Ана Рейес
Дом в соснах

Два

Обри Уэст, лучшая подруга Майи по старшей школе, упала замертво ясным летним днем незадолго до того, как Майя уехала в колледж. Смерть Обри не была заснята на видео, но, тем не менее, привлекла к себе внимание. Репортажи по телевидению, газетные статьи, сплетни. Здоровая семнадцатилетняя девушка без видимой причины падает и умирает. «Как это могло с ней случиться?» – гадали люди.

Как и девушка на видео, Обри в тот момент разговаривала с Фрэнком. И Майя была убеждена, что именно он и убил ее. Она не могла объяснить, как он это сделал – даже если и догадывалась, почему, – и в конце концов, поскольку у нее не было доказательств – как и уверенности в себе, в правильности собственного восприятия, даже в собственном здравомыслии, – у нее не оставалось выбора, кроме как принять ситуацию и жить дальше.

Или, по крайней мере, попытаться.

Майя всегда любила хорошо повеселиться, с тех самых пор, как Обри впервые стащила пинту водки у своей мамы и они выпили ее, смешав с SunnyD^[5]. Но тогда выпивка имела для них другой смысл. В подростковом возрасте они с Обри стремились к разного рода «подвигам» и считали себя непохожими на «перегоревших» в школе детей, которые между уроками пробирались к доске анонимных жалоб и сутулились у своих шкафчиков с покрасневшими глазами. Майя училась на отлично, не прилагая усилий, а Обри, хотя ее оценки никогда этого не отражали, была по-своему умна. Она разбиралась в людях, видела их поступки насквозь. Ее семья много переезжала, когда она была маленькой, так что у нее был большой опыт в приобретении друзей, но одной вещи она так и не научилась – сохранять их.

Майя познакомилась с новенькой на уроке английского в девятом классе. Та выглядела загадочной и интригующей для всех, особенно для мальчиков, благодаря своим зеленым глазам и лукавой улыбке. Майя стала одной из большого количества новых подруг, которых Обри завела за первые несколько недель учебы в школе, но лишь их дружба оказалась крепкой. И они обе дорожили ею.

Они работали в паре, готовя доклад об Эмили Дикинсон, и сблизились благодаря поэзии. Их объединила способность восхищаться красивой рифмой. Вместе с тем они были очень разные: Обри – вечная новенькая, и Майя – вечно уткнувшаяся носом в книгу. Она выглядела латиноамериканкой, но выросла с белой матерью-одиночкой и очень мало знала о своей семье в Гватемале. При этом чувствовала, что не вписывается в общество других испаноязычных детей, однако, не будучи белой, выделяется и в Питтсфилде.

Майя проводила большую часть своего времени за чтением и придумыванием историй. Она была популярнее среди учителей, нежели среди своих сверстников, но ее это устраивало. Она собиралась стать писателем так же, как ее отец, хотела сочинять книги и прославиться. Она собиралась оставить Питтсфилд позади.

Она поступила практически во все университеты, в которые подавала документы, и выбрала Бостонский из-за программы творческого письма и предложенной стипендии. Но за неделю до начала учебы умерла Обри.

И жизнь Майи разделилась на «до» и «после».

Она потеряла самую близкую подругу. Все произошло у нее на глазах, но по сей день она чувствовала, что в этом инциденте было нечто большее, чем она увидела. Сродни наблюдению за магическим трюком, когда понимаешь, что это иллюзия, но не знаешь, как фокуснику она удалась.

Ситуация казалась невероятной. Обри была здорова, у нее не имелось никаких хронических заболеваний. Ее родители потребовали вскрытия, но оно не дало никаких ответов, и медицинский эксперт в конце концов назвал произошедшее «внезапной необъяснимой смертью». По-видимому, так называют случаи, когда кто-то падает замертво безо всякой причины, частенько обвиняя сердечную аритмию или отдельные виды припадков.

Лишь Майя была уверена, что причина всему – Фрэнк.

Не было ни оружия, ни яда, ни какого-либо контакта. На теле Обри не было ни кровоподтеков, ни ран. Майя не могла ничего доказать – даже объяснить не могла, – но она настаивала на том, что он каким-то образом обманул их всех.

Возможно, будь у нее хоть какие-то, даже незначительные улики, полиция отнеслась бы к ее заявлению серьезнее. Но как бы то ни было, они допросили Фрэнка и, не найдя причин задерживать его, отпустили, предупредив Майю об опасности ложных обвинений. Заметив, что своим поступком она могла разрушить мужчине жизнь.

Мама очень терпеливо и внимательно отнеслась к подозрениям дочери, но когда они не подтвердились, стала беспокоиться о психическом здоровье Майи. Психическое заболевание преследовало семью, как проклятие, и семнадцать лет были как раз тем возрастом, когда оно могло нанести удар.

Вот так девушка оказалась на приеме у доктора Фреда Барри, которого мама Майи нашла в «Желтых страницах».

После часовой беседы врач диагностировал у Майи кратковременное психотическое расстройство, которое могло быть спровоцировано горем. Он нашел ее страхи насчет Фрэнка бредовыми, но заверил, что она была не первой, кто объяснял столь внезапную смерть магией, мистикой или чем-то подобным. Из ста тысяч человек примерно двое внезапно умирают по причинам, которые не могут быть объяснены вскрытием.

В некоторых культурах в таких смертях обвиняют злых духов. Разум всегда будет пытаться объяснить то, чего он не может понять, – он будет придумывать истории, теории, целые системы убеждений, а разум Майи, по словам доктора Барри, принадлежал к тому типу, который видит лица в облаках и послания в чаинках, находит закономерности там, где другие их не видят. Это означало, что у нее хорошее воображение, при этом способное обмануть ее саму.

Нейролептики притупили жгучую уверенность в том, что Фрэнк каким-то образом обманул всех, но это чувство так и не исчезло полностью. Иногда оно накатывало на нее, словно темное наваждение. Кошмарное убеждение в том, что доктор Барри был неправ, хотя все ему верили, и что Фрэнк на самом деле убил ее лучшую подругу.

Вместе с этой убежденностью пришел страх. Майя была для Фрэнка помехой, свидетелем того, что он натворил. Если он действительно убийца, у нее имелись все основания бояться, и тот факт, что она не знала, как он это сделал, усугублял ситуацию, порождая ужасную неопределенность, которая не давала ей двигаться дальше. Вот только со временем она научилась не говорить о своих подозрениях ни с доктором Барри, ни с кем-либо еще. Ее бесило, когда люди смотрели на нее как на сумасшедшую. Убедившись, что девушка отказалась от бредовых мыслей, доктор Барри объявил ее выздоровевшей, хотя и немного встревоженной, и заменил нейролептики на транквилизатор.

Это сработало. Новый препарат притуплял страх и вырубал ее ночью.

Алкоголь тоже помогал. На протяжении всего обучения в колледже она несколько вечеров в неделю напивалась до беспамятства. Ей все еще удавалось получать пятерки и четверки, но она посещала самые простые занятия в переполненных аудиториях, где никто не знал ее имени, и не имело значения, была ли она с похмелья. Она продолжала убеждать себя, что ей весело. Возможно, так оно и было; это оказалось трудно вспомнить. В Интернете имелось достаточно смущающих фотографий, на которых она с неизменным напитком в руках танцует на столешницах, чтобы предположить, что она прекрасно проводила время.

После колледжа она была счастлива устроиться на работу в Kelly’s Garden Center. И хотя время от времени она садилась за стол, чтобы что-то написать, ей никогда не удавалось продвинуться дальше первой страницы. Проблема заключалась в том, что Майе больше не нравилось оставаться наедине со своими мыслями. Она уже больше года работала в садовом центре и делила квартиру со своей подругой Ланой, когда познакомилась с Дэном.

Они встретились на вечеринке в тот момент, когда все либо танцуют потной толпой, либо слишком громко чавкают на кухне, либо валяются на кровати хозяина, либо закидывают в себя что покрепче. Майя предположила, что они с Дэном были под кайфом, когда в очереди в туалет между ними завязался разговор – как еще объяснить, что они продолжили беседу за завтраком на следующее утро, сидя друг напротив друга в любимом мексиканском ресторане Майи?

За уэвос ранчерос^[6] и кофе де олья^[7] с корицей они говорили обо всем, но больше всего Майе запомнилось, что Дэн, как и она, в детстве прочитал адаптированную версию «Илиады» и с тех пор был одержим греческой мифологией.

Возможно, это была близость от общения с кем-то, кто любил те же истории. Или дело было в том, что, вспоминая о них, они на самом деле говорили о себе. Прошли годы с тех пор, как Майя в последний раз рассказывала кому-либо о главной травме своей жизни, и хотя в ту их встречу она об этом не упомянула, она нашла определенное утешение в том, как трогательно Дэн сочувствовал Кассандре, женщине, проклятой предсказывать правду, в которую никто не верил.

Только на их третьем или четвертом свидании Майя поняла, что он почти не пьет – выпивал на вечеринке максимум два бокала и не употреблял наркотики. Это означало, что их первый разговор на самом деле не был подпитан измененным сознанием, по крайней мере, со стороны Дэна, что казалось важным.

А также это означало, что теперь рядом с ней был спокойный и трезвый мужчина, в отличие от большинства предыдущих партнеров, которых, оглядываясь назад, Майя скорее назвала бы собутыльниками. Ощущение его пристального настороженного внимания к ней действовало на нервы, но со временем – за поздними завтраками и обедами, долгими беседами и все более уютным молчанием – Майя обнаружила, что, будучи рядом с ним, тоже хочет оставаться трезвой, чтобы не упустить ни одной минуты, проведенной вместе. Они катались на велосипедах вдоль реки Чарльз. Устроившись на диване, смотрели кулинарное шоу «Железный шеф-повар». Вместе готовили на его кухне сложные, изысканные блюда.

Поначалу Майе было нелегко все это время оставаться трезвой. Иногда ни с того ни с сего воспоминания, подобно долго спящим левиафанам, пробуждались, угрожая подняться и поглотить ее целиком. Обри падает на землю. Темный блеск глаз Фрэнка. Ужас от осознания того, что все усилия Майи оставаться незамеченной ничего не будут значить, если он решит, что хочет найти ее.

Но не только воспоминания преследовали девушку в эти дни. После почти десяти лет беспрерывного пьянства она обнаружила, что забыла, как справляться с повседневными заботами, например, получить права или лечь спать в разумное время. Казалось странным, расстраиваясь, не напиться.

Порой она ловила себя на том, что огрызается на Дэна безо всякой причины, и ненавидела себя за это. Боясь оттолкнуть его, она изо всех сил старалась скрыть свое беспокойство, хотя даже воздух внезапно становился сырым и колючим. Она никогда не упоминала, что просыпается на рассвете в холодном поту, или о бессоннице, которая вообще не давала ей уснуть. Но в конце концов все успокоилось, чему способствовал транквилизатор, заменивший водку и джин, которые она обычно употребляла, чтобы вырубиться.

Иногда она принимала препарат и в течение дня, постепенно увеличивая дозу по мере того, как росла ее зависимость. Для Майи было важно, чтобы прежний страх превратился в далекий и не такой всепроникающий, как она опасалась. Обычно мысли не будоражили ее, или, возможно, просто прошло достаточно времени. Она хорошо питалась и занималась спортом, редко выпивая больше одного стакана за вечер (вместе с несколькими таблетками из пузырька с этикеткой аспирина, которые она хранила в сумочке, чтобы Дэн случайно не проглотил одну из них, решив, что это аспирин).

В эти дни, когда Майя думала об Обри или Фрэнке, или ей снилось, что она вернулась в домик, она утешала себя словами доктора Барри, который заверил ее, что она ничего не могла сделать для Обри. Никто ничего не смог бы сделать. Никто не был виноват в случившемся. Даже Фрэнк.

Майя повторяла себе это каждый раз, когда звонил телефон и она не узнавала номер, или она слышала шаги позади себя на темной улице. Но как могли две женщины упасть замертво без видимой причины, разговаривая с одним и тем же мужчиной?

Три

– И что именно я здесь должен увидеть? – Дэн сидел в очках и казался сбитым с толку картинкой на компьютере Майи, да и ситуацией в целом. Он проснулся в семь утра, обнаружил ее, нервно расхаживающую по гостиной. В данную минуту она вместо объяснений демонстрировала ему какое-то видео.

– Фрэнк Беллами, – проговорила она, когда на экране пара вошла в закусочную.

– Кто?!

Они с Дэном заранее обсудили свои прошлые отношения, но Майя не рассказала о Фрэнке. Она пыталась выбросить этого человека из головы вместе с остальной частью того лета, когда она либо стала свидетельницей убийства своей лучшей подруги, либо абсолютно неожиданно сошла с ума.

– Я познакомилась с ним после окончания средней школы, – начала девушка. – Мы вроде как встречались.

Отношения длились всего три недели и закончились в тот день, когда умерла Обри, или, точнее, трансформировались в нечто иное – в страх, который изуродовал каждый аспект дальнейшей жизни Майи. Дэн приподнял бровь и улыбнулся уголком рта.

– Это что, киберпреследование? Мне уже ревновать?

– Просто посмотри. – Ей требовалось его непредвзятое мнение.

Дэн успешно учился на юридическом факультете, хорошо подмечал детали, которые другие могли упустить, и понимал, как они вписываются в историю.

– Скажи мне, если заметишь что-нибудь… необычное во Фрэнке, – проговорила она.

Улыбка Дэна исчезла, когда он увидел выражение ее лица. Он вновь повернулся к экрану, откидываясь на спинку дивана, в то время как Майя примостилась рядом, поджав под себя голые ноги. Она не могла до конца поверить, что решилась продемонстрировать ему это видео.

С одной стороны, она хотела забыть Фрэнка, и всего несколько часов назад казалось, что это почти удалось. Она хотела убедить себя, что ей все мерещится, что она видит связи там, где их нет. Было легко скрыть видео не только от Дэна, но и от самой себя, и продолжать вести себя так, будто ее самая большая проблема – отсутствие транквилизатора.

Но потом Майя вспомнила лицо мертвой женщины, не так уж сильно отличающееся от ее собственного, только более молодое и, быть может, более наивное. Насколько вероятно, что и она, и Обри, с разницей в семь лет, без причины упали замертво в присутствии Фрэнка. Она полагала или, по крайней мере надеялась, что Дэну это покажется подозрительным.

– Она похожа на тебя, – заметил он.

Нельзя было отрицать, что Фрэнк предпочитал определенный типаж.

– Пацанка, – продолжал Дэн.

– Он был впечатляющим рассказчиком…

Женщина на экране подалась вперед.

– Что за чертовщина?! – Дэн наблюдал, как Фрэнк трясет женщину за плечи, беззвучно крича. – Подожди, – произнес он. – Она же не…

– Да! – Майя обхватила себя ладонями, сжала концы рукавов в кулаках. – Я навела о ней справки. Кристина Льюис. Ей было двадцать два.

– Ничего не понимаю. Что случилось?

Майя медленно покачала головой.

– Не знаю. Но я думаю, он… – Она была не в силах произнести это после стольких лет: так глубоко она запрятала эти слова. – Я думаю, это сделал он.

Глаза Дэна расширились.

– Сделал что? Убил ее?

Она кивнула.

– Каким образом?

– Я не знаю. – Дэн смотрел на нее, ждал продолжения. Она сглотнула. – Ты помнишь, я рассказывала тебе о своей подруге Обри?

– Конечно. Та… которой не стало. – Он говорил осторожно, зная, как ей тяжело.

Майя рассказала ему об Обри и о том, что она мертва, но не ответила на единственный вопрос, который возникает у каждого, когда он узнает о чьей-то смерти: как это произошло? Тогда Майя не хотела откровенничать, но теперь ей пришлось.

– Обри умерла, – произнесла она медленно, – точно так же, как Кристина. Она просто… рухнула. Я видела, как это произошло.

Растерянность на лице Дэна обнадеживала.

– Что сказал судмедэксперт?

– Есть такой термин, обозначающий ситуации, когда они не могут понять, что убило человека: «внезапная необъяснимая смерть». Это бывает крайне редко и почти всегда в тот момент, когда человек спит. Он просто больше не просыпается.

– Вау. Это… ужасно.

– Но видишь ли в чем дело. Обри не спала, когда это случилось, она разговаривала с Фрэнком.

Дэн наклонился ближе к экрану ноутбука, перемотал видео и пересмотрел ту часть, где умирает Кристина. Затем он посмотрел его снова. Майя наблюдала за ним, надеясь, что он сможет уловить то, что она пропустила. Но когда он заговорил снова, в его голосе звучало недоумение.

– Так как же он ее убил?

Как будто у него есть какая-то сила… Именно это Майя сказала полиции, когда ей было семнадцать, но теперь она была умнее и понимала, что должна звучать рационально.

– Я никогда этого не понимала, – ответила она, – но если кто и способен на нечто подобное, так это Фрэнк.

Дэн нахмурил брови.

– Полиция его не допрашивала?

– Они отпустили его. – Ее плечи поникли.

– Ясно… а что насчет Кристины Льюис? Что известно о том, как она умерла?

Она услышала сомнение, закравшееся в его голос, и ощутила старый вкус гнева, который охватывал ее всякий раз, когда кто-нибудь – полиция, доктор Барри, ее собственная мама – не верили ей.

– Вот, – проговорила она, открывая на своем компьютере статью в Berkshire Eagle^[8]. – Это все, что мне удалось найти. – Она смотрела, как Дэн читает статью, и осознавала, что это не поможет.

В статье говорилось, что Кристина родилась в Юте, была художницей и работала продавцом билетов в музее Беркшира^[9]. Либо ее смерть действительно была такой необъяснимой, какой казалась, либо прессе сообщили не все.

После изложения того, что произошло – практически пересказа видео, – в статье была напечатана цитата ее скорбящего бойфренда Фрэнка Беллами: «Просто в голове не укладывается. Я очень сожалею, что не смог ничего сделать».

Майю расстроили не его слова, а тот факт, что в статье он был представлен в качестве свидетеля.

– Здесь говорится, что смерть не рассматривается как подозрительная, – отметил Дэн. – Полиция допросила Фрэнка, поскольку он там присутствовал.

Майя усмехнулась.

– То же самое было в прошлый раз.

Дэн внимательно посмотрел на нее – напряженная поза и вспотевшие виски, тяжелые мешки под глазами.

– С тобой все в порядке?

– Да, просто я расстроена.

Казалось, это его не убедило. Даже обеспокоило.

– Что происходит? – настаивал он. – Что-то было не так еще до того, как ты обнаружила это видео.

Она могла бы рассказать ему о таблетках. Но Дэн не поверил ей насчет Фрэнка. Он пытался, но у него ничего не вышло. Сказать ему, что она переживает ломку, значит только ухудшить ситуацию.

– Просто видеть, как умирает та девушка… – Она замолчала.

– Могу себе представить. Должно быть, было очень тяжело потерять свою лучшую подругу.

Ее глаза наполнились слезами. Она отвела взгляд. Любой другой, скорее всего, понял бы, насколько она расстроена, и принялся утешать. Но в отличие от нее Дэн легко говорил людям то, что они, возможно, не хотели бы слышать. Она ничего не хотела в нем менять, но это причиняло боль. Не было никого, чьему мнению она доверяла бы больше, и если он не верил, что Фрэнк мог убить Кристину, то, вероятно, был прав.

И у Майи все-таки паранойя.

Четыре

Она знала, что торт получится отменным. Насыщенный шоколадный вкус, посыпка из орехов пекан. И он прекрасно будет смотреться на подставке, которую она купила специально для этой цели. Майя хотела произвести впечатление на маму Дэна, известную фотожурналистку. Торт должен быть идеальным, и так будет, потому что Майя научилась печь у своей мамы – Бренды Эдвардс, которая в свою очередь научилась у своей, и так далее. Целая вереница женщин, которые занимались выпечкой для снятия стресса в течение многих лет, задолго до того, как кто-то придумал этот термин.

У Бренды была сестра по имени Лиза, чье поведение способствовало изготовлению многочисленных десертов. В детстве, в зависимости от настроения Лизы, девочки были то лучшими друзьями, то врагами. У нее была способность изменять обстановку вокруг себя, в соответствии со своими чувствами и ощущениями. Она могла превратить скучный поход по магазинам в приключение, а поездку на пляж – в адское испытание.

Куда бы Лиза ни пошла, везде хлопали двери и повышались голоса. Единственной постоянной в ее жизни были родители, трое братьев и Бренда, которая одна знала ее по-настоящему, которая больше всех винила себя в том, что случилось потом.

Лизе было пятнадцать, когда она начала подозревать, что ветерок с близлежащего озера проникает в окно ее спальни и отравляет ее ядовитыми парами. Бренда, будучи на два года младше, сначала поверила ей. И, по правде говоря, Силвер-Лейк, которое находилось менее чем в двух кварталах от дома, было печально известно своим загрязнением уже более ста лет. Первой изгадила воду хлопчатобумажная фабрика в 1800-х годах, за ней последовали шляпная фабрика и два разлива нефти. В 1923 году поверхность озера охватило пламя – и всё это было еще до того, как «Дженерал Электрик» сбросила в него полихлорированные бифенилы^[10].

Подозрения Лизы возникли не на пустом месте, но в течение следующих нескольких недель они переросли в навязчивую идею – первую, за которой вскоре последовали другие. Она перестала мыться, убежденная, что ядовитые воды озера просочились в их резервуар для воды. Она везде надевала противогаз, хотя родители умоляли ее не делать этого. Она воевала с ними всю свою жизнь, но со временем перепалки становились все ожесточеннее. Она заявила семье, что все они умрут, если не переедут в другой дом.

К тому времени, когда ей исполнилось шестнадцать, стало очевидным, что проблема не в Силвер-Лейк. С Лизой было что-то не так, но никто не говорил об этом вслух. Тогда мало кто был готов обсуждать психические заболевания, не говоря уже о том, что родители Лизы – бабушка и дедушка Майи – были экспертами по увиливанию от проблем. Единственное место, где оба говорили открыто, было в темноте исповедальни в церкви.

Лиза так и не получила помощи, в которой нуждалась, довела себя водкой, травкой и в конце концов заболела спидом. Остальные члены семьи мирились с ней, пока ей не исполнилось восемнадцать и она не переехала в Калифорнию с мужчиной гораздо старше себя.

Она умерла в двадцать один год.

Майя с ней не встречалась, так как родилась позже. Но даже после смерти ее тетя Лиза оставалась главной персоной в семье. Поучительная история жизни сестры и чувство вины преследовали Бренду постоянно. Поэтому, когда ее дочь в возрасте семнадцати лет начала говорить бессмысленные вещи, она обратилась к психиатру и заставила Майю принимать нейролептики, прописанные доктором Барри. По сей день Майя до конца не простила ее.

Она не видела свою маму больше года, но думала о ней каждый раз, когда пекла. Именно Бренда научила ее быть точной. Точность требовала сосредоточенности. Тщательно отмеряя муку стаканом, Бренда отвлекалась от криков сестры и угроз покончить с собой. Она научила свою дочь, как вкладывать все свое внимание в тесто, и именно этим Майя занималась сейчас. Включив миксер на максимальную мощность, перемешала ингредиенты и добавила три желтка. Ей удалось подавить всплывающие образы.

Дэн не поверил ей, но обижаться на него не хотелось. Она предпочла бы вернуть все так, как было до просмотра видео, – ко вчерашнему дню, – когда наконец спустя почти семь лет она убаюкала себя мыслью, что, вероятно, мама была права: возможно, Майя была такой же, как тетя Лиза, неспособной видеть дальше своих собственных заблуждений. Больной разум, как сказал доктор Барри, редко способен распознать свою собственную болезнь. Эти слова утешали Майю на протяжении многих лет, потому что если она действительно заблуждалась, то ей ничего не угрожало, поскольку Фрэнк на самом деле не убивал Обри.

Видеозапись разрушила надежду на покой, и Майя снова стала семнадцатилетней – единственной свидетельницей убийства. Разница была в том, что теперь она понимала, что ничего не может с этим поделать, и знала, что нет смысла обращаться в полицию. Она уже пробовала – безрезультатно. Она попыталась рассказать Дэну. Что еще она могла предпринять?

Поставив формы с тестом в духовку, девушка занялась глазурью, поджарила орехи пекан и закипятила молоко, добавила кокосовую стружку, попробовала и в кои-то веки не получила удовольствия. Глазурь была готова, и Майе не на чем было сосредоточиться, покуда тесто находилось в духовке.

Она вернулась к морозилке. В последнее время она была такой примерной, так держалась, и вот теперь, еще до полудня наливает себе уже вторую порцию за день. Но разве ситуация не чрезвычайная? Это видео выбило бы ее из колеи при любых обстоятельствах. Сейчас, когда она взвинчена и недосыпает, это совершенно невыносимо.

А ведь еще предстоял ужин с родителями Дэна.

Майя обожгла руку, вынимая противни из духовки. Она подержала ожог под водой, не обращая внимания на боль. Это позволило ей прийти в себя. Она принялась считать свои вдохи, убеждала себя, что не стоит зацикливаться ни на видео, ни на Фрэнке. Особенно теперь, в состоянии ломки.

– Боже, здесь потрясающе пахнет! – воскликнул Дэн, входя с холода. Его взгляд упал на ее ладонь, подставленную под струю воды. – Ты что, обожглась?

– Ничего страшного.

Он выглядел обеспокоенным, но ничего не сказал, опускаясь на колени, чтобы развязать шнурки на ботинках. Должно быть, устал спрашивать, все ли с ней в порядке.

– Как дела с учебой? – поинтересовалась она.

– Продвигаются, – ответил он страдальческим тоном. Он был невероятным прокрастинатором, втискивая недели учебы в последние три дня перед экзаменами, и провел целый день за книгами, пока Майя убирала в спальне и поливала растения. Они планировали завести собаку, а это означало, что нужно избавиться от молочая с его ядовитым соком. Она сфотографировала трехфутовый суккулент с оранжевыми и малиновыми верхушками стеблей, а затем разослала его нескольким друзьям, чтобы выяснить, кому он нужен.

Она также отправила снимок своей тете Каролине, чья любовь к растениям передалась Майе. Tía^[11] Каролина жила в Гватемала-сити, и Майя встречалась с ней всего один раз, но они общались на расстоянии на протяжении многих лет. Она была единственной связью Майи со страной, откуда был родом ее отец.

Затем девушка попыталась почитать, но вскоре сдалась и отправилась погулять, чтобы бездумно не шататься по квартире. Она прошлась по своему району, мимо зданий, очень похожих на то, в котором жили они с Дэном: с металлическими пожарными лестницами, поднимающимися по стенам, и кирпичными таунхаусами с бетонными верандами. Она проехала по Коммонуэлс-авеню до самого Бостонского университета, где училась, мимо круглосуточных магазинов и кафе с шаурмой, в которое часто заходила, затем продолжила путь к покрытой льдом реке Чарльз. Идя вдоль реки, мимо проносившихся бегунов и велосипедистов, она старалась не думать о Фрэнке.

Девушка вернулась домой впритык к моменту, когда уже нужно было выезжать. Дэн нервничал. Он согласовал визит со своим родителям несколько недель назад, не предполагая, что он опрометчиво затянет с подготовкой к экзаменам до последней минуты. Майя налила себе джин в чайную чашку и выпила его в душе. Она уже изгоняла Фрэнка из своих мыслей раньше и могла сделать это снова. Она не будет думать ни о нем, ни об Обри, ни о Кристине.

Она редко пользовалась косметикой, но в этот вечер густо нанесла консилер, создающий ощущение маски. На ней был ее самый красивый свитер кремового цвета из кашемира, коричневые вельветовые брюки и сапоги на низком каблуке. Она накрыла торт стеклянной крышкой в форме колокольчика, сунула в рюкзак кое-какую одежду и зубную щетку и принялась ждать у двери, пока Дэн искал свои ключи.

– Нашел! – Он влетел в комнату в разнокалиберных носках.

* * *

Машину вел Дэн. Выезжая из города в лесистую глубинку штата, они оба были погружены в свои заботы. Амхерст находился в двух часах езды к западу. Родной город Майи Питтсфилд – всего в часе езды, но эти два города очень сильно отличались. Питсфилд когда-то был шумным мегаполисом, но те времена закончились еще до рождения Майи. Город так по-настоящему и не оправился после закрытия «Дженерал Электрик» в 1970-х – 80-х годах.

Амхерст всегда бурлил благодаря заполнявшей его молодежи из пяти университетов этого района. Даже сейчас, несмотря на то, что зимой студенты разъехались, центр города казался более оживленным, чем центр Питтсфилда. Здесь не было пустующих магазинов. Молодые семьи и профессора входили и выходили из кафе и ресторанов «farm-to-table». Независимый кинотеатр рекламировал фильм, о котором Майя никогда не слышала.

Дом, в котором вырос Дэн, был большим и выглядел современным, с острыми углами и окнами от пола до потолка, затененными живой изгородью. Снега здесь было больше, чем в Бостоне, и он покрывал лужайку тонким белым одеялом. Отец Дэна появился из двери, когда они выходили из машины.

Карл, более тяжелая и светловолосая версия Дэна, был учителем пятого класса и популярным местным поэтом. Очевидно, ученики любили его, и Майя могла понять, почему. В нем ощущалась такая же открытость и теплота, как у Дэна. Приветствуя своего единственного ребенка, мужчина расплылся в широченной улыбке, затем пожал Майе руку и повел их на кухню через прихожую с высокими потолками.

– Что предложить вам выпить? У нас есть любимый «дайкири» Греты, а еще вино и газированная вода.

– «Дайкири» – это здорово, – проговорил Дэн, пряча торт в дальний угол холодильника.

– И мне один, – сказала Майя. – Спасибо.

Она изо всех сил старалась казаться счастливой и расслабленной, поскольку ломка усиливала затаенную тревогу, наряду с обычным беспокойством из-за желания произвести впечатление на родителей Дэна. Дело было не только в том, что она любила их сына, но и в том, что у них, казалось, имелось все, о чем она мечтала. Они были обеспечены и добились успеха в своих областях. Им платили за то, чтобы они думали. Они оба излучали удовлетворенность.

Майя начала расслабляться в тот момент, когда Карл протянул ей напиток. Благодаря думскроллингу^[12] она знала, что алкоголь и транквилизаторы воздействуют на одни и те же рецепторы мозга, что объясняло, почему они вызывают похожие ощущения. Она выдохнула. Старалась пить не слишком быстро. В доме было тепло и пахло розмарином, чесноком и жареным мясом. Мебель была эклектичной. На стенах висели произведения искусства со всего мира: фотографии в рамках, вероятно, сделанные Гретой где-то в Марокко, керамическая мозаика, несколько масок.

Грета спустилась вниз в шелковой тунике и льняных брюках. Высокая и элегантная, она держала осанку, как человек, который много занимался йогой. Она была старше мамы Майи по меньшей мере на год, в ее распущенных кудрях было больше серебра, чем черного, но она казалась менее утомленной.