Амелия Борн
Я беременна, профессор!
Я прикрыл глаза. Это была настоящая катастрофа.
– Полежите, пожалуйста, я сейчас кое-что проверю, – сказал я и направился в лабораторию.
Я перебирал в голове варианты того, что могло произойти. И каждый новый был еще страшнее предыдущего.
Реальность оказалась, однако, намного хуже всех моих предположений. Эмбрион, предназначавшийся для Ивановой, спокойно ждал на своем месте.
Но пропало кое-что пострашнее. То, о чем никто не должен был знать.
Мой клон.
– Папа, что ты делаешь?
Я удивленно посмотрела на не слишком привычную картину. Мой отец, надев передник и вооружившись половником, что-то варил на кухне.
Папа у меня был врачом, причем первоклассным. Носил гордое звание вирусолога и был помешан на своей специальности.
– Варю бульон, – сообщил отец. – Во второй воде. Знаешь, курицу шпигуют антибиотиками, а у тебя явно не бактериальная инфекция, а какой-то вирус.
Чтооооо?
– С чего ты решил, что у меня какой-то вирус? – удивилась я.
– Ты стала долго спать и выглядишь больной.
Вот уж спасибо за комплимент! Но он был прав, я взаправду стала спать дольше обычного.
– Я не больна, папа, – вяло запротестовала я.
– Мне лучше знать. Сейчас сварю бульон, добавлю туда чеснока. Тебе нужны силы.
Как с укреплением организма сочетался чеснок, я не знала, но решила не спорить. Да и выпить немного бульона и впрямь будет нелишним.
Через несколько минут папа поставил передо мной дымящуюся супницу и вручил ложку.
– Ешь! – велел он и пошел к себе.
Пока я неохотно ела бульон, папа вернулся с записной книжкой. Такой, знаете, обычной и бумажной, а не электронной. Эта его особенность вносить все данные на такой носитель всегда казалась мне удивительно милой.
– Свяжусь с Лаврентьевым, пусть тебя осмотрит, – выдал вдруг отец.
– Это еще зачем? – выдохнула я.
– В городе зараза какая-то ходит. Не хочу, чтобы ты заболела. Осмотр, анализы и я буду спокоен, – подернул плечами отец.
– Я не больна!
Я просто нервничаю последнее время из-за одного профессора, вот и все. Но не скажешь же об этом отцу!
– Вот и убедимся в этом. Когда тебе удобно будет съездить к дяде Вите?
– Папаааа. – Я закатила глаза и для верности допила бульон, чтобы отец не напридумывал себе лишнего. – Я не больна, правда. Я просто немного устала. Скоро сессия, я вся в учебе. Но сдам экзамены и станет полегче.
Пришлось захлопать глазами в лучшем стиле олененка Бэмби. Отец посомневался несколько секунд и все же кивнул.
– Хорошо. Но если так и будешь чувствовать недомогание, не скрывай! – чуть повысив голос напутствовал он меня.
– Договорились.
Я поднялась из-за стола и, чмокнув отца в щеку, пошла к себе.
– Бульон получился выше всяких похвал! Соберусь в универ и помою посуду, – пообещала я и ретировалась из кухни.
А на лекциях у профессора Поклонского я оконфузилась так, что первой мыслью было бросить университет и позорно сбежать туда, где мне дадут политическое убежище. Потому что я уснула… самым позорным образом. Вроде бы только что записывала за профессором, а минутой позже уже крепко спала. И даже видела сон с Поклонским в главной роли. Хорошо хоть ничего не говорила во сне. Или говорила?
Меня мягко потрясли за плечо, я распахнула глаза и попала в серый омут взгляда Альберта Венедиктовича.
– Ой!
Вот тебе и ой! Заснуть на лекции Поклонского – Штирлиц никогда не был так близок к провалу.
– Простите, Альберт Венедиктович… Я нечаянно.
Вокруг слышались шепотки и смех (Филонов и его дружки, не иначе). Я обвела взглядом аудиторию и поняла, что лекция уже окончилась.
– Я не стал будить вас раньше, вы очень сладко спали.
Бросив взгляд на Люду и Таню, я поняла, что они жестикулируют мне, что будут ждать в кафе. Ну уж нет! Я собиралась идти с ними прямо сейчас! До тех пор, пока не услышала от профессора:
– Останьтесь на несколько минут, пожалуйста.
Он отошел к кафедре и стал собираться. Со стороны могло показаться, что Поклонский немного нервничает. Например, начал совать небольшой портфель в раскрытый ноутбук и очень удивился, когда крышка не закрылась.
– Вы что-то от меня хотели? – окликнула я профессора, когда аудитория опустела, и мы остались наедине с Альбертом Венедиктовичем.
Он повернулся ко мне, нахмурился, поправил очки.
– Я хотел узнать, хорошо ли вы себя чувствуете, Дарья?
И он туда же! Может, у меня на лице появилась какая-нибудь ерунда вроде сыпи, а я и не в курсе?
– Я себя прекрасно чувствую, Альберт Венедиктович.
– Ничего не беспокоит?
– Нет. Ничего не беспокоит.
– В прошлый раз, когда вы приходили ко мне на прием, я не мог заняться вами лично. Хотел бы назначить вам новую дату осмотра. Когда вам будет удобно?
Осмотр… снова? Что-то я очень сомневалась в том, что это хорошая затея.
– Я не совсем понимаю, зачем это нужно, – призналась я.
Поклонский немного замялся, потом выдал то, что меня удивило.
– Хотел бы тщательнее вас осмотреть.
Еще две недели назад я бы полетела на тщательный осмотр у профессора на крыльях любви. Но сейчас эта мысль мне не показалась такой уж здравой. Если так хотел бы со мной встретиться, старые добрые походы в кафе никто не отменял. Или причина была совсем в другом?
И тут меня ошарашило, как ударом молнии! В моих анализах или на узи было выяснено что-то страшное! Я даже подалась к Поклонскому и схватила его за рукав. В глазах потемнело, профессор машинально подхватил меня, чтобы не упала.
– Пришли результаты анализов и у меня обнаружили что-то ужасное? Не молчите же, Альберт Венедиктович!
Я смотрела на профессора круглыми от страха глазами, он смотрел в ответ почти спокойно.
– Нет, – покачал он головой. – У вас ничего ужасного не обнаружили.
Фух, отлегло! Поклонскому я верила.
Я высвободилась из его рук, запоздало сообразив, в какой позе мы стоим посреди аудитории. Взяла свои вещи и, направляясь к выходу, обернулась.
– Если меня что-то будет беспокоить, Альберт Венедиктович, я обязательно запишусь к вам на прием. А сейчас извините, мне срочно нужно идти. У меня следующая пара.
Может я и повела себя как дура, отказавшись от встречи с Поклонским, но знала одно – если приду в клинику, а профессор снова будет совещаться, я очень сильно огорчусь. Так что если хочет увидеться вне стен университета, пусть придумывает что-то попроще.
Я растерянно смотрел, как Иванова выходит из аудитории с таким видом, будто я должен был ей денег в долларах, а вернул долг в рублях. То есть – недовольная и оскорбленная в лучших чувствах.
Я снял очки и растерянно потер переносицу. И что, спрашивается, теперь со всем этим делать? Сомнений в том, что именно эта Иванова носит в себе моего клона, у меня практически не было.
В тот день я внимательно проверил все материалы в своей лаборатории. Надеялся, что, возможно, это какая-то ошибка. Но клона нигде не было. И исчез при этом только он.
Вся суть ошибки выяснилась позже. Дурацкое совпадение фамилий и инициалов, приведшее к тому, что вместо обычного осмотра моей студентке подсадили эмбрион. И как будто одного этого было мало, Серафима Петровна умудрилась еще и перепутать пробирки!
Да и я, впрочем, хорош. Подобные материалы нужно было хранить в самом засекреченном месте из всех возможных, куда невнимательные ассистентки не сунули бы свои шаловливые пальцы! Но я забыл изолировать клона от остальных эмбрионов, и вот к чему в итоге это все привело!
Несмотря на уверенность насчет того, как все случилось, я все же хотел убедиться лично в том, что эмбрион находится внутри моей студентки. Но как это сделать, пока себе не представлял.
Не мог же я, в самом-то деле, притащить ее на осмотр силой! Но и пустить все на самотек, зная, что она вынашивает не до конца изученное явление – тоже. Во-первых, за такие эксперименты мне грозил серьезный срок. Во-вторых, как ученый, я хотел, конечно, детально наблюдать этот хоть и несчастный, но уникальный случай. А значит – надо было как-то подобраться к телу Ивановой. Вот только как?
Уложив наконец ноутбук в портфель, а не наоборот, я вздохнул. А ведь эта девушка – будущий врач! А сама относится к своему здоровью так халатно, отказываясь от осмотра! И куда мы катимся с таким отношением будущих медработников к себе же самим?
Последний вопрос, впрочем, был риторическим. Знай Иванова, что с ней приключилось – уже бы ноги передо мной раздвинула шире некуда! Но сказать ей вот так сразу, что она вынашивает в себе чужой плод, я пока не мог. Во всяком случае, не убедившись лично в присутствии эмбриона в ее матке.
Значит, придется настаивать на осмотре снова. Или заманить ее в клинику какой-то хитростью. А если ничего из этого не сработает… то что ж, скоро настанет время, когда она захочет меня сама. Как врача, разумеется.
Следующую попытку уговорить упрямую студентку прийти ко мне на прием я предпринял через пару дней. В течение которых тайком наблюдал за Ивановой во время лекций. И, стоило мне только кинуть взгляд в ее сторону, как это вызывало небывалое оживление и восторг у ее соседок по скамье. Причин этого я не понимал, да и понимать не хотел. Сама Иванова беспокоила меня куда больше.
В обеденный перерыв я направился в университетское кафе, но не торопился садиться за свой столик. Вместо этого стоял у входа и внимательно высматривал в толпе Иванову. Когда уже подумал, что упустил ее из виду, Иванова наконец вошла в кафе в сопровождении своих подруг. Те что-то возбужденно галдели и до меня донеслись обрывки их разговора:
– Дашка, он так на тебя смотрел!
– Да будто съесть хотел!
Я нахмурился. Обычные женские разговоры, которые не должны были меня волновать, но… волновали. Потому что если эти девицы говорили о каком-то парне, с которым встречалась Иванова, то этот ее роман был сейчас совсем некстати.
Я перегородил дорогу этой шумной компании и Ивановой не осталось ничего иного, как остановиться и, запрокинув подбородок, сказать вопросительно:
– Профессор?
Я посмотрел ей в глаза и понял, что не знаю, с чего начать. Хотя можно было начать с самого банального – имени. Что я и сделал.
– Да, Дарья, это я.
А то она не видела! Но ничего умнее в голову мне не пришло. И, пока я не вогнал себя еще в больший конфуз, я быстро сказал:
– Я хотел бы пригласить вас за свой столик.
Подружки Ивановой снова зашушукались, пока она сама смотрела на меня с подозрением. Однако я готов был поставить этим понятливым девицам зачет автоматом, когда секунду спустя они подтолкнули Иванову ко мне, а их самих как ветром сдуло.
– Пойдемте? – спросил я, жестом указывая на столик у окна, где я обычно сидел в гордом одиночестве.
Кинув на меня еще один полный подозрения взгляд, Иванова все же пошла в указанном направлении. А я – следом за ней, на случай если надумает убежать.
– Не понимаю вашего внезапного внимания ко мне, Альберт Венедиктович, – сказала она, присев на самый краешек стула.
Я сел напротив, но, немного подумав, придвинулся к ней неприлично близко. Иванова аж замерла, когда наши лица оказались настолько рядом, что я мог разглядеть мелкие веснушки на ее носу. Очень милые, кстати говоря.
Я вдруг понял, что залип на них взглядом и Иванова смотрит на меня, широко распахнув глаза. Выпрямившись, решительно тряхнул головой и перешел к делу.
– Я просто хотел узнать, как ваше самочувствие.
Иванова растерянно моргнула, словно очнувшись от сна, и сказала:
– Почему вас так интересует мое здоровье? Вы мне чего-то не договариваете?
Я задумчиво поскреб подбородок. Можно было бы, конечно, приврать о том, что у нее есть какая-то мелкая болячка, но пугать ее я не хотел. Вскоре Иванову и так ждут немалые потрясения.
– Вы просто выглядите усталой, – сказал я озабоченно.
– Да что вы все заладили! – не выдержала она. – Я чувствую себя прекрасно, профессор! А если вам не нравится, как я выгляжу – просто не смотрите на меня!
Она дернулась, намереваясь встать, и я инстинктивно удержал ее, взяв за руку.
– Мне нравится, как вы выглядите, – сказал мягко. – Даже очень.
Удивительно, но это возымело свое действие. Иванова снова замерла, готовая, кажется, мне внимать. Вот только я не знал, что еще ей сказать.
Как там меня учил дед? Женщины любят ушами. Надо уделять им побольше внимания. Пространную лекцию об обращении со слабым полом он прочитал мне в тот же вечер, как узнал, что Лера от меня ушла. И сама бывшая, кстати, говорила, что не чувствует себя рядом со мной женщиной. А во время секса так и вовсе ощущает объектом для изучения.
Быстро перебрав это все в голове, я решил, что нужно, видимо, подойти с другого конца. Если Иванова не желала иметь со мной дела, как с профессором, может быть, мне стоит проявить к ней внимание, как мужчина… Это было, конечно, вопиюще аморально, но выбора у меня не было.
– Мне настолько нравится, как вы выглядите, что я хотел бы… – взгляд уперся в наши соединенные руки. Моя большая ладонь продолжала сжимать хрупкую девичью ладошку. Сделав вдох, я посмотрел ей прямо в глаза и решительно закончил:
– Я хотел бы увидеть вас в менее формальной обстановке.
– Я не верю, девчонки! – в который раз воскликнула я, примеряя десятое платье. Или профессору больше бы понравилось, если бы я надела брючный костюм? Строго, но в то же время сексуально. Да и он, наверно, привык больше к таким официальным нарядам.
Люда и Таня без устали крутились рядом и помогали. Одна ухитрялась делать мне прическу, хотя я скакала по комнате резвой газелью. Вторая даже успела накрасить мне один глаз. И вот в таком виде я не переставала удивляться тому, что мы с Альбертом Венедиктовичем идем в небольшой итальянский ресторанчик.
– А я сразу поняла, что у вас все будет! – заявила Люда, крепко схватив меня за плечи и повернув лицом к себе. И скомандовала Тане: – Крась!
И через десять минут я была готова. Только без выбранного наряда.
– Надевай вон то, светлое. Будет Венику намек, что он тебя еще увидит в белом платье!
– Даааа, – мечтательно протянула Таня. – Выскочишь замуж, нарожаешь маленьких профессорчиков.
– Ой, отстаньте. Мы всего лишь идем поужинать, – отмахнулась я и начала надевать платье (то светлое, конечно, просто я уже устала выбирать).
– Ну надо же с чего-то начинать, – подернула плечами Люда и вручила мне туфли. Подошла к окну, выглянула, нахмурилась: – Слушай, а какая у Веника машина?
– Я не знаю…– растерялась я.
Посмотрела на часы – Альберт Венедиктович уже должен был за мной заехать. Но пока не звонил. А будет ли звонить? Чеееееерт. Ну не вычислять же теперь, какую из машин, стоящих под окнами дома, я знаю, а какую вижу впервые? На помощь пришла Таня.
– Идем. Просто выйдем из дома, может, Веник сообразит показаться первым.
Так мы и сделали, и план сработал. Только вышли из подъезда, как дверца одной из машин распахнулась, и появился профессор.
– Дарья, – сказал он, когда я приблизилась к нему под Людкино тихое «повеселись, крошка!».
– Альберт Венедиктович, – пролепетала я, теряясь.
Но Поклонский взял все в свои руки. Открыл мне пассажирскую дверцу и решительно сказал:
– Поехали!
– И все же, Альберт Венедиктович, почему вы меня сюда пригласили? – спросила я, когда мы сели за столик. Пришлось сразу прикусить себе язык. Вроде бы сиди и наслаждайся вечером, Даша, а нет! Сдержаться и не спросить оказалось невозможно.
– Кхэм, – Профессор кашлянул, поправил очки. Посмотрел на меня поверх меню, которое держал кверху ногами. Пришлось потянуться через стол, перевернуть его, чтобы Поклонский не заказал какую-нибудь абракадабру. – А почему нет, Дарья?
Не поспоришь.
– Ну, просто мы с вами всего лишь сошлись недавно на волне обсуждения клонирования, – подернула я плечами. Альберт Венедиктович тут же отложил меня и чуть подался ко мне.
– И чем это не повод встретиться с вами за ужином?
Мои брови удивленно взметнулись. И это вся причина, по которой мы с ним здесь? Даже как-то обидно стало.
– Нет-нет, вы не подумайте, Дарья. Это лишь один из поводов.
От моих дальнейших расспросов Альберта Венедиктовича спас подоспевший официант. Но и тут не обошлось без удивительных вещей. Мою попытку заказать себе к пасте с морепродуктами бокал белого вина Поклонский решительно пресек.
– Вам не стоит пить алкоголь, – сказал он, когда удивленный нашей небольшой перепалкой официант отошел. Без заказа на мое вино, между прочим!
– Почему это? Я совсем не против выпить вечером бокал вина.
– Я тоже не против. Но сейчас вам пить не стоит.
– Вы снова за своееее? – простонала я. – С чего вдруг все вокруг решили, что я нездорова?
Поклонский сразу встрепенулся.
– Кто еще так решил? – потребовал он ответа.
– Мой отец. Но он часто подвергает меня гиперопеке.
– Кем он трудится?
– Врач-вирусолог. Стремление к медицине – это у нас семейное.
– А мама?
– Мамы не стало несколько лет назад. – Я вздохнула, горько улыбнулась. – Вовремя не обнаружили пневмонию.
– Как это часто бывает среди врачей, – протянул Поклонский и я кивнула.
– Но давайте об этом не будем. Может, расскажете о своих родителях?
– У меня все тоже печально.
– И они умерли от пневмонии?! – ужаснулась я.
– Нет. Всего лишь так увлечены собой и своей жизнью, что на сына им плевать. Меня воспитывали дед с бабушкой. Теперь остался только дед.
– Мне очень жаль, – искренне сказала я.
Если сейчас положить руку поверх ладони профессора, лежащей на столе, это будет уместно или нет? Мои терзания решил официант, который принес напитки.
Некоторое время мы с Поклонским сидели молча. Я гадала, зачем он все же позвал меня на ужин на самом деле, профессор неприкрыто изучал меня, как будто я была объектом для исследований. И вдруг спросил:
– Скажите, Дарья, а как вы сами относитесь к детям?
Я даже поперхнулась глотком воды. Профессор умел ошарашить.
– Я отношусь нормально. Процесс зачатия и рождения мне очень интересен, насколько вы уже поняли из выбранной мною специальности.
– Я немного не о том. – Поклонский снял очки и потер переносицу, как часто это делал, когда ему нужно было подумать. – Вы сами хотели бы стать матерью?
– Эмммм…
– Я так и думал.
– Что вы так и думали?
– Что в ваши планы это не входило.
– Пока нет. Мне всего двадцать лет. Когда-нибудь будет входить обязательно.
Профессор от этих слов сглотнул, я же снова начала задаваться вопросом почему он об этом расспрашивает? Может, взаправду, я ему нравлюсь как женщина и у него такие методы обольщения? Когда принесли пасту, уже я заняла наблюдательную позицию. Смотрела за тем, как Поклонский ужинает, задумчиво хмуря брови, как отпивает из стакана воду, как красивые губы касаются края бокала… Нет, все же для меня Альберт Венедиктович оставался загадкой, и я пока не понимала, что чувствую сейчас, когда наши отношения стали более близкими. Не лучше ли для меня было бы, чтобы все так и оставалось, как раньше? Профессор – за кафедрой, влюбленная я – на первом ряду в аудитории.
В общем и целом, этот ужин оставил мне слишком много вопросов, а ответов на них я пока не находила.
Через несколько дней меня ждало испытание, которых я в своей жизни еще не проходила. В третий раз за эти дни специальное приложение на телефоне сообщило мне, что у меня задержка. А ведь раньше все было, как по часам! Хорошо, что как раз были выходные, и я могла с чистой совестью проваляться с ноутбуком в поисках всей необходимой информации. Ее оказалось уж слишком много, помимо той, которую я изучала на лекциях.
Зато Таня подошла к этому вопросу более прагматично. Прихватив с собой Люду и пару тестов на беременность, приехала ко мне уже через час.
– Вот. Иди и делай, – вручила она мне тесты. – Конечно, лучше бы утром, но второй можешь оставить на завтра.
– Не смеши меня, Тань. Кто, как не вы, знаете, что у меня не было секса… – я примерно прикинула, когда рассталась с последним парнем, – … полгода точно.
– Иди и делай! – Таня развернула меня на полпути к кухне, куда я отправилась ставить чайник. – И пока не сделаешь, из ванной не выпустим.
– Вот как? Ну, сейчас увидишь, что я беременной быть не могу вообще ни при каких обстоятельствах!
Схватив тесты, я удалилась в ванную. Села на бортик, покрутила пачку в руках. Почему-то внутри все затрепыхалось от мысли, что сейчас я могу увидеть две полоски. Может, у меня гормональный сбой, о котором и молчал профессор? Но зачем? Это состояние прекрасно корректируется медикаментами!
Решившись с духом, я сделала тест и отложила его на край раковины. Стала ходить туда-сюда, насколько позволяли размеры ванной, стараясь не коситься на свой приговор.
Но когда взяла тест в руки и обнаружила на нем ярко выраженные полоски, пошатнулась и схватилась за стену. Неужели попала в тот крохотный процент, когда тесты могли соврать?
Вышла из ванной я со скорбным лицом и мыслью, что мне все же придется снова наведаться к профессору, пусть уже расскажет, что у меня за недомогание, о котором он что-то наверняка знал.
Ожидающие за дверью Люда и Таня забрали у меня тест и вскоре прозвучал мой приговор (хорошо еще папы дома не было):
– Дашка беременна! – Объявила Таня. А потом девочки воскликнули хором: – Дашка! Ты беременна?!
– Альберт Венедиктович, – кто-то коснулся моего плеча сзади и я вздрогнул, очнувшись от своих невеселых мыслей.
Стоило признать – попытка пригласить Иванову на свидание оказалась полным провалом. Все же по части обольщения я был не столь сведущ, как в области женских половых органов. По большому счету, нам с Дарьей и говорить-то было не о чем! Пропасть длиной почти в два десятка лет давала о себе знать. Хотя, в общем-то, это меня беспокоить было не должно. Дарья на данный момент интересовала меня больше всего как пациентка. И объект изучения. Весьма привлекательный, надо сказать, объект…
– Ммм? – промычал я в ответ, оборачиваясь. Передо мной стояла завкафедрой стоматологии – Елена Владимировна Кравец. По части чужих челюстей она была также хороша, как я – по части женской репродуктивной системы. Лично ходил к ней два раза и возвращался с отличными зубами. Единственное, что меня смущало во время этих визитов – это то, как она, в попытке добраться до верхнего зуба, буквально возлежала на мне пышной грудью. В общем, во избежание конфузов, больше я к ней не ходил. Хотя она всячески зазывала до сих пор.
Вот и сейчас Елена улыбалась мне так, будто срочно хочет подлечить еще пару моих зубов. На всякий случай я чуть отодвинулся ближе к окну. Никогда не знаешь чего ждать от этих стоматологов!
– О чем-то задумались, профессор? – улыбнулась мне Елена и я растянул губы в ответной улыбке.
– Как всегда – о работе, коллега.
– Скучно мы живем, – вздохнула она в ответ. – Не то, что наши студенты. Я краем уха сегодня услышала, что группа А-34 собирается в какой-то клуб. В понедельник, чувствую, вы до них не достучитесь.
– А-34… – пробормотал я задумчиво.
– Ну да, та группа, где учится ваша воздыхательница.
– Воздыхательница? – не понял я.
– Иванова, кажется. Вы что, Альберт, весь университет в курсе, как она по вам сохнет!
Я приподнял брови. Очень интересно. Почему это весь университет о таком в курсе, а я – нет? И сам же себе ответил: потому что я был слишком погружен в науку, чтобы замечать что-то еще.
Однако, если я не найду выхода из того положения, в которое попал, в ближайшие годы мне светят не научные исследования, а небо в клеточку. А ключом к решению моих проблем была Иванова. Которую нужно было обследовать любой ценой. И которая сегодня собиралась идти в какой-то клуб, где можно напиться того, чего ей категорически нельзя! Тем более с учетом того, что в ней находится не просто обычный эмбрион.
– Спасибо, Лена, – сказал я рассеянно и вышел из приемной.
Выбора не было – мне нужно было проследить за Ивановой. Лично проконтролировать, чтобы ей в рот не залетело того, чего никак не положено. Перехватив в коридоре старосту группы, я невзначай выяснил, в какой именно клуб они сегодня собираются и в какое время. Чтобы, естественно, направиться туда самому.
Собирался я в клуб как на какую-нибудь шпионскую операцию. Откопал в шкафу толстовку, в которой обычно ездил к деду в деревню, сверху надел черный плащ. Ну а что? Мало ли в чем ходит сейчас молодежь!
На входе в клуб я натянул на голову капюшон толстовки, чтобы скрыть лицо. Обозначить свое присутствие раньше времени у меня желания не было.
Может статься, что Иванова вняла моим прошлым предупреждениям и не будет тянуть в рот что не нужно. Или вообще останется дома. Но я, в любом случае, должен был все держать под контролем.
Увидел ее я сразу – светлые локоны прыгали в танце, а на заднице Ивановой красовалась рука какого-то парня. И это зрелище мне отчего-то страшно не понравилось.
Склонив голову, я прошел к барной стойке и там устроил наблюдательный пункт. Когда песня закончилась, Иванова, уже в одиночестве, села за столик с задумчивым и отсутствующим видом.
Я мгновенно встревожился. Может, она нехорошо себя чувствует? Первые признаки беременности уже должны были дать о себе знать. Что, если она сделает тест? И, чего доброго, решит, что забеременела от кого-то из тех, кто лапал ее за задницу?
А ведь и это было не исключено! Однозначно – ее нужно было обследовать. Но лекции по поводу заботы о своем собственном здоровье тут явно не работали.
Впрочем, все эти размышления выскочили у меня из головы, когда я увидел, как официант принес Ивановой бокал с прозрачной жидкостью. Это что, водка?
Нужно было срочно вмешаться. Что я и сделал, подскочив к Ивановой сбоку и вырвав бокал из ее рук. Сделал глоток и с облегчением выдохнул, осознав, что это простая вода.
– Простите, – сказал я без тени раскаяния, – очень пить хотелось.
Иванова резко вскинула голову.
– Альберт Венедиктович! – воскликнула она удивленно.
– Добрый вечер, – откликнулся я невозмутимо. Будто только и делал каждый вечер, что ходил по клубам.
– Что вы здесь делаете? – спросила Дарья, не сводя с меня удивленных глаз. Красивых голубых глаз… Но это отношения к делу не имело.
– Отрываюсь, – сообщил я все с тем же покер-фейсом и под завывания о виски и коле, доносившиеся с танцпола, повертел бедрами. Хотелось думать, что призывно, но, похоже, это смахивало скорее на танец маленьких котят, чем на сексуальный позыв.
– Потанцуем? – перешел я в наступление, пока Иванова не успела очухаться от моего внезапного явления перед ней.
– Честно говоря, мне не хочется, – поморщилась она в ответ и я выдохнул с облегчением. Позориться еще больше у меня желания не было.
– Голова что-то болит, – пожаловалась она следом. – Лучше я наверно пойду домой.
Я с ней был категорически согласен! Дома ей находиться лучше всего. Никто не будет щупать шаловливыми руками за задницу.
– Я вас провожу, – вызвался я. – Если, конечно, вы не пришли с кем-то…
– Нет-нет, – отозвалась Иванова к моему облегчению. – Меня больше некому провожать.
Я очень надеялся, что и лапать ее больше тоже некому. Потому что, если Иванова вела активную сексуальную жизнь, могло случиться осложнение и в виде самой обычной беременности. А только этого сейчас и не хватало!
– А как же тот парень, с которым вы танцевали? – поинтересовался я невзначай и Дарья удивленно подняла брови:
– Вы что, следили за мной, профессор?
Я вспомнил все наставления деда о слабом поле и слова Елены о том, что Иванова ко мне неравнодушна, и, склонившись к ней, сказал с улыбкой:
– Просто на вас невозможно не обратить внимание.
Кажется, этим объяснением она осталась довольна. Не сводя с меня глаз, выдохнула:
– Так проводите же меня… профессор.
И я вдруг понял, что затеянная мною игра могла обернуться против меня же самого.
За эти дни я сделала еще несколько тестов, каждый из которых буквально кричал о моей беременности. Неправильные результаты (тот самый микроскопический процент из ста) я отмела уже на вторых двух полосках. А вот гормональный сбой, который наверняка меня и настиг, был весьма вероятным. И я все больше утверждалась в мысли о том, что мне просто необходимо идти к Поклонскому на прием. Пусть уже расскажет все, ведь он точно что-то знает!
Кстати, о профессоре. Его поведение было для меня загадкой. Чего стоило только появление Альберта Венедиктовича на студенческой вечеринке, где его не ждали. И попытки со мной… пофлиртовать? По крайней мере, именно так я воспринимала его телодвижения в мою сторону. Хотя, надо признаться, меня они все меньше трогали, потому что сосредоточилась я совсем на другом. А именно – на токсикозе.
– Это психосоматика, – закивала Таня, пока Люда придерживала мои волосы в разгар очередного приступа тошноты. – Если все же ты действительно ни с кем не потрахалась в разгар овуляции.
– Я бы такое запомнила, – выдавила я из себя и снова склонилась над раковиной.
Когда же мне полегчало, я обнаружила, что Таня протягивает мне телефон.
– Звони Венику, пусть тебя осмотрит! – безапелляционно заявила она. – Вот! Я только что вычитала. Девушка думала, что залетела, а это оказалась опухоль! Пузырчатый занос! – Таня показала мне картинку на экране смартфона, и я снова сложилась в три погибели.
Через двадцать минут я все же связалась с Альбертом Венедиктовичем, который, казалось, только этого и ждал. Как только услышал, что я собираюсь к нему на прием, назначил мне встречу в нерабочее время, лишь бы я оказалась у него как можно скорее.
– Вот! Видишь? Он заботится о твоем здоровье! – сказала Люда и мы отправились собирать меня на осмотр к Поклонскому.
На этот раз профессор принял меня лично, безо всяких ассистенток. Сначала усадил напротив себя и начал задавать общие вопросы, включая информацию о моей половой жизни.
– Как давно у вас был последний половой партнер? – спросил он и посмотрел на меня так, как будто был священником, которому я исповедовалась.
– Чуть более полугода назад, – прямо ответила я.
– Вот как?
– Да. А что, с этим есть какие-то проблемы?
– Никаких проблем. Это просто вопрос. Вас сейчас что-то беспокоит, Дарья?
Я посмотрела на профессора, не зная, говорить ли ему о сделанных тестах. Если у меня гормональный сбой, то он это выяснит и так. Но чертенок, сидевший во мне, заставил произнести:
– Меня кое-что беспокоит. Мне кажется, что я беременна, профессор.
Ни один мускул не дрогнул на лице Поклонского! А ведь я только что сообщила ему, что считаю себя беременной, хотя больше полугода ни с кем не спала!
– Вам кажется, что вы беременны, – повторил за мной Альберт Венедиктович. – Что навело вас на эти мысли?
– Несколько положительных тестов на беременность.
– Вот как…
– Да. Что вы об этом думаете, профессор?
– Что нам пора приступить к осмотру!
Было похоже на то, что Альберт Венедиктович прямо сейчас получил что-то, к чему стремился всю свою жизнь. Может он с каждой клиенткой такой? Мне это не понравилось, даже какие-то нотки ревности появились. Но я встала, разделась и устроилась на кресле. Конечно, испытала стеснение, но разве шло оно в сравнение с тем беспокойством, которое мне доставлял мой гормональный сбой?
