Алёна Ожерельева
Живой манекен
В его голосе не было гнева, не было раздражения. Это был вопрос, который нес в себе тоску. Он смотрел на неё, и вдруг Мелисса почувствовала, как её тело начинает тянуться к нему, как будто она могла бы, если бы только могла, выйти из своей неподвижности, подойти к нему и ответить. Но её тело оставалось жестким и молчаливым, ведь она поклялась больше никогда не двигаться. Да и что она могла сделать? Пластмассовая кукла, зачем она ему?
В тот момент её сердце разрывалось. Она не могла ему ничего сказать, не могла ему объяснить, что чувствует. Всё, что она могла, – это молчание и боль. Боль от того, что она не была живой. Боль от того, что он не видел её как человека. Она была просто вещью. Простым манекеном.
И вот, когда Директор сделал шаг назад, его взгляд ослабел, и Мелисса почувствовала, как её тело, стоящее неподвижно, снова стало холодным и чуждым. Он отвернулся от неё, и, как в тот момент, когда она впервые пробудилась, её мир снова стал пустым. И снова не было никого, кто бы мог понять, кто бы мог услышать её.
В его глазах не было сожаления, только грусть. Он прошёл к двери, но перед тем как выйти, на мгновение остановился и оглянулся на неё ещё раз. Его лицо оставалось без эмоций, но в его взгляде было что-то, что Мелисса не могла расшифровать, но что-то важное. И, возможно, он понял то, чего никогда не мог бы понять человек: что она, стоящая в этом пустом магазине, чувствовала боль, тоску и одиночество. Чувства, которых у неё никогда не было.
Но это было слишком поздно.
Когда Директор исчез за дверью, Мелисса снова осталась одна. И её сердце, которое не могло существовать, продолжало болеть.
После того как Директор ушел, магазин вновь погрузился в тишину. Мелисса стояла в углу, в том же месте, где её оставили, и пустота вокруг казалась ещё глубже. Она чувствовала, как её пластмассовое тело охватывает холод. Но в отличие от прежних дней, когда всё было спокойно, теперь в её груди что-то невыразимо болело. Болело так, как будто бы, несмотря на всю её невозможность быть живой, внутри неё возникло нечто, что не могло быть исправлено – что-то человеческое. Она ощущала этот новый странный внутренний дискомфорт, этот жгучий отчаянный порыв, но ничего не могла с этим сделать.
Её сердце, не имеющее физического ритма, но ощущающее боль, сжималось всё сильнее. В её глазах, которые оставались статичными и безжизненными, теперь был след того, что, возможно, могло бы быть слезами – и всё-таки это было что-то другое, что-то невозможное для манекена. Но по-настоящему она не могла понять, что с ней происходит.
Прошло несколько дней, и вдруг однажды, как в каком-то сне, в магазине снова появился человек. Мелисса не могла поверить своим глазам. Он был высок, с темными волосами, в тёмном пальто, похожий на Директора, но что-то в нём было другое. Он подошел к ней, остановился перед ней, точно так же, как и тот, кого она так ждала. Но этот человек был не он. Его глаза не были зелеными, и взгляд не был таким тягостным, не было той самой тяжёлой и в то же время яркой тоски, что была в Директоре. И он не был так красив.
Этот человек был странным. Он не заметил пустоты магазина, не обвёл взглядом пыль, не обратил внимания на её безжизненную форму. Он просто молча подошёл к ней, поднял её с пола, проверил, нет ли повреждений, а потом встал перед ней, немного покачал головой, как будто что-то внутри него щёлкнуло. Он отпустил её, вернувшись к вешалке с одеждой.
Вероятно, Директор решил продать магазин.
И в этот момент Мелисса поняла, что что бы ни происходило вокруг неё, как бы часто люди не появлялись, ничего не изменится. Она так и останется здесь, среди забытых вещей и безмолвных ожиданий. Этот человек ушёл, а она снова осталась одна. Все её попытки найти отклик, все её стремления были тщетны.
День за днём Мелисса продолжала стоять, как и прежде. Каждое утро она встречала свет, но ни одна улыбка, ни один взгляд, ни одна душа больше не трогали её пустое тело. И, в конце концов, она осознала, что её существование – это не жизнь, а лишь вечное молчание и боль от того, что быть живой для неё невозможно.
Прошли недели, но боль не утихала. Мелисса продолжала стоять в углу магазина, поглощённая своим молчанием и отчаянием. Всё вокруг стало туманным и серым. Даже солнечный свет, который когда-то наполнял помещение теплом, теперь лишь холодно освещал запылённые полки и покосившиеся вешалки. Магазин был всё таким же заброшенным, но однажды, в самый неожиданный момент, тишину нарушил тревожный запах.
Первые следы дыма, тянущиеся от задней части магазина, были едва заметны, но достаточно явные, чтобы Мелисса почувствовала этот запах. Он был острым, едким, и с каждым мгновением становился сильнее. Мелисса замерла. Она не могла двигаться, не могла крикнуть, не могла предупредить кого-либо. Но внутри неё зародилось нечто большее, чем просто ощущение пустоты – это был страх, боль, и глубокое чувство вины за то, что она не может помочь.
Пожар разгорался очень быстро. Откуда-то из задней комнаты начала литься черная смола дыма, пожирая воздух и стремительно распространяясь. Мелисса почувствовала, как воздух вокруг неё становится тяжелым, как её тело начинает нагреваться, как будто сама её пластиковая оболочка начинает плавиться от жара. И вот в какой-то момент, когда дым стал таким густым, что его почти невозможно было разглядеть, она поняла, что, возможно, единственная возможность остановить это – быть частью этого огня. Она должна была сделать это.
Мелисса сосредоточилась. Она не знала, как это происходит – её руки и ноги всё так же были неподвижны, она не могла сделать ни шагу. Но вдруг, как будто из-за самой боли и отчаяния, нечто внутри её разрушенной души пробудилось. В тот момент, когда пожар стал слишком близким, когда воздух стал отравлен дымом, она почувствовала, как её металлические суставы, когда-то неподвижные, снова начинают двигаться. Она не могла сказать, как, но почувствовала, что её тело стало гибким, почти живым, как будто она сама стала частью этого огня.
С усилием, но всё же шаг за шагом, Мелисса начала двигаться в сторону старых проводов, которые начинали искрить от жара. Она знала, что если эти провода не будут обрезаны, огонь разгорится в два раза быстрее. И, стиснув зубы, которых у неё не было, Мелисса шагнула в направлении пламени. Её пластиковое тело начало плавиться, но она не могла остановиться. Каждый шаг был тяжёлым, боль от жара пронизывала её, но она шла дальше, зная, что делает единственное, что она может – пытается спасти этот магазин, это место, которое когда-то стало её домом.
С трудом она добралась до щита, который поддерживал электрическую сеть. В последний момент, с последними остатками своих сил, она дотянулась до провода и, не думая о последствиях, оборвала его. Искры полетели, и электричество в момент погасло. Огонь, словно замер, не зная, как дальше действовать. Пламя ослабло.
Сквозь дым и перегоревшие провода Мелисса наконец почувствовала, что её тело буквально расплавляется. Таяла её фигура, плавились её пластиковые суставы и части её тела, а невыносимая жара заполняла её пустую, холодную оболочку. Лишь искры огня, которые взлетали в воздух, казались живыми. Всё вокруг было мутным, её глаза начинали застилать туман, и каждый уголок её пластикового тела словно сжимался от боли.
