Амелия Борн
Хочу тебя, девочка
– Камиль Назарович… вы?
Марина, выбежавшая из клиники под моросящий дождь, замерла столяным столпом и уставилась на меня, как будто рядом с ней завелось привидение.
Она была удивлена, я – наверно не меньше. Кто же мог подумать, что в сорок лет стану ждать девчонку на улице битый час?
– Я, – кивнул согласно и прибавил: – Садись в машину, холодно.
Распахнув пассажирскую дверцу, кивнул на нутро Лексуса. Марина сомневалась. Огляделась, словно искала помощь, сделала шаг ко мне, потом – назад.
– Садись. Автобусы в такое время ездят редко.
– Я могу пешком. Вы и так для меня много сделали.
Я поморщился. Первым делом нужно было отучить девчонку «выкать» и называть меня по имени-отчеству. Потом – благодарить на каждом шагу, хоть уместно это было, хоть нет. Ну и, следом – слушаться, когда я говорю.
– Сядь в машину, Марина. Иначе запихну силой.
Она испуганно округлила глаза, сунула руки в карманы безразмерной толстовки. Я сделал глубокий вдох и добавил:
– На улице холодно, ты простынешь. Перестань капризничать, я не причиню вреда.
В глазах Марины полыхнуло пламя. Я уже видел его не раз, и оно вызывало у меня совершенно непонятные и неконтролируемые чувства.
Вскинув подбородок, девчонка подошла ко мне и все же уселась в машину. Я хмыкнул – хорошо, что обошлось без глупостей.
Когда выехали на трассу, включил обогреватель на полную мощность. Несмотря на то, что в салоне и без того было тепло, Марина дрожала.
– Ты ела? – спросил, когда проезжали мимо Макдональдса.
Сам никогда не ужинал в подобных забегаловках, но знал, что молодежи нравилось себя там травить.
– Перехватила бутерброд и кофе, – тихо откликнулась Марина.
– За весь день? – вскинул я бровь.
Рука потянулась к пачке сигарет. Желание закурить было таким острым, что начали подрагивать кончики пальцев. Все потому, что аромат, исходящий от Марины, заполонил собой все. Тонкий шлейф, витающий в салоне, не был последствием нанесения какой-то сбивающей с ног туалетной воды, или, упаси господи, кричащих духов. Пахло тропиками. Солнцем, спелым манго. Сочностью.
– Да, но я не голодна.
Прибавив газу, я закурил и выпустил изо рта сизый дым. В который раз за последние недели задавался вопросом, какого черта я полез однажды с предложением помочь незнакомой девушке? И не находил на него ответа.
Это было с месяц назад. Я проходил плановое обследование в клинике, в одном из коридоров которой и увидел Марину. Маленькая, хрупкая, с такой растерянностью, написанной на лице, что у меня с первого взгляда все внутри перевернулось.
В любой другой момент я бы просто прошел мимо, но не тогда. Подошел, начал расспрашивать, а она отвечала. Не как живой человек, скорее, словно робот. Как будто у нее внутри имелась заложенная программа, которой она и пользовалась, чтобы обрисовать ситуацию тому, кто лез куда-то не туда.
Мне удалось вызнать немногое. В клинике лечилась ее мать. Диагноз был неутешительным, а денег – не хватало. Убейте меня, но я до сих пор не понимал, почему тогда вызвался стать спасителем.
– Сейчас тебе картошку возьмем и гамбургер, – сказал я, сворачивая к авто-бургерной. – Из напитков что? Колу? Кофе, чай?
Марина посмотрела на меня так, словно я ей все драгоценности мира предлагал, а не сраные фри и бургер.
– Фанту, – шепнула в ответ. – А вы ведь будете?
Нет, я совсем не собирался жрать отраву. До этого момента. Когда же Марина задала свой вопрос, сказал:
– Буду. Но только что-то обстоятельное. Выберешь?
Конечно, она разбиралась в этом гораздо лучше меня. Я же предпочел бы сейчас стейк слабой прожарки и овощи. И конечно – никакой газировки.
– Вы имеете ввиду большой бургер и картошку по-деревенски? – тихо спросила Марина.
Она смотрела на меня вопросительно, у нас уже готовы были принять заказ. Я же пялился на девчонку и гадал, какого черта вообще залез во все это.
А я ведь залез, хоть сейчас и пытался заверить себя, что все несерьезно.
– Да, имею ввиду их, – соврал хрипло и отвернулся.
Она продиктовала заказ, я расплатился. Мы двинулись в ту сторону, где нам должны были выдать кульки с этой дрянью. Да уж, Исаев, кто бы мог подумать, что ты будешь есть бургеры в машине в компании двадцатилетней девчонки? И не просто есть, но еще и получать от этого удовольствие.
– Горячая… – сказала Марина, когда выудила из своего бумажного пакета картошку. Вытащила ломтик, обмакнула в соус, отправила в рот.
– У меня тоже, – зачем-то сообщил я, пробуя на вкус дольку Айдахо.
А в целом такой общепит не был чем-то ужасающим. Особенно когда рядом была Марина, уплетающая фастфуд с такой скоростью, словно у нее его могли вот-вот отнять.
– Спасибо, – сказала она, расправившись со своей порцией.
Я бросил в пакет недоеденный бургер, отправил его на заднее сидение. Нужно будет выкинуть по дороге, а потом отправиться туда, где смогут сделать так, чтобы в салоне не пахло котлетами и маслом.
– На здоровье, – ответил Марине и, переведя коробку в режим «драйв», выехал на трассу.
– Я не совсем тебя понимаю, – сказал Дима Ежов, которому я поручил кое-что важное.
А именно – разузнать все возможное о жизни Марины и ее матери.
Ежов был сыном моего друга, который ушел слишком рано. С того дня, как его не стало, я взял своего рода шефство над Димой, и хоть разница в возрасте у нас с ним была не слишком большой – пятнадцать лет – я иногда ловил себя на мысли, что отношусь к нему по-отечески.
– Что ты имеешь ввиду? – уточнил я, вскинув бровь.
Пришлось отвлечься от изучения документов, чего я делать не любил.
– Ну, эти твои игры в благотворительность. – Ежов откинулся на спинку кресла и сложил руки перед собой. – Раньше не замечал потребности облагодетельствовать тех, кто попался тебе на глаза.
Я потер подбородок. В общем и целом, понимал, о чем речь. Вот только не любил, когда лезли в мои дела. Пусть это и был тот, кому мог доверять без оглядки.
– Что с ними не так? Имею ввиду мои потребности, – задал я вопрос, мысленно готовясь расставить все точки над «i» и дать понять Диме, чтобы он начал задумываться о границах дозволенного.
– Да ты не злись, Камиль… Я просто не пойму, что такого особенного в этой Марине, – пожал плечами Ежов.
– А тебе и не нужно понимать. Что у тебя есть по тому вопросу, который мы обсуждали?
Дима посмотрел на меня пристально, после чего проговорил:
– Из имущества у них была только двушка на окраине. Ее оставил Марине отец. Он умер пять лет назад. Спился. Сейчас эта квартира продана. Можно сказать, за бесценок.
Ежов придвинул ко мне документы, по которым я скользнул невидящим взглядом.
– Выкупить ее можно? – спросил то, что показалось мне разумным.
– Эммм… зачем? – удивился Дима. – Это не тот актив, в который стоит вкладывать бабки.
Я вскинул на него глаза. Ежов вел себя странно. Обычно выполнял мои поручения без вопросов, сейчас же явно показывал – он считает, что все, касающееся Марины, – бред. Но мне было плевать, что он там считает, а что – нет.
– Я хочу эту квартиру. Этот актив, как ты выразился, – произнес размеренно, глядя на Диму в упор. – Это ведь я вкладываю деньги, а не ты. Не так ли?
На моем лице появилась усмешка. Ежов же некоторое время смотрел на меня, после чего стушевался.
– Без проблем.
Он поднял руки в жесте капитуляции.
– Вот и отлично, – резюмировал я. – Свяжись с теми, кто купил квартиру, и предложи приличную сумму. Как только все уладишь – сообщи мне.
Ежов вздохнул, после чего кивнул и, поднявшись на ноги, сказал:
– До звонка, Камиль.
– Идет, – добавил я, и когда Дима вышел, взглянул на часы.
Собирался вновь отправиться к клинике и дождаться Марину. Только на этот раз у меня имелась совершенно конкретная цель.
– И эту сумму вы запросили на днях? Почему не обратились ко мне?
Я начинал испытывать злость, какой не ощущал до этого ни разу. Эти идиоты просто взяли у меня деньги и им даже в голову не пришло, что ко мне стоит обратиться вновь для получения нового транша.
– Потому что вы просто закрыли счет и не упомянули, что станете оплачивать все остальное.
Девушка за стойкой пожала плечами. Не упомянул я, ага. Зато сейчас готов был и упомянуть, и помянуть.
– Если еще раз ваша клиника сделает подобное – будем разбираться, – процедил холодно.
– Но…
– Никаких «но», – отрезал я. – Любые возникающие вопросы по данным оплатам адресуйте мне. Иначе наши «милые» беседы перестанут таковыми быть.
Конечно, если и должен был злиться, то совсем не на эту пергидролевую блондинку. Но клиника взаправду оказалась честной и не стала на мне наживаться. Просто поставила Марину перед фактом – или она находит деньги и платит, или лекарств для ее матери не найдется. Марина предпочла заплатить. Продать свою двушку и выложить за лечение новую порцию бабла. Но только не обратиться к тому, кто мог помочь и так.
Выйдя на свежий воздух, я закурил. Делал это нечасто, но в такие моменты удержаться не мог.
– Камиль На…
Марина не договорила, когда я обернулся к ней. Смерил долгим взглядом и кивнул на машину.
– Садись, есть разговор, – произнес веско.
Она устало уточнила:
– Снова кормить станете?
Я подернул плечами и сказал:
– Если понадобится – стану. Садись.
На этот раз Марина устроилась в салоне без лишних слов и моей помощи. Когда я сел за руль, сложила перед собой руки на коленях и уставилась на них невидящим взглядом.
– Ты свою квартиру продала, – проговорил я тихо, впиваясь глазами в профиль сидящей рядом девушки.
Сначала на лице Марины отразилась оторопь, но она очень быстро сменилась совсем иным выражением. Поджатые губы, нахмуренные брови… и взгляд, который она обратила на меня.
– Продала. А вам-то что? – выдохнула Марина.
И вправду. Мне-то что? Я не имел к ней никакого отношения. Она могла творить со своим имуществом все, чего бы ни пожелала. Так какого черта я сейчас сидел рядом и готовился читать нотации этой девчонке?
– Мне – ничего, – сказал я размеренно. – Но ты продала свое будущее, понимаешь?
Марина смотрела на меня с непониманием. Все так же хмурила брови и молчала.
– На что ты рассчитываешь? Продашь свою недвижимость и что? Дальше – что?
Я буквально проорал эти слова. Сам не понимал, почему так реагирую. Но ведь делал это, черт бы все побрал!
– А вам какое дело? – повторила Марина то, что уже озвучила ранее. – Я вам благодарна, Камиль Назарович, но не пойму, какое вам до этого дело.
Она вновь называла меня по имени-отчеству, на этот раз намеренно, мог поспорить.
– Куда ты дальше, м? Без квартиры… без жилья? – спросил устало, и совсем не ждал того, что получу в ответ:
– Да на панель пойду, если будет нужно. Слышите? – она буквально прокричала эти слова мне в лицо. – Только бы она жила.
Марина открыла дверь машины и выбежала на улицу. Я – устремился за ней. В данный момент просто горел негодованием, потому, поймав ее за руку, процедил:
– Завтра ко мне переезжаешь. Считай, что на панель, раз уж так хочешь.
Злоба во мне в этот момент играла, неконтролируемая и черная. Потому и говорил то, что в любой другой момент сто раз бы обдумал. Но не сейчас…
– Камиль Назарович…
– И так звать меня запрещаю. Для тебя я Камиль. И завтра я тебя забираю, ясно?
Мы смотрели друг на друга бесконечные минуты, после чего Марина опустила голову и прошептала:
– Ясно.
И я, отпустив тонкую руку, сел за руль, сорвал машину с места и оставил эту невозможную девчонку там, где она и стояла.
Завтра я ее заберу. Остальное – неважно.
Я поняла, что на глазах кипят слезы, только когда вбежала обратно в больницу. У палаты матери остановилась, переводя дыхание, сглатывая тяжелый ком и противные слезы.
Я почти не позволяла себе такой слабости, как поплакать. Казалось, если только начну – вся эта соленая влага разъест меня изнутри, и я рухну, как подкошенный Колосс. А там, в палате, мама… Мама, которой больше некому помочь, кроме меня.
Я сказала ему правду. Ужасающую, но все же правду – если будет нужно, я все продам. Себя продам. Но, как оказалось, я уже это сделала. Продалась в тот самый момент, когда позволила незнакомому человеку оплатить лечение мамы. И ведь могла же догадаться, что он делает это не просто так! Могла… но что бы это изменило?
Наверно, это было бы просто честнее с его стороны – сразу назвать цену своей «помощи». Такие люди, как Камиль Исаев, не занимаются бездумной благотворительностью. И мне уже не пять лет, чтобы не понимать, что конфетку взрослый дядя дает не просто так.
А он ведь действительно уже очень взрослый. Он даже мог бы быть моим отцом…
Вспомнилось, как Исаев заботливо кормил меня картошкой и гамбургером. С губ сорвался нервный смешок. Что это было с его стороны? Игра в папочку? Или откармливание овцы перед закланием? Я не понимала его поведения. И не понимала, почему меня это злит.
Смахнув с лица все же прорвавшиеся наружу слезы, я распахнула дверь палаты и шагнула внутрь.
Наверно, меня до конца жизни будет преследовать этот запах лекарств, как самый страшный кошмар. Мне даже стало казаться – я узнаю каждое из них по единственному вдоху. И ненавижу. Ненавижу также, как нуждаюсь в том, чтобы маме их давали.
– Марина? – раздался ее тихий, усталый голос.
На глаза снова набежали слезы. Вот черт! Я ведь уже привыкла слышать ее такой. Уже привыкла радоваться тому, что вообще ее слышу. Так с чего вдруг эта проклятая слабость?
– Да, мамочка, я тут, – ответила, подходя ближе.
Я нащупала ее исхудавшую руку и сжала. Мне порой казалось, что я цепляюсь за маму отчаяннее, чем она сама – за свою жизнь.
– Марина… – повторила мама. – Ты была дома? Ты сегодня кушала?
Я невольно смеюсь – но болезненно, невесело. И все же в этом вся мама – она волнуется обо мне так, словно я все еще маленький ребенок.
И в каком-то смысле так оно и есть.
– Не волнуйся, я обедала. Как ты себя чувствуешь?
Я отвела с ее лба прилипшую к нему прядь волос, нетронутых до сих пор сединой. Маме ведь всего лишь сорок лет! Совсем как Камилю Назаровичу…
Ей всего лишь сорок, а в ее лице – изможденном и бледном, читается такая усталость от жизни, что хочется выть.
– Я-то… нормально, – ответила мама. Ее руки, словно не находя себе места, комкали одеяло. Верный признак того, что она хочет что-то сказать.
Я терпеливо ждала. Наконец мама произнесла:
– Дочь, я тут слышала разговор медсестер…
Внутри меня все похолодело. Неужели они сплетничали о том, что я разговаривала с Камилем Назаровичем?
– И что же? – произнесла как можно спокойнее.
– Они говорили, какое дорогое здесь лечение… но ведь у нас нет таких денег, Марина…
Я задохнулась. Конечно, рано или поздно у мамы должен был возникнуть этот вопрос и все же… я надеялась, что отвечать на него не придется.
– Я продала папину квартиру, – ответила совершенно беззаботным тоном, словно говорила о чем-то незначительном. Впрочем, так оно и было. Зачем мне эта квартира, зачем вообще все, если я могу потерять единственного родного человека?
– Да зачем же! – слабо всплеснула руками мама. – Марина, у тебя же вся жизнь впереди, а я…
– И у тебя еще впереди! – перебила я ее горячо. – Тебе всего сорок, прекрати себя хоронить! А я еще заработаю на квартиру, пойми! Но ты должна поправиться!
Она лишь вздохнула в ответ и сердце у меня упало. И как можно было оставить ее здесь одну? Один бог знал, как я боялась отойти хоть на минуту, а вернувшись, обнаружить, что…
Я мотнула головой. Не хотелось даже думать ни о чем подобном. Переведя взгляд на лицо мамы, обнаружила, что она спит. И тогда позволила себе без сил опуститься рядом в кресло.
И не заметила, как тоже задремала.
Он пришел следующим вечером, как и обещал.
Уже привычно, но на этот раз без лишних слов, распахнул дверцу машины и молча ждал, когда я сяду внутрь. Как хозяин жизни, привыкший, что все его указания исполняются быстро и покорно.
Но я стояла, не в состоянии сдвинуться с места. И, наверно, впервые за все время, позволила себе прямо взглянуть на того, кому себя продала.
Жесткий, волевой подбородок. Острый взгляд, который пугает до чертиков. Виски уже тронуты сединой, но пряди все еще темных волос, зачесанных назад, создают с ними упрямый контраст. На изящном, красивом носу – неожиданная горбинка. Вероятно, последствия перелома. Губы тонкие, властные… Я вздрогнула, представив, как они меня касаются.
Весь он, Камиль Исаев, был словно сталь. Холодный и несгибаемый.
– Налюбовалась? – поинтересовался он прохладным тоном.
– Я не… – пробормотала, пойманная с поличным, но ему, похоже, были неинтересны мои оправдания, потому что он перебил:
– Может, сядешь наконец в машину или все-таки предпочитаешь, когда тебя силой запихивают?
Представив это, я быстро юркнула на переднее сиденье, куда он указал. Хотя хотелось забраться назад и, потерявшись в объемном пространстве джипа, сделать вид, что меня здесь вообще нет.
Он тронулся с места мгновенно. Я невольно уперлась взглядом в его руки, уверенно ведшие автомобиль. Пробежалась глазами по длинным, тонким пальцам и, к своему ужасу, обнаружила, что на меня наползает странный жар. Поспешно отведя взгляд к окну, отважилась спросить:
– Куда мы едем?
– Ко мне, – последовал короткий ответ.
Больше вопросов я не задавала. Просто смежила веки и попыталась раствориться в мерном гуле мотора и шелесте колес.
Кто-то нес меня на руках. Кто-то большой, высокий и сильный. Я покрепче ухватилась руками за шею мужчины, почувствовав вдруг себя как в детстве – в безопасности. Как тогда, когда папа еще не пил и, приходя с работы, первым делом брал меня на руки и катал…
– Папа… – сорвалось как-то с губ само собой.
Меня тут же поставили на землю – грубо, резко, и я испуганно распахнула глаза и покачнулась, осознав, где нахожусь и с кем.
– Простите, Камиль Назарович… – пробормотала неловко, не зная, куда деть глаза. – Я кажется уснула…
Он лишь мимолетом полоснул меня своим серо-стальным взглядом, от которого стало холодно, и сказал:
– Идем.
Я покорно пошла за ним следом. Мы поднялись по ступенькам к дверям дома, показавшегося мне просто гигантским. В сознании невольно мелькнул вопрос – неужели он живет здесь один?
– Комната для тебя уже готова, – сообщил мне Исаев, небрежно бросив пальто на кушетку в огромной прихожей. – Идем, покажу.
Я снова поплелась за ним, как послушная собачка. Впрочем, таковой, наверно, я для него и являлась, если не хуже. В конце концов, меня ведь купили, как вещь.
– Нравится? – спросил он, распахивая дверь.
– Нравится, Камиль Назарович… – откликнулась скорее автоматически.
– Я же просил звать меня по имени, – заметил он хмуро.
– Простите… Камиль.
Мой взгляд уперся в огромную кровать, стоявшую посреди комнаты, и я тут же его отвела, ощущая, как вновь вспыхнули щеки.
– Отдыхай, – сказал он, и хрипотца, зазвучавшая в его голосе, царапнула по коже, как физическое прикосновение. – Я приду к тебе завтра… сам.
С этими словами он вышел, а я зябко поежилась. В просторной комнате было неуютно, а от одной мысли о том, чтобы залезть на широкую кровать, становилось не по себе. Хотелось лишь забиться куда-то в угол и стать невидимкой. Но это было невозможно.
Кое-как взяв себя в руки, я подошла к высокому шкафу, чтобы разложить там немногие вещи, которые прихватила с собой. И замерла, потому что взгляд уперся в аккуратно сложенную шелковую ткань – единственную вещь, что лежала в шкафу.
Трясущимися руками я расправила ее и обнаружила, что это ночная сорочка. Длинная, но с откровенным разрезом у бедра, а лиф был и вовсе весь из такого тонкого и прозрачного кружева, что оставлял мало простора для фантазии.
Я инстинктивно прижала к себе строчку, словно хотела ею укрыться. Не было сомнений – это оставлено для меня. Он хотел, чтобы я надела ее, когда… когда…
Теперь у меня затряслись даже ноги. Нет! Я просто сойду с ума, если проведу здесь ночь, гадая о том, что будет дальше. Пытаясь представить, что он станет со мной делать. Пытаясь предугадать, каким он будет – таким же холодным и резким, как в жизни, или все же смягчится ненадолго?
Нет, я не смогу все это вынести. Не смогу сидеть здесь как в ожидании пытки и сходить с ума от собственных мыслей и страхов. С этим нужно было покончить… и немедленно.
Все также, предательски трясущимися руками, я стянула с себя одежду и пошла в душ. Вернувшись, натянула оставленную мне сорочку, каждый раз вздрагивая от прикосновения прохладного шелка к телу. Невольно представляя при этом, что это тот мужчина касается меня своими холодными пальцами…
У двери я остановилась, засомневавшись в том, что мне хватит духу сделать это. Но, оглянувшись на пугающе большую кровать, решительно шагнула вперед, за порог, в коридор.
Я знала, что Исаев в соседней комнате. Слышала, как он хлопнул дверью, входя, слышала его голос, с кем-то говоривший по телефону. Вобрав побольше воздуха в легкие, подошла к двери и постучала.
Он открыл сразу же. При виде меня его брови взлетели вверх, а я уперлась взглядом в его обнаженную грудь, открывавшуюся из-за расстегнутой рубашки. От этого зрелища все тело снова бросило в дрожь и желание бежать панически запульсировало в висках. Но было поздно.
– Марина? – вопросительно произнес он, отступая от двери и я, как робот, шагнула внутрь, в комнату.
Здесь пахло табаком и тяжелой парфюмной дымкой. На мгновение мне стало тяжело дышать, к горлу подкатила тошнота. Я оглянулась на дверь, но она уже была закрыта.
Не оставалось ничего иного, как повернуться лицом к Исаеву и, дрожащими пальцами потянув за лямку сорочки, сказать то, за чем пришла:
– Я хочу с вами расплатиться за все… Камиль. Сейчас.
«Расплатиться за все. Сейчас».
Эти слова грохотом отдавались в висках. И я злился – на самого себя. За то, что Марина так нежданно пробудила во мне столько всего, сколько, пожалуй, я не испытывал за всю свою жизнь. По отношению ни к одной женщине.
– Расплатиться сейчас? – вскинул я бровь, невольно скользнув взглядом по телу Марины, облаченному лишь в тонкую ткань.
– Да, – тихо ответила она.
– Скажи, если бы на моем месте был кто-то другой, ты бы тоже с радостью бросилась отдавать «долги»?
Я намеренно провоцировал ее на ответ, а себя – на ту самую злость, которая могла удержать от поступка, что обязательно приведет к неминуемым последствиям.
Потому что помимо «расплатиться сейчас» я буквально до сих пор слышал Маринино «папа». Я не хотел быть для нее стариком. Черт побери, я вообще пока не понимал, кем хочу стать для этой женщины… Все происходило слишком поспешно, слишком необдуманно. Я так не привык. Не привык быть инициатором того, что не мог контролировать.
– А если бы на моем месте была другая? – выдохнула Марина, и я вновь увидел тот самый огонь в ее глазах.
Подойдя к застывшей девушке, я прикоснулся пальцами к обнаженному плечу. Провел по гладкой коже сверху-вниз и обратно, наклонился и как чертов маньяк повел вдоль шеи Марины носом. Идеальный аромат.
Марина вздрогнула, инстинктивно потянулась к лямке сорочки, чтобы вернуть ее на место, но я задержал ее руку, крепко, но осторожно обхватив за запястье.
– На твоем месте не могло быть другой, Марина, – проговорил я тихо, после чего скользнул губами по скуле к уголку рта. – Я не имею обыкновения хотеть всех подряд. И жду того же от женщин, с которыми сплю.
Зайдя Марине за спину, я стянул и вторую лямку сорочки, обнажая небольшую, идеальной формы грудь. Член встал колом, особенно когда поймал в отражении зеркала на стене, ответный потемневший взгляд, в котором контрастом плескалась неуверенность.
– Давай обговорим методы расплаты, Марина, – сказал, опуская глаза ниже. – Что для тебя приемлемо? Что нет? Чему я мог бы тебя научить, или ты уже умеешь все? Ты же не думаешь, что все обойдется одним разом, девочка?
Я отошел, оперся бедром на стол и сложил руки на груди. Марина так и стояла в паре метров от меня, и по ее участившемуся дыханию, от которого высоко поднималась обнаженная грудь, было видно, что она дико взволнована.
Я же пытался взять себя в руки, чтобы ее «расплата» стала гораздо большим, чем Марина себе это представляла. Ведь так просто было уложить сейчас девчонку на стол, задрать ей подол и оттрахать. Но мне нужно было иное.
– Не обойдется одним разом? – шепнула Марина, и я покачал головой.
– Разумеется, нет. Или думаешь, что на панели бы тебе хватило побыть товаром… скажем, час?
На девичьих щеках заалел румянец. Я ждал, что она мне ответит. Терпеливо, насколько это было возможно. И получил совсем не тот ответ, которого ждал. Вернее, он стал для меня громом среди ясного неба.
– Я… не знаю, что для меня приемлемо, Камиль… потому что еще никогда не была с мужчиной.
Эти слова были настолько неожиданными, что меня будто пригвоздило к полу. Марина была невинной? Может, в клинике ошиблись и обладали неверной информацией относительно ее возраста? Такое бывает в этом веке с девушками двадцати лет?
– Ты девственница? – тупо переспросил я, не понимая пока, что с этим всем делать.
– Во всех местах, – добила меня Марина, вновь сверкнув глазами.
Подойдя к ней, я сделал то, чего желал сейчас меньше всего на свете – вернул лямки сорочки туда, где им было самое место. После чего, пожав плечами, кивнул на дверь.
– Я подумаю, с чего начать брать плату, девочка, – хмыкнул, понимая, насколько буквально теперь звучит это слово. – А пока отдыхай, как я и сказал.
Сделав вид, что я увлечен тем, чтобы налить себе виски, я отвернулся от Марины и больше на нее не взглянул. Даже тогда, когда за девчонкой закрылась дверь, стоял и смотрел на то, как красиво играет гранями свет в янтарной жидкости бокала.
И старался ни о чем не думать.
– Сделка проведена, – сообщил мне Дима, когда мы встретились в моем кабинете утром следующего дня. – Ты бы видел лица продавцов. Получили едва ли не в два раза больше, чем потратили на квартиру.
Он устроился напротив меня, я же инстинктивно взглянул наверх. Прислушивался к шагам Марины, но ни черта не мог разобрать. И этот взгляд не ушел от внимания Ежова.
– Ты не один? – вскинул он брови, прекрасно зная о том, что у меня есть табу.
С некоторых пор я не водил женщин к себе домой.
Вернее, табу не есть, а было…
– Не один, – ответил как можно спокойнее, хотя уже снова начал испытывать злость.
Например, на то, что Ежов интересуется о теме, на которую говорить я не желал, хотя, раньше у нас вроде бы подобного не наблюдалось.
– Хм… Я надеюсь, это не Марина? – хмыкнул он, и я смерил его долгим взглядом.
– Это не твое дело, – отрезал я.
Дима подался ко мне и оперся локтями на стол. Смотрел на меня внимательно, как будто ему нужно было решить, продолжать эту тему, или все же промолчать.
– А ты не думал, что Марина появилась рядом неслучайно? – спросил вдруг он, и тут уже настала моя очередь охреневать.
– Поясни, – коротко проговорил я, не соображая, к чему он клонит.
– Ну… та ситуация со шпионажем. И тут вдруг Марина…
Откинув голову, я расхохотался. Это предположение было настолько нелепым, что вызвало лишь смех. Хотя, Ежов, кажется, был весьма серьезен.
– Я сам к ней подошел. А мог пройти мимо, если ты об этом. Так что давай перестанем обсуждать всякую фигню и займемся делами.
Притворившись, что все мое внимание принадлежит бумагам, лежащим на столе, я вновь прислушался к тому, что происходит наверху, и когда раздался звук легких шагов, едва не улыбнулся.
«И тут вдруг Марина…»
Да уж… Дима был очень даже прав.
Действительно – вдруг.
Дура, дура, дура! Ну какая же я дура!
Я ведь и впрямь думала, что на одном разе все закончится. Что перетерплю это, как Жанна д'Арк, восходящая на костер, а потом – буду свободна! Идиотка. Нет, о свободе теперь не могло быть и речи. Он дал четко понять, что будет пользоваться мной, как своей игрушкой, когда захочет и как… захочет.
Меня передернуло. Хотелось уверить себя, что от отвращения, но было здесь что-то еще. Что-то, что я совершенно не желала признавать. Не могла, просто потому что не хотела чувствовать себя такой грязной. Такой… развратной, чтобы желать его прикосновений.
Нет, я так просто не смогу. Не смогу день за днем находиться здесь, в его полном подчинении и безропотно делать все, что он скажет.
Я порывисто подскочила к шкафу, начиная складывать свои вещи обратно. Руки тряслись, как и все остальное тело. От страха, от стыда, от унижения. Какой же глупой я ему, наверно, показалась! Наивной девчонкой, над которой он сейчас вовсю смеется!
Это почему-то задевало, хотя являлось очевидным. Ну что такому взрослому человеку может быть интересно во мне, кроме моего тела?
Вспомнился опаляющий взгляд его глаз, похожий на расплавленную сталь, способную обжечь. И я, ожидающая чего-то… чему не могла дать названия. И дело было уже совсем не в сексе.
Я замерла с одеждой в руках и сделала глубокий вдох. Я не хотела становиться подстилкой богатого человека, которую он будет пользовать до тех пор, пока ему не надоест. Но какой у меня был выбор? Конечно, нужно было срочно найти работу. Но где мне ее найти, да еще такую, чтобы платили сумму, достаточную на лечение матери и выплату долгов? Я не строила иллюзий – при отсутствии образования и особого опыта, никто не даст мне приличной работы, не говоря уже о высокооплачиваемой. А дорогущие лекарства для мамы будут по-прежнему нужны, и нужны регулярно, еще очень долгое время. И по всему выходило, что любой способ заработать нормальные деньги вряд ли будет… приличным. А на другой стороне весов – Камиль… Камиль, готовый покрывать все расходы на лечение.
Я опустилась на кровать и, не сдержавшись, всхлипнула. Он еще не тронул меня и пальцем, а я уже чувствовала себя бесконечно грязной.
– Доброе утро, – сказал Исаев на следующий день, когда я открыла на стук в дверь.
Он пробежался по мне взглядом с головы до ног, и я вдруг почувствовала себя странно глупо в привычной домашней одежде – шортах и футболке с розовой пантерой.
– Доброе утро.
Смотреть на него оказалось просто невыносимо. Внутри бурлило столько всего после вчерашнего… но основной нотой в этой адской какофонии был стыд. Стыд за то, что пришла к нему сама, как какая-то шлюха. Стыд за то, что думала, что на этом все кончится. Стыд за то, что он отослал меня обратно…
– Я хотел поинтересоваться – ты взяла с собой что-то из вещей?
– Да, я привезла… самое основное.
– Покажи, – потребовал он, протискиваясь мимо меня в комнату.
При этом его рука коснулась моей груди и я ощутила, что щеки запылали еще отчаяннее, чем до этого, если такое было вообще возможно.
– Вот, – указала рукой на открытый шкаф, где лежали пара джинсов, одна юбка, блузка и свитер.
– И это все?
Я не смотрела на него, но могла представить, как он сейчас недоуменно взметнул темную бровь.
– Мне этого достаточно, – ответила негромко, мысленно молясь лишь об одном – чтобы он поскорее ушел.
