Алёна Бессонова
Позабудь вчера… Два детектива под одной обложкой

ГЛАВА 5

После разговора с Ольгой, в ожидании Ивана Усачева Михаил загрустил – он уже целую неделю не видел жену и дочку. И сегодня не смог попасть домой. На какое время затянется расследование, Михаил предположить не мог. Но точно знал – Шеф его отсюда не выпустит без результата. Сейчас, как никогда, Михаилу не хватало внимательного и цепкого ума жены. Оля за годы их супружества много раз указывала Исайчеву на такие детали, которые впоследствии помогали ему поставить точку в запутанном расследовании. Поздняя встреча с Ольгой, на рубеже тридцати пяти лет, была для него счастьем – долгожданным и нечаянно обретённым. Их знакомство произошло у Оли в кабинете, куда его привело неясное, почти бездоказательное дело. Они тогда не успели договорить, Ольгу срочно вызвали клиенты, и по обоюдному согласию решено было перенести разговор на вечер, но не в кабинет, а в кафе – продолжить беседу за чашечкой горячего шоколада.

Он хорошо помнит их первую встречу.

На неё Михаил приехал загодя. Припарковал машину, взял в руки припасённый букет роз, просмотрел каждый цветок. Один не понравился, был вяловат, и Михаил осторожно вытянул его из букета. Оставшиеся четыре розы были хороши. Ольга удивилась такому подарку, попеняла Михаилу, что четыре розы приносят только на похороны. Михаил не растерялся и, выхватив из букета одну из роз, преподнёс её проходившей мимо пожилой женщине.

Он и раньше знакомился с девушками. Среди них были красавицы разных мастей. Чаще длинноволосые блондинки, попадались и брюнетки, и рыжеволосые солнышки. Они радовали глаз, но не трогали сердце, а уж про душу и говорить нечего. Всё было мимо, мимо. В тот час Исайчеву показалось, что Ольга – та самая, самая… Именно её он ждал всю жизнь. Михаил не мог себе объяснить, что за тихие радостные чувства бродили в нём в ту минуту, но был уверен: он нашёл давным-давно ожидаемое, без чего жизнь кособочилась, и её надо было удерживать, как оползень.

Сейчас в резиденции, услышав вопрос Ольги, он поёжился:

– Как она спросила: что бы я делал, если бы неожиданно узнал, что она спит с моим другом? Нет! – представил себе Михаил и яростно рубанул воздух ладонью. – Нет! Убью обоих! Наглость какая…

Кто-то осторожно и уже давно тюкал костяшкой пальца по полотну двери. Михаил обернулся и в щёлке приоткрытой двери увидел круглые удивлённые глаза престарелого мальчишки. Глаза были грустными и при этом улыбались.

– Извините, я прервал ваши размышления. Но я не напрашивался, вы сами пригласили. Меня зовут Иван Васильевич Усачёв – начальник службы безопасности фирмы Олега Бурлакова.

Исайчев усмехнулся, увидев вопросительную гримасу на лице Усачёва, она наверняка относилась к последней произнесённой Михаилом фразе.

– Проходите, Иван Васильевич, нам предстоит непростая беседа, и я жду от вас помощи. Мы ведь в некотором роде коллеги. Стоим на страже. Давайте сухие факты, без эмоций. Эмоции мне добавят присутствующие здесь женщины. Хорошо? Тогда расскажите, какие отношения вас связывали с Бурлаковым и как вы провели нынешнее утро… извините… минуточку… телефон.

Звонила эксперт Долженко.

– Да, Галина Николаевна… – ответил Исайчев. – Нашли?

Михаил встал и, передвигаясь мелкими шагами, пошёл вдоль стены. Слущал молча, изредка кивал. В конце спросил:

– И что это нам даёт? Хорошо, я распоряжусь… Конечно, кропотливо осмотрим все руки… и все пальцы, и если надо, оторвём их и пришлём вам на экспертизу… Есть сосредоточиться! Да помню я – у Эльзы перебинтована рука… Ну если вы лично видели, то не будем тревожить. Конечно, согласен с вами – убийца искал именно его! До связи!

Нажав кнопку «отбой», Михаил попросил Усачёва показать руки и, удовлетворив любопытство, вновь набрал номер:

– Роман, подойди к «допросной», постучись, но не заходи, для тебя задание… – откинувшись на спинку кресла, Исайчев попросил, – сейчас придёт мой помощник следователь Васенко. Я на секунду выйду, а потом продолжим, пока его нет, слушаю вас.

– Я служу у Бурлакова без малого двадцать лет. Суровый начальник, даже где-то тирановатый.

– Какой?! – переспросил Михаил. – Тирановатый? Это какой?

– В моём понятии, не совсем тиран. Требует порядка. Будет порядок – будешь жить хорошо… Олегу я многим обязан, поэтому дорожил честью быть ему полезным. Это моё правило.

– Ваши ребята придерживаются такого же правила?

– Мои ребята многим обязаны мне… и для них мои правила – закон.

– У вас есть предположения, кто мог сыпануть цианида в кофе Бурлакова?

– Доступ к цианиду был у тех, кто вхож на фармозаводы, первая из присутствующих – Эльза. – Михаил почувствовал, как напрягся Усачёв. В его голосе появились железные нотки. – Её следует потрясти. Она сложная штучка. В общении крайне неприятная. Мстительная. Но Олег был для неё авторитетом. Он с ней не церемонился, но и не обижал напрасно. Она всю жизнь мечтала, подчиняясь ему, им управлять. Но, как говорится, силёнок на это не хватало. Если это она, в чём я сомневаюсь, у неё должна быть веская причина. Очень веская.

В дверь постучали, Исайчев поспешно встал, вышел. За дверью его ждал Васенко:

– Роман, – шёпотом заговорил Исайчев, – Галина нашла в волосах Гуидо небольшой бриллиант, по её предположению, а я с ней согласен, это то, что убийца искал в одежде повара. Видимо от такого мощного удара из каста⁷ кольца или перстня выпал камень, убийца заметил это, но у него не хватило времени его найти. Проверь у всех руки, осмотри ювелирные изделия, если кольцо сняли, должен остаться след. Долженко говорит, удар по силе был мужской, но при состоянии отчаяния и женщина могла.

– А если кольцо сняли и одели новое? – высказал предположение Васенко.

– В этом случае след не совпадёт. Мне думается, если убийца мог бы свободно избавиться от кольца и свободно его заменить, он бы не стал искать бриллиант в одежде повара, тратить драгоценное время и подвергать себя опасности быть застигнутым… Ищи, Роман, это важно… У Эльзы забинтована рука, Галина говорит – на ней нет кольца, поэтому правую руки Эльзы не тревожь, а левую осмотри пристрастно. Она случаем не левша?

– Я с ней не ручкался, не знаю, но проверю, – Роман, приложив к виску два пальца, отсалютовав начальнику. По-гусарски щёлкнув каблуками, спешным шагом удалился.

Исайчев вернулся в кабинет:

– Итак, вы сказали, что подсыпать цианид могла Эльза, так как имела к нему доступ.

Усачев молча кивнул. – Но при этом причины у фрау должны быть слишком веские. Скажите, по вашим наблюдением, между Бурлаковым и Эльзой искрило?

Усачёв ответил без раздумий:

– Я не замечал. Всё было тихо. Бурлаков вообще старался сестру незадевать. Она истеричка. Чуть что, ножками начинает сучить. Но возможности у неё были. Хотя, что зря говорить, служила она ему истово, как-то ненормально. Могла за него загрызть… Ревность? Ревность! Ревность могла быть, пусковым механизмом Надумала себе чего-нибудь куриными мозгами…

– Ревность? – Михаил удивился – эта мысль не приходила ему в голову в отношении Эльзы. – Вы что хотите сказать, что у Олега Олеговича перед Эльзой были в этом плане какие-то обязательства?

– Нет! Что вы! Они брат с сестрой…

– Тогда вы себе противоречите. Эльза могла загрызть, а взяла и отравила. Из спортивного интереса, что ли? Она ведь терпела рядом с ним свою одноклассницу. И терпела много лет. Даже если предположить, что она догадалась о том, что Олег Олегович собирается развестись и жениться на другой женщине, разве статус Эльзы изменился бы? Её устраивал статус сватьи бабы Бабарихи при царе Олеге? Неужели раньше у Бурлакова не было связи с другими женщинами, о которых она не знала.

– Бурлаков был ходок – я это подтверждаю… У него водились женщины, он этого никогда не скрывал, но и не бравировал. В банных компаниях подобных разговоров не поддерживал. Он был мужик с большой буквы, и женщины этим пользовались. Эльза, конечно, об этом знала…

– Ну, вот! – удовлетворённо крякнул Исайчев. – А вы говорите – ревность… Не стоит искать чёрную кошку там, где обитает чёрная собака – её в этом месте по обстоятельствам не может быть…

– Здесь вы правы. Эльза могла убить, если бы Бурлаков решил изменить её положение в фирме и при себе. Но она точно знала, что Бурлаков ни сам, ни тем более кому-либо не позволил бы что-то менять. Вовсе не потому, что братски любил её, а потому, что дал перед смертью её матери – своей тётке слово беречь и помогать Эльзе. Слово Олег Олегович держать умел. Хотя… – Усачев замялся, но неожиданно взмахнув рукой, добавил, – чего уж там! Теперь это уже значения никакого не имеет. Я обещал ему держать язык за зубами. После его гибели моё обещание не имеет большого смысла и я могу считать себя свободным от него. У Олега была тайна, которую он хранил. В этих обстоятельствах было бы преступно молчать.

– Так, – Михаил с интересом взглянул на Ивана Васильевича.

– Каждый год Олег Олегович приезжал в Сартов для встреч с женщиной, которую любил с детства. Где бы он ни был, он всегда возвращался в Сартов. Сначала их встречи были в гостинице, а последние пять лет – здесь, в резиденции губернатора, его давнего друга. Я сопровождал его всегда. На время их встреч из резиденции вывозилась вся обслуга и снималось видеонаблюдение. Кстати, здесь всё утыкано камерами, кроме спален – уважаю, местный губернатор приличный человек. И эта женщина сейчас здесь.

– Откуда вам это известно? – взволновался Михаил. – Об этом знали только я, эксперт Галина Николаевна и опер, сопровождавший вновь прибывших в гостевой дом. Он что, проговорился?

– Нет, нет! – Усачев энергично покачал головой. – После гибели Олега Олеговича я включил видеонаблюдение. Но вы не волнуйтесь, я единственный, кто видел её приезд. Я тогда ещё понял, что вы будете держать это в секрете.

– Почему вы решили, что это та самая женщина?

Усачев изумлённо вскинул брови:

– Неужели вы думаете, что я могу её с кем-либо перепутать?

– Фамилию, имя, отчество этой женщины знаете?

– Увы. Не был допущен…

– С какого момента пребывания здесь вы ведёте наблюдение? Вы делаете запись происходящего?

– Я включил аппаратуру через двадцать минут после случившегося… и выключил её после приезда гостьи и молодого человека. Запись есть. В резиденции первоклассная аппаратура.

– Почему выключили? – Исайчев недоверчиво взглянул на начальника охраны. – Чего испугались?

– Ваших секретов и испугался. Я не всегда был в аппаратной и не мог контролировать, кому из гостей захочется узнать, что записано на плёнках.

– Разве гости не знали, что видеонаблюдение отключено?

– Конечно, знали. Олег сразу предупредил, ещё за завтраком, что все могут расслабиться и вести себя как дома. Никто за ними следить не будет, и всё, что здесь будет сказано, останется между ними.

– Вы стерли запись?

– Конечно…

– Почему?

– Я поинтересовался, почему вы думаете, что кто-то тоже не захотел бы? После того как я стёр запись, у двери аппаратной крутился Брион и Ирина, а Эльза открыла дверь.

– Вы её заметили?

– Чувствовал, потянуло её духами. Я не успел среагировать и увидел только, как дверь притворилась. Но её духи не перепутаешь ни с чем. Только она пользуется очень редкими французскими духами Craon’s Poivre. Это смесь из красного и чёрного перца, гвоздики и других пряностей. Флакончик стоимостью 2000 долларов. Эльза любит роскошь. Запись момента приезда гостей стёр. И от греха подальше выключил всю аппаратуру.

– Вы уничтожили всё?

– Всё. Но я перекопировал на флешку то, что мне показалось интересным, приезда новых гостей на ней нет. Эксперт их так поспешно удалила, что я решил и мне не стоит афишировать свои знания о них. – Усачёв едва улыбнулся, приподняв уголки губ. – Это здесь. – Иван Васильевич вынул из кармана пиджака запоминающее устройство и протянул его Исайчеву. – И ещё я покомандовал – приказал всем до приезда полиции оставаться на местах. Гости вели себя ожидаемо: Ирина театрально преувеличивала своё горе, Эльза выла в углу комнаты, Слаповский пил корвалол, а Сара пребывал в полуобморочном состоянии, лёжа в кресле, мои ребята дежурили у въезда в резиденцию, я в аппаратной, повар на кухне.

– Какие у вас соображения по поводу смерти Гуидо? Кому он помешал?

Усачев задумался:

– Мне кажется, он появился не в том месте и не в то время. Вот и весь его грех. У Бурлакова и Гуидо один убийца. Вы думаете по-другому?

– Пока я только накапливаю информацию, чистить и сортировать её я буду позже, – Михаил снял очки и положил их рядом, давая глазам отдохнуть. Бессонная ночь в поезде и напряжённое утро давали о себе знать. – Иван Васильевич, мы с вами поговорили об Эльзе. Остались Ирина, Слаповский, Брион. Давайте о них.

Усачев помолчал и неожиданно предложил:

– Посмотрите запись, Михаил Юрьевич, я думаю, у вас много вопросов отпадёт. Если останутся – приглашайте. Я расскажу, что знаю.

– Предполагаете, здесь есть ответы? – Исайчев взял в руку флешку и потряс ею в воздухе.

– Думаю, есть на многие…

– Хорошо, идите отдыхайте.

– Запись вы сейчас посмотрите? – Усачев встал, намереваясь выйти из кабинета.

– Да, я сделаю это сейчас. У меня к вам просьба – после того как капитан Васенко проводит вас до ваших апартаментов, извините, для всех один порядок, попросите его зайти ко мне. Скажите, я его жду…

Усачев подошёл к двери, обернулся и нерешительно спросил:

– Извините, Михаил Юрьевич, вы, когда я переступил порог кабинета, грозились кого-то убить, причём обоих. Может быть не нужно? У нас здесь и так убиенных хватает…

Михаил задумался, припоминая, и, вспомнив, рассмеялся:

– Нет-нет, это к данному преступлению не имеет никакого отношения. Я про свою жену и её любовника подумал…

Глаза Усачева округлились, приближаясь к размерам плошки:

– На какое время намечено это мероприятие? Вы наше дело расследовать успеете? Вас посадят и мы здесь в ожидании протухнем, а у нас заботы в домах остались.

– Уверяю вас, мы уложимся… – серьёзным голосом, без тени улыбки ответил Михаил.

– Ну-ну, – притворяя дверь, покивал головой Усачёв.

Исайчев вставил в ноутбук флешку, откинулся на спинку стула, приготовился смотреть. На пятой минуте просмотра в кабинет вошёл Роман и молча встал за спиной Исайчева. На пятнадцатой минуте Михаил запись остановил:

– Ишь ты, по Питеру он погулять любит… красотами любоваться! Роман, нам нужен Сахно, – бросил он, каменея лицом.

– Кто? – шёпотом спросил Васенко, не в силах оторвать взгляда от застывшего на экране монитора изображения.

– Сахно. Помнишь, в прошлом нашем деле был одним из фигурантов глухой, но не немой программист. Он читал по губам… Он должен быть здесь через час. Найдёшь?

Васенко быстрым шагом направился к двери, но прежде чем открыть её, не утерпел, высказался:

– С виду божий одуванчик, ёшь твою медь! Однако вон какие коленца выбрасывает… Я найду Сахно. Сейчас двадцать два часа. Тебя это не смущает? Может быть, сначала позвонить, чтобы не испугать домочадцев?

Михаил молчал, думал. Роману пришлось повторить вопрос. Исайчев встрепенулся:

– Да, да! Найди телефон и позвони. Рома, часы и минуты в нашем случае отменяются. Все остальные желания тоже. Спать будешь дома, когда дело закроем. Будут сложности, звони Корячку. Он кого надо подтолкнёт…

– Машину комитета могу взять?

– Бери, поторопись…

Когда за Васенко захлопнулась дверь, Исайчев включил запись. Он внимательно вглядывался в экран, несколько раз возвращал запись назад, прокручивал вперёд и опять возвращал назад, увеличивал и уменьшал изображение. Нажав на кнопку «стоп», Михаил резко, будто вытолкнутый пружиной, встал с кресла и, как мельница, размахивая руками, побежал по кабинету, разминая затёкшие руки и ноги.

За потемневшем окном взвыл ветер. Исайчев остановился, вгляделся в круговерть, которую устроили в усадьбе взбесившиеся потоки воздуха с полей и такие же потоки с реки. Они, как два разъярённых быка, ударили грудью друг друга, отвоёвывая территорию. Взвихрились, раскачивая похожие на чёрные перевёрнутые колокола кусты. Пригнули к земле головы цветов на подсвеченных прожекторами клумбах. Привели в бешенство цветную, розово-голубую воду в бассейне, выплёскивая её через край. Поняв, что не одолеют друг друга, в бессильной злобе схватись за ветки старого чернеющего дуба, начали рвать их в разные стороны, воя неистовым воем: моё-ё-ё, уйди-и-и, убью-ю-ю. Однако покалечили не противника, а отхватили старую сухую ветвь, бросили её на мощённую плиткой дорожку, покатили с треском и грохотом. Били ею по всему, что встречалось на пути. Покуражившись, сложили рваные крылья, нырнули в привычные норы – один под камень в степи, другой в прибрежный омут. Отломанная ветка дуба поскрипела, поныла от боли и затихла на большой переливающейся огнями клумбе, тут она была совершенно некстати. Только туча, наблюдавшая за битвой, пожалела ненужную никому ветку и разразилась обильным плачем. Постучала грустными каплями по стёклам открытых окон, заливая слезами подоконники, стекала на полы и там собиралась в лужи. Михаил прекратил нашествие нахальной воды, резко закрыл окно кабинета.

– Как в природе всё просто. Побушевала и затихла. Оставила свежесть и прохладу. Почему же у людей всё так грязно и кроваво? И так всё непоправимо… – горько усмехнувшись, подумал Михаил и только тут услышал, что за дверью кто-то топтался, не решаясь войти.

ГЛАВА 6

– Хватит за дверью колготиться, входите! – крикнул Михаил, и тотчас в образовавшейся щели дверного проёма показалось востроносое лицо в рыжих конопушках и с рыжим кудрявым чубом, спадающим на лоб.

– Разрешите войти, Михаил Юрьевич, – обратилось лицо к Исайчеву и, не дожидаясь ответа, вошло, дополнившись долговязой нескладной фигурой парня в синих джинсовых брюках и такой же рубашке: – Сергей Мамкин, ваш новый практикант. Выполняю приказ капитана Васенко.

– Какой приказ? – удивился Исайчев, – ты откуда взялся?

– Прислан к вам на побегушки полковником Корячком. Вы же всех оперов по домам отправили. Полковник Корячок в бешенстве. Но выговорить вам не решается. Боится сбить с тропы.

– С какой тропы? – удивился Исайчев.

– Он сказал, что вы вроде след взяли…

Михаил раздражённо хмыкнул:

– Васенко где?

– Роман Валерьевич уехал выполнять разыскную работу по вашему приказу.

– Ты с ним говорил?

– Так точно!

– Что он приказал тебе делать?

– Следить, кабы новый труп не образовался… Но пока велел проверить у всех руки, осмотреть все найденные на пальцах и в личных вещах ювелирные изделия. Если кольцо сняли или заменили, выяснить, что за кольцо, куда делось и сравнить следы… Цель – найти ювелирное изделие с выпавшим драгоценным камнем. Пояснений фигурантам не давать… По выполнению работы доложить вам, скрытно, без свидетелей…

– Как сработал, нашёл нужные драгоценности? – Михаил иронически улыбнулся, глядя на кислую физиономию Мамкина. – Понял, не нашёл…

– Руки у всех под лупой просмотрел, у тех, у кого кольца есть, все камешки пересчитал, все на месте, заставлял снимать кольца – следы совпадают… Обыскал чемоданы – тоже ничего. Я даже серёжки у всех проверил…

– С чемоданами и серёжками ты зря.

– Почему? – удивился Мамкин.

– Камешек выпал из кольца убийцы. Эксперт обнаружил его в волосах жертвы. Тебе Васенко не сказал?

– Не успел, очень торопился…

– Убийца не положил бы поломанное кольцо в чемодан. Он бы его выкинул или зарыл где-нибудь. Преступник знал, что камешек, найденный в одежде Гуидо, – улика. Он его искал, но не нашёл, посему должен был кольцо запрятать так, чтобы и мы его не нашли.

– Может быть, мне стоит поискать вокруг здания? – с сомнением в голосе спросил Мамкин

– Ночью? Ты не догадываешься, что бесполезно даже днём, – зачем спрашиваешь? Хотя в чемоданах Бурлакова стоит покопаться. Если кольцо очень ценное, такое, с которым жалко расставаться, то спрятать его могли там. Осмотри тщательно чемоданы и апартаменты Бурлакова. Хотя… – Михаил, выражая неуверенность, пожал плечами. – Вероятность ноль. Но для чистоты дела надо глянуть.

– Уже всё по сантиметрам осмотрел…

– Что-нибудь интересное нашёл? – усмехнулся Исайчев.

– Ничего. Он ведь чемодан не распаковывал. Хотя знаете, Михал Юрич, на кровати, на подушке, лежит аккуратно расправленный, но неаккуратно оторванный бант. Я полагаю, от женской блузки. Красивый такой: на голубом воздушном фоне меленькие как будто бархатные розовые цветочки. У моей мамы в молодости была подобная блузка.

Михаил отошёл от окна и, указав Сергею на стул напротив себя, сел в своё кресло:

– Ты сказал, неаккуратно оторванный, это как?

– Давайте я его сюда притащу, – вскочил практикант и уже рванулся к двери.

– Тю-тю-тю, сядь на место! – поспешно вскрикнул Михаил. – Не смей его трогать, пусть лежит, как был положен. Я надеюсь, ты его в руки не брал? – Михаил попытался поймать ускользающий взгляд Мамкина. – Понятно, брал! Серёга, где же тебя учат, а? Как же так? Ты знаешь первое правило практиканта?

Мамкин набычился и молчал.

– Яйцо не должно считать себя умнее курицы. – Михаил поднял вверх указательный палец. – И даже если это и так, помни – яйца, в отличие от курицы, быстро протухают…

– Я только за кончик приподнял и увидел неровно оборванные нитки, как будто его с места пришива одним рывком содрали. Как по-другому я мог это понять? Хотя, виноват. Надо было эксперта дождаться…

– Ладно, мы Галине Николаевне ничего не скажем, веди следующего фигуранта. Давай Эльзу, хочу на неё посмотреть.

Мамкин в нерешительности потоптался на месте:

– А если она спит? Ночь же… Ругаться будет. Мне сказали, она баба бешеная, брыкается как лошадь необъезженная. Их ведь даже накормить не успели. Новый повар, которого полковник Корячок из воинской части прислал, заморачиваться не стал, просто сварил макароны – никто есть не стал.

– Макароны с кетчупом? – сглотнув слюну, спросил Исайчев.

– С кетчупом… его там сколько угодно…

– Избалованные, однако, фигуранты. Ладно, иди, веди её. Если спит, буди. Попробуем её в узду запрячь.

– После Эльзы кого приглашать? – вытянулся в струнку практикант.

– После Эльзы – макароны с кетчупом! Я тоже живой человек…

Как только за Мамкиным закрылась дверь, Исайчев поменял в диктофоне кассету и пристроил его на удобное место.

– Сбежал всё-таки Ромка, не захотел быть разводящим, лисья морда… – пробурчал Исайчев и вздрогнул, обернувшись на грохот отворяемой двери.

Эльза распахнула дверь рывком, толкнув её ступнёй, и, не спрашивая разрешения, вошла. Плюхнулась широким задом на стул у бюро. Поёрзала и, не говоря ни слова, отставила его в сторону, выхватила взглядом кресло в дальнем углу кабинета, туда и направилась, унося с собой терпкий запах с нотками перца и корицы. Михаил молча наблюдал картину передвижения Эльзы и, как только женщина уселась и вопрошающе уставилась на Исайчева, спросил:

– Вам там удобно, Эльза Фридриховна?

– Я гражданка двух стран, поэтому по-русски вы можете обращаться ко мне сударыня Леманн, но лучше на немецкий лад – фрау Леманн. Я не любила своего отца, поэтому любое напоминание о нем мне неприятно, это понятно?

Михаил взял одной рукой оставленный Эльзой стул, в другую руку – диктофон и все это поставил рядом с креслом Эльзы, приладив диктофон на тумбочку у кресла.

– Это ещё зачем? – Эльза брезгливо показала пальцем на записывающее устройство.

Михаил, гася нарастающее в нём раздражение, учтиво и чётко выделяя каждое слово, проговорил:

– Я, фрау Леманн, провожу допрос свидетелей преступления. Пока свидетелей. Посему все наши разговоры будут записаны, после чего перенесены на допросные бланки, которые вы внимательно прочтёте и на каждой страничке распишитесь, это понятно?

Эльза кивнула и, надев на лицо ироническую гримасу, спросила:

– Вести допрос свидетелей в двенадцать часов ночи вам позволяет закон? Это смахивает на druck⁸.

– Welche Sprache werden wir sprechen?⁹ – усмехнувшись, уточнил Исайчев.

– Чево-о? – брезгливо сморщилась Эльза.

– Вы гражданка Германии? На каком языке предпочитаете говорить? – Выдавливая из себя оставшуюся учтивость, спросил Михаил.

– А давайте по-русски! Вам на ём более понятно? – ухмыльнулась Эльза.

– Тогда так. Мой рабочий день закончился в 18:00. Будем придерживаться Трудового кодекса? Дней на пять-шесть придётся вас задержать. Вас это устраивает? Вы хотите покинуть кабинет?

– Ну, что вы! – подстраиваясь под тон следователя, проворковала Эльза. – Как же быть с 48 часами? У меня на пять-шесть дней свежей одежды не хватит. Не ходить же мне в прокисшем белье?

Исайчев изобразил на лице растерянность и, для усиления эффекта поёрзал на стуле:

– О, фрау Леманн, вы хорошо осведомлены о сроках задержания. Но закон разрешает мне продлить их, если будет необходимость. В вопросе чистоты белья я могу оказать содействие. Вода в кранах вроде есть всегда, а по поводу тазиков я распоряжусь…

– Да, – ядовито ухмыльнулась Эльза, – я имею представление о законах. Хотя бы потому, что являюсь грамотным пользователем интернета. Живя в цивилизованной стране, навыки стирки в тазиках давно утратила. Посему не занимайтесь самодурством. Буду жаловаться!

Михаил удобнее уселся в кресле и, перекинув ногу на ногу, уверенно парировал:

– Считайте, что я самодур? Я самодур! Но вы уйдёте отсюда только после того, как я узнаю, кто из вас отравил господина Бурлакова. Мне думается, что вы в выяснении обстоятельств смерти вашего брата одно из самых заинтересованных лиц. Или я ошибаюсь?

– Нет, что вы! – поспешила оправдаться Эльза, – валяйте, спрашивайте… но учтите, если будите перегибать палку, я раззвоню на весь свет.

Михаил понял: Эльза отступила на шаг назад – и решил последовать её примеру, миролюбиво заметил:

– Где же вы видели у меня палку, фрау Леманн?

– Бросьте словоблудие. Приступим к делу! – вновь взъершилась Эльза.

– Представьтесь, пожалуйста. Назовите свои паспортные данные, – как можно мягче попросил Михаил, однако запах корицы его раздражал.

– Эльза Фридриховна Леманн, из немцев Поволжья. Родилась в городе Покровске Саратовской области. Мать – приблизительно русская, отец – немец. Имею двойное гражданство: российское и Федеративной Республики Германии. Проживаю постоянно в Германии, в Грюнвальде. Являюсь двоюродной сестрой Олега Олеговича Бурлакова. Что ещё? Год рождения не скажу, сами в паспорте посмотрите… Меня удивляет, что я попала в разряд подозреваемых. Я его сестра. Я его сделала!

– Уточняю ещё раз – пока в разряд свидетелей. Вы его сделали, в каком смысле? – кашлянул в кулак Исайчев.

– Ну не в смысле слепила из пластилина. Я сделала из него того, кем он сейчас является.

– Являлся, – осторожно поправил Эльзу Михаил.

То, что произошло после замечания, Михаил предположить не мог: Эльза ногой мощно толкнула стул, на котором он сидел. Исайчев едва удержался. Вскочив, она прыжками побежала к двери, торкнулась, поняла, что дверь закрыта, побежала по комнате, размахивая руками и разбрызгивая в плевках слюну:

– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы твой гадкий рот залило цементом. Являлся! Ох, ты, являлся… – она оскалилась и выплюнула, – он не только мясо, позвоночник и хрен, он дело, которое я помогала ему делать… Ходят тут, высматривают, учат меня жить! Пытают посреди ночи. Кодекс у него трудовой! Ты на рожу свою сытую ментовскую посмотри, работничек! – и, срываясь на визг, заорала прямо в ухо, подскочив к Михаилу.

– Пошёл отсюда, засранец, пошёл. Пошёл…

Михаил с размаху влепил Эльзе пощёчину и в наступившей тишине негромко сказал:

– Если ты, фрау Эльза, ещё раз закатишь истерику, устроишь цирк, я решу, что ты убила Бурлакова. Повешу на тебя всех собак и посажу лет на пятнадцать в русскую тюрьму. Сейчас начало осени, но там всё равно жарко, а кондиционеров нет. И соседки твои по нарам научат тебя, как разговаривать со следователями. Так что сядь вот на этот стульчик и отвечай на мои вопросы. И не дай бог тебе повысить голос хотя бы на тон, это понятно?

Эльза застыла, в упор глядя на Михаила, медленно разжала побелевшие кулаки, передёрнула плечами и на цыпочках подошла к стулу, который Исайчев вернул на прежнее место к бюро, села и, мотая головой, тихонько пробубнила:

– Это понятно… это понятно… это понятно…

Исайчев взял в руки телефон:

– Вызываю санитаров, русского языка не понимаете…

Эльза ещё раз передёрнула плечами, улыбнулась, и как ни в чем не бывало произнесла:

– Хорошо, спрашивайте… дальше.

– Расскажите, фрау Леманн, что вас связывало с Олегом Бурлаковым и что значат ваши выражения «я его сделала» и «приблизительно русская».

– Как вы думаете, если у моей мамы в паспорте национальность – русская, а у её родной сестры – немка, то национальность получается «приблизительно русская». Теперь по поводу «сделала». Мы с ним выросли в этом городе. Олег на год меня моложе и с детства был лентяем, лежебокой и свистуном. Я в том смысле, что всё мог просвистеть с друзьями и подружками.

– Вы имеете в виду деньги?

– И деньги тоже, но главное – просвистывал драгоценное время, которое он мог потратить на учёбу, чтобы в будущем зарабатывать те же деньги. Я в то время тоже посвистывала, но вовремя очнулась. Тогда мы на семейном совете решили – поступать он будет в военное училище. Там из него сделают человека, ну дисциплина и всякое такое… Между прочим, про училище предложила я. Я ему и жену выбрала…

– Да-а-а?! – изумился Исайчев. – Он сам в этом смысле инициативы не проявлял?

Эльза положила ногу на ногу, откинулась на спинку стула, переплела руки на груди и тоном победителя сказала:

– Да вы чё? У него этих вертихвосток было по три пучка одновременно. Вы же видели Олега. Мачо, а в молодости был неотразим: красив, высок, белокур, правда кареглаз, чуть-чуть до натурального арийца не дотянул. Девки за ним табунами бегали, только подковы цокали.

– Сам Бурлаков всерьёз в кого-нибудь влюблён был? Я имею в виду, без вашего спроса.

Леманн задумалась, припоминая, и решительно заявила:

– Олегу неведомо было чувство любви. Он и Ирину не любил, терпел. Показывал её своим партнёрам и с удовольствием наблюдал, как у них слюни текут, а сам нет, не любил.

– А вас?

– Меня? – Эльза жеманно пожала плечами и, добавив в голос переливов, произнесла, – нас с Олегом держали в узде близкородственные связи. Если бы не они, у нас могли бы быть красивые дети. Но мы боялись гемофилии… Олег относился ко мне трепетно. Я главный советчик. Последнее слово всегда за мной. В обиду меня никому не давал, в общем, любил, – и, спохватившись, добавила, – по-братски, конечно…

– Как планируете жить дальше?

– Я обязана исповедаться? – и взглянув на Михаила, вздохнула. – Поняла, должна. Ещё лет пять-шесть тому назад мы с Олегом обсуждали его завещание…

– Даже так? – удивился Михаил.

– Даже так! – с вызовом повторила Эльза. – Основной капитал достанется дочерям, естественно до поры до времени под присмотром ряда доверенных лиц, там целый список. Ирине ежемесячное достойное содержание, дом в Питере, вилла в Атлантическом океане на острове Онс у берегов Испании. Мне, естественно, завод одноразовых шприцов под Мюнхеном, усадьба там же, ну, в общем, всё то, чем я пользуюсь сейчас… Ничего нового, но мне и этого более чем достаточно. Я ведь Олега любила не из корыстных соображений, а так… Миленький мой, я совершенно не жадна…