Амир Кари
Выдумки
Борщ
В кафе «Серый пингвин», что находиться по улице Кирова, сидел Илья. Ему недавно пришло смс от Катеньки, его любовницы, что она не разделит с ним вечер. Так что он решил допиться до чертиков. Рюмки то и дело летали от стола к его тонким губам. Кажется, водка не доходила до желудка, в горле образовалась дыра и через нее беленькая просачивалась и заливала истерзанную от самолюбия душу. От боли хотелось завыть, вцепиться зубами в гостей кафе, что сидели в кучной компании и посмеивались.
Катеньке он понравился с первого взгляда, его острые скулы, небрежная недельная щетина и тоскливые глаза с которыми он признавался ей в любви при каждой встречи. Через полгода ей приоткрылась декоративная дверь, и краешком глаза ей удалось увидеть сгнившие полы и дверь на чердак забитыми крест на крест досками. По началу ей хотелось сделать ремонт, но она вовремя осеклась, и тихонько закрыла дверь. Она не чувствовала, что нужна ему. Окончательно деготь испортил мёд, когда Илья обиделся на нее, из-за того, что к ней приезжает погостить мама, и они не смогут видеться, так часто как бы ему хотелось. Но до смс он все-таки надеялся, что она образумилась.
Водка не лезла. Деревянные стены в старинном стиле, акула, повешенная совсем не к месту в дальнем углу, медленно расплывались. Рассудок угасал. Перед тем как мозг дернул стоп кран, его встряхнули за плечо.
Илья с усилием открыл глаза и уставился на толстые губы. Он слышал невнятную речь. Когда немного прояснилось, то увидел сидевшего перед собой лысого мужчину, оглядывавшегося по сторонам.
– Ты кто? – разжал Илья слипшие губы.
– Ха. Поднялся походу. Старых знакомых не признаешь?
Как же тебя не узнать гамадрила лысого. Может притвориться что я его первый раз вижу. Прокатит?
– Че надо? – Илья подтянулся на стульчике, положил локти на стол, открыл бутылку и налил себе до краев.
– Да так… поздороваться, не каждый день же видимся – а сам смотрит на беленькую и облизывается.
Серега не стеснялся, доел овощи, потом принялся за Кириешки. Илья брезгливо посмотрел, как работает комбайн его собеседника, выдохнул, и опрокинул голову вместе с рюмкой. Хотел закусить, а все тю-тю. Возмущенный взгляд прошиб незваного гостя, и он понял, что ему не рады.
– Ох, забыл, Дашки обещал, что вовремя прейду. – Серега встал, вытер руку об джинсы и протянул хозяину стола.
От этих слов у Ильи остановилась кровь, руки и ноги похолодели. Он всегда уважительно относился к чужим отношениям. Теперь, когда с ним случилось такое, ему захотелось отомстить всему женскому полу, хоть и через мужика. Он схватил руку Сережи и притянул к себе.
– Останься. Парочку закинешь, и попрешь.
Не дожидаясь ответа Илья позвал официанта и попросил вторую рюмку. Принесли. Сережа без обиды ждал, когда ему нальют.
Пили они молча. Серегу быстро развезло на голодный желудок. Его язык не хотел спокойно стоять в стойле, начал лягаться, а потом вовсе вырвался и поскакал галопом. Работа, дом, гараж, машина все эти темы проскакивали мимо ушей Ильи, как только речь зашло о детях, он встрепенулся. Ожил.
– А ты че тут делаешь? – Илья сурово посмотрел на коня, который ржал обнажив кривые зубы.
– Как? Мы же… ну, то самое… ты че? – плечи Сережи поднялись от возмущения.
Илья шатаясь пошел к барной стойке, долго общался с барменом, который танцуя мешал в шейкере коктейль. Подойдя обратно положил на стол шоколадку «Нестле» перед Серегой и обнял его за плечи.
– Вот это сыну. И извинись за меня что задержал.
– У меня девочка вообще-то – шепотом сказал лысый, когда Илья надевал пальто.
Подруга осень залезла под одежду ледяными ручками и обняла его. Илья не сопротивлялся ей, безучастно засунул руки в карманы и поковылял по сырой улице Кирова. Его жгло изнутри обида, за то, что жена не смогла родить ему. В воображении он наставлял детей на праведный путь. А она?! Она отняла и сожгла пять лет его жизни. Пустые годы…
Вдруг перед ним выскочил запыхавшийся Серега.
– Я тебя обидел?
Илья с завистью смотрел на неуклюжего мужичка, который сгорбившись прятался от пронизывающегося ветра.
– Хороший ты мужик, чем ты мог меня обидеть? – Илья похлопал по плече Сереги и хотел пойди дальше, но дружеская рука остановила его.
– Говори, вижу же, что час разорвешься.
Он спрятал лицо за ладонями, потом вынырнул из них и посмотрел в маленькие глазки Сереги. В них для него промелькнуло надежда и спокойствие, что если даже выболтает лишнего, все останется в глубине этого человека.
– Говорят, к сердцу мужчине лежит через желудок, типа борщ сварила и дома идиллия. Ну варит она этот борщ, дальше то что? Все? Пожрал. Сытый. И как кот можешь упасть, уснуть. А вот что здесь – Илья пальцем тыкнул в грудь Сереги, что тот кашлянул – сюда борщ не зальёшь, знала бы она че я не просыхаю, так может по-другому ко мне относилась бы, не понимает она меня, и даже не хочет. Поговорить и то не можем. Гадина. Тьфу.
– Ха – лысый с недоумением повертел головой – да час вот, чтобы моя каракатица жрать не варила, да нахер такая нужна, – и выпятил пах вперед – я со своей по этому поводу постоянно ругаюсь, какие-то диеты придумывает. Прикинь, котлеты овощные – и захихикал голосом старика.
– Я детей хочу… – Илья добродушно улыбнулся, глаза стали влажными.
– О-о-о, дети, это вообще морока, – Серега посмотрел по сторонам и плюнул в лужу, – я тебе так скажу…
– Ничего мне не надо говорить, иди понял куда? – Илья махнул рукой и быстрым шагом пошел в обратную сторону. Серега искривил губу и не стал за ним идти.
Илья от выпитого туго соображал, и поэтому доверился ногам, а ноги существа такие, которые знают лишь знакомые тропы, и поэтому вели его в сторону дома. Он шел зигзагом, упал пару раз, умылся где-то лужей и через пол часа вышел к родимому порогу, остановился, посмотрел назад, хотел уйти и пропасть, но уже не было сил, топтать землю.
Вдруг в голову врезалась воспоминание. Как он с родителями переехал в это здание, который был построен один из первых, в этом районе. Пятиэтажка гордо возвышалась среди бараков и двухэтажных деревяшек. Весь город хотел здесь жить, завести семью, увидеть внуков. Дом был готов принять всех. Но что-то пошло не так, переехав, многие стали отгораживаться друг от друга за железными дверьми. Детский смех изредка плавал в воздухе, а взрослые прятались прежде чем улыбнуться. Потихоньку люди вымирали. И как будто дом посерел и стал ненужным.
– Гадина, гадина, ненавижу – пьяный Илья стоял прислонившись к кирпичной стене, и кое-как выговаривал эту молитву.
За всем наблюдал мужчина, похожий на почтальона Печкина, такой же худой и длинный, только усы седые. Мужик уж до боли сердобольный, подошел к измученному.
– Сынок, – Печкин затянулся и выдохнул отравленное облако, – может помочь.
Илья грустно выдохнул.
– Отста-а-ань, – и начал биться головой об стену.
– Сынок, сынок, ты шо делаешь? – мужик кинул сигарету в мусорный бак, и схватил его за лоб, – неужто из-за женщины?
– Отстать говорю. Не понятно что-ли? Ты шел куда-то?
– Грубить то не надо, я помочь хотел.
– Извини – пьяница обошел скамейку и сел, Печкин остался сзади и не знал, что делать.
– Вот говорят… – завыл свою песню Илья, пересказал слово в слово, что и Сережи. Только в конце добавил, – вот Катенька, ангелочек мой, любовь моя, я ее борщ не разу не евший. А люблю. Сидим болтаем, она слушает, улыбается. Улыбка красивая. Ммм.
– Ох, ох, ох, жизнь жестянка, – мужик сел рядом, стянул шапку и достал еще одну сигаретку.
– Я вот…, слышь дед, а ты бабку свою любишь? Только честно, – пьяница обнял себя и сгорбился, при этом смотрел на мужика снизу-вверх.
– Какой я тебе дед то, мне всего то пятьдесят семь. Бабка как ты говоришь, умерла уже лет семь назад. – Печкин достал зажигалку, чиркнул ею, закрыл от ветра огонь и подкурил, пыхтя продолжил – Ну раз ты со мной откровенно, то я бы тоже рассказал. Непротив?
– Хм, валяй.
– Женечку я на третьем курсе подметил. Молодуха, озорная, пышет здоровьем, такие нужны в деревни, да и я вроде неровно дышал к ней. И вот, получилось так что уговорил ехать в деревню. Хозяйство завели, пятнадцать лет вместе прожили, хм, и не тужили, между прочим. Ну конечно скандалы были куда без них, но они быстро утихали. Потом от сестры письмо пришло, что мать умирает, пришлось ехать одному, на Женечку хозяйство осталось. Мать еще полгода мучилась. Потом с сестрой и дядькой еще полгода пилили наследство. Никто ни хотел уступать, ну я плюнул и домой уехал без гроша. Захожу значит в хату, кричу «родная я тут», а там… – мужик затянулся что есть мощи в легких, выдыхая продолжил – с мужиком она. Голые бегают. Ну че делать, убивать что ли, расстроился, хотел уехать, а денег то нет, думаю останусь, поделим с ней и уеду. А если нет, то как было так и оставлю. Через неделю смотрю она мне на уши присела, говорит, что черт попутал, и так и сяк передо мной извивалась. Ну че делать? Простил. Но обиду затаил, на приблудную. Ой, как я пил, всех баб в деревни положил, некого не щадил, мстил. Она понимала всю участь свою. И не слово я не слышал от нее, про баб или водку. Так прожили мы восемь лет. Ну где-то. К этому времени она исхудала, одни глаза остались. Потом рак обнаружили, через год схоронил ее. И вот живу без нее уже больше десяти лет, и не к одной не тянет.
Мужик выпятил нижнею губу и вытер слезу.
– Да, история печальная – пьяница рассматривал маленькую лужицу под ногами – обидно за тебя. Вот если бы я, то я бы не за какой борщ не простил бы, убил бы всех, а его…
– Да, тьфу ты – Печкин встал, шапка которая лежала на коленки упала – у тебя че сынок, все в борщах измеряется, борщ то, борщ се. Душу тебе тут изливаю, придурок…
Мужик поднял шапку, отряхнул, быстро забрался по ступенькам и исчез во входной двери.
Илья сидел пол часа, продрог, а в мыслях, какой-то голый мужик бегает, туда-сюда, и извиняется еще, за что-то.
Тут он подскочил, побежал, на лестнице упал, не останавливаясь взобрался на четвереньках. Не помня себя залетел на третьей. Руки трясутся, кое-как отыскал замочную скважину, минут пять провозился. Забегает, бежит в спальню. Включает свет. Заглядывает в шкаф, потом под кровать.
– Ты чего? – сонный голос жены отрезвляет его, – что случилось? Ах ты паразит, ковер…
– Че, какой ковер? Заткнись. Где он?
– Кто?
– Голый этот.
Жена в недоумении смотрит на него. Илья пол ночи на нее орал, а она не понять за что оправдывалась. Ведь в каждый угол заглянул, все искал.
Диета
В работе повара мне нравиться – летнее утро, за час до открытия. Солнце поглядывает в окно, как мы все собираемся в прохладном зале. Наташа, с ковшиком разливает чай в граненные стаканы, а Мария Львовна нарезает с хрустом свежий хлеб. Я старался урвать корочку, мазал ее мягким маслом, посыпал сахаром и ел, ни о чем не думая.
Напротив, меня сидела Марья Львовна. Мы её ласково звали «Крыса». Потому что сдавала всех без разбора, а какая тяжелая энергетика у неё. Колбасу резал как-то, тут она подошла, у меня руки затряслись, глаз задергался, сознание помутилось, в берлоге с голодным зверем не так страшно, чем под ее надзором. Не сказав ни слова ушла, а меня потом пол дня трясло.
Случай помню. Стоял на раздаче, народу уйма. Будто трамвай останавливался каждый пол часа. Убегался. Плюсом к вечеру банкет, на сорок семь человек. Но одно радовала, к раздачи это не относилось. Но тут выходит Крыса, тащит на красном подносе вилки, ножи, и заявляет.
– До шести надо натереть – кидает на стол поднос, что аж ложки подпрыгнули, разворачивается и уходит.
Я немного опешил от такого расклада, а тут еще что-то из рук тянут, это оказывается мужик, хочет, чтобы я ему тарелку супа отдал.
Через пол часа ковыляет обратно.
– Еще салфетки скрути.
– Марья Львовна, – кричу ей, – так не успею, да вроде говорили…
– Что говорили? Знаю я, эти ваши разговоры. Лентяи вы все, работать быстрей надо…
В другое ухо амбал кричит, что опаздывает, и чтобы мы решали свои проблемы после работы.
Что делать? Согласился. Насмотрелась разных передач про поваров и хочет из столовой ресторан сделать. Конечно, на столах серебряные приборы смотрятся красиво, но на это совсем нет времени.
– Ильги-из, далеко собрался? – крикнула она мне в спину, когда я стоял возле выхода переодетый.
Я закрыл глаза, во мне закипела кисель. Она шоркая подошвой сланцев об плитку, подошла ко мне, и ласково пропела.
– Пока не сделаешь, домой не пойдешь.
– Да как, Ма-марья Львовна? – я повернулся – я же еще на той недели говорил, что у меня талон к стоматологу.
– Ильгиз, есть слово «надо». Вот тебе и мотивация.
– Я не обязан! Это вообще не моя работа, делайте сами, – развернулся и хотел уйти, но она продолжала.
– Не сделаешь, можешь вообще не приходить.
– Как? – меня передернуло от гнева.
– Вот так. Я поговорю с Нурией Расимовной. Она этого терпеть не будет. И насчет того, кто что должен делать, буду решать я, но никак не ты, – я хотел открыть рот, но она повысила голос и продолжила – и если ты как сонная муха не стоял бы, то все успел. Так что ступай.
К стоматологу я не попал.
Крыса сидит сгорбившаяся, и кажется, уменьшилась в размерах. Держит стакан двумя руками, и маленькими глотками пьет чай. Да, она скромная, при том что «заноза», но чтобы не кушать и разглядывать узоры на скатерти, хм, такого еще не было.
Задев Наташу, взглядом показал, на нее. Я был немного обеспокоен, ведь никто не знает, что у женщин в голове. Наташа человек простой, что думает то и говорит. Немного понаблюдав за Крыской, крикнула:
– Маришка, а Маришка. Любовник что-ль появился?
Мария Львовна растерянно обсмотрела нас всех. Недоуменно промямлила.
– В смысле.
– Да, ладно, вижу один чай хлебаешь.
Все прекратили жевать. Мария Львовна оттолкнула кружку и робко начала.
– Все де–девчонки – взгляд подняла на меня – ну и мальчишки, с сегодняшнего дня, – она остановилась, вдохнула больше воздуха, и еще тише продолжила – диета, я на диете. Все.
Не дожидаясь вопросов, она встала и пошла к себе в цех. Я не сомневался в ней, ведь она человек слова. Просто так говорить не будет.
Минутки три все молчали. За окном послышались голоса рабочих, кто-то дернул закрытую дверь. Наташа посмотрела на часы.
– Еще пятнадцать минут – и зевая продолжила – в поезде ехала с пожилой женщиной. Худая, страшная, как моя смерть. Мы с ней разговорились. Рассказала она, что тоже, на каких только диетах ни сидела. Сейчас не есть, не срать не может. Вот она мне сказала, ешь пока естся, и не чего на этих треклятых диетах сидеть. И с того момента даже не думаю. Эх, меня и такую любят.
– Ну, да, мне муж тоже говорит нет толстых женщин, есть мужчины с короткими руками, – все улыбнулись, это говорила Таня. Она не сказать, что толстая, такая пухленькая. Потом встала собрала стаканы и посмотрела в окно – ни чё, дня три посидит максимум, потом больше нас будет трескать. Ни чё, ни чё, ей полезно. Может когти выпадут.
И вот марафон сумасшествия начался: Мария Львовна забегала с тарелками. Мне кажется она раз десять на дню кушала. Утром она бегала с гречкой или овсянкой. В течение дня уплетала то фрукт, то йогурт, то творог обезжиренный. На обед у нее был легкий гарнир в основном тушеные овощи с кусочком курицы или белой рыбы. И все в таких маленьких порциях. Наверное, желудок ее ненавидит, ведь до похудения, она накладывала себе чуть ли не две порции пюре, сверху клала котлету, и поливала все это добро соусом из-под гуляша.
Через месяц девчонки, над ней перестали издеваться. Зауважали, ведь Марья Львовна скинула пять килограмм. Все ее спрашивали на какой именно она диете сидела, что помогло, а что нет. Она рассказывает и улыбается, встает перед всеми руками машет, талию свою показывает, а глаза говорят обратное что ей на самом деле то не очень то и сладко. Девчонки в это время что-то записывают, бока свои трогают и мысленно, наверное, прощаются с ними. Через неделю все сидели на диетах, мне неуютно было сидеть с макаронами и гуляшом, когда кто-то кушал морковку сырую, кто салат, кто суп пюре, кто пил воду.
Через неделю, все как-то начало возвращаться на круги своя. Только одна Марья Львовна не унимаясь и, наверное, хотела доказать, что она самая стойкая. Прошла еще неделя и в тусклых глазах появился огонек. Она мило сидела за столом и ни к чему не притрагивалась, еще милее была ее улыбка. И тут я понял – сорвалась. Прекрасная идея пришла мне в голову, разоблачить ее, и тем самым наказать за ее дурной характер.
За несколько дней заметил. Дверь в её цех постоянно закрыт. Когда мы обедали она куда-то уходила, и все время оглядывалась, наблюдала за всеми.
Я сообразил, что она прячет в цехе еду. Как мне хотелось ее раскусить. Заглянул к ней в цех, но ничего не нашел. Через четыре дня мне надоело, и прекратил все это.
Все раскрылось в один день. Был обед. Мария Львовна никуда не пошла. После сытного обеда я растянулся на стульчике и смотрел на потрескавшийся потолок. Девчонки вышли покурить. Во всем здание остались мы одни с Крыской. Вдруг она закашляла. Сначала не придал этому значение, но это продолжалось долго. Когда я заглянул к ней в цех то увидел, как она стоит с опущенной головой в мойке, кашляет и трясется.
– Марья Львовна, Марья Львовна, вам помочь? Что случилось?
Она вытянула руку назад, чтобы я не приближался и махала показывая на выход. Крыса практически задыхалась. Побоявшись ее преждевременной смерти, остался.
Мария Львовна прекратила кашлять и повернулась ко мне. На ее багровом лице, в некоторых местах проступали белые пятна. У нее что-то упала на ногу и отпрыгнув как лягушка приземлилась ровно между нами. Пригляделся, да это же надкусанная котлета. Поймал с поличным, промелькнуло у меня в голове. Распахнулась входная дверь, смеясь вошли девчонки. Я хотел позвать их, но Крыса подобрала улику, выбежала.
Я не стал за ней бегать, а сел в ожидание всех. Но вместо девчонок вошла заведующая Нурия Расимовна, а за ее спиной пряталась Крыса.
– Ильгиз, как ты мог? Ну в самом деле, я… мы не ожидали от тебя такого…
Заведующая еще что-то говорила про честь мужчины, что женщин нужно поддерживать. Я не слушал, только разглядывал свои сланцы.
– Ильгиз, но человек же на диете, а ты ходишь к ней с котлетой, и подстрекаешь. Знаешь, как трудно сидеть на диете, когда все против тебя. А? Вот ты не женщина тебе не понять.
– Я, я…
– Ильгиз, извинись перед ней, – Нурия Расимовна погрозила пальцем.
– Не буду я перед ней извиняться, она сама…
– Ильгиз, не спорь.
– Еще вот при вас скажу Нурия Расимовна, – Крыса вылезла из убежища – пусть перестанет следить за мной. Куда бы я не пошла, везде он. Как будто специально. Знаете, как маньяк какой-то. У девчонок спросите, если не верите.
Сзади них стояли Наташа, Таня, Вера и еще кто-то и смотрели на меня. У всех такое лицо было, как будто я домогался до Крысы. Они подтвердили, что я следил за ней. Худшего дня не припомню.
После этой истории прошло, наверное, месяц, вроде все забылось и потекли одинаковые дни. В один из таких дней готовил сырники, что-то напивая себе под нос. Кончилась мука и я пошел на склад. Но не успел я переступить порога как услышал тихие всхлипы и бормотания. Я прислонился к углу и через дощатый стеллаж увидел, как на мешке с сахаром сидела Крыса и вытирала слезы. В бесшумной комнате все хорошо слышалось.
– Ну, почему? Ну что же со мной не так, – Крыска еще немного помолчала и добавила со вздохом – Ну и катись колбаской.
Я ушел на кухню, обдумывая все что она сказала. Никакой жалости я к ней не испытывал. Мне надо было работать, и я пошел в склад. В складе было пусто, после неё остался мятый мешок.
Кофе
Рамис сладко посапывал, когда его толкнули в бок. Он открыл один глаз. На белоснежном фоне, выжженный ядом стоял силуэт жены. Глаз закрылся, обмякшее тело не подчинялось ему. Через сонную оболочку всплывали отдельные слова и ударяли в мозг, как нашатырь. «Обещал, раковина, идиот». Он сел, и, прежде чем сказать, облизнул губы.
– В смысле?
– А! Проснулся! Иди убирай! – Ее грубый прокуренный голос сверлил ухо.
Тамара сжимала сырую половую тряпку и готова, как ему показалось, бросить в него. Рамис знал, что она может это сделать, и поэтому с опаской приподнял руки.
– Че сидим-то?
– Да все-все, успокойся.
На полу растекалась грязная лужа с клочками волос и другим мусором. Там же лежал разноцветный коврик. Тамара ткнула мужа в плечо и всунула тряпку в руки.
– Твой косяк.
С чувством вины, и страха перед женой, брезгливо взял ветошь и помял в руке. Нехотя присел, неумело держа тряпку двумя пальцами он макал ею в лужу. Тамара от увиденного не смогла сдержать ярость и привычно дала ему подзатыльник. Прошипела:
– Не чего сделать нормально не можешь. Исчезни.
Она с психом отобрала тряпку, так что грязные капли разлетелись по комнате.
– Пошел вон…
«Лучше молчать», подумал он и, почесав лысину, пошел на кухню. Из шкафчика достал молотый кофе «Presidentti» в новой зеленой упаковке. Из ванной доносились бормотания: «Связалась с лодырем, не отходит от компьютера, спит днями и ночами, ничего нормально сделать не может». Рамис мог часами слушать какой он «хороший», и при этом думать или заниматься спокойно своими делами. Этот фон даже немного успокаивал его. Так что сейчас, легким движением открыл пачку, и бодрящий запах кофе заполнил комнату. Он только потянулся к турке, как из ванной донеслось.
– Иди сюда! Ты где? Коврик кто будет вешать?
С сожалением поплелся помогать жене. Открыл дверь на балкон, взял немного правее, так как часто бился ногой о колесо велосипеда. Раздвинул клетчатые сумки, освободил место и повесил коврик.
На балконе было душно, Рамис открыл окно. Тихим жужжанием донеслись до него звуки бензопилы. Он наблюдал с пятого этажа, как крошечные люди ходят по двору, занимаются хозяйством в своем доме.
Рамис любил наблюдать из окна, как живут другие люди. Он думал, что они счастливее его. Его мечта – иметь дом с большим участком и живностью: куры, свиньи, собака, и место, где можно спрятаться от жены. Томочка не хотела дом, обосновывала это: «научись сначала следить за квартирой…».
– Че вста… – опять заорала жена, – ты издеваешься надо мной.
– Что, что случилось?
Вдруг она резко села на пол и схватилась за ногу. Рамис понял, что у нее маневр не удался: о велосипед ударилась. Опять на него все свалит. Решил избежать этого обвинив ее:
– Что ты здесь делаешь? Сама виновата. Нечего лесть туда куда не следует.
– Че так долго? Кто будет раковину чинить? Я что ли? – слезливо тянула она глядя на свой ушибленный мизинец.
– Ну ладно. Ща сделаю.
Он хотел перешагнуть через нее, но вовремя сообразил сначала ей помочь подняться. Она кое как встала и, держась за его плечо, начала ныть.
– Почему ты такой? Обнял бы, поцеловал бы. Извинился. Ведь мне же больно. Ты какой-то черствый. Ты разлюбил меня? – немного подумав добавила – Может мне мужа на час вызвать? Он бы все сделал, и нервы в порядке у меня и у тебя.
– Ну, если хочешь. Давай.
– А – она посмотрела ему в глаза, – значит, вызвать человека со стороны лучше, чем самому что-то сделать? Давай раздарим! – Она выглянула в окно и крикнула:
– Кому нужны деньги! квартира номер…
– Ну хватит, – строго перебил он ее, – пойду.
Она искусственно заплакала, когда он вышел с балкона. Рамис почувствовал вину за ее слезы, и, как обычно, обнял ее и поцеловал. Тамара важно вырвалась из его объятий, похрамывая ушла в спальню.
Жена лежала на кровати с пробками в ушах, когда Рамис сделав раковину вошел в спальню. Увидев его она все же вытащила один наушник.
– Сделал?
Он кивнул нехотя. Она привычно прожужжала.
– Руки то хоть помыл?
Он посмотрел на грязные руки и тяжело выдохнул. Сходил помыл. У Тамары рот опять не закрывался. Сейчас ей важно наставить его на путь исправления. Он слушал ее и отвечал: «ага, мхым, ну да, еще бы». Когда она выговорилась, угасла в ней обида, прошла злость и как ни в чем не бывало пропела и похлопав ладошкой по кровати позвала к себе
– Ложись. Тут прикольная песня, пойдем послушаем.
Рамис лег рядом, она запихнула ему в ухо наушник. Он не любил попсу, но, чтобы не обидеть жену, скривил душой и кивнул благодарно.
Тело напомнило про нехватку кофеина холодком в груди. Он предложил ей тоже кофе. Она покачала головой, и отобрала у него наушник. Переступив порог кухни он предчувствовал с наслаждением, что остались считаные минуты до первого глотка бодрящего кофе. Он даже начал пританцовывать и запел песню «I love you baby…». Пару раз крутнулся на носке, потом резким движением взял пачку. Маленькая черная туча взмыла вверх, на мгновение зависла над головой и медленно посыпалась на пол.
Его тело онемело, глаза расширились. Он судорожно сжимал пачку «Presidentti». Рустам думать не хотел, что будет дальше, но, одно он понял точно – холодок в груди еще долго будет его мучать.