо без матери.

Примерно таким же образом строятся отношения с друзьями и подругами. Трудности в их жизни актуализирует у человека с нарциссической травмой боль собственного бессилия. Неидеальное поведение вызывает гнев, трудности с границами приводят к обидам и конфликтам. Отношения с друзьями не удерживаются долго и не достигают такой степени близости, которая принесла бы чувство принятости и облегчения.

Аня поссорилась со старой подругой меньше чем за полчаса и при этом так, что восстановление отношений теперь почти невозможно. Все произошло в переписке: подруга спросила у Ани о чем-то, Аня ответила и задала уточняющий вопрос, на который подруга не написала ничего. Так как все происходило в одном из мессенджеров, Аня видела, что ее сообщения прочитаны. Она спросила еще раз, подруга снова прочитала и не ответила. Аню буквально начало трясти от гнева. Для нее такое поведение означало только одно: что ею пренебрегают, что ее опять использовали, что она никому не нужна. После еще нескольких минут молчания Аня написала: «Некрасиво молчать, когда сама первая попросила совета» – и заблокировала контакт.

Марина считает, что подруги ее используют, она нужна им только тогда, когда что-то идет не так и нужны помощь или совет. У Марины много раздражения на подруг, у которых, как ей кажется, вечные трудности – то с мужьями, то с детьми, то с работами. Когда у них что-то случается, Марина не выдерживает напряжения, не способна разделить их непростые чувства. Она предлагает план действий: развестись, поменять работу, быть с ребенком строже. Подруги этим советам не следуют, и Марина обижается: она же говорила, а теперь все опять по-старому, и она снова должна это выслушивать. Понятно, что близости в этом немного.

Подобные шаблоны присутствуют даже в отношениях с собственным телом, которое не оправдывает ожиданий, не является идеальным, не заслуживает жалости. Тело может восприниматься как предатель, как источник угрозы. Кроме психосоматических симптомов, невыраженная и неосознанная тревога нарциссической травмы может приводить к навязчивой ипохондрии.

Олесе кажется, что она заболеет раком. Психологически начитанная, она трактует свой страх как ненависть к себе и осуждает за это мужа: их брак из-за него настолько плох, что она себя ненавидит и умрет от онкологии. На самом деле ее страх – отражение сильной внутренней тревоги, которая плохо переносима и нуждается в том, чтобы иметь понятное лицо, например онкофобию. На самом деле тревога у Олеси вполне нарциссическая. Глубокое чувство собственной ничтожности формирует невозможность иметь недостатки или кому-то не нравиться. Страх заболеть раком усиливается и превращается в навязчивость с обследованиями у разных специалистов в периоды, когда Олеся чувствует себя плохой. Например, после ссоры с мужем, когда он сказал ей о своей неудовлетворенности в сексе, Олеся на несколько месяцев ушла в паранойю. С сексуальной жизнью работать в такие периоды у нее нет сил, как и заниматься вообще чем-то еще.

Мир нарциссической жертвы – это мир ее бессилия, боли и напряжения. Такова ее внутренняя ситуация. Именно с ее отражением жертва сталкивается при любом контакте с миром внешним, который выглядит для нее холодным, эгоистичным, отвергающим, не находящим для нее места. Поиски способа изменения такого мира обречены на провал. Нарциссической жертве, желающей исцеления, придется обратиться внутрь и встретиться с реальностью самой себя.

Мазохизм

 
А вот меня бы кто бы так полюбил:
Ранки бы мне от пуль языком зализывал,
Чай приносил, маскировал залысины,
Склеил сердечный шов, обработал спил.
 
 
Я бы его не любила, а только жалилась:
Не горевала б вечером, не эсэмэсила,
Я бы была бой-баба – скальный могучий лось
С выжженными глазами, душою в месиво.
 
 
Я бы его убила и вознеслась
К обледенелой выси обабенелой…
Стой. И не двигайся. Видишь – висит омела.
Трогай меня. Целуй. Прижимайся.
                                                Всласть.
 

Чтобы жить хорошо, нужно знать, что такое хорошо и что такое плохо. Чтобы размещать в отношениях прямые и ясные послания, необходимо слышать свои эмоции. Для того чтобы заботиться о себе в достаточной степени, стоит быть внимательными к своему телесному и психическому состоянию. Для того чтобы не пользоваться манипуляциями, полезно знать о своих потребностях.

И ничего из этого человеку с нарциссической травмой недоступно. Его внутренний мир оказывается закрыт травматическим опытом, потребности и чувства не имеют голоса, навыки поведения по удовлетворению потребностей не развиты. Желания подменены долженствованием, эмоции слышны лишь тогда, когда становятся аффектами, а телесные состояния принимают вид болезней. Особая жизнь, основным содержанием которой являются страдание и терпение, называется мазохизмом.