Алёна Мезенцева
Под сосной у реки
– Да. Он обычно ночью снился, а сейчас даже днём появился. Представляешь, я могу контролировать себя, свои слова в этих снах! Я ему сказала, что знаю, кто он.
– А он что? – повернулась к дочери мама.
– А он протянул какой-то медальон мне, снял его и мне дал. Я хотела взять, но он исчез. Что же делать?
– Ох, моя дорогая, – мама Лиды обняла дочку, поглаживая по голове, – Думаю, он хочет, чтобы мы нашли его. Всё-таки мы православные и упокоить его душу, это важно.
– Так считаешь? – немного отстранившись спросила Лида.
– Думаю да. Что ж, в любом случае, сейчас мы поужинаем, а завтра съездим в дом к бабушке. Насколько я знаю, там сохранились письма от него. Надо проверить, поискать на чердаке.
– И ты поедешь со мной?
– Конечно. Всё-таки это мой дед.
– Мама! Спасибо, что ты не считаешь всё это ерундой. Спасибо, что поддерживаешь меня. Знаешь, у многих моих подруг, мамы даже не слушают их. Говорят, не выдумывай или успокойся…и девчонки перестают рассказывать о своей жизни. Замыкаются. Знают, что нет смысла что-то говорить, обсуждать, рассказывать. И делятся только с нами, подругами.
– Ох, Котька моя… – вздохнула мама, – но ведь ты же моя кровинушка, моя дочка. Ты знакомишься с миром. У тебя свои открытия, свои протесты, переживания, непонимания, страхи, радости, мечты. И мне они, все твои чувства и ощущения, очень важны. Я была в твоём возрасте, знаешь? – засмеялась она, – Знаю, как важна близость с мамой. Вообще с родителями. Поэтому, я всегда буду поддерживать и выслушивать тебя. Чтобы ты не думала, что ты один на один со своими чувствами.
– Люблю тебя, мамуль, – чмокнула Лида маму, и они стали накрывать на ужин.
На следующий день была суббота. И Лида с мамой поехали в дом бабушки, который пустовал много лет и использовался только в летний сезон. На чердаке стояли деревянные ящики, сундуки из прошлого. Пылью покрыто было всё. Где-то слой пыли был потолще, где-то потоньше.
– Осторожнее, тут в районе кухни, доски прохудились, доча, – сказала мама и открыла сундук возле круглого окошка почти под крышей.
– Хорошо, – кивнула девочка, разглядывая обстановку, как бы примеряясь с чего начать. А мама уже доставала какие-то свёртки из сундука, разматывала их, заглядывала, сворачивала обратно, снова доставала. А Лида со скрипом открыла потемневший от времени сундук возле пыльного стола со швейной машинкой. В нем лежали книги и хлопчатобумажный мешочек, туго набитый чем-то. Лида молча разглядывала эти вещи. Все они имели свою историю. Взяв мешочек и развязав тесёмки, девочка увидела письма, аккуратно перевязанные ленточкой. На самом верхнем письме было написано: " От: Прилепина Ивана Александровича, кому: Прилепиной Тамаре Степановне".
– Мааам… – позвала Лида.
– Нашла что? – отозвалась мама из дальнего угла и чихнула.
– Будь здорова! Да, письма от дедушки Вани.
– Спасибо. Ааа, из армии, наверное. Отложи в сторонку. Моя бабушка хранила от дедушки Саши письма, он ей писал. Где-то они здесь. Поищи-ка в другом сундуке, Лида.
Лида положила письма обратно, закрыла сундук и подвинула табурет к другому сундуку, самому пыльному. Сняв часть пыли какой-то ветошью, она подняла крышку, та поддалась со скрипом. Сундук был почти пуст, лишь на дне лежал мужской носовой платок да свёрток. Лида взяла платок, на нём аккуратные, выцветшие стежки: А.П., платок был очень старый. Синяя окантовка по краю побледнела, да и сама ткань платка была очень качественно сделана, Лида ни разу не видела такой. Она поднесла платок к носу, пахло старостью, затхлостью.
– Мам… платок Александра Дмитриевича, – повернулась Лида к матери.
– Правда? – мама отложила хрустальный бокал, который крутила на свету и поспешила к дочери, – так и есть, дедушка Саша.
– А вот ещё что-то есть, – и Лида, передав платок маме, склонилась и достала свёрток. Это были письма её прадеда её же прабабушке, – мааам… – и глаза девочки вдруг наполнились слезами.
– Ну-ну… – слегка похлопала мама по плечу Лиды, а девочка, смахнув слезу, развернула хлопчатую ткань и ей на колени высыпалось штук с десяток писем. Мама девочки принесла стул и присела рядом.
– А хорошо сохранились, кстати, кивнула мама Лиды на письма. Лида кивнула в ответ, дрожащими руками вскрыла конверт и развернула письмо: "Милая моя, Дульсинея…" Лида улыбнулась и посмотрела на мать.
– Почему Дульсинея? Её же звали Евдокия.
– Сокращённо Дуся, а Дульсинея, это он так, любя. Продолжай.
"Милая моя, Дульсинея. Свет души моей. Знаю, ждёшь. Нахожусь я с нашим полком под Курском, найди его на карте, там, деревня Прохоровка, вот я аккурат тут, справа от неё в небольшом лесочке. Сколько мы здесь будем в расположении, непонятно. Писать, конечно, об этом не полагается, но авось и пройдёт письмецо-то моё. Мой друг и товарищ, сослуживец Сашок Редькин, смастерил из портсигара, добытого у врага, два медальона. Вот золотые руки у него! На моём написано: А.Д. Прилепин, 25.11.1919 и твоё имя. Правда сначала медальон этот был на хлопковой верёвочке, но уж больно не прочная. Так я раздобыл цепочку, с виду как золотая, крепкая, надёжная. Вот так, раз номерочка солдатского нету, то вот свой самоделишный теперь есть, на шее ношу. И даже моюсь с ним. Помывка у нас простая, моя Дуся. В реку зашли, дают кусок мыла на десятерых, но это ещё ничего. Вода нынче прохладная в матушке Волге. А помнишь, мы окунались в неё в 1939? Тогда водица была почище да потеплее в разы. А сейчас кругом разруха да грязь из-за фашистов этих гадких. Говорят, что в Волге много погибших лежит. Правда или нет, сказать не берусь. Но уж немчурка больно хилая, в равне с нами-то. Уж и не любят их у нас. Но да Бог с ними, прогоним мы с лица Россиюшки нашей эту грязь. Нечего им шастать по нашим огородам да городам. А каки важные ходят, видала бы ты. Но лучше тебе не видать. А то они больно падкие на наших женщин. А ты у меня вон какая красавица. Что ж, пора уже и заканчивать письмо. Уже зовут меня к главному, в штаб. Обнимаю и целую. Сын и дочь, вам привет от папки! Слушайтесь мать и берегите её и друг друга. Окромя вас у меня никого нет, а у вас кроме друг друга. Ну, прощайте. Дай бог, свидимся ещё. 10.6. 1943."
Тут Лида разрыдалась, слёзы текли ручьями по щекам. Мама вторила ей. Так обнявшись, они поплакали. Но письма отложили в сторонку, чтобы не намочить. Письма они забрали с собой домой, помимо них, они нашли бабушкино выходное платье в горох, лодочки из тёмной кожи, книги довоенного времени, хрустальные бокалы и фарфоровый тонкостенный сервиз. Ещё были пару монет сороковых времён. Посуду они помыли и решили тоже забрать с собой. Мама Лиды любила пить кофе по утрам из изящных фарфоровых чашек.
