Анастасия Александровна Мельникова
9 месяцев до смерти
Глава V
***
В первых числах января Мелия и Рой появились в парадных дверях крематория и стали спускаться по ступеням к проезжей части, где уже сгруппировались остальные родственники Гафальда. Мелия держала в руках урну с его прахом; Рой нес в руках сверток с окаменелой опухолью, которую вырезали из живота Гафальда после его прибытия в морг. Злокачественное образование сформировалась практически идеальным соляным шаром, который в диаметре достигал сантиметров тридцать и был серо-песчаного цвета, с гладкой поверхностью. Его обернули в одеяло, так как на морозе он мог треснуть.
Мелия спустилась до середины лестницы и вдруг замерла – она уставилась на противоположное здание через дорогу – центральный роддом. Там, на таких же симметричных ступенях спускалась пара супругов с двумя свертками на руках. Похоже, они несли новорожденных близнецов. Рой поравнялся с Мелией.
– В чем дело?
Раздался звук хлопушки, веселого смеха и открывающегося шампанского. Мелия повернула голову направо – через дорогу от перекрестка стоял центральный ЗАГС, где как раз сейчас на улицу выбежала невеста с женихом, и их окружили друзья и родственники.
– В этом месте, между этими тремя зданиями я всегда себя очень странно чувствую. То ли головокружение, то ли экзистенциальный кризис.
Рой еще раз оглядел крематорий, роддом и ЗАГС, между которыми они оказались, и согласно кивнул.
Они подошли к группе своих родственников. Вскоре все погрузились по машинам и поехали в дом Велишей— теперь уже точно в последний раз отмечать поминки Гафальда.
Когда первые напитки были выпиты, и тетя Гала помогла с тем, чтобы вынести закуски в гостиную, Мелия предложила отдать прах Гафальда на хранение Вердану. Никто не был против – с этим сыном у Гафальда были самые лучшие отношения. Именно с ним рядом он провел последний десяток лет. И сам Вердан с удивлением выяснил, что ему больше всех важна память об отце в этом смысле. Он принял урну.
Что касается опухоли, то ее поставили на край стола в одеяле, словно хлеб в полотенце, и развернули. Рой аккуратно разрезал окаменелость для Вердана, тети Галы, и двух двоюродных сестер Мелии. Чтобы те хранили свои части, как память. Мелия от своей части отказалась. Уже через два часа половина родственников покинула дом, даже не дождавшись десерта.
Когда Велиши проводили последнего гостя, Мелия собрала в гостиной пустые стаканы на поднос, а потом устало опустилась на диван. В прихожей зазвонил ее телефон, и Рой принес телефон ей. Это звонила Амелия, мать Мелии.
Она ради галочки поинтересовалась, как прошли поминки. А потом вдруг сказала:
– Знаешь, Мелия, я не хотела говорить, пока твой отец не умрет, чтобы не мешать церемониям. Дело в том, что у меня тот же диагноз. Мне осталось восемь месяцев до смерти.
Мелия оглушенно промолчала.
– Дочь? Ты оглохла?
– Нет. Я услышала.
– Надеюсь, теперь мне можно будет у вас погостить?
Мелия выпрямила спину и села на край дивана, схватившись за подушку.
– Подожди, мам. Ты так внезапно. Подожди.
– Что же здесь думать? Вы девять месяцев водили хороводы вокруг Гафальда. Я думала, это условности. Но… ты моя дочь. Мы обязательно должны попрощаться как следует. Мне так тебя не хватало.
– Подожди, мам. Я так устала. Мне надо подумать.
– Что же здесь думать, дурочка? Других месяцев у меня не будет. Эти – последние!
– Так, – Мелия сказала строже и приставила палец к своему виску, помассировала. – Мы обязательно повидаемся с тобой в последний месяц. Устроим поминки в один из вечеров.
– И все? – ошарашенно спросила мать.
– Сейчас уже никто не празднует все девять месяцев, мам.
– Но вы только что это сделали для отца. Вы там с ума все сошли что ли?
– Мы ошибались.
– Но почему не отпраздновать? – в голосе матери появились плаксивые нотки. – Что же плохого?
Рой пришел за подносом со стаканами и застыл, глядя на Мелию. Ее лицо перекосило от гнева. Мелия закрыла глаза, глубоко вздохнула и сказала в трубку:
– Послушай, мама, внимательно. Если бы мы с тобой были действительно близки, нам бы не нужен был повод в виде твоей смерти, чтобы общаться чаще. Мы никогда не были близки. Ты слушаешь? – Мелия подождала, пока в трубке утихнут всхлипы, – Мне всегда хотелось, чтобы мы были дружны, но этого не было. И девять месяцев ничего не изменят, к моему глубокому сожалению. Ты согласна?
– Я не знаю, – с мучением выдавила мать. – Мы должны попробовать.
– Что нам мешало пробовать все эти годы, мам?
– Я не знаю, не знаю, – мать снова зарыдала. – Почему ты так жестока?
– Потому что я все поняла. Те люди, которые важны друг другу, итак постоянно на связи, без всяких известий о скорой смерти. Все остальное – театр и показуха.
– Это не так. Я очень тебя люблю, глупышка. Но ты меня отталкивала. Я боялась навязываться, Мелия!
Мелия закрыла глаза и придержала лоб ладонью, ответила:
– Ты никогда меня не слушала, мама. Ты никогда не интересовалась мной. Чем я живу. Из-за чего я не могу заснуть. И что заставляет меня встать с кровати утром. Ты всегда говорила только о себе. После общения с тобой у меня остается только тяжесть в груди и расстройство пищеварения. Ты убиваешь мою самооценку. Ты действительно хочешь сейчас все это выяснять?
– Я не знаю. Ты всегда была такая грубиянка.
– Мне тоже очень грустно, что у нас с тобой не сложились отношения. Но они не сложились давным-давно. Надо было еще тогда их оплакать. Я считаю, для всех будет лучше, если ты проведешь это время с людьми, которых ты любишь, и которые любят тебя по-настоящему.
– Но у меня никого нет, глупышка.
– Ты уже одиннадцать лет живешь с Кеверином в гражданском браке. А как же ваши друзья? Твои подруги?
– Мы постоянно ссоримся. Ты же знаешь, я не могу проводить с Кеверином дольше трех суток, а потом выгоняю его в отель. А подруги… подруги все как одна идиотки.
– Если бы не можешь ни с кем ужиться, почему я должна быть крайней, мам?
– Не груби мне!
– Почему я должна быть крайней?
Мать оборвала разговор.
Мелия подняла глаза на Роя, который все это время так и стоял рядом. Рой спросил:
– Ты серьезно не будешь с ней видеться?
Мелия легла на диван боком, подтянула ноги и обняла себя за живот.
– Если только ради галочки, Рой.
Через неделю Мелия и Рой наконец-то собрались с близкими друзьями, с которыми не удавалось по-нормальному увидеться последние девять месяцев.
Пожизненная беременность
Моя мама, Тельза, росла любвеобильной девочкой.
«Из всех прочих, воспитание Тельзы – многообещающее, – сказал мне голос и это стало первым моим воспоминанием».
Впоследствии я назвал голос Сияющим Светом. И, несмотря на многообещающую мать, я все еще сомневался.
Бабушка и дедушка подарили ей трех щенков, чтобы удовлетворить ее стремление к общению.
Моя мама Тельза кричала и хлопала в ладоши:
– Когда я вырасту, у меня будет большущий дом!
Дедушка Гвин с удовольствием принимал участие в воспитание, любил катать Тельзу на плечах, люил слушать ее смех.
– Я рожу тебе много внуков, папа! – обещала моя мама Тельза. Сияющий Свет мне все показывал. Она бегала по дому как самолет. Соседи вечно жаловались деду Гвину. Обычно он выпроваживал их за дверь, выслушивал нотации, но ничего не высказывал своей девочке. Она радовала его душу. Дедушка Гвин работал в продуктовой компании и единственным лекарством от стресса и всех напастей считал лишь свою дочь.
– Что они сказали? Я громко бегаю?
– Нет, девочка моя, все в порядке. Это собаки громко гавкают. Но ты не беспокойся, я с ними договорился, с собаками…
Нельзя сказать, что дедушка Гвин легко отпустил дочь, когда очередной ухажер спросил ее руки и сердца. Но дед Гвин преодолел себя.
– Позаботься о ней.
– Я позабочусь о ней, – пообещал Герд и увез маму Тельзу в новый трехэтажный дом. Вскоре она забеременела.
Дедушка Гвин приложил руки к животу Тельзы.
– Какое счастье!
Дедушка ярко представил себе своего внука внутри живота – то есть меня.
Так прошло восемь месяцев. И дед, и папа жили как на иголках.
Дедушка Гвин переехал в дом к моим маме и папе, чтобы помогать по хозяйству и разгрузить в бытовых вопросах молодую маму.
– Так! Скоро наступит время рожать!
Но мама Тельза не родила ни через неделю, ни через месяц после этого. В один из дней она вновь мучилась на кушетке в гостиной.
– Со мной что-то не так!
Папа Герд прикладывал влажную тряпку к ее лбу.
Врачи разводили руками; никто не мог сказать, что с ней.
Она не родила ни через пару месяцев, ни через четыре месяца, пять месяцев, ни через год, ни через два.
С тех пор мама ежемесячно проходила осмотр. За ней наблюдало почти все сообщество передовых умов человечества.
Наблюдало и в тот день, когда на девятом месяце я не родился и прекратил развиваться.
– Мы сделаем кесарево, – предложили врачи.
Но мама Тельза с детства боялась операций: с двенадцати лет развившаяся гемофилия, несворачиваемость крови. Операцию отменили. «Кроме того, это отличный шанс понаблюдать за феноменом, – заметил один из наших докторов».
«А Сияющий Свет все наставлял, чтобы я вышел. Я уже честно собирался, но помедлил. Как вдруг обнаружил, что можно не выходить».
Мама Тельза продолжала заниматься хозяйством, вела уроки литературы в лицее для одаренных детей и частенько прикладывала руки к животу, чтобы почувствовать мое движение внутри. Я понимал, что занимаю много места, что служу ей пятнадцати килограммовой обузой и старался особо не надоедать: много спал и отдыхал, веселился вместе с ней лишь, когда она звала меня.
В один из осенних пасмурных деньков мама Тельза прижала руки папы к своему пупку и сказала:
– Сегодня малышу исполняется пять лет. Сегодня он необычайно активен.
Папа Герд знал это ее состояние – каждый год перед потенциальной датой моего рождения она заводилась, как ненормальная, и верила, что вот-вот родит, но я как обычно ее разочаровывал и оставался внутри.
– Я устал, дорогая. Не то, чтобы я тебя не люблю, но я хочу детей.
Они с мамой Тельзой не прекращали половую жизнь, и в самом деле мне даже не мешали. У меня было много своих собственных занятий на это время. Однако новых детей сделать снова у них не получалось – я занимал вакантное место.
– Знаешь, Герд, если судьба, малыш бы подвинулся.
И действительно, я, нерожденный мальчик Экль, в день пятых именин подвинулся. И в животе мамы Тельзы начал развиваться долгожданный второй плод (на который возлагали не меньше надежд, чем на меня).
Око передовых умов пристально следило за ситуацией, готовое в случае чего вмешаться.
– Я волнуюсь, Герд. Что, если они оба погибнут?
– Нет. Мы не будем думать об этом.
Всю беременность родители держались друг за друга, как за спасательный плот. Папа Герд мечтал о девочке, чтобы воспитать ее принцессой. Свою мечту о сыне он похоронил.
«И вышла сестра моя, а я остался. Сияющий Свет настаивал сильнее, но я был не готов. Мне разрешили остаться. Я почувствовал».
Моя сестра уговаривала меня и пинками, и поглаживаниями, но я так и не смог решиться. Я слишком любил маму и её теплую утробу. Мне никогда не понять сестру, которая говорила что любит, а тем временем, с такой легкостью вышла наружу.
Папа принял дочь на руки и радостно выдохнул:
– Моя мечта сбылась!
Врачи возились над распахнутыми ногами мамы. Они видели мои ноги, видели, как я подтолкнул сестру, но сам остался внутри. Это был их медицинский провал. Двое врачей после этого случая уволились: решили, что акушерское дело – не их призвание.
Мама Тельза стонала, металась из стороны в сторону на кушетке:
– Почему он не вышел? Почему Экль не стал выходить? Они были бы отличными близнецами!
– Он был бы на пять лет старше сестры, маменькин сынок.
– Не шути так!
– Мы попробуем снова. Думаю, он сам выберет, с кем выйти.
– Может, с прошлой жизни у него много психотравм, и он решил, что ему безопаснее отсидеться в моем животе? Может ему важно быть со мной в непрерывном телесном контакте, чтобы исцелить свои душевные проблемы.
Папа Герд продолжал ругаться.
– Легче было бы сразу умереть. От чего он прячется в твоем животе? У нас отличная семья! А как же я? Я стал бы отличным отцом! А дедушка? Мы максимально адекватные родственники!
Дедушка Гвин кивнул зятю; тот качал на руках мою сестру. .
Вскоре мама Тельза и папа Герд вновь зачали ребенка, и снова мальчика.
– Это отличный шанс! – потер руки папа Герд. Он сидел рядом с мамой напротив медсестры на УЗИ.
Мужчина ничего не говорил жене. Он решил действовать самостоятельно. С тех пор, как она беременна мной – беременность дает ей чувство безопасности. Поэтому, в первые в моей жизни, когда мама заснула, папа Герд задрал одеяло, обнажил мамин живот и прислушался.
Он слушал мои движения, к которым уже успел привыкнуть. Я был его нерожденный горячо любимый сын, которого он видел только на экране монитора, которого чувствовал каждый день под ладонями рук.
– Экль.
Папа Герд старался говорить тихо. Мамин живот заурчал и я невольно шевельнулся в ответ на прикосновение папиных рук.
– Я обращаюсь к тебе, мальчик. Тебе уже семь лет с лишним. Ты совсем большой. Ты должен понимать, что пора выходить оттуда. Ты понимаешь?
Мамин живот снова заурчал. Однако мне не нашлось что ответить.
На следующий день маму Тельзу пришлось везти в больницу – она начала рожать. Но то оказалось ложной тревогой. Родители чуть не потеряли второго сына. Папа Герд испугался и решил больше не обращаться напрямую ко мне.
С тех пор утекло много воды, и мои родители зачали и родили Нукля, Киара и Сию. Все это время я оставался внутри и по всем подсчетам являлся уже взрослым человеком. Являлся бы.
Родители потеряли всякую надежду вызволить мальчика и, в конце концов, привыкли к этому нестандартному положению матери. Не прошло и десятка лет, как у них появились внуки, затем, пара правнуков.
И вот однажды, в один не совсем солнечный день, когда папа Герд держал маму Тельзу за руку, она умерла – от старости, счастливая.
Ужасаясь, папа Герд понял, что умерла только моя мама, но я все еще сидел внутри и не хотел умирать.
Папа привел себя в чувство, позвонил врачам. Его внук помог привезти тело мамы в больницу, и меня извлекли.
Папа Герд, ошеломленный, взял меня, своего пятидесятилетнего первенца, на руки.
Он смотрел в мои глаза, расширенные до пределов зрачки, рассматривал напряженные мышцы лица. Я чувствовал себя, словно загнанное в угол животное. Я пытался совладать с телом, совершал хаотичные движения руками и ногами, тщетно искал путь назад, в убежище. Папа Герд не мог стерпеть этого.
– Перестань, Экль! Ты родился на Земле. Ты должен понять, что мы здесь все ждали тебя и были замечательной семьей! Мы хотели тебя!
Я издал глубокий пронзительный вопль. Раскатисто, срываясь со связок. Мой голос обращался к каждой живой душе в помещении. Я распахнул налитые розовые глаза и слепо перемещал взгляд, словно от одного разочарования к другому. Я не хотел жить – руки метались в совершенно чужом для него теле, губы хватали и судорожно выталкивали нежеланный земной воздух. Ногами я невольно отталкивал отца, которого давно знал, заботливые руки врачей, теплые пеленки.
Герд и Стак отвезли меня домой. Герд не расставался со мной ни на секунду.
«Мать моя умерла и увидел я Свет, но уже не был он Сияющим. И начал я забывать его».
Папа Герд, несмотря на преклонный возраст, обеспечил космический уход за младенцем. Он объяснил своим внукам, как важно заботиться обо мне, как важно удовлетворить все мои потребности. Внуки терпеливо выслушали Герда, но остались при своем мнении.
Когда Герд отошел на Свет Иной, мне пришлось не сладко. Умом я понимал, что получил от жизни и любовь, и доброту. Однако все дальше продолжал смотреть на свои сморщенные руки, словно после долгого сидения в ванной, затем переводил взгляд на небо и глубоко вздыхал легкими, которые не могли расправиться до конца. Так я мог долго сидеть в неподвижности и смотреть на один предмет, затем на другой, качать головой из стороны в сторону. И забывать. Все что я делал – это забывал. Со временем я выяснил, что так становилось легче.
Перед началом летних каникул Стак с младшими дочерьми взялись и нашли достойный приют «Акторис», санаторий для восстановления и реабилитации людей с психологическими травмами. Им понравилось описание, и в первую неделю, когда вся семья была свободна, мы вместе поехали разведать обстановку.
Они усадили меня на веранде одного из дощатых домиков. Стак подошел и похлопал меня по спине. Я изо всех сил старался видеть в нем не только чужого человека. Я снова настроился смотреть на верхушки деревьев.
– Здесь полегче?
– Да, – ответил я, – можете оставить меня.
Стак спустился с веранды и сделал пару шагов в направлении родных, расположившихся на лужайке.
