Ана Сакру
Навязанная девочка
Глава 1. Наташа
Перекрестившись, стучу. И, лишь услышав басовитое "входи" по ту сторону дверного полотна, поворачиваю резную ручку.
– Вы звали, дядя? – спрашиваю вежливо, ступая внутрь кабинета и аккуратно прикрывая за собой массивную дверь.
Тяжелый взгляд Алана Дадурова, моего официального опекуна, мгновенно впивается мне в лицо острыми гарпунами.
Изобразив смирение, как принято делать всем женщинам в этом проклятом доме, опускаю голову и семеню в центр темного кабинета.
– Звал-звал, Наталья, – дядя задумчиво поглаживает седую бороду, наблюдая за мной, – Через три недели у нас станешь совершеннолетней, верно? – то ли спрашивает, то ли утверждает. И голос при этом задумчивый и одновременно стальной.
Настолько стальной, что у меня ледяные мурашки бегут вдоль позвоночника.
Я бы предпочла, чтобы Дадуров о моем совершеннолетии не помнил. Чтобы вообще о моем существовании забыл. Мне осталось продержаться меньше месяца. Каких-то несчастных три недели, и я смогу отсюда сбежать. Не знаю еще, как именно, но смогу!
– Я уже говорила, Алан Фидарович, что не хочу праздновать, – робко отзываюсь вслух, так и не поднимая глаз на своего ненавистного родственника.
Слишком много он может увидеть в моем взгляде. Например то, что я буду не против, если он сдохнет прямо сейчас.
– Праздник она не хочет… Ха! Условия ставишь старшим? А долг перед семьей ты исполнить не хочешь?! – тут же с нажимом вопрошает Дадуров и подаётся ко мне через стол.
Молчу, переминаясь с ноги на ногу. Колени ватные. Страшно узнать, что он имеет ввиду под словом "долг", но я догадываюсь. И от этого на висках выступает испарина.
Нет. Только не это. Нет…
– Ну что молчишь, Наталья? То не заткнуть тебя – шибко умная! А как прямо спрашивают, так и воды в рот набрала! – дядя начинает сердиться.
Бурчит крепкие ругательства себе под нос, не предназначенные для ушей невинных праведных девушек.
Впрочем, моя праведность для него всегда была под вопросом, начиная с обстоятельств моего рождения, и потому Дадуров никогда особо не стеснялся меня.
Еще бы. Кто я такая в его глазах? Зачатая вне брака. Плод греховной любви его младшей сестры и ее охранника. Нищего по меркам клана Дадуровых, наглого иноверца.
Моего папу не убили только потому, что их не сразу нашли, а когда отыскали в другой стране, то я уже родилась, а родители были счастливо женаты. Дадуровы плюнули на опозорившую клан дочь и просто сделали вид, что ее никогда и не было.
Если бы мои родители не разбились пять лет назад, когда мне было тринадцать, дядя бы никогда даже имени моего вслух не произнес. А так пришлось принять в его дом паршивую овцу – сироту. И попытаться хоть чему-то научить.
Ну, как он это видит…
Молчу. Начинает мелко трясти от ярости, от бессилия. Дадуров грузно поднимается из-за стола. Тяжелой поступью медленно направляется ко мне. Вижу приближающиеся носки его домашних мягких туфель. Чувствую горькое влажное дыхание на своей макушке. Дядя – большой, тучный мужчина. Протянет руку, схватит пятерней за шею – и нет меня…
Вздрагиваю когда костяшкой пальца задирает вверх мой подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.
– Мужа я тебе нашел, Наталья, – вкрадчиво сообщает, и я вижу злорадный триумф в дядиных глазах.
"Мужа…" – набатом отдается в ушах. Сердце мучительно ударяется о ребра, а затем ухает вниз, обрываясь.
Отрицательно верчу головой, но Дадуров перехватывает мой подбородок крепче, пальцы больно впиваются мне в щеки.
– Нет-нет-нет, – беззвучно шепчу задрожавшими губами, а дядя довольно улыбается.
– Дочке бы своей я такого не пожелал, конечно. Но для тебя – честь, благодарной будь, дочь ишака, – елейно шепчет мне в лицо, наслаждаясь паникой, проступившей в каждой черточке.
– Я не хочу, – всхлипываю, – Вы не сможете…Не заставите!
– Дура! – вдруг рычит и с силой отталкивает от себя с таким видом, будто вляпался рукой в какую -то мерзость.
Не удерживаюсь на ногах. Валюсь на пол. Но сижу на пушистом ковре недолго. Дядя тут же снова подходит и рывком ставит на ноги, чуть не вывернув мне плечо. Шипит в лицо разгневанным матерым хищником.
– Либо так, либо в лес увезут и все, подальше от позора. Заранее… Все знают, что я за тебя отвечаю! Второго скандала дома не потерплю, поняла?! – встряхивает меня как тряпичную куклу. Не вижу его лица, так как слезы из глаз градом текут, – Поняла? – орет, оглушая.
– Д-да, – выстукиваю зубами.
Боюсь, что если не отвечу, убьет прямо сейчас. И в лес действительно повезут, но уже остывающее тело.
– Хорошо, – Дадуров тут же отпускает.
Выдыхает шумно, приглаживает волосы, бороду, одергивает халат.
– Помолвка на совершеннолетие твое. Все, иди, – устало машет на меня рукой.
Направляется обратно к своему столу.
А я стою оглушенная посреди его кабинета. И не верю, что весь этот ужас происходит со мной. Почему? За что?
– Ну что встала? Неблагодарная…– раздраженно ворчит дядя, усаживаясь в кресло.
– Спасибо, Алан Фидарович, – глухо отзываюсь я и, отмерев, ухожу.
Спорить бесполезно. Я знаю это слишком хорошо.
Глава 2. Наташа
– И что же ты будешь делать? – обеспокоенно вздыхает Вероника, вертя палочку с поджаривающейся зефиркой на конце, – Дядя хоть сказал, за кого тебя выдавать собрался?
– Ничего он не сказал, перед фактом поставил и все, – бурчу обреченно и с такой злостью кусаю подгоревшую с одного бока сосиску, будто это дядина нога, – Не удивлюсь, если это вообще его ровесник, вдовец -извращенец какой-нибудь, не особо запаривающийся о моей "стремной" родословной. Но уверенный, что мне честь оказывает, и быть мне всю жизнь благодарной. У него других в окружении и нет.
– Может быть, хотя бы сын вдовца-извращенца, – робко пытается разрядить безрадостную обстановку Мила – у нас ведь праздничный пикник по случаю моего наступающего завтра дня рождения. Мила ворошит костер, у которого сидим втроем, и хитро мне подмигивает, – Молодой, современный, симпатичный…
Закатываю глаза.
– Ага, настолько современный, что готов жениться по указке отца, ни разу меня не увидев? – горько смеюсь, – Если он с такими взглядами и молодой, то тогда еще большее отребье, чем я, в их глазах. Алан Фирадович же сказал, что дочь свою за такого бы не выдал. Может наркоман или инвалид…– размышляю вслух, – Или импотент… хм, нет, а импотент мне подходит! Хоть одной проблемой меньше, да?
Девчонки прыскают со смеху, и я закатываюсь вместе с ними, чуть не падая с бревна. Мой смех гораздо ближе к истерике, чем к веселью, но я все равно благодарна Богу за этот день. Мой последний вдох свободы перед пугающей до обморока мрачной неизвестностью.
Чудо, что Дадуров отпустил меня в гости к Веронике с ночевкой накануне моего восемнадцатилетия. Видимо, все-таки сказалось то, что все последние две недели я вела себя тише воды, ниже травы, не задавала никаких вопросов и демонстрировала полную покорность. А еще тот факт, что Вероника была из очень богатой и строгой семьи, и ночевала у нее я достаточно часто. Надо сказать, что сама Вероника вообще не являлась образчиком целомудрия, но ей всегда удавалось свои похождения виртуозно скрывать, и все взрослые вокруг были уверены, что имеют дело чуть ли не с ангелом.
Поэтому когда я, подкараулив момент, чтобы дядя был в благодушном настроении, слёзно попросила его в последний раз отпустить меня к подружке, чтобы отметить свой наступающий день рождения, Дадуров лишь махнул рукой.
Да и почему нет. Он ведь знал, что бежать мне некуда. Ни денег, ни знакомств, ни документов. Ничего… Иногда мне казалось, что ему даже удовольствие это доставляет – показательно отпускать поводок. А потом снова резко дергать на себя, чтобы в шею мне впились острые шипы строгого ошейника.
Так любая собака запоминает свое место лучше.
В особняке Вероники сидеть не хотелось. Погода на улице стояла чудесная. Жаркий август подходил к концу.
Последние ласковые, солнечные деньки для меня и в прямом, и в переносном смысле.
Поэтому, предупредив охрану (родителей Вероники дома не было), мы закинули в джип моей подруги палатку, все, что необходимо для пикника с ночёвкой, и отправились на озеро на краю их закрытого элитного поселка. Расположились на укромной полянке, подальше от основного пляжа, кое-как со смехом сами натянули палатку и скинули охране геолокацию.
В сосновом бору быстро темнело. Если над озером небо еще светилось розовым, то за стеной деревьев, окружающих нас, уже было ничего не разглядеть. Высокий костер жарко потрескивал, желудки были забиты сосисками и овощами. И Вероника, самая шкодная из нас, подскочив с бревна, воскликнула.
– Девочки! А у меня в багажнике вино! Стащила с кухни. Три бутылки! Давайте?
– О, давай, – оживляется Мила.
– Мне нельзя, ты же знаешь, – скорбно вздыхаю я, – Дадуров узнает- убьет.
– А как он узнает? – фыркает Вероника, уже направляясь к своему джипу, – До утра все выветрится, да и разве вечером тебя уже не отдадут другому. Будешь не дядиной заботой, ведь так?
– Та-а-ак, – тяну я задумчиво, неуверенная ни в чем.
Меня разрывает противоречивыми эмоциями. С одной стороны алкоголь я терпеть не могу. Вернее, его воздействие на меня. С другой – так заманчиво позволить себе хоть крохотный бунт. И пусть дядя о нем даже догадываться не будет, но я-то буду знать…
Пока взвешиваю "за" и "против", Вероника времени даром на теряет и уже разливает красное вино по пластиковым стаканчикам. Пихает один из них мне в руку.
– Ну, за тебя, крошка! За твои наступающие восемнадцать лет! – торжественно произносит, не давая возможности возразить.
Вздыхаю и покорно делаю большой глоток. Горло обжигает терпкой сладостью. В груди тут же расползается тепло. Что ж, возможно немного выпить сегодня – не такая плохая идея.
***
Спустя два часа музыка из машины Вероники орет так громко, а мы с девчонками, пьяные в хлам, танцуем так зажигательно, что выехавший на нашу поляну незнакомый черный внедорожник замечаем только тогда, когда слепнем от направленных прямо на нас фар.
На улице уже глубокая ночь, и, даже несмотря на туман опьянения, окатывает липкой тревогой, когда из джипа нам сигналят, а затем двери машины распахиваются, выпуская наружу трех широкоплечих мужиков.
Резко замираем, уставившись на подходящих к нам незнакомцев. Ноги мгновенно становятся ватными. – Эй, вы что тут одни, красавицы? – обращается к нам один из них с едва уловимым акцентом.
Остальные начинают оживленно посмеиваться.
Мы с девчонками синхронно сбиваемся в кучку, пытаясь разглядеть непрошенных гостей. Мрак еще скрывает их лица, но массивные силуэты откровенно пугают. Вероника перехватывает телефон, уже собираясь наверно набирать охране. Их дом тут недалеко. Они приедут быстро. Сглатываю кислую от страха слюну, кошусь на подругу, взглядом поторапливая ее.
– Нет, мы…– начинает отвечать Вероника, уже поднося трубку к уху и одновременно вглядываясь в темноту.
А потом она вдруг резко опускает руку с зажатым в ней телефоном и расплывается в кокетливой улыбке.
– Егор, ты?
– О, соседка, привет! В темноте и не признал! – мужики как раз вступают в полосу света от костра.
Один из них, по виду самый молодой, крякнув, подхватывает Веронику и, крепко обняв, кружит.
– Малышка, какие люди и без охраны, – цокает языком, – Опасно девушкам одним в лесу, не знала? – в шутку щелкает ее по носу, – Что вы тут делаете? Туризмом решили заняться?
– Да, типа того, а вы? – Вероника, улыбаясь, поглядывает на спутников этого Егора.
Они взрослые, с бандитскими заросшими рожами и улыбаться в ответ явно не планируют. Тяжело рассматривают нас как парное мясо на прилавке в гастрономе. Я невольно ежусь и жмусь поближе к Миле. Не нравятся они мне…И вся эта ситуация не нравится. Дядя меня убьет…
– Да вот, тоже хотели проветриться. Шашлыки пожарить, потрещать…
– Ой, обожаю шашлыки, – облизывается Вероника.
Мила было дергает ее за кофту, но та делает вид, что намека не поняла. Видимо вино и жажда приключений перевешивают чувство самосохранения.
Егор, скользнув откровенным похабным взглядом по Нике, расплывается в наглой ухмылке.
– Так зачем же дело стало? Накормим… Накормим девчонок, да, пацаны? – поворачивается к своим друзьям.
"Пацаны", которым по виду ближе к сорока, переглядываются. Один из них согласно кивает.
– И накормим, и напоим, и спать уложим таких сладеньких, – басит он, – Что девочки, пьете? У нас коньяк, водка есть. Если надо, можем и за винишком сгонять, пока трезвые.
– Коньяк сойдет, – смущенно улыбается Вероника.
– Нам хватит, – резко вставляю я, – И вообще у нас девичник тут, извините!
Выпаливаю это таким нервным дребезжащим голосом, что поляна взрывается мужским хохотом.
– Грозная какая мелочь, – хмыкает мужик, который до этого молчал, – Прямо как у моей соседки пекинес.
Хохот остальных становится громче.
– И правда есть что-то,– фыркает Егор.
Я возмущенно вспыхиваю от такого сравнения и вонзаю гневный взгляд в незнакомца. Он в ответ смотрит на меня снисходительно. Будто реально волкодав на крохотную собачонку. Насмешливо выгибает густую бровь. И лениво улыбается, говоря своим друзьям, а продолжая смотреть на меня.
– Ладно, Егор, и правда давай тут останемся. Такие девочки молоденькие, дружелюбные. Интересно с ними будет… посидеть, – последнее слово произносит с ударением, будто вкладывает в него совсем другой смысл.
И от этого скрытого смысла у меня кожа покрывается колючими мурашками.
Глава 3.Наташа
– Ну, что, девчоночки, давайте знакомиться, – скалится черноволосый мужик, говорящий с легким, едва заметным акцентом, – Меня Адам зовут, у машины Егор, а это Булат, – он тыкает шампуром, который держит в руках, в сторону русоволосого друга, обозвавшего меня пекинесом.
Невольно поворачиваю голову и присматриваюсь к этому самому Булату, который в данный момент занят тем, что ловко собирает палатку рядом с нашей. Внешность у него типично европейская, если не сказать глубинно-русско- деревенская, насколько я могу судить. Высокий, широкоплечий, сбитый, мощная шея, голубые глаза, полные губы, нос немного широковат, короткая, но густая русая борода. И такое имя…
Ну какой он Булат? Ему бы Митрофан больше пошло, мстительно думаю про себя, начиная при этом улыбаться. И улыбка буквально приклеивается к губам, когда этот самый "Митрофан" резко вскидывает на меня взгляд. Ухмыляется лениво в ответ и подмигивает.
Вот черт…
Щеки загораются жарче костра, и я отворачиваюсь. Не хватало еще, чтобы он решил, что мне интересен.
Егор включает на полную музыку в их машине, распахивает настежь двери и возвращается к нам с большими пакетами из супермаркета. Начинает собирать мангал рядом с костром, в то время как Адам заканчивает нанизывать мясо на шампуры.
– Девочки, закусь организуете? – обращается к нам Егор.
– Да, конечно, – Вероника с готовностью начинает шуршать в пакетах, выуживая оттуда овощи, зелень, лаваш, соленья и бутылки с алкоголем.
– И давайте по стопочке уже, за знакомство, – масляно улыбаясь, предлагает Адам, а потом будто не удерживается и смачно причмокивает губами, – Ой, красивые девки. Повезло нам сегодня, а, пацаны?
Егор ржет, высыпая угли в мангал, а Булат, занятый палаткой, с иронией кидает.
– Не спугни.
Его друзья смеются на это еще громче. А я с тихим ужасом замечаю, что и подружки мои на их двусмысленные шуточки смущенно улыбаются, а не пытаются возмутиться или возразить. Да, мы выпили, но не столько же, чтобы вообще перестать критически мыслить!
Ладно Вероника, но Мила…
Смотрю на нее недоуменно и замечаю, как она стреляет глазами в Адама, занимающегося шашлыком. Объективно, он и правда красивый, яркий, но… Но эти его "цыпочки" и "девчоночки". Она разве не слышала???
Егор тем временем уже раздает по кругу пластиковые стаканчики, наполненные коньяком.
– Давайте- давайте, за прекрасный вечер…
– Ой, я чистым не пью, – мнется Мила, и Адам подскакивает и тут же щедро добавляет ей в стаканчик вишневый сок.
Суют стаканчик и мне, но я отшатываюсь.
– Я не буду, – как можно тверже произношу.
– Ну что ты такая скучная, а? Хорошо же посидим, – фыркает Адам и пихает мне стаканчик снова.
– Нет.
– Ну как хочешь, – раздраженно цокнув, отстает и больше даже не смотрит в мою сторону.
Кажется, я вообще моментально для них всех перестаю существовать.
***
Костер жарко потрескивает, то и дело выбрасывая вверх снопы искр. От озера тянет влажным холодом, в кустах стрекочут сверчки, заглушая другие звуки обступившего нас леса.
Время давно уже перевалило за полночь, а никто и не думает расходиться. Я бы ушла в палатку сама, никого не дожидаясь, но девчонки мои вдрызг пьяны. Хихикают и кокетничают с этими незнакомыми, взрослыми мужиками. И потому я переживаю.
Хотя мне приходится признать, что посиделки наши выходят вполне душевными. Сначала нас вкусно накормили умопомрачительно вкусным шашлыком, потом Егор, знакомый Вероники, достал из багажника джипа гитару. Разговоры у костра не смолкали ни на миг. Мужчины поведали нам много интересных и забавных случаев из жизни, особенно Адам. Чувствовалось, что он привык быть в центре внимания, тем более женского. Умел расположить к себе. И Мила с Вероникой слушали его, открыв рот и кокетливо сверкая глазами. Даже мне было интересно.
Егор же неплохо пел и мог сыграть любую мелодию. Вот только накидался больше всех, и сейчас уже с трудом сохранял равновесие, сидя на складном стульчике. То и дело тянулся к смеющейся Веронике в попытке ее обнять и валился на землю под общий хохот. Потом, дико извиняясь и раскланиваясь, неуклюже вставал. А через несколько минут все повторялось опять.
Булат среди своих друзей оказался самым необщительным. Присел с краю на бревно, на котором сидела я, и молча, со снисходительной усмешкой наблюдал за остальными.
Будто он выше всего этого… Лишь иногда вставлял короткие колкие замечания, которые девчонки воспринимали как остроумные шутки, тут же начиная хихикать, а я улавливала ли в них скрытый оскорбительный посыл.
Напрягал. И настораживал. Ведь, если подумать, по веселым историям, которые мужчины нам рассказывали, совершенно ничего нельзя было о них сказать определенно. Кем работают, есть ли семьи, что сейчас от нас хотят… А вот их масляные взгляды и короткие перемигивания друг с другом, которые я украдкой то и дело ловила…Правда, такие мимолетные, что я уж и сомневаться начала – не чудится ли мне.
И все равно не могла избавиться от зудящей внутренней тревоги.
Особенно потому, что в течение вечера расстояние между мной и Булатом, сидящем рядом на бревне, как-то незаметно сократилось. И вот я уже вздрагиваю от прикосновения его плеча к моему. Поворачиваю голову, чтобы попросить его отодвинуться, так как мне самой двигаться совершенно некуда, а мужчина и не думает смотреть в мою сторону.
Будто вовсе не замечает, что вжался в меня правым боком. Говорит с Адамом в этот момент. Рассеянно трет ладони между собой, уперев локти в колени. Улыбается скупо, но все равно вокруг глаз тут же собираются тонкие лучики морщинок.
– Нравлюсь? – неожиданно поворачивается, перехватывая мой взгляд. Самодовольно и насмешливо.
Густо краснею, потому что его лицо оказывается очень близко, а от мощного тела идет тепло, делая наш короткий разговор странно интимным.
– Нет, просто вы меня сейчас с бревна столкнете, – нервно сглатываю, – Отодвиньтесь пожалуйста.
– Хм, – он лишь хмыкает, прищурившись. Нагло разглядывает меня в отблеска костра. Внезапно подается ближе и хрипло шепчет на самое ухо, – Пошли уже в палатку, малыш, там места больше.
Что? У меня челюсть отвисает от такой наглости.
– Что? – сиплю вслух.
– Давай без этой ложной скромности, – фыркает Булат тихо. На губах его играет ленивая улыбка, но в глазах появляется раздражение, от которого мне, мягко говоря, становится не по себе, – Подружки твои все определились, – он коротко кивает в сторону девчонок, – Тоже сейчас разбредутся. Или в машину хочешь? – выгибает густую бровь.
Во мне столько всего разом закипает, что только дышу драконом и не могу ничего внятно сказать. Врезать бы пощечину этому мудаку. И за наглое предложение, и за явный намек, что сделано оно по остаточному принципу. Даже не знаю, что меня задело больше, только чувствую, как ладонь нестерпимо зудит от желания отхлестать одного "Митрофана" по заросшим щетиной щекам.
Но страшно! Мы в лесу. Одни с девчонками в незнакомой компании. Бить малознакомого мужика при таком раскладе как минимум не очень умно…
Пока лихорадочно соображаю, как послать Булата и не отхватить в ответ, он, очевидно не так истолковав мое замешательство, хмыкает и кладет мне руку на колено, обтянутое джинсой. Гладит с нажимом, отводя ногу в сторону, и ведет пальцами вверх по внутренней стороне бедра к самой промежности.
Я вздрагиваю и как ошпаренная вскакиваю с бревна.
– Ладно! Всем спокойной ночи, я пошла. Одна! – буквально выкрикиваю на всю поляну.
Булат сощуривается то ли удивленно, то ли недовольно. Вероника пьяно хлопает глазами, а Егор снова падает со своего складного стула, переключая внимание присутствующих на себя. Пользуюсь моментом. Разворачиваюсь на пятках в попытке сбежать под дружный пьяный смех.
И застываю от мысли, что Булат, раз уж он такой самоуверенный, может воспринять мое бегство как приглашение. Сейчас еще следом пойдет…
– Ник, можно мне ключи? Я в машине твоей посплю, – поворачиваюсь к подруге.
– Зачем? Почему? – Вероника хмурится, не понимая.
– Не хочу в палатку. А то… комары здесь очень назойливые. Боюсь от таких ни один спрей не поможет. Дай ключи пожалуйста.
– Ну ок…– подруга протягивает ключи.
Сбегаю, больше ничего объясняя. Запираюсь в машине, раскладываю до упора переднее сидение и, укрывшись курткой, твердо собираюсь спать.
Спать, а не слушать веселые, пьяные голоса, долетающие с поляны. Кажется, все еще больше оживились, стоило мне уйти. Даже обидно как-то… Будто я мешала.
Заливистый смех девчонок, гитарные переборы, басовитый хохот мужиков. И мне так одиноко в машине одной, что хочется реветь…
Последний вечер моей свободы просто невыносим. Ужасен.
И конечно никакой Булат за мной не пошел. Он и пристал-то от нечего делать, очевидно же. Егор забил Веронику, Адам Милу, и ему пришлось так топорно клеить меня. Будто одолжение делал… Бородатый мудак.
Ворочаюсь на своем неудобном узком ложе, стараюсь не прислушиваться к хмельному веселью остальных. И наконец умудряюсь задремать.
Будят меня позывы в туалет. Сажусь со стоном, потягиваясь и разминая затекшие конечности. Костер уныло догорает на полянке, тускло сверкая незатушенными до конца углями. Вокруг никого.
Улеглись?
Накинув куртку, выпрыгиваю из машины. Поежившись от ночной прохлады, горблюсь и бреду к лесной кромке, присматривая кусты. И, чуть приблизившись к палаткам, замираю. Потому что из обеих раздаются характерные шорохи и стоны. Такие, что озноб мигом пропадает, а кожа начинает жарко, стыдливо гореть.
