Игнатий Владимирович Журавлев
Очерки современной психологии сексуальности. Сборник статей под редакцией Е. Кащенко
Кришталь В. В., Григорян С. Р. Сексология. Руководство для врачей. – М.: Пер сэ, 2002 – 879 с.
Крукс Р., Баур К. Сексуальность – М.: Прайм-Еврознак, 2005. – 480 с.
Кон И. С. Введение в сексологию. Курс лекций. Учебное пособие для вузов. – М.: Олимп, Инфра-М, 1999. – 288 с.
Кочарян Г. С. Современная сексология. – Киев: Ника-Центр, 2007. – 400 с.
Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М.:Политиздат, 1975. – 157 с.
Общая сексопатология. Руководство для врачей. Под ред. Г. С. Васильченко – М.: Медицина, 1977. – 488 с.
Психология сексуальности. Учебное пособие к курсу «Психологическое консультирование в сексологии»/ Под ред. Кащенко Е. А. Издательские решения. Ridero, 2015. – 540 с.
Физиология человека. Под ред. В. М. Покровского, Г. Ф. Коротько. 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Медицина, 2003. – 656 с.
Психология сексуальности в семейном контексте
Журавлёв Игнатий Владимирович – кандидат психологических наук, врач-психотерапевт, психолог-сексолог, старший научный сотрудник Отдела психолингвистики Института языкознания РАН, ведущий специалист ООО «Психологический центр на Волхонке», член РНСО, действительный член Профессиональной психотерапевтической лиги, член Ассоциации когнитивно-поведенческой психотерапии, профессор Российской академии естествознания.
Каким бы ни был формат психологической или психотерапевтической работы, проводится ли она индивидуально, в паре или в группе – психологу и психотерапевту всегда следует учитывать семейный контекст обсуждаемых проблем и формулируемых запросов. Представителями целого ряда философских, социологических, психологических школ прошлого века (французская социологическая школа, структурная антропология, культурно-историческая психология, психология деятельности, социальная феноменология, системная семейная психотерапия и др.) достаточно убедительно было показано, что психика – не столь индивидуальна, сколь социальна, что индивидуальные психические явления не просто существуют в определённом социальном контексте, но сущностно (по происхождению, по способу обнаружения, по способу бытия) с этим контекстом связаны. Когда речь идет о формировании и развитии психики вообще, мы имеем в виду процессы интериоризации, «овнутрения», присвоения культурного опыта социума в целом; когда же мы говорим о формировании проблемной области психики, то должны иметь в виду в первую очередь трансляцию и интериоризацию тех процессов, паттернов, установок, которые функционируют в микросоциальном окружении человека, в его семье.
Клиент приходит на приём, имея за плечами весь багаж отношений в своей семье, багаж скрытых и явных способов и форм коммуникации, форм управления и подчинения, багаж традиций, правил и запретов, определяющих взаимодействие между членами семьи и поведение каждого из них. Достаточно часто поэтому в ходе психотерапии мы сталкиваемся с ситуацией, когда мишенью для психотерапевтического вмешательства должна стать отнюдь не та проблема или не тот симптом, с которыми человек обратился за помощью. (Речь, конечно, идет не только о сексуальных расстройствах или проблемах сексуальной жизни, но практически о любых психологических проблемах, по поводу которых человек может прийти на приём).
Молодой человек 22 лет обращается к нам в связи с аэрофобией, а за дверью кабинета его ждет тревожная мама; он чувствует неудобство и явно мог бы прийти без неё. Аэрофобия оказывается отнюдь не самой главной проблемой, когда выясняется также, что клиенту крайне трудно выстраивать свои личностные границы в отношениях не только с матерью, но и с отцом-эпилептоидом, упрямо навязывающим сыну свои представления обо всём, включая то, какой лучше купить сотовый телефон или куда поставить кровать в квартире, в которой наш клиент живёт со своей девушкой. Основная часть работы в данном случае заключается в прояснении семейных отношений, вербализации подавленной агрессии и переоформлении («переопредмечивании») тревоги.
На консультацию приходит 30-летняя женщина, жалующаяся на безуспешные попытки забеременеть при отсутствии каких-либо медицинских проблем в репродуктивной сфере как у неё, так и у её мужа. Она много работает и строит карьеру; её заработок составляет большую часть семейного дохода, она привыкла отвечать за себя сама и редко позволяет себе расслабиться. Родители клиентки разошлись, когда она была подростком; с младшего школьного возраста мать вовлекала девочку в разрешение своих конфликтов с мужем, причём манипуляции матери продолжаются и до сих пор: например, зная, что дочь собирается посетить отца (у которого уже давно другая семья), мать приглашает её в этот же день к себе на праздничный обед. Лишь недавно клиентке удалось осознать, что в течение многих лет она занималась решением чужих проблем, пытаясь сделать своих родителей счастливыми (хотя бы каждого в отдельности). Существенную часть терапии в этом случае составляет работа над чувством вины и долга перед родителями, т.е. именно над той эмоцией, которая трансформировалась в запрет на собственное счастье, стремление возлагать на себя ответственность за многое, невозможность расслабиться и довериться в сексуальных отношениях мужу и собственному организму.
30-летний мужчина обращается к нам по поводу заикания. Он работает в крупной компании, ему много приходится общаться с людьми, в т.ч. проводить встречи, организовывать деятельность своих подчинённых, участвовать в тренингах, и проблемы с речью доставляют ему крайние неудобства. Как часто бывает, работа над самим симптомом, обучение техникам его преодоления и т. п. в этом случае может только усугубить положение дел. Следует проблематизировать избыточный контроль над функцией, следует разобраться в том, почему каждый раз, открывая рот, человек как бы бросается на амбразуру, пытаясь что-то продемонстрировать или доказать. Выяснилось, что этот человек, будучи ребёнком, развивался в противоречивых условиях переоценки со стороны матери и обесценивания со стороны отца (типичная ситуация для переживания нарциссической травмы). Чтобы сформировать оценочную зависимость, часто бывает достаточно регулярно ставить человека в оценочные условия. До сих пор в общении с отцом наш клиент чувствует, как будто вынужден оправдываться за что-то, хотя реальных поводов искать оправдания давным-давно нет, да и с самого начала вряд ли они были реальными.
Таких примеров можно привести очень много. Эти и подобные им случаи демонстрируют, как важно учитывать семейный контекст, в котором сформирована та или иная особенность психики клиента, тот или иной защитный механизм, тот или иной симптом. Уточним также, что мы не противопоставляем индивида с «его» симптомами его семейному окружению. Мы также не рассматриваем индивида в качестве простого элемента семейной системы. Если говорить о системной семейной психотерапии, нам близок подход С. Минухина, употреблявшего введённое А. Кестлером понятие «холон» – в психотерапевтическом контексте оно обозначает единицу вмешательства, представляющую собой одновременно и целое, и часть (С. Минухин, 1998; A. Koestler, 1979). Но более точно наши представления о соотношении индивида и социума (микросоциума, семьи) отражает понятие личности, сформированное в культурно-исторической и деятельностной психологии. Личность есть «момент деятельности» и интериоризованная социальность, личность является носителем социальных отношений, она не «вступает» в них, а содержит их в себе (ср.: А. Леонтьев, 1999).
Особенности проявления сексуальности человека также можно (и нужно) рассматривать, ориентируясь на семейную историю и семейные отношения. В дальнейшем изложении мы рассмотрим более подробно два случая, демонстрирующие не только семейный «фундамент» особенностей сексуальности человека, но и связь этих особенностей с психологией личности в целом.
Клиент А., 28 лет, обратился к нам с весьма необычной для приёма у психотерапевта или психолога-сексолога проблемой. Он одинок, ему трудно выстраивать отношения с девушками; немногочисленные попытки сексуального контакта до сих пор оборачивались для него неудачей. Хотя его возбуждают девушки, полноценной эрекции и оргазма он может достичь, только если слышит (или «прокручивает в голове») звук задней передачи автомобиля. Машина у него ассоциируется с женщиной, звук включённой задней передачи – с проникновением во влагалище; соответственно, он воспринимает женщин за рулём как лесбиянок, к которым испытывает отвращение, а потому не может встречаться с девушкой, если знает, что она водит машину и хотя бы раз включала заднюю передачу.
Называет себя эгоистом, «двуличным человеком с завышенной самооценкой», трусом, безвольным, слабохарактерным, женоненавистником. Как будто ищет порицания, упреков, даже наказания, смакует свои проблемы.
В ходе работы с А. достаточно быстро нашла подтверждение гипотеза о сексуализации детских травматических переживаний. Когда А. было около полутора лет, его мать снова забеременела, и ребёнка в связи с тяжелыми бытовыми условиями отдали на воспитание её родителям (жившим далеко), у которых он постоянно находился примерно до трехлетнего возраста. Привязался к бабушке и даже называл её мамой, чем впоследствии сильно раздражал родную мать. Первые воспоминания о звуках, издаваемых машиной, связаны с автомобилем дедушки: звук переднего хода напоминал ласковый женский голос, а звук задней передачи напоминал крик или плач. Лет до пяти-шести панически боялся задней передачи, плакал, затыкал уши, отказывался заходить в автомобиль. В дальнейшем страх сменился представлением о машине как женщине, и езда задом стала вызывать приятные чувства. Ходил наблюдать за паркующимися автомобилями, грузовиками, автобусами. Лет с 12—13 такие наблюдения стали сопровождаться эрекцией, появились эротические сновидения, в которых видел себя едущим на машине под звук задней передачи. С 15 лет начал мастурбировать, разглядывая фотографии обнаженных девушек и одновременно фантазируя на тему сидения на «мягком и гладком, как бёдра девушки», кресле водителя и включения задней передачи. Лет с 18 понял, что ему очень неприятно видеть женщину за рулём (особенно в случае езды задом), видеть женскую руку на руле и рычаге переключения передач. Чувствовал ревность и предательство и категорически избегал езды с женщинами-водителями.
Отношения между родителями А. стали портиться вскоре после рождения второго ребёнка (младшей сестры А.). Одно из ярких воспоминаний А. дошкольного возраста – плачущая мама, бросающая в комнату отца стеклянные банки. Крики, оскорбления, ругань были в семье обычным явлением, причем доставалось и детям, которых часто наказывали ремнём, и отнюдь не всегда за реальный проступок. Когда А. было лет 12, младшая сестра взяла у родителей деньги из кошелька, а А. рассказал об этом бабушке, назвав конкретную сумму, после чего был избит ремнём матерью за то, что выдал бабушке семейный секрет. «Оболтус», «скотина», «где твой зад!» – эти слова А. слышал от матери достаточно часто. В школе А. стал стремиться к унизительным для себя ситуациям, вёл дневник, в который записывал негативные комментарии о себе учителей, называл себя тупым и безмозглым, однажды даже попросил одноклассников себя избить. Такое отношение к себе сохранилось и во взрослом возрасте. Это не помешало ему, впрочем, успешно окончить институт и овладеть специальностью.
Родители А. развелись, но отец остался в квартире, куда мать вскоре пригласила нового мужа. Взрослые брат и сестра продолжали жить в одной комнате. А. продолжал часто испытывать унижения со стороны членов семьи, не мог сходить в туалет, если рядом на кухне кто-то был, т.к. рисковал услышать едкие комментарии.
Часто просматривал ролики про заднюю передачу в Интернете, одновременно смотря на фотографии девушек. Слушал аудиозаписи с автобусами и машинами. Задняя передача стала ассоциироваться с именем Анна из-за созвучия слов «Анна» и «задняя». Рисует картинки, на которых изображает людей в неудобной ситуации выпускания газов. До сих пор, проходя мимо машины, едущей задом, останавливается и слушает звук мотора. Считает себя недостойным жить «в современном автомобильном мире и обществе», где машина – это «обязательный атрибут любого человека (и любой женщины в том числе)». Убежден в том, что у него не может быть близкого человека, который его поймёт и полюбит, т.к. машину с задней передачей хотят абсолютно все девушки, чтобы быть свободными и независимыми. Считает, что в отношениях может быть только подкаблучником. Не может сделать первый шаг к знакомству с девушкой в Интернете.
Какой бы ни была стоящая за приведёнными фактами психопатология, нашей задачей в данном случае остается психологический анализ семейных отношений, иллюстрируемых данным примером. Женщина во время второй беременности отдает сына на воспитание родителям. У неё явно не складываются отношения с мужем; после развода она приводит в квартиру второго мужа, отношения с которым развиваются на глазах у первого. Какие чувства она может испытывать к отвергнутому ей ребёнку? К обоим мужчинам? Что может чувствовать в этой ситуации каждый из её мужей? Что испытывают друг к другу взрослые брат и сестра, живущие в одной комнате? Хотя ответы на эти вопросы могут быть достаточно очевидными, мы не будем заниматься спекуляциями на этот счёт и обратимся к ребёнку. Ребёнка бьют. Он отвергнут и регулярно испытывает унижение. Сексуализация выступает как защитный механизм, причем звук задней передачи выступает лишь как часть сложной цепочки, включающей ассоциации, связанные с битьём, выпускание газов и имя Анна. В работе с клиентом А. удалось раскрыть существенные стороны его мазохистического характера; гипотеза о латентной гомосексуальности которая может возникнуть при рассмотрении данного случая, требует дальнейшего анализа. В подобных случаях важно учитывать не только семейную историю, не только историю индивида в семейном окружении, но и сложившиеся в семье формы коммуникации. То, как человек относится и обращается к самому себе, во многом является интериоризованной формой отношения и обращения к нему других. То, что человек демонстрирует в качестве симптома или проблемного поведения, во многом является формой коммуникации с другими. Наконец, то, как он сам относится к другим, часто является (иногда с противоположным знаком) оборотной стороной того, как он воспринимает отношение к себе других.
Клиентка Т., 26 лет, при обращении к нам сформулировала две проблемы: панические атаки и конфликт с родителями после недавнего каминг-аута. Её состояние на момент обращения достаточно хорошо передаётся фразами из «Дневника болезненных мыслей», который Т. вела по нашему заданию. «Почему я должна оправдываться и отчитываться перед родителями за своё поведение? Мама мне не верит. Всё, что я говорю или делаю, она считает влиянием моей девушки, <считает,> что я это делаю, чтобы ей угодить. Чувствую, что у меня опускаются руки, мне ничего не хочется, что у меня не хватит сил бороться за свои отношения и за право жить моей жизнью. Чувствую, что между мной и родителями прошла какая-то трещина, и она с каждым днём увеличивается. И даже если я вдруг пойду у них на поводу и сдамся, вернусь к ним, то может стать еще хуже, чем сейчас (я замкнусь, буду винить их в том, что они сломали мне жизнь, они будут говорить, что так лучше, что это для моего же блага)».
Другое наше задание – «Список мечтаний» – отражает актуальные отношения Т. с родителями. Клиентка должна была составить таблицу, где в одном столбце будут указаны её желания, в другом – то, что она может почувствовать, удовлетворив эти желания, в третьем – то, что скажут или подумают об этом её родители. Приведём фрагмент.
Фрагмент
Т. была старшим ребёнком в семье (есть сестра, младше на 4 года). Отец злоупотреблял алкоголем; одно из самых ярких переживаний Т., связанных с детством, – это страх за себя, сестру и маму перед отцом. Мать часто вынуждена была практически убегать из дома с детьми, когда её муж возвращался с гулянки. Лет с 14—15 Т. стала защищать маму от отца, кричала, чтобы он её не бил. В последние годы в связи с обнаружением серьёзных заболеваний отец отказался от алкоголя. Родители проживают вдвоём; Т. съехала от них примерно за полгода до обращения к нам и живёт отдельно со своей девушкой, до знакомства с которой не имела никаких сексуальных контактов и опыта близких отношений. Свою сексуальную ориентацию осознала и приняла лишь в последнее время.
Боязнь закрытых помещений, лифтов и т. п. проявилась у Т. достаточно рано, но усилилась примерно после 18-летнего возраста. Т. помнит, как в возрасте 4—5 лет просыпалась ночью и искала маму, которой не было дома. Помнит, как мать увозили в роддом и больницу. Лет в 5 оказалась одна в лифте (мама вывезла коляску с сестрой, а старшую девочку вывести не успела, двери закрылись и лифт уехал на другой этаж). Когда Т. было 7—8 лет, мама, работавшая учительницей в школе, иногда закрывала её в своём кабинете, пока была на совещании; однажды Т. ждала очень долго и сильно испугалась, подумав, что мама забыла про неё. До обращения к нам Т. не могла оставаться одна в незнакомых помещениях; если ей приходилось ночевать у знакомых, просила дать ей ключи, чтобы иметь возможность выйти. Актуальные переживания на момент обращения также были связаны со страхом смерти (своей и близких), боязнью сойти с ума, боязнью ездить в общественном транспорте, страхом перед водоемами и т. п.
Основная работа с Т., однако, была нацелена на чувство вины перед родителями. Это чувство было настолько сильно, что клиентка, купив себе машину и дав на время ключи от неё своим родителям, никак не могла забрать их обратно, объясняя это тем, что родители иногда пользуются машиной, и это облегчает их жизнь. Это же чувство, сопряженное с переживанием ответственности за маму и сестру, длительное время блокировало принятие клиенткой своей сексуальной ориентации: отнюдь не случайно, что тревожные состояния и панические атаки, как уже было отмечено, усилились в конце подросткового периода клиентки. Работа над чувством вины практически всегда подразумевает и проработку подавленной агрессии (которая могла сыграть некоторую роль в становлении гомосексуальной ориентации Т.). По мере этой работы, включавшей реактуализацию травматических переживаний, анализ эмоциональных портретов родителей и вербализацию всего спектра чувств, испытываемых к ним клиенткой, у Т. редуцировалась тревожная симптоматика. В дополнение к этой работе применялись различные поведенческие упражнения.
