Амир Кари
Выдумки
Мне лучше знать
По весеннему ночному городу мчался белый «крузак». Все оставались позади, кто плелся меньше двухсот. Паренек гнал за порцией кайфа и поэтому, увидев вдалеке мигающий зеленый, пробормотал: «Вообще по, успею».
Красный. С пересекаемой дороги тронулся «КамАЗ», выдувая темно-синий дым. Мгновение – и «японец» крепко обнял всеми колесами русского товарища, как друга, которого давно не видел.
Душонка паренька кое-как выкарабкалась из тела, которое было жестко зажато между рулем и сиденьем, и медленно поплыла вверх. Прозрачное тело было усыпано червоточинами, из которых тихонько вытекала черная жижа и образовывала вокруг ног живую смолу, мешающую плавно плыть вверх.
Из больниц, жилых домов появлялись прозрачные головы, затем и полностью тела и, делая плавный рывок, отстегивались от крыш и тихо уплывали в небо. Эти души отличались от Салиха только одним – больше или меньше смолы. Глаза их были закрыты, так что они не могли узнать друг друга.
Над звездами. Огромная площадь, где нет ни забора, ни пометок, указывающих край или конец, битком была набита душами. Их глаза оставались закрытыми, а уста немыми. Сюда прибыл Салих и ждал своей очереди. Все находились в белой оболочке, в которой смола нагревалась, делая ожидание томительным и невыносимым. В этой гуще мертвых в некоторых местах проглядывались светлые коконы. Входом в распределительную часть служили два столба, здесь же скорлупа трескалась, и неживые, услышав приговор, шли в ближние белые ворота, спрятанные за густым туманом, или в красные, которые находились так далеко, что отсюда виднелось только пятно.
Дошла очередь до Салиха. Когда он перешагнул на священную сторону, двое стражников увидели молодого парня с пустым серым взглядом, живая смола передвигалась по его загноенному прозрачному телу, доставляя хозяину немало хлопот.
У белых ворот рассеялся дым, и Салих заметил, что за решеткой стоит женщина, ее руки крепко сжали прутья, а глаза пожирали его – полностью. Тяжесть взгляда заставила юношу отвернуться и повиноваться двум стражникам, которые указали ему на красные ворота.
Они дошли до впадины, через которую тянулась узкая тропинка к самому аду. Перед тем как ступить на нее, Салих решил оглянуться, и вдалеке, откуда его направили к красным воротам, возле стражника стояла женщина, она размахивала руками и что-то доказывала. Он отвел взгляд и посмотрел вниз: там торчали головы душ, их медленно засасывало в кипящую черную жижу. В углу котлована шевелилось что-то: наверное, кто-то хотел доплыть до края и вскарабкаться, но это затея была бестолковой.
Чем ближе они были к цели, тем становилось жарче. Из-за пекла приходилось закрывать глаза и прятать лицо рукой. Он не мог дальше идти, попятился назад и уперся в стражника, который не собирался останавливаться. Салих хотел объясниться с ним – может, они все ошиблись, – но его губы оставались немыми.
Женский вопль пронесся по всему небесному царству. Стражник остановился и повернулся в сторону орущей, она хотела столкнуть это чудовище. Но стражник сам отступил и повис над пропастью.
– Салих, сыночек, – женщина упала на колени и затряслась от плача, ее хрупкие руки обхватили его ноги. Он увидел женщину без единой червоточины, ее тело светилось белым. Она мотала головой. – Нет, не может быть. Сыночка…
Салих обрел надежду на спасение.
– Сыночка, я договорилась… Ты будешь в безопасности, мы можем поменяться, – мать подняла голову, посмотрела на стражника и сказала решительно: – Ведите нас.
Поняв всю ситуацию, он затряс головой, хотел вырваться, но тиски матери его крепко сжимали, и он никуда не мог дернуться. Когда она разжала руки и поднялась, он посмотрел на нее, потом на ворота и решил, чего бы то ни стоило, бежать в ад. Но мать успела взять его за руку и, видя его сомнения, взглянув в его серые глаза, прошептала:
– Нет, нет, ты не ведаешь, что творишь. Пошли. Все будет хорошо. Поверь.
Салих не смог долго противиться этому взгляду, и, как на земле, ему пришлось повиноваться. Она взяла его за руку и повела за собой. Когда они прошли тропинку, Салих грустно посмотрел на красные ворота и проклял себя за нерешительность.
Стражник провел их к двери, которая находились возле рая. Они пошли по белому длинному коридору. Дойдя до маленького коврика, они встали на колени и преклонили головы. И тут же две души засветились. Так они пробыли то ли долго, то ли мало, времени здесь не существовало. И вот внутри них заговорил святой голос.
– Бакламова Марьям, ваши намеренья чисты?
Она кивнула.
– А ваши, Бакламов Салих?
Салих молчал. Возгоревшееся сияние в его теле начало гаснуть, пока совсем не утихло в глубине души.
– Да, да, он согласен. И разговору быть не может. Да? Сыночка?
Она подползла и обняла его, не обращая внимания на слизистую смолу, которая двигалась по его телу.
– Сына, – уже более твердым голосом сказала мать. – Не думай ни о чем, пожалуйста. Я тебя так люблю… Сына, мне нечего терять: если я буду знать, что ничего не смогла сделать для тебя, и рай адом покажется. Кивни, у нас мало времени.
Салих слушал безмолвно, взгляд его не поднимался.
– Ради меня. Сына, в конце концов, мне лучше знать, – она стала трясти вялое тело, но это ничего не дало.
Они вышли из двери и разошлись по разным сторонам. Салих не мог смотреть, как уходит мама, но, все-таки решившись, поднял глаза, чтобы посмотреть на нее в последний раз. Вдалеке открылись ворота в ад, а перед ним – в рай.
Он медленно вошел в рай, туман развеялся, и его взору открылась ужасная картина. Взгляды душ ничего не выражали, их тела были покалечены, некоторые из них сидели, а кто-то хаотично передвигался, борясь со смолой, которая мешала ходить. Чуть поодаль торчали заостренные камни в человеческий рост, из некоторых виднелись макушки голов – тягучая жижа тихонько поглощала их. Салих развернулся и крикнул в закрывающиеся двери.
– Это разве рай?
Ворота остановились.
– Да, – послышалось из щели ворот.
– Врете, обманули. Мама!
– У каждого свой рай.
– А ад?
– Одинаков.
Ворота захлопнулись и исчезли в тумане.
Салих сел, где стоял, и стал смотреть, как мучаются души, как они не могут найти покоя в раю. Как и он сам.
Айфон
Обычно, когда Рустам выпивал, он был душой компании, но сегодняшний вечер был исключением. Ведь все в комнате были погружены в телефоны, а у него у одного в кармане лежал старенький «Нокиа», который, как думал Рустам, горел сейчас от стыда за своё происхождение. От злости он хотел сдавить это отребье, но телефон всё время ускользал из влажных ладоней.
Рустам смотрел с завистью, как одногруппники показывают друг другу смешные картинки и растягивают пасть во всю ширину лица. Всем видом он хотел показать, что ему неинтересна вся сущность «новейшего мира», но всё же краешком глаза заглядывал в айфон Пашки, который сидел рядом и листал ленту «ВКонтакте».
В комнате их зависало пятеро: четыре парня и одна девушка. Все они учились в колледже: они на автомехаников, а она на повара. Как Рустам увидел в начале вечера эту красотку с длинными прямыми волосами и круглыми зелёными глазами, так и начал перед ней вытанцовывать, рассказывать анекдоты, от которых хотелось зевать, и подкалывать одногруппников так, что это выглядело как оскорбление, и, чуть не получив по лицу, успокоился. Поняв всю свою безысходность, решил применить другую тактику – не замечать и игнорировать её, но это выглядело так: один раз закрыл перед ней дверь, пару раз наступил ей на ногу, не извинился и даже не покраснел.
Устав от социальных сетей, встал Пашка, потянулся и, зевая, промямлил:
– Курнем?
Все, не отрываясь от телефонов, пошли одеваться. Сигарет у него не было, а стрелять уже стыдно, и просить у тех, кто ему стал неприятным – бррр – не хотелось. Курильщики вышли.
В носу у него защекотало, он посмотрел на лампочку и с удовольствием чихнул, и откуда-то послышался нежный девичий голосочек:
– Будь здоров!
– Ага, – ответил Рустам с испугом и помотал головой, пытаясь увидеть, кто же здесь.
В углу в кресле сидела она, подобрав под себя ноги и уткнувшись в телефон. «Вот мой шанс», – подумал Рустам. О чём же с ней заговорить? И что первое ему пришло в голову, то и сказал.
– А ты чё, не куришь?
Лиля помотала головой, не отрываясь от телефона.
– А! Понятно, а это у тебя ай-ай… ым… айфон, – последнее слово он выговорил быстро и замер.
– Да, – ответила она и посмотрела на него. В её глазах отражался белый прямоугольник.
Не представляя, как продолжить разговор, Рустам затряс головой, как лошадь, которая пытается втолковать всаднику, что он ничего не понимает в своем деле.
Что двигало им в этот момент, Рустам сам не знал, а только сказал вот что:
– Понятно, я вот тоже хочу купить себе, ай-айфон, чё-т можешь посоветовать? – и он лукаво улыбнулся.
– Бери последний. Если с деньгами туго, то…
– Не, не, – перебил он её, – на это нельзя деньги жалеть, если покупать, то самый лучший.
Лиля спустила ноги на пол и локтями уперлась в колени. Телефон она держала так, что Рустам видел надкусанное яблоко.
– Да, я тоже так считаю, вообще не понимаю таких людей, кто экономит на этом, кстати, скоро восьмой выйдет, думаю поменять, – и она брезгливо посмотрела на серую побрякушку в руке.
– Да, чё со старьем ходить-то.
Они улыбнулись. В этот момент с треском открылась входная дверь, ребята, смеясь и обсуждая новую преподавательницу, вошли в квартиру. Лиля подогнула под себя ноги и погрузилась в мир Интернета. Вошёл первый Пашка и, тыкая пальцем в экран телефона, показал остальным что-то, от чего все громко засмеялись.
– Придурки, – выпалил Пашка и убрал телефон в карман, он подошёл к столу и разлил водку по рюмкам.
Миша, который был до ужаса худой, с белыми островками на волосах, сел рядом с Лилей на краешек кресла и показал ей что-то на айфоне. Она прикрыла рот рукой и засмеялась. Потом Миша убрал телефон в тугой карман джинсов и сладостно присел ей на ухо.
Рустаму стало так тошно, что захотелось заорать: «Чё, Миша, если бы у тебя не было айфона, был бы ты так крут? Не знаю, а может, сидел бы ещё грустнее меня, а?»
Проклятый айфон. Рустам загорелся желанием вырваться и бежать, пока ноги не подкосятся от усталости, и даже это не остановит его, он будет грести землю, лишь бы быть подальше от всех них.
Раздался громкий звук электронного пианино, все затихли и посмотрели на Рустама. Но он не хотел вытаскивать эту гадюку из кармана, хоть от вибрации занемела нога. Наконец достал. Его жизнь сузилась, как экранчик телефона, от волнения всё расплывалось в глазах, он не мог прочитать, кто звонит. Паша, не отрываясь от телефона, показывал козу и мотал головой, как будто слушал жестокий рок.
Вытащив своё тело из квартиры на лестничную площадку, он запомнил, как смотрела на него Лиля и улыбалась. «Наверное, смеётся надо мной», – подумал Рустам.
Большими буквами было написано: «Мама». Рустам постарался сделать голос ласковым.
– Да, – когда он прослушал, что сказала мама, его голос поменялся и погрубел. – Как не вышлешь? А я… Ну мам… Понятно, всё, пока.
В динамике ещё звучал женский голос, когда Рустам нажал на красную кнопку. От всего, что произошло, ему хотелось сесть где-то в углу и заплакать. Он так надеялся на эти деньги. «Она всегда так делает, она никогда меня не понимала, никогда. Что бы я ни делал, мои желания были последними в списке её дел. Никогда она не любила меня, я ей чё, какой-то мальчик с улицы, чтобы она со мной так поступала? Не буду с ней больше общаться. Пойду найду работу, заработаю себе на всё, даже не скажу ей ничего. Не поеду к ней больше в эту гнилую деревню, не хочу её видеть».
Грудь жгло от таких мыслей. Не хотелось существовать в этом несправедливом мире. Он тихонько спустился по лестнице, вышел на улицу и побрёл по зимнему городу. Под ногами скрипел снег, серый пар вылетал изо рта и тут же исчезал за спиной.
Войдя в комнату в общаге, не раздеваясь, лёг и уснул тревожным сном. Всю ночь он ворочался. В четыре утра весь в поту проснулся. Как безумный заговорил:
– Да как же? Обещал всё-таки. Надо что-то делать, как купить айфон? Как купить? Где найти деньги? Работа…
Он встал, походил по комнате и этим разбудил соседа, тот обматерил его. Рустам немного пришёл в себя и снова лег.
После того как пролежал с полчаса, его осенило. Кривая улыбка растянулась по его лицу.
– Тут осталось-то учиться, скоро практика, мы же с ней больше не увидимся.
На часах пробило полтретьего. Лиля вошла в квартиру. На кухне горел свет, и она пошла туда. Её мама Нурия Харисовна собирала вещи по коробкам. На столе стояли две коричневые коробки, из одной торчала скалка и ручка сковородки, из другой чашки, обёрнутые газетой. Во вторую коробку она засовывала зубочистки и белые салфетки.
– И где мы так долго? Ты же завтра не встанешь, – сказала ей мама, не отрываясь от своих дел. – Завтра рано вставать. «Газель» в девять приедет.
– Куда на этот раз? – спросила Лиля, обводя взглядом кухню.
– Тут неподалёку, где бывший МФЦ – там сзади есть хорошая времянка…
– Мама, какая времянка? – глаза Лили широко раскрылись. Она смотрела сквозь маму.
– За ваши деньги любой ваш каприз, – Нурия Харисовна говорила и открывала ящики шкафа, проверяя, всё ли взяла.
– А как добираться до учёбы?
Тут мать не выдержала, повернулась к ней и заорала:
– Пешком! Не сломаешься! Ещё вопросы?
Лиля, сделав обиженное лицо, прислонилась к стене и достала телефон.
– Кстати, Санька звонил, спрашивал про телефон, не про этот случаем? – Нурия Харисовна показала на телефон подбородком.
– Блин, мам, ему-то он зачем? – Лиля взглядом дырявила угол кухни. – Он всё равно китайский, этому телефону место на помойке.
Лиля кинула телефон на стол и пошла в свою комнату.
Трамвай
Как раз, когда я подошел к остановке, из-за угла выполз бело-красный трамвай под номером пять. Он катился не спеша, и, когда оставалось метров десять, мне удалось разглядеть водителя. Это толстая баба в желтом жилете и с обиженным лицом, она смотрела вперед, но, перед тем как остановиться, все-таки повернула голову и посмотрела на нас сверху вниз.
Возле меня сел мужчина в серой майке. От него ужасно пахло потом, мне пришлось дышать через раз. Что-то скрипнуло, и трамвай тронулся, из окон подул ветерок, и запах пота разлетелся по вагону. Я мог дышать. Ко мне подошел кондуктор, поискав в кармане деньги, подал ей пару десятчиков.
На следующей остановке я увидел ее. Девушку с изящной талией, высеченной не кем иным как самым известным скульптором самой Италии. Вай, вай, вай. На ней был белый сарафан и желтые сандалии. Моя радость сменилась на грусть, увы, напротив нее стоял парень в синей футболке.
Скрипучая гусеница тронулась. Напоследок я заметил, что при разговоре с ним она не смотрит на него, а витает в облаках. Это обстоятельство меня сильно возмутило, не знаю почему. Такие милашки всегда что-то скрывают.
После наблюдений за ними вспомнил Аню. Как мы с ней познакомились. Нет, мы были с ней знакомы, так как учились в одной группе, но она тусовалась с подкачанным бунтарем Глебом. Таких, как он, любят девушки. Моя ненависть к нему была особенной, он унижал меня перед ней. Как-то я не дал ему списать, уже не помню какой предмет. У меня были всегда хорошие оценки, а вот он не мог похвастаться этим. На перемене Глеб схватил меня за шкирку и начал тыкать в тетрадь и орать на всю группу: «Плохая кошка, очень плохая, больше ты не будешь гадить в чужом огороде». И еще вдобавок дал мне пощечину своей как доска ладонью. Спиной я чувствовал, как она смотрит на меня, как улыбается, но, увы, моя смелость куда-то делась.
Когда он закончил издеваться, я долго сидел не поднимая глаз, пока все не вышли из кабинета. Пусть лучше еще десяток таких Глебов меня изобьют до полусмерти, только чтобы ее ангельская улыбка не обратилась против меня. Это так ужасно.
Конечно, как-то я дал ему отпор, на первом курсе. При всех толкнул, когда он пытался поджечь мою сумку. Потом не понял, как оказался на лопатках, я смотрел на него снизу вверх, как он пытается коленом зажать мне горло, и тут же почувствовал, что его друг Митя хочет снять с меня штаны. Благо учительница зашла, и никто не увидел мои семейные труселя в цветочек. После этого случая ни дня не проходило, чтобы он прошел, не тронув меня.
В конце пятого курса Глеб охладел к ней. Она психовала, ходила за ним, умоляла, писала, все без толку. Даже драка была, она его новую подругу за волосы таскала по всему универу. Мне жалко ее было, иногда думал помирить их. Но потом одергивал себя.
Наконец-то и на моей улице перевернулся грузовик со сладостями, и все время учебы, которое я за ней ходил, не прошло даром. Она начала со мной общаться, но больше относилась как к большому платку, который весил на тот момент семьдесят пять килограмм, хорошая салфетка, ничего не скажешь. Быстро впитывающаяся.
Не стал упускать время, начал за ней ухлестывать незаметно. Всякие подарки ей в карман или сумочку засовывал. Обычно это были маленькие эльфы. Не знаю, но они мне тогда казались милыми, но потом не стал так делать, так как она думала, что это все дело рук Глеба.
Как-то увидел, что она сидит, смотрит на них и плачет, и даже вроде как спала с ними.
Аня рассказывала, какие у них отношения были. Я хотел быть противоположностью его, быть добрее к ней, хотел слышать и понимать. Но она не видела, как я к ней отношусь. И не могла не думать о нем.
Она поругалась со всеми своими подругами, потому что он со всеми переспал. Странно для меня, но она его не обвиняла, наоборот, говорила, какие подруги гадины, твари, которые только завидуют чужому счастью.
«Почему ты не можешь выбрать верного, как я?!» – хотелось иногда закричать ей в лицо. Но я от природы несмелый.
И вот в один вечер она разрешила себя проводить из универа. Это был первый раз, когда я шел рядом с ней при людях. Помню смутно, как все происходило, только вот после того как помахал ей вослед, пошел напился. Потому что нес какую-то ахинею. Про то, как я играю в компьютерные игры и какие там есть звания, как меня отец из роддома пьяный забирал на «Волге», как он же верхом на черной кобыле катал, тоже пьяный, и я пару раз упал. Наверное, эти события крепко впечатались в мою тупую память.
Но, как ни странно, она даже слова не сказала про тот постыдный для меня вечер. Как-то все изменилось, мы с ней стали больше общаться. Но такое ощущение было, что она это делает не просто так. Тогда я был влюблен и не понимал ничего, но сейчас, глядя издалека, многое осмысливаю.
Пока я перекручивал все в голове, трамвай прикатил к конечной. Я перешел на другую остановку и стал ждать его же, чтобы уехать обратно, так как пропустил остановку.
Хочу сказать одно, и это самое жуткое, что со мной было. Когда я сел на свое место, то рядом со мной оказался тот же мужчина в серой майке, от которого пахло потом. И все те же самые люди, что и когда сел в трамвай.
Что-то громко скрипнуло. Было похоже, что эта махина смеется над моими чувствами. «У меня хоть рогов нет», – подумал я, а это чудовище, как будто назло, еще громче скрипнуло, потом что-то треснуло, как будто отпали колеса, и наконец трамвай тронулся.
Мы ехали, и я наблюдал за пассажирами, они ничем не были заняты и смотрели перед собой. Какой-то зомби-трамвай. Хм, а я в главной роли.
Небо затягивалось черными облаками, вороны кружили над трамваем. Они кричали, залетали внутрь и опять вылетали, ходили по вагону. Зомби не обращали на них внимания, только мужчина рядом иногда поглядывал на меня, когда я отворачивался. Не замечая маленьких пассажиров, ко мне подошел кондуктор, и я опять подал те же самые деньги. Какое-то дежавю. Дальше я старался ни о чем не думать.
Вот проехали ту остановку, на которой сел. Тут еще кое-что вспомнилось. Ведь до этого я не замечал свою глупость. Помню, пришли с ней в кино, уже не помню, на какой фильм. Минут пять она молчала, не реагировала ни на что, оглядывалась только. Я как раз рассказывал про то, как снимался фильм, до этого обзор смотрел. И она ни с того ни с сего давай смеяться и говорить мне, что я такой смешной. Потом вдруг обняла меня и поцеловала в щеку. А как сели в зал, так она стала недотрогой, как бы я ни пытался к ней подлезть.
После конца фильма я ждал ее на улице. Вдруг парень вылетает в капюшоне и, толкнув меня, убегает за угол, за ним выбежала она. Мы сразу встретились с ней взглядом, она извиняюще улыбнулась. Опустив голову, подошла ко мне, по ней видно было, что душа у нее разбита.
Мы тихо шли. Она смотрела под ноги. Я ее ни о чем не спрашивал, потому что не мог, во мне кипела ненависть к ней и к нему. Я чувствовал себя обманутым, использованным. С другой стороны, мне казалось, что ей нужно дать время.
Но почему?
Тогда, когда за ней закрылась железная дверь, я понял, что нужно сделать, чтобы она навсегда стала моей.
Это было вчера. Сейчас я ехал к ней. И теперь стоял вопрос, как долго я буду кататься на этом трамвае и смогу осуществить свои планы.
На той самой остановке опять они. Девушка в сарафане и ее парень. Она объясняла ему, размахивая руками, и я услышал одну ее мерзкую фразочку: «Ну и вали, раз тебя что-то не устраивает, мне все равно…», дальше все заглушила черная «Приора», из машины так басило, что трамвай качался.
Я встал, следом и парень. Он влепил ей пощечину. Она толкнула его и побежала к парку, который находился сзади остановки. Парень побежал за ней, а я двинулся в конец вагона.
Она забежала в парк и побежала по газону. Сбоку ехал велосипедист. Он ее уже догонял, когда велосипедист наехал на парня. Они оба упали. Тут эта гусеница заехала за дом, и я больше ничего не видел.
Я огляделся, все пассажиры смотрели прямо. Мгновение, и правая нога загудела, что я крикнул как девчонка, джинсы в области колена пропитались кровью.
На меня напало дикое желание догнать их. Я вышел на следующей остановке и побежал за ними. Бежать было трудно и больно.
Когда я пробегал мимо велосипедиста, он поглядел на меня суровым взглядом и еще что-то сказал, махая рукой. Но я не обратил внимания на него и побежал дальше.
Кто-то в белом забежал в чащу леса, это она. Но за ней никто не бежал. Парень куда-то скрылся.
Я медленно шел среди деревьев, прислушиваясь к каждому шороху. «Помогите!» – раздался тихий голос девушки, это голос человека, попавшего в беду. Я пошел на зов и вышел на маленькую полянку, на которой поперек лежало засохшее дерево. Она сидела возле коряги, держась за колено. Облизнув сухие губы, осторожным шагом стал заходить со спины. Когда осталось метров пять до нее, под ногой хрустнула засохшая веточка, она обернулась. Мы долго смотрели друг на друга. Ее влажные глаза округлились, тело задрожало, она умоляюще подняла руки кверху и мотала головой.
Было тихо, только где-то гудели проезжающие машины.
Чем ближе к ней подходил, тем она отдалялась от меня и умоляла, чтобы я не прикасался к ней. Присев рядом, погладил по измятым волосам, глянул на рану и увидел, что в колене торчит маленький сук. Она тряслась, пыталась что-то выговорить, но я обнял ее, прижал так сильно, как мог. Потом сдавил ей горло и начал душить ее. Она брыкалась, била меня по лицу, вонзала свой маникюрный палец мне в глаз, а я все сильнее и сильнее сдавливал хватку.
Когда ее сердце перестало биться, я разжал руки. Голова ее упала на дерево, и шея прогнулась так, что подбородок коснулся груди. Глаза ее залились серым веществом, а губы не выговорили последние слова.
Я взял ее на руки, перетащил на ровную поверхность и положил на спину. Поправил волосы, сарафан подтянул до колен. Поцеловал в белый лоб и лег рядом.
«Теперь мы навсегда вместе, моя Аня».