Алёна Даль
Живые души. Роман-фантасмагория
Глава 8. Предупреждение профессора Сидоренко
Вернувшись из чернавского леса, Перцев первым делом разложил имеющуюся на руках фактуру по никелю на две стопки. В одной оказались официальные выкладки «Траст-Никеля», заключение с кафедры геологии и интервью академика Эпштейна, в котором тот говорит об отработке новых шахтных технологий и продвигает теорию комплексного освоения месторождений сульфидных руд, автором которой является. В другой стопке – расшифровка монолога Кузьмина, архивные материалы следствия полувековой давности о пропаже геологов и решение Чернавского Казачьего Круга. Отдельно лежала подшивка материалов СМИ за всё время существования месторождения, в особенности его новейшей истории, начатой с конфликта потенциального добытчика руды с местным населением. У Перцева не появилось ни одной зацепки, с помощью которой можно было бы начать переворот общественного сознания от резкого неприятия к благосклонной лояльности по отношению к компании «Траст-Никель». И атаман Черпак, и бывший лесничий Кузьмин пользовались среди чернавских жителей непререкаемым авторитетом и уважением. Лишь только журналист попытался сунуться к директору заповедника Климову с намёками о психическом состоянии старика, сразу же получил возмущённый отпор. Та же участь постигла его при попытке раскопать компромат на казачьего атамана. Журналисту ничего не оставалось делать, как прибегнуть к проверенному способу – использовать своё законное право интерпретации материала под видимым ему углом зрения, а затем постараться этот «угол» встроить в глаза читателей.
В понедельник на сайте информагентства «Край» появилась заметка под заголовком «Сказки деда Тихона». Двумя днями позже ещё одна – «Чернавские казаки грозят геологам физической расправой». Верхнедонск забурлил. Страницу Перцева атаковали возмущённые верхнедончане и жители области. Экоактивисты забросали статью гневными комментариями, привешивая журналисту ярлыки «продажный писака», «лизоблюд заезжего олигарха». Пришло анонимное письмо от жителя Чернавска, в котором тот жаловался, что его и трёх его товарищей выгнали с работы за участие в антиникелевых митингах. От казаков посыпались угрозы расправиться с обнаглевшим журналистом. С ним одним, а не с геологами – так будет проще!
Перцев был удовлетворён. Отклик оказался бурным, тема зацепила людей. Он знал по опыту, что пена возмущения скоро уйдет, а ложь, повторённая сотню раз, рано или поздно становится правдой.
В поисках новых зацепок по никелевому делу Перцев добрался до контакта, который всё время откладывал. Григорий Васильевич Сидоренко – тот самый неподкупный учёный с добрым сердцем, что рвался на приём к Рубину. Андрей набрал его номер и услышал в трубке бодрый голос профессора. На предложение встретиться Сидоренко отреагировал благосклонно, но предупредил об условии: заблаговременное знакомство с материалом до его публикации. Перцев поморщился, но согласился. Договорились на пять вечера у фонтана в Гоголевском сквере.
Жара спала. Небо заволокло обрывками кучерявых облаков, и оттого оно казалось похожим на бескрайнюю отару тонкорунных барашков. В парке царило предвечернее затишье – как раз то, что надо для неторопливой «пристрелочной» беседы. Андрей рассчитывал в этот раз произвести положительное первое впечатление. Учёного нужно было расслабить и расположить к себе. Заодно присмотреться к нему. А уж потом, в следующую встречу копать глубже. Но всё получилось не так, как планировал Перцев.
Сидоренко пришёл на встречу с неразлучным дерматиновым портфелем, который выставил на самом видном месте – условились, что тот будет опознавательным знаком, по которому журналист узнает профессора. Но в этом не было необходимости: кроме Сидоренко у фонтана сидели лишь две студентки с мороженым и старушка в берете. Журналист и эколог встретились.
– Интересный у вас портфель, – улыбнулся Перцев. – Сколько же ему лет?
– Всего на двадцать лет моложе меня самого, – учёный ласково погладил потрескавшиеся бока, – уже и капремонт прошёл, и клиническую смерть, и воскрешение!
– Наверное, много открытий и оригинальных идей выносил он в своём потрёпанном мудром чреве? – молвил проснувшийся в Перцеве поэт.
Сидоренко рассмеялся. Снял очки, потёр пальцами переносицу со следами дужки.
– Никак не ожидал услышать подобное от современного работника пера и диктофона!
– Ну почему же? Современные, как вы говорите, работники пера и диктофона не лишены романтики и даже где-то сентиментальны, – заметил журналист.
– Но вы-то меня пригласили не за тем, чтобы петь оды моему дряхлому приятелю, не так ли?
– Верно, – согласился Перцев. – Тема намного серьёзнее и масштабнее. Я хотел бы поговорить с вами о чернавском месторождении. Извините, если некоторые из моих вопросов покажутся вам примитивными или некорректными, я потому и обратился к эксперту высокого уровня, чтобы восполнить пробелы, простительные для моего гуманитарного образования.
Сидоренко склонил голову набок, давая понять, что по достоинству оценил вступительное слово собеседника.
– Итак, что бы вы хотели узнать, молодой человек?
– Всё. Абсолютно всё, – Перцев пристально посмотрел в выцветшие профессорские глаза, увеличенные вдвое толстыми линзами.
Профессор Сидоренко еле заметно кивнул.
– Давайте сразу назовем вещи своими именами: добыча медно-никелевой руды не может в принципе быть ни безвредной, ни безопасной. «Экологический рудник» – такая же утопия, как добрый злодей или мирная война! Речь идёт о большей или меньшей степени ущерба для экологии, о большей или меньшей скорости уничтожения природы. А в том, что она будет уничтожена, у меня нет ни малейших сомнений. Если подходить к вопросу с точки зрения инвестиционной выгоды, то да – разработка месторождений гораздо проще и прибыльнее, чем создание сложных инновационных проектов. Но не всё можно измерить в процентах и миллиардах рублей. Есть и другие системы исчислений. В каких, например, единицах измерить количество нерождённых детей, преждевременно оборвавшихся жизней, исчезнувших видов животных и растений?
– Григорий Васильевич, – осторожно возразил Перцев, – но вот ваш оппонент – академик Эпштейн – считает, что применение новейшей технологии комплексного освоения недр даст возможность избежать многих печальных последствий.
– Я вам приведу простой пример. Когда разрабатывается новое лекарство, проходит не один десяток лет, прежде чем исследования от стадии опытов на мышах переходят к испытаниям на человеческом организме, да и то проводятся они исключительно среди добровольцев. Здесь же нам предлагают провести массовый эксперимент на целой экосистеме, внедрять новую технологию со всеми сопутствующими рисками, не спрашивая согласия у людей, а тем более у природы. Не кажется ли вам это странным?
– Но так ли уж велики риски? – усомнился журналист.
– Вы знаете, молодой человек, риски можно считать по-разному. Один способ – теория вероятностей: получится – не получится. Но пропасть нельзя перепрыгнуть на 99%. Или перепрыгнешь – или погибнешь. Другой способ – прогностический, с помощью метода математического моделирования, однако современный уровень научных знаний и разобщённость отдельных отраслей науки не позволяют включить в модель необходимое количество факторов, а значит, погрешность моделирования может перекрыть реальную картину опасности. И, наконец, третий способ определения рисков – личностный. Вот вы лично готовы рискнуть? Сможете ли подписать контракт, в котором будет зафиксирована ваша готовность пожертвовать своим здоровьем, годами жизни, возможностью иметь детей в обмен на энную сумму денег? Каков должен быть процент риска и какова сумма компенсации, при которых вы подпишете такой документ?
Сидоренко умолк. Перцев задумался.
– Когда идут войны на чужих территориях, – продолжал профессор, – в военных действиях участвуют контрактники и призывники. Как вы думаете, кто из них рискует больше? С какими мыслями и чувствами идут они на риск? И на чьем бы месте могли оказаться вы?
Перцев в армии не служил. Но вспомнил одноклассника Сашку Силина, воевавшего в Чечне, который вернулся без обеих ног – подорвался на мине. Наверняка, подписывая контракт, не думал, что так выйдет, что риск настолько велик. Возможно, в масштабах всей армии вероятность вернуться с войны инвалидом ничтожно мала, но для него лично умозрительная опасность стала фатальной.
– Давайте не будем о войне, – стряхнул воспоминания Перцев, – всё-таки мы с вами говорим о мирном освоении земных недр. Вы упомянули о разобщённости отраслей науки. Что вы имели в виду?
– В своё время я лишился должности заведующего кафедрой после того, как выступил на конференции с докладом о симбиозе наук. В результате моего демарша – так это назвали коллеги – кафедра лишилась финансирования, деньги ушли в Финляндию. Но я нисколько не сожалею об этом. Я и сейчас считаю, что на нынешней ступени развития цивилизации крайне важно, чтобы отдельные научные и технологические разработки не шли вразрез со здравым смыслом, с общечеловеческими ценностями. Да-да, я знаю, что говорю нетипичные для учёного вещи, – замахал руками Сидоренко, поймав изумлённый взгляд Перцева, – но поймите, молодой человек, иногда стоит отказаться от денег, от славы, от научных амбиций, наконец, во имя сохранения жизни.
– Позвольте, но какое отношение всё это имеет к разработке никеля?
– Самое прямое. Видите ли, Илья Вениаминович Эпштейн, мой преемник по кафедре и оппонент, многие годы жизни посвятил разработке технологии комплексного освоения сульфидных месторождений. Он пережил и развал академической науки, и роспуск лаборатории. Его проекты не раз закрывались из-за недостатка финансирования, а сам он был вынужден заниматься, чёрт знает чем. Время было такое. Но он не прекращал ни на минуту своих исследований. Это один из лучших учёных-геологов в стране – не могу этого не признать. И вот теперь, когда появились структуры, готовые щедро финансировать его исследования – а они вплотную подошли к этапу апробации и внедрения – он, как истинный учёный, с ликованием принимает сей подарок судьбы.
– И что же в этом плохого?
– А то, молодой человек, что звёздный час одного учёного может обернуться катастрофой для остальных людей. Академик Эпштейн чертовски целеустремлён и в этом фанатичном стремлении к цели зачастую не желает замечать того, что мешает к ней идти, а именно аргументов оппозиции. Когда я изъявил желание участвовать в работе Общественного совета – как вы знаете, академик Эпштейн его возглавляет – мне было в этом отказано.
– Вы полагаете, эксперты, входящие в Общественный совет, недостаточно компетентны?
– Вовсе нет, в их профессиональной компетенции я не сомневаюсь. Просто все они представляют лишь одну точку зрения, соответствующую доктрине академика Эпштейна. И, что печально, официальное заключение будет составляться исходя из такого вот однобокого взгляда на вещи. Целые пласты оценок экспертов в смежных научных областях не учтены в предварительной экспертизе проекта. В частности, проигнорировано заключение доктора гидрогеологии Чумака, без внимания осталось открытое обращение коллектива лаборатории по экоконтролю, не учтено мнение геохимиков, почвоведов, эниологов. А между тем земля – это не только хранилище полезных ископаемых, которые нужно непременно оттуда извлечь. Это сложнейшая живая система, обладающая разумом и, вообразите себе, чувствами.
– Григорий Васильевич, вы можете представить конкретные факты в доказательство ваших слов?
– Этим, молодой человек, я и занимаюсь целый год, – Сидоренко вытащил из портфеля пухлую папку и передал её журналисту. – Здесь малая часть того, что у меня собрано, но, думаю, этого будет вполне достаточно, чтобы оценить масштабы катастрофы в случае разработки месторождения под Чернавском. И ещё. Мой вам совет, – профессор пристально посмотрел Перцеву в глаза, – если вы действительно хотите разобраться в проблеме, а не выполнить очередной хорошо проплаченный заказ – вы уж меня извините за прямоту – не показывайте до поры до времени документы, которые я вам передал, своему директору. Разберитесь сами.
Перцев принял из рук Сидоренко увесистое досье.
– Я свой век доживаю. Дети мои, внуки разлетелись кто куда. А вот вам, молодой человек, предстоит прожить долгую, яркую и, надеюсь, достойную жизнь. Вы, конечно, можете прожить её далеко за пределами Верхнедонска, вдали от рудников и рисков, но вопросы, которыми вы задаётесь сейчас, проблемы, с которыми сталкиваетесь сегодня, никуда не уйдут. От них не сбежишь, не спрячешься. Подумайте об этом.
Профессор Сидоренко поднялся, огладил рукой похудевшие бока портфеля и попрощался с журналистом Перцевым, оставив того у фонтана наедине с пухлой папкой.
Глава 9. Расщепление сознания
Новый понедельник, серый и тяжёлый, как чугунная плита, навалился на Рубина всем весом накопившихся проблем. Проводив Эллу после недели истерик и затяжных игр в молчанку, Антон почувствовал лишь кратковременное облегчение. Да, теперь он мог спокойно возвращаться домой, не рискуя нарваться на немой упрёк в глазах жены или черепки разбитой посуды, но возвращаться туда ему было всё труднее и труднее. Его кабинет, пахнущий кожей и дорогими сигарами, тоже не представлялся больше той тихой гаванью, где можно укрыться от житейских бурь, заслонившись от них щитом важных дел и забот. Новый понедельник, серый и тяжёлый как чугунная плита, был очередным рабочим отрезком времени, которыми измерялась жизнь Антона.
Утверждённый им план Орешкина давал свои первые результаты. Идея борьбы с «никелевыми суевериями» отразилась в ироничной статье некого Перцева, вызвавшей широкий общественный резонанс. Конечно, далеко не все комментарии поддерживали точку зрения автора, но их количество превзошло все ожидания. Кроме того в Чернавск была направлена группа учёных Верхнедонского университета во главе с академиком Эпштейном с лекциями о стратегическом значении никеля и современных способах его добычи. Рубин платил им из созданного по его инициативе фонда просвещения. По совету Орешкина компания участвовала в празднование Дня района: за ее счет на главной площади Чернавска был накрыт стол. Глава администрации Тупикин вместе с Семёновым сообща чествовали почётных жителей. Рубину доложили, что некоторые из них от подарков отказались. Бывший лесничий Кузьмин попытался что-то сказать в микрофон, но ему не дали. Большинство же рядовых чернавцев ели и пили за милую душу, из чего Орешкин заключил, что первый шаг в налаживании отношений с местным населением сделан. По-прежнему серьёзную помеху представляли казаки, проигнорировавшие уличный фуршет. Они с маниакальным упорством продолжали пикетирование лагеря геологов, требовали разрешения на доразведку, так что пришлось обнести лагерь забором и нанять частную охрану, а это были дополнительные расходы, раздувшие и без того объёмную смету.
Неожиданно зазвучал рингтон видеосвязи: звонил президент компании. Звонок во внеурочное время – такое случалось крайне редко, видимо, что-то срочное. На экране возникло хмурое землистое лицо Новикова. Справившись у тестя о здоровье, Антон услышал в ответ:
– Ты бы лучше о своём здоровье побеспокоился!
– В чём дело, Вадим Петрович?
– Это я тебя хотел спросить: в чём дело?! К жене за неделю ни разу не притронулся – это как понимать? А она, между прочим, специально прилетела, соскучилась!
– Давайте не будем об этом, – попросил Антон, скривившись как от зубной боли.
– Ладно, не будем, – тесть шумно отхлебнул из стакана глоток воды, – рассказывай, что там у тебя с казаками?
– Всё под контролем.
– Какой, к чёрту, контроль?! Думаешь, я не знаю, что бульдозер опять сломали? – голос Новикова звенел яростью. – Не можешь договориться – подкупай, не можешь подкупить – угрожай! Запугивай, заводи уголовные дела – делай что хочешь! Но чтобы я больше не слышал ни о каком протесте! Ты меня понял?
– Да, – выдавил из себя Антон.
– И последнее. Будь любезен погасить перерасход за последние два квартала. Иначе ты заставишь меня усомниться в твоей профессиональной компетентности. У меня всё.
Разъярённое лицо Новикова исчезло с экрана. Рубин откинулся в кресле и прикрыл глаза.
После разговора с тестем чугунная плита удвоила вес. Антон усилием воли попытался сдвинуть её в сторону: пропустил по рукам и ногам шипучую насыщенную серебристыми пузырьками жидкость, расслабил лицо, обратил внутренний взор в точку между бровями так, что она зажглась огнём. Глубоко вздохнул и только теперь услышал едва уловимый запах акации, доносящийся из открытого окна.
Его медитацию прервал стук в дверь. В кабинет протиснулась пресс-секретарь Дёгтева с пачкой конвертов в руках.
– Антон Михайлович, давайте всё-таки просмотрим приглашения – напористо попросила она, потрясая перед ним пёстрой кипой, – вы уже вторую неделю откладываете. Между прочим, интерес делового и светского сообщества нельзя игнорировать.
– Садитесь, – вяло предложил Рубин.
Алина грациозно пристроилась на краешек стула и разложила веером приглашения.
– В эту пятницу – юбилей «Штучки»!
– Не понял – чего штучки?
– Ну, это самый престижный журнал Верхнедонска – называется «Штучка». У них послезавтра юбилей. В «Шиншилле». Приглашение на два лица, подписано лично Бобровой, – Алина положила на стол глянцевый фолиант, с любопытством ожидая реакции Рубина.
– Дальше, – равнодушно произнёс директор, отодвинув фолиант в сторону.
Дёгтева стала перечислять: собрание региональной Ассоциации инвесторов, открытие банка «Золотой телец», презентация гольф-клуба, тест-драйв, дегустация виски в клубе «Пегас», премьера в Гоголевском Театре, лекция в Центре эволюции человека…
– Довольно, – прервал её Рубин, – можете раздать приглашения сотрудникам. Я никуда не пойду.
– Да вы что?! – испугалась Алина, – так нельзя! Даже в плане Орешкина написано: «Важной составляющей укрепления репутации компании является вовлечённость его руководства в деловую и общественную жизнь города и области».
Рубин вздохнул:
– Ладно, назовите мероприятие, по-вашему, наиболее значимое.
– Разумеется, юбилей «Штучки»! – не задумываясь, выпалила Алина.
– Вы уверены?
– На 100%! Там будут очень влиятельные персоны, которых журналисты облизывают со всех сторон. Попав в их компанию, вы автоматически станете одним из них и больше никогда не прочтёте строк с критикой в адрес вашего характера или решений.
– Штучка так штучка, – равнодушно согласился Рубин, – только напомните мне накануне. Да, и придумайте сами подарок.
– Там приглашение на два лица – можно я с вами пойду? – вспыхнула Дёгтева.
Рубин поднял на неё удивлённый взгляд.
– Хорошо, Алина. Да хоть по всем приглашениям идите, я не возражаю.
Дёгтева сгребла кипу открыток со стола и выскочила вон из кабинета.
В то время как Алина Дёгтева в заботах о репутации компании уговаривала Рубина пойти на юбилей «Штучки», Андрей Перцев третьи сутки корпел над изучением пухлой папки Сидоренко. И чем глубже погружался журналист в документы, тем больший разлад воцарялся в его бедной голове. Нет, напрасно он согласился взяться за это дело, лучше бы, как и прежде, клеймил позором рыбозаводы, торгующие просроченными консервами, да ковырялся в вялотекущих судебных разбирательствах. И деньги стабильные, и голова не пухнет от объёма противоречивой информации. Перцев стал ориентироваться в сложной терминологии, его не пугали больше слова «интрузии», «сульфидные руды», «флотация», «окатыши», «хвосты обогащения». Он разобрался в стадиях горно-обогатительного процесса не хуже выпускника геофака и отличал технологию обжига от методов гидрометаллургии, но легче ему от этого не стало. Стало труднее. И прежде всего потому, что мало-помалу перед ним начала вырисовываться общая картина, о которой говорил опальный профессор. Перцев был уже не рад, что забрал у него его потрёпанную папку, что узнал из неё о залегании над рудными телами опасных рассолов, о наличии в руде токсических веществ, не упомянутых в официальной документации, об ошибках в экономических прогнозах и отсутствии радиологической экспертизы. Закрыв последнюю страницу, журналист крепко задумался. После усердного часового размышления он решил поделиться своими сомнениями с Орешкиным, следуя при этом рекомендации Сидоренко относительно неприкосновенности вверенной ему папки.
Журналист застал директора в кабинете оживлённым и радостно потирающим руки, что происходило с ним в двух случаях: либо он только что получил очередной задаток, либо провернул удачное дело, сулящее скорую выплату круглой суммы.
– Ну, никелевый адвокат, – Орешкин стрельнул золотоносным взглядом в Перцева, – рассказывай, как продвигается твоя защита?
– Фактура собирается, встречаются любопытные вещи, – промямлил журналист, – но не всё так просто, как кажется на первый взгляд.
– А кто говорил, что будет просто? – парировал директор. – Простые задачи мы ставим перед студентами-практикантами, а профессионалы вроде тебя должны вскапывать масштабные проекты – разве не так?
Что-то в рассеянном облике Перцева не понравилось Орешкину. Он мягко, как барс, пересел с директорского кресла на стул напротив и впился немигающими янтарными глазами в лицо подчинённого.
– Давай выкладывай, что у тебя за проблемы?
– Да нет особо никаких проблем… – начал было Перцев, да спохватился: – «а чего тогда пришёл, дурак?» – и выложил Орешкину всё как на духу. И про встречу с Сидоренко рассказал, и про казачьи дозоры, и про письма чернавцев, и про заключения экспертов, нигде до сих пор не опубликованные. Даже первую поездку в Чернавск описал в подробностях, без утайки, и глупо заулыбался, вспоминая своё купание в Чернавке.
– Всё ясно, – подытожил Орешкин, – нанюхался лютиков-цветочков, прочистил ауру и перековался из жёсткого профи в сентиментальную тряпку, гринписовец хренов!
Перцев попытался было возразить, но директор остановил его властной рукой.
– Ты что думаешь, я позволю тебе разрушить то, что я создавал годами? Ты забыл, как я отмазывал тебя от ментов, как выгораживал перед людьми, когда ты лез, куда не надо, со своей журналистской дотошностью? Сколько раз я закрывал глаза на твои пьянки? Нет уж, дружок, взялся за гуж – не говори, что не дюж!
Журналист сидел, понурив голову. Всё, о чём говорил директор, было чистой правдой. Орешкин вскочил со стула и заходил туда-сюда по кабинету.
– А почему ты так уверен, что твой Сидоренко не подкуплен? – предположил он, нависая над Перцевым. – Кроме «Траст-Никеля» в конкурсе участвовали две крупные компании, которые вполне могли себе позволить насолить более удачливому конкуренту. И потом, твой Сидоренко – аутсайдер, его выгнали с кафедры. Думаешь, он не завидует сейчас Эпштейну, ставшему, между прочим, академиком? Что ты на это скажешь?
Перцев вспомнил дерматиновый портфель Сидоренко, толстые линзы в роговой оправе и усомнился в словах Орешкина. Видя колебания сотрудника, директор смягчился:
– Андрей, ну не мне тебе напоминать: люди продажны по своей натуре. Вопрос исключительно в цене, ну и таланте покупателя, разумеется. Ты же знаешь о недавнем скандале с «Зелёными братьями», обвинёнными в преднамеренном убийстве котиков. Да что далеко за примером ходить – вспомни хоть наш «Сладкий дом»! Или взять недавнее разоблачение Трепакова – непонятно только, что ему стукнуло в голову так подставиться?
Журналист молчал.
– Тебе нужно больше общаться с работниками «Траст-Никеля», – переменил подход Орешкин. – Ты разговаривал с Семёновым? Он тебе расскажет и о твоих правдолюбцах-казаках, и о побоях, и о пятнадцатимиллионном ущербе после погрома.
Перцев кивнул.
– И с академиком Эпштейном побеседуй – уважаемый человек, титулованный донельзя.
– Уже беседовал.
– И что же, не убедил тебя академик?
– С точки зрения учёного-геолога он абсолютно прав!
– А какая тебе ещё нужна точка зрения? – изумился Орешкин.
– Ну, например, эксперта по геопатогенным зонам. Известно же, что в районе Чернавска расположена одна из крупнейших в мире аномалий, – Перцев оживился. – В земной коре есть древний тектонический разлом, который формирует сложный, не до конца изученный биоэнергетический ландшафт чернавского леса. И если хрупкое равновесие будет нарушено…
– Эка тебя, брат, занесло! Сам-то слышишь, что говоришь? Мухоморов что ли объелся? Прямо как подменили – «Сказки деда Тихона» не ты ли писал?
«Что это я, правда? Что на меня нашло?» – устыдился журналист.
– Ладно, будем считать сегодняшний разговор проявлением твоей усталости, – миролюбиво предложил Орешкин. – Вот тебе материальная помощь, – он вытащил из верхнего ящика стола конверт и подвинул его Перцеву, – и отдохни маленько – пару дней, думаю, будет вполне достаточно.
Журналист тяжело поднялся со стула, привычным жестом сунул конверт во внутренний карман и пошёл к двери.
– И вот что, – окликнул его директор у порога, – концентрируйся на главном, держи в уме свою задачу и помни, что за ней стоит.
Перцев бесшумно прикрыл за собой дверь.
Вышел на улицу, сел в машину и долго глядел сквозь усеянное сбитыми мотыльками стекло на пасмурный город. «Напиться что ли?» – подумал Андрей. Но тут же сам себе напомнил: «А кто зарок давал кроме пива – ни-ни? Тварь я дрожащая или право имею?». Он вытащил из внутреннего кармана конверт и взвесил в руке его успокоительную тяжесть. Завёл мотор и решил немного прокатиться по городу. Проехал по бульвару Победы, равнодушно взирая на суматошные, полные туристов центральные улицы. Гости Верхнедонска без устали селфились на фоне знакомых до боли памятников и видов. Машина свернула на улицу Свободы: вокруг дороги выросли небоскрёбы, гигантские термитники офисных центров, стеклянные башни торговых храмов, увенчанные шпилями антенн. Ажурная стрела городской телевышки маячила чуть левее, изо всех сил стараясь походить на Эйфелеву башню.
…Стемнело. Автомобильные пробки рассосались. В окнах домов один за другим зажигались огни. Растрёпанные мысли Перцева несколько упорядочились и потекли по двум отдельным руслам, то сплетаясь между собой, то снова разбегаясь врозь. Андрею даже показалось, что он слышит их журчание, но это был всего лишь звук Гоголевского фонтана, мимо которого он сейчас проезжал. Фонтан автоматически вызвал в памяти образ профессора Сидоренко в толстых очках с драным портфелем. «Неудачник, лузер» – эти определения вполне вязались с его нелепым обликом. То ли дело академик Эпштейн – высокий, статный, с благородной сединой в опрятной бородке и солидным портфелем марки «Эгоист». Копает глубоко, как шахту роет. Не растекается мыслью по древу, не распыляется на посторонние проблемы. Перцев начал рассуждать вслух:
– Настоящим учёным по праву может считаться лишь тот, кто концентрируется на теме, глубоко погружается в суть изучаемого предмета. Если ты геолог, нечего отвлекаться на высокие материи вроде нравственности. Для этого есть специально обученные люди – философы и душеведы, которые получают за это деньги. Истина рождается в фокусировке, в узкой специализации.
– А как же широта взгляда? – возразил себе изменившимся тоном Перцев. – Ведь именно вовлечение в орбиту внимания смежных областей дало миру целые отрасли современной науки: генная инженерия, биотехнология, этнопсихология. Недаром ведь говорят: «расширь угол зрения», «взгляни шире». Лишь охватив проблему со всех сторон можно правильно её решить. Глядя в микроскоп, трудно рассмотреть красоту леса. Уткнувшись в телескоп, не увидишь звёздного неба.
Перцев уже давно прекратил говорить вслух, но мысли его чётко и ясно звучали в замкнутом пространстве скользящего по шоссе автомобиля, меняя голоса и интонации.
– Понятно, что любой эксперимент сопряжён с риском, а каждый учёный, впрочем, как и любой человек, не застрахован от ошибки. В конце концов, победителей не судят, – уверенно изрек баритон.
– Да, но степень риска, цена ошибки может быть слишком высока, – возразил ему мягкий тенор. – Можно рисковать собой сколько угодно, но ставить на кон жизни других людей не имеет права не один гений. И не только гений – такого права нет ни у кого из смертных.
Заморосил мелкий дождик, Перцев включил дворники – лобовое стекло расчистилось. Ему вдруг вспомнился чернавский лес, настоянный на чабреце воздух, серебристая чешуя реки.
– Интересно, а в Чернавске идёт дождь? – тут же озвучил его воспоминания голос. – Что делается сейчас в Казачьем Стане? Ловил ли дед Тихон сегодня щук? Мальчишки, наверное, снова весь день не вылезали из воды? – Перцеву показалось, его мысль чуть слышно вздохнула. – Так ли уж неправы те люди, отстаивающие своё право так жить, защищающие возможность так жить для себя и своих потомков? – подумал он вслух.
– А с чего ты взял, что они не смогут продолжать жить как живут? – возразил сам себе Перцев. – Ещё и дороги нормальные построят, и детские сады, и кинотеатр. И заработать дадут.
– Да уж! Только кто будет ходить в эти детские сады и кинотеатры? Будет ли кому?
– Ну, знаешь ли, тебя назначили адвокатом, а не прокурором никеля! – посторонним голосом напомнил себе Перцев. – И адвокатом, заметь, высокооплачиваемым! Так что будь добр защищать проект. Хватит нюни распускать!
– Но ты ещё и житель Верхнедонска! – проронил Андрей. – И ты знаешь теперь слишком много, чтобы верить в невиновность подзащитного. Прежде всего ты обязан защитить свою землю от надвигающейся катастрофы.
– Тряпка! Правильно сказал шеф, – разозлился баритон, – никогда тебе не стать таким как он: целеустремлённым, хватким, решительным. И денег тебе не видать, как своих ушей, потому что ты – размазня!
– Не размазня, а человек! – решительно возразил тенор. – Пусть слабый, сомневающийся, несовершенный, но человек! Я – человек! – воскликнул мысленно Перцев. Получилось громко.
– Размазня!
– Человек!
– Размазня!
– Человек!
– Стоп! – крикнули оба голоса разом.
Перцев ударил по тормозам. Машина, взвизгнув, встала как вкопанная. Андрей окаменел: в зеркало заднего вида на него уставились две пары глаз.
– Ну, ты даёшь! – присвистнул один из пассажиров – красавец со смоляными кудрями. – А что – мне нравится такой стиль вождения! – и протянул Перцеву купюру. – Сдачи не надо!
Журналисту показалось, он где-то его уже видел. Ну да, конечно! – это же сосед Тапочкина, что спрашивал пустой конверт. Только вместо шёлкового халата – чёрная куртка, закрывающая подбородок. Второй пассажир, белокурый и голубоглазый, с намотанным на шею молочным шарфом, наклонился к уху ошалевшего журналиста:
– Не волнуйтесь, Андрей! Вы верно о чём-то задумались и пропустили нечаянно нашу остановку. Ничего страшного, – мягко проговорил он, – всего вам доброго! – и вылез вслед за любителем быстрой езды в сгустившиеся сумерки.