Расцветала вишня рядом у окна,
И опять, тоскуя, я стою одна.
День дрожит рассветом, ему невдомёк,
Что та радостная ночь унесла сомненья прочь…
До рассвета ночь хранила все секреты,
Отпустила, унесла с собой под утро ветром.
Тайной связана с луной, и безответно
Сохраню, сберегу, я любовь твою приму.
Нас с тобою унесла река сомнений,
Оставив нам взамен всего лишь тени.
Ожидания весны ведь не напрасны,
Ты со мною пойдёшь, от любви ты не уйдёшь.
Расцветала вишня, золотой денёк.
Налетали птицы к нам на огонёк.
Быстро уходила долгая зима,
Я опять стою одна,
Смотрю на вишню из окна.
Околдована тем древом вся природа,
Нет уже ненастья и плохой погоды.
Тайны ночи подарю тебе я утром
И спою, закричу, о любви я не молчу.
Околдована природа, нету тйней,
И чаруют звуки песни без сомнений.
Я вином твоим упьюсь, как будто в сказке,
Улечу, прокричу, о любви я нашепчу…
Расцветала вишня рядом у окна,
И опять, тоскуя, я стою одна.
День дрожит рассветом, ему невдомёк,
Что та радостная ночь унесла сомненья прочь…
Нет любви, и нет мечты,
Ощущенье пустоты,
Ощущенье катастрофы.
Милый, милый, где же ты?
Одинокая луна
Тихо смотрит из окна.
И моей мечтой о счастье
Озарилась тишина.
Где мой миленький идёт,
Снег пушистый упадёт.
Снег пушистый, снег лучистый,
Где мой миленький идёт.
Где мой милый, где мой званый,
Где мой суженый живёт?
На пороге снег нежданный,
Нет тропинки у ворот!
Я тропинку протопчу,
Снегу громко прокричу:
«Не хочу ходить одна я,
Милого назад хочу.
Пусть со мною посидит он,
Чаю выпьет, и тогда
Серый месяц лишь сердито
Подглядит нас из окна».
Где мой миленький живёт,
Снег пушистый упадёт.
Снег пушистый, снег лучистый,
Где мой миленький идёт.
Я ль тебя не целовала у высоких у ворот?
Я ль тебя не ожидала?
Где мой миленький идёт?
Где мой милый, где мой званый,
Где мой суженый живёт?
На пороге снег нежданный,
Нет тропинки у ворот.
Я тропинку протопчу,
Снегу громко прокричу:
«Не хочу ходить одна я!
Милого назад хочу!»
Россыпи сирени озарили лес.
Чахлый снег последний уж давно исчез.
Быстро устремляясь, воды ручейка
Вдаль бегут, касаясь мокрых трав и мха…
Сиренево-серый туман
Закрыл мне поля голубые,
И месяц, как светлый обман,
Затискался в дали морские.
Томится корабль в тишине,
С приливом волна набегает.
Я думаю вновь о тебе.
Мечты мне туман навевает.
В заутренней мгле тишины
Русалка вдали всё хохочет.
И нету уже той любви!
Душа лишь вернуть её хочет…
Я иду тропинкой быстро по сугробам чистым-чистым,
Всё, что было раньше, – это ложь.
Ты один меня встречаешь, изучаешь-изучаешь.
За изменой счастье не вернёшь…
«Нет любви, нет любви, нет любви, —
говоришь ты быстро. —
Нет любви, нет любви, —
говоришь. – И прощай!»
Ты сказал: «Нет любви!»
Но глаза твои чисто-чисто
излучают, поют и кричат:
«Вспоминай!»
Ночь уже не за горами,
И тропинка между нами
Как в краю обрыва пролегла.
Ни словами, ни стихами,
ни мольбами, ни слезами
Тебе объяснить я не смогла.
Не смогла, не смогла, не смогла
и теперь жалею,
Что былые мгновенья – они словно ложь.
Но мечтаю, зову я любовь
и сказать не смею,
Что раскаяньем верность уже не вернёшь!
Я родился в 1937 году в семье крестьянина-кулака. Отец в начале войны был призван в армию и погиб, не доехав до фронта. С малограмотной матерью мне пришлось хлебнуть горького слишком. Учась в школе, я узнал, как велика и богата наша родина, и задался вопросом: почему мы так плохо живём? У СССР было две трети чернозёмов планеты, а в моря и реки двумя потоками шли на нерест несколько миллионов тонн рыбы, но Сталин эксплуатировал крестьян больше, чем рабов, и крестьяне не желали хорошо работать на чужой земле.
Никита Хрущёв, внедряя бригадный подряд на селе, сделал бригаду творческим коллективом, который, взяв кредит для полевых работ, расплачивался собранным урожаем, сознательно экономя полученные средства. Экономист Худенко показал, что, применяя такую форму организации труда в зерноводстве, можно повысить производительность в десять раз, но Брежнев, не зная, куда деть миллионы высвобождавшихся рабочих рук, эксперимент закрыл. Худенко, мечтавшего накормить страну и надоедавшего начальству, оболгали, посадили в тюрьму, а великую продовольственную державу превратили в голодную и нищую помойку.
М. С. Горбачёв, зная всю подноготную сельского хозяйства, взялся проводить реформы, но коммунистическая партия была против передачи земли в частную собственность и оказала упорное сопротивление. Страну растащили по кускам, в развале обвинили Горбачёва, и, несмотря на то что Россия становится великой продовольственной державой, те, кто превратил СССР в голодную страну изгоев, до сих пор проклинают его.
Я преклоняюсь пред тобою,
Могучий край богатырей!
Стою, робею и не скрою:
Горжусь историей твоей —
Не горделивой и помпезной,
А строгой, искренней и честной,
Рождённой гением ума,
Как Русь великая сама;
Прославленной в былые годы
Бескомпромиссною борьбой
Не в пререкании с судьбой,
А в твёрдом шаге сквозь невзгоды,
Где сохранялись долг и честь
И не копилась в сердце месть.
Здесь с ранних лет лишённый силы
Знал витязь, Муромец Илья,
Что переполнит мощью жилы
Ему родимая земля;
Здесь Пётр с Февронией, как реки,
Соединились и навеки
Любви и верности обет
Несли в труде совместных лет;
Князья и Невский, и Пожарский
В сраженьях ратных берегли
Судьбу и честь родной земли
И прославляли род дворянский,
Готовый шпагой и мечом
Беречь страну и отчий дом.
Морозно. Голубеют тени.
Озябли щёки, стынет лоб.
Берёзки голые колени
От стужи спрятали в сугроб.
Клоками в солнечной долине,
Поверх рассыпанных снегов,
На каждой ветке блещет иней
Короной белых жемчугов.
Природа средств не пожалела,
Попутно ветер усмирив,
В невест роскошных разодела
Весь хоровод прибрежных ив.
Под сенью снежного навеса
Они стоят и ждут гурьбой.
Оставь жену и как повеса
Иди и сватайся к любой.
Ступай и, предложив им руку,
В свой быт унылый привнеси
Не принимающую скуку
Их красоту, как часть Руси.
Спеши. Недолго постоянство.
Взметнётся ветер озорной
И всё их пышное убранство
Развеет снежной пеленой.
Чтоб лик земли, дотоле чистый,
На захламление отдать,
Решили землю коммунисты,
К несчастью, матерью считать:
Она природой нам даётся
И потому не продаётся,
А я б её, как сын земной,
Ассоциировал с женой.
Как бедный житель стран Востока,
Всё состояние своё
Отдав калымом за неё,
Дрожи, как над зеницей ока,
Угробил – на других гляди,
На рукоблуд переходи.
И что же, в обществе безбожном,
Где святотатство не предел,
Где нет того, что невозможно,
Чего бы вождь ни захотел,
Где смотрят, как на лицедейство,
Его коварное злодейство,
Где сердцу старших сыновей
Мать менее всего родней,
Привыкший думать из-под палки,
Как и работать, наш народ
Землёй считает огород,
А всё, что кроме, местом свалки
И захламлять с тоски готов
Пространство возле городов.
Синеет ярче небосвод,
Согретый вешними лучами,
Потоки говорливых вод
Уж отшумели над полями,
Сомнений и надежд полна,
К нам приближается весна.
Зима ещё в порывах злобы
Сквозь тучи цедит жидкий свет,
Под крутизной лежат сугробы.
Один восторженный поэт
Сказал: «В полях царит прохлада!»
Я говорю: «Работать надо!»
Мы достоверно знали с вами,
Что нам недолго быть в пути,
Что коммунизм не за горами
И нас ему не обойти:
Побольше ложку припаси,
«Иже еси на небеси!».
Но сорвалось, о Боже правый,
Ругались все: и млад, и стар,
Каких по адресу державы
Не раздавалось страшных кар!
И даже миру в назиданье
Отдать Чечне на растерзанье!
Мы, обленившись, стали лгать
На жизнь не хуже супостата,
А наша родина и мать,
Россия, сказочно богата.
К ней надо руки приложить,
Тогда начнём как люди жить!
Надежда Калинина (Минеева) родилась в Калужской области. Живёт в Санкт-Петербурге. Стихи пишет с детства, печаталась в периодических изданиях, альманахах поэзии. В её стихах – размышления о смысле жизни, о скоротечности бытия, о превратностях судьбы, о надежде, мечте и любви.
Надеемся, что каждый найдёт в её поэзии что-то интересное для себя, то, что затронет его душу, заставит улыбнуться или немного погрустить.
Научился Стёпка надевать сапожки
И суёт уж час в них с удивленьем ножки,
Надевает шапку раз, наверно, двести
И смеётся звонко, я смеюсь с ним вместе,
Может, так и надо – хохотать, как дети,
Оттого, что дождик или солнце светит,
Что растёт ребёнок, что звонят подружки
И что пахнет кофе по утрам из кружки.
Стёпка, Стёпушка, дружок,
Расскажу тебе стишок,
Отложи игрушки,
Навостри, Стёп, ушки.
Есть на свете алфавит,
Весь из букв он состоит,
Тридцать три – все разные,
Умные и классные,
Если буквы будешь знать,
Сможешь книжечки читать,
В книжках всякое таится:
Там Иван и там Жар-птица,
Айболит и крокодил,
Тот, что солнце проглотил,
Плачут зайки, рыщут волки.
Стоят книжечки на полке,
Каждая из книжек ждёт,
Когда Стёпка подрастёт.
Пока Стёпка сладко спит,
Не мешает алфавит.
Буквы все, от А до Я,
Ждут, надеюсь я, не зря.
А в лесу дремучем леший
День и ночь гуляет пеший,
Знает каждую тропинку,
О деревья чешет спинку,
И с кикиморой лесной
Крутит шашни он весной.
Иногда людей дурачит:
Путь-дорогу так запрячет,
Что по кругу целый день
Люди ходят, словно тень.
Он, конечно, не безгрешен,
Люди крестятся, а леший…
Не боится он креста!
Затаится у куста,
Покачает головой
И укажет путь домой,
Ну а коль войдёт в причуду,
К слову, я пугать не буду.
Заведёт в такие дали,
Поминай потом как звали.
Много странного есть в мире!
Домовой в моей квартире
Поселился без прописки
И живёт здесь вместо киски.
Мне совсем не докучает,
Ухожу – один скучает,
Иногда запрячет что-то:
То ль забава, то ль работа —
Спрятать, а потом отдать,
Не могу его ругать,
Он мой самый верный друг.
Кран закрыть забуду вдруг,
И течёт, течёт вода,
Ещё капля – и беда,
Яков Саныч шуманёт,
Ну, как может позовёт,
Для него запретов нет
В смысле чая и конфет,
Мне спокойнее с жильцом,
Пусть не кажется лицом,
Но я знаю, Яков тут —
Домового так зовут.
Всё непросто в мире этом,
Верьте мне, я не «с приветом»!
Просто чувствую порой:
Здесь хозяин домовой.
Наш Степан уже подрос.
Задаю ему вопрос:
«Не могу понять сама —
На дворе сейчас зима?
Может, осень или лето?
Что, Стёп, думаешь про это?»
А Степан: «Как не поймёшь?
На дворе сегодня дождь!»
Сообщает мне Степан,
Что зовут его Иван.
«Стёпа, это почему?
Что случилось, не пойму?»
Отвечает мне Степан:
«Очень я хочу банан!
Мама Стёпе уж давала,
Может, даст и для Ивана.
Ну а если я Иван,
Мне достанется банан».
«Эх, Степан, какой ты плут.
Хитрый лис тебя зовут!»
Белочка на ёлочке собирала шишки,
А под этой ёлочкой отдыхали мишки,
Вдруг упала шишечка и попала в мишку.
«Берегись, хвостатая, это уже слишком!» —
Влез медведь на ёлочку, чтоб обидеть белку.
Ускакала шустрая! Ну а в переделку
Угодил тот мишенька – обломалась ветка,
Быть не нужно мстительным, помни это, детка!
На скамейке, как на грядке,
Наводил Степан порядки:
Из пластмассы кабачок
Положил он на бочок,
Репку, огурец, томат
Тут же рядом и был рад.
А потом взял Стёпа лейку
И полил свою скамейку,
Он сидит теперь и ждёт,
Когда что-то подрастёт
И волшебный огород
Людям пользу принесёт.
Раз поранил Мишка лапку:
Уколол он сильно пятку.
Стал Мишутка наш хромой,
Не дойти ему домой,
Но бывают чудеса:
Маша, русая коса,
В лес отправилась с лукошком,
Ягод собрала немножко.
Увидала она Мишку,
Испугалась Маша слишком:
Не могла даже бежать,
Ну а Мишка стал кричать:
«Маша, Маша, помоги,
Я остался без ноги!»
Надежда Калинина
Подошла к Мишутке Маша,
Храбрая девчушка наша,
Повела его в берлогу,
И добрались, слава богу.
Зажила у Мишки пятка,
Он играл с Марией в прятки,
Угощал малиной, мёдом,
Крепла дружба год за годом.
Но когда медведь подрос,
Стал ребром один вопрос:
Волноваться стал медведь,
Стал он чахнуть, стал худеть,
И однажды ради Маши
Навсегда исчез он в чаще,
У медведя была честь —
Он боялся Машу съесть.
Зверь, коль он тебе и друг,
Может стать опасным вдруг.
Взял собаку на охоту,
Мол, нашёл тебе работу,
Будем зверя добывать,
Хватит хвостиком вилять,
Приносить к дивану тапки
И совать мне в руки лапки.
Снег глубокий, лес кругом,
Я с собакой и ружьём,
Но собака вдруг пропала —
Может, зверя увидала?
Я ружьё рванул с плеча,
Но, похоже, сгоряча:
Тишина, зверья не видно,
Пусть живут, но всё ж обидно,
Что добычу не несу,
Что полдня убил в лесу.
Вдруг – глазам своим не верю! —
Вижу, пёс играет с зверем:
То бежит за зайцем он,
То таится под кустом,
То опять стрелою в лес.
Заяц носится как бес,
Тычет мордочкой в бочок,
Мол, догнал я, старичок,
И валяются в снегу.
Нет, стрелять я не могу!
Без добычи шли домой,
Но, поверьте, пёсик мой
Стал исправно в лес ходить,
Чтоб зайчонка навестить.
Вот такие тут делишки,
Нет жаркого, но есть книжки.
Я пишу стихи для вас,
Пёс к дверям и скрылся с глаз…
Жил в лесу с зайчихой зайчик,
Непослушный был он мальчик,
Всё кричал: «Хочу морковку!»
А зайчихе так неловко
Перед мамами другими:
Белый мех стал серо-синим,
Да и ростом меньше стала.
Но лиха беда начало,
Зайчик всё кричал: «Хочу!»
Мама бегала к врачу,
Зайчик, нет, не замечал,
Плакал громко и кричал.
Долго это продолжалось,
Ну а мама уменьшалась,
Словно мышка под кустом
Шевелит едва хвостом,
Наступил такой момент,
Что исчезла мама. Нет
Больше мамы у зайчонка,
Непослушного ребёнка,
Он один совсем в лесу.
Ходят слухи про лису,
Все в округе говорят:
Любит рыжая зайчат,
На обед, да и на ужин
Ей зайчонок вкусный нужен.
Зайчик глупенький сидит,
Хвост от страха так дрожит,
Что качаются берёзки.
«Мам, вернись! – и льёт он слёзки. —
Я теперь послушный мальчик,
Как хотела, просто зайчик».
Эту сказку издалёка
Принесла в стишок сорока,
Но она не рассказала,
Что с зайчонком этим стало,
Не кричи, мой милый мальчик,
Ты ж не глупый, как тот зайчик.
Как-то звери заболели:
Может, листик грязный съели,
Может, лапки не помыли —
Не хотели иль забыли,
Или вирус подхватили,
Коль из лужи воду пили.
А теперь лежат пластом
Под больничным под кустом,
Пьют медовую микстуру,
Парят пятки, греют шкуру,
Ну а доктор, старый волк,
В тех микстурах знает толк.
Ночью ухает сова,
Шепчет тёплые слова —
То сиделка у больных,
Охраняет она их.
Ёжик шьёт больным всем тапки,
Чтоб у них не зябки лапки,
У него иголок много.
Пришла белка на подмогу,
Написать пришлось гиене
Грамоту о гигиене:
«Нужно лапки лучше мыть,
Чтоб себя не заразить,
Мыть листочки, потом есть!»
Написала. И прочесть
Всех заставила зверей.
Ручки вымыл? Ешь и пей!
Вот тебе, возьми, дружок,
В чисты ручки пирожок!
На прогулке медвежата,
Два веселых бурых брата,
Завизжали! Нету слов!
Грушу, полную плодов,
Увидали средь осин.
Только мало, мало сил:
Ствол у груши голый, гладкий —
Не залезут медвежатки.
«Что же делать, как нам быть?
Славно б было закусить!»
И сказал тут старший брат:
«Я совсем не виноват,
Вот была бы табуретка,
Я б залез, достал до ветки,
Грушу вкусную сорвал
И тебе, братишка, дал,
А себе б сорвал другую,
Сладкую, как мёд, большую».
Ну а младший медвежонок
Был смекалистый ребёнок:
«Вытирай скорее лапы!
Шерсть мою не сильно лапай,
Как-никак ведь нам с тобой
Предстоит идти домой,
Не влетело чтоб от папы,
Ты получше чисти лапы.
На меня ты можешь влезть,
Я готов чуть-чуть присесть,
Я Мишутка-табуретка!»
Опустела мигом ветка…
Ну а двое медвежат
Груш наелись и лежат.
Хорошо, когда есть брат
У зверей и у ребят.
Началось всё на полянке,
Где резвились часто зайки:
В прятки шустрые играли
И друг друга догоняли,
Та полянка – детский сад
Для пушистеньких зайчат.
Но плохое вышло дело —
Мирно жить им надоело,
Так случилось, стало быть,
Стали зайчики чморить
Очень классного зайчишку —
Он носил с собою книжку,
И учился, и читал,
Никого не обижал.
Так у этого зайчишки
Отнимали зайцы книжки,
Больно дёргали за ушки,
Прятали его игрушки,
Не пускали на полянку,
Было больно, плакал зайка
Так, что голос потерял
И пугливым очень стал.
Под кустом сидел, как мышка,
Знать, пришла той дружбе крышка.
Но однажды в те леса
Заявилася лиса,
Добралася до полянки,
Где, устав, заснули зайки.
У лисы глаза горят,
Хочет съесть она зайчат.
Зайчик наш увидел гостью,
Глаза два, горящих злостью.
Закричать хотел: «Бегите!
Мамы, мамы, помогите!»
Ну а голос-то пропал,
И никто не услыхал.
Зайчик бросился к лисице,
Не на жизнь – стал на смерть биться,
Тут и книжка помогла,
Одолел малыш врага,
В лес злодейка убежала,
Но зайчишку так помяла,
Будет жить, а может, нет,
То судьбы его секрет,
Тут и зайчики проснулись
И от страха ужаснулись,
От стыда глаза скосили:
«Ты прости, дружок наш милый!»
Стали зайку целовать
И, конечно, уважать.
Ты цени своих друзей,
То урок и для людей.
Как-то раз из телефона
Два сбежали покемона,
Виртуальность надоела —
Нужно им живое дело.
Затаилися в квартире
И сидели дня четыре.
Посмотрели, что и как,
И устроили бардак:
Кран открыли, ключ украли,
По ночам мяукать стали.
И за эту суету
Предъявили счёт коту:
Под кровать его загнали,
Молока с утра не дали.
Кот сначала всё терпел,
А потом зверушек съел.
Тут стишку пришёл конец,
Кто всё понял – молодец!
Поговорка есть, дружок,
Про сверчка и про шесток.
Жёлтые панамки, белые рубашки —
На лугу привольном расцвели ромашки,
И цветочки эти, видно, тайну знают,
Ведь не зря девчонки лепестки срывают,
Лепестки срывают – любит иль не любит?
О себе пекутся, а ромашку губят,
А цветочек этот любит луг и солнце,
И роса с цветочка как слеза прольётся.
В лесу тёмном у избушки
Сидит ветхая старушка,
Кругом кости да рога —
Это Бабушка-яга.
«Эх, деньки какие были,
А теперь меня забыли,
Не боятся и не чтят,
А ходили все подряд,
То Иван придёт, то леший,
Кто на волке, а кто пеший,
То Кощей устроит пир,
Да и он уж не кумир…»
И сидит Яга, сидит,
Хоть нога и не болит,
Но куда на костяной —
Лишь из дома да домой!
Из подружек лишь сова,
Да и та сошла с ума,
И ослепла, и оглохла,
Хорошо ещё не сдохла.
В гости ждал её Кощей,
Похлебать вчерашних щей,
Но забыла и когда,
Знать, забыла навсегда.
Уж давно рассохлась ступа:
«Съем мышиного я супа,
Закушу пиявкой
С колдовскою травкой.
Вдруг потом на что сгожусь —
Берегись, Святая Русь!»
Бабка цокнула ногой,
Стала дерзкой, молодой,
Скутер оседлала
И в Москву помчала,
Говорят ведь, что в Москве
Вмиг забудешь о тоске…
В лесу тёмном, между ёлок,
Заблудился оленёнок,
Хочет есть, попить водицы,
Рыщут волки, стонут птицы.
Мамы нет, пришла беда.
Но куда бежать, куда?
Проплутал он целый день,
Лес накрыла ночи тень,
А его искала мама,
Очень бедная устала,
Не надеялась найти,
Просит солнышко: «Взойди!
Потерялся мой ребёнок,
Непослушный оленёнок,
Я люблю его, люблю,
Лес осветишь, я найду!»
Солнце маму услыхало,
В первый раз средь ночи встало,
Осветило тёмный лес,
Оглядело всё окрест,
Увидало с высоты
Все деревья и кусты,
Улыбнулось ярким взглядом —
Оленёнок с мамой рядом.
Ты запомни, мой сынок,
Этот жизненный урок,
Ручку маме дай скорей
И всегда будь рядом с ней!
Родилась в семье
Чахкиевых 27 июля 1956 года в г. Щучинске (курорт Боровое, Кокче-тавская область Казахской ССР), куда были сосланы не только её родители, но и весь ингушский, чеченский и многие другие народы.
Стихи Айшат Магометовны публиковались в сборниках «Поэт года», «Детская литература», «Георгиевская лента», «Есенинский сборник», «СовременникЪ», «Антология русской поэзии», «Наследие». Автор статей по творчеству Орцхо Артагановича Мальсагова и Ахмета Орцхоевича Мальсагова, статьи «Восточная лексика в повести Л. Н. Толстого “Хаджи-Мурат”». Печаталась в журналах и газетах «Голос Назрани», «Ингушетия», «Сердало», в альманахе «Утро гор». Готовится к изданию отдельный сборник «Достояние Ингушетии».
Вручён диплом лауреата в номинации «Выбор издательства», памятная статуэтка и сертификат.
В 2015 году принята в Союз писателей Республики Ингушетия, в 2018-м стала членом Интернационального Союза писателей, в 2020 году принята в Российский союз писателей. За своё творчество награждена медалями «Антон Чехов – 160 лет», «Анна Ахматова – 130 лет», «Михаил Лермонтов -200 лет», «Георгиевская лента – 250 лет», «Иван Бунин – 150 лет», «Афанасий Фет – 200 лет». Обладательница звезды «Наследие» (2020).
В январе 2022 года принята в Международную академию наук и искусств.
По рассказу Константина Чхеидзе «Орлиная скала» ⁄ Крылья над бездной. – Нальчик, 2010. – С. 255 – 257.
Вблизи Казбека над ущельем
В глубинах Терек зарождён.
В ложбине видно лишь спасенье,
С младенчества в Казбек влюблён.
Скала для многих неприступна,
Встречая избранных гостей
Таинственностью, так скандальна,
Стояла сотни лет и дней.
Раз в сто на горную вершину
Слетались дерзкие орлы.
Бросали взгляды в ту пучину,
Благодаря за все дары.
С добычею орлы слетались,
И каждый кто на что горазд.
И крылья грозно опускались,
Орёл урок всем преподаст.
Восхода солнца ждали вместе.
Как мог их ветер ублажал.
В порывах тучки проплывали,
Неповторимый зрел накал.
Прозрачно тучки монотонно
Корабликами вдаль плывут.
Вердикт выносят возбуждённо,
Но не меняя сей маршрут.
Одно лишь облачко златое
Над гордой головой царя:
– Теперь ты для меня чужое! —
И ёрзает, в душе кляня.
Царя им надобно вновь выбрать,
Лишь одного победа ждёт,
Готовы друг у друга вырвать,
Кому-то в схватке повезёт?
Его восторженно встречали,
Царь грозный чинно восседал,
Главу с почтеньем величали
Под клёкот и орлиный шквал.
Поодаль рядом с властелином,
Расположившись в полукруг,
Был всеми признан исполином,
Для всех ведь был хороший друг!
С правленьем царским разлучиться
Гласит суровый их закон.
И предстоит проститься с жизнью,
В горах тех слышен перезвон.
Прощальную беседу в скорби
Проводит со своей роднёй.
Тут взгляды братьев были строги,
А в сердце боль ещё сильней.
– Мой срок истёк! – он, лишь промолвив,
Всех взглядом медленно обвёл.
Поникнув молча все, умолкнув:
– К черте последней подошёл.
В охоте всем желал удачи,
Победы в битве непростой:
– Я ухожу, а это значит,
В том мире обрету покой!
Беседу кончил, взгляд невинный
Невольно степи обозрел:
– Да, путь по жизни хоть и длинный,
Но кажется, не всё успел.
Воссев на трон, расправив крылья,
На солнце взгляды устремил.
И, прилагая все усилья,
Суть, ценность жизни ощутил.
Последний луч, тепло даруя,
Не мог понять и оценить.
В душе, в сомнениях ликуя,
Не смог что-либо проронить.
Затем к предсмертному обряду
Царь приступает не спеша.
Как по сценарию, не сразу,
Взгляд исподлобья в небеса.
К подножью трон, поочерёдно
Орлы стояли пред царём.
Прощальный клёкот был со звоном,
Для всех царь был богатырём!
Смиренно головы склоняли
Орлы свои степенные.
В последний путь ведь провожали
Свои и те залётные.
Царь трижды молча поклонился
Всем подданным орлам своим,
Он ввысь мгновенно устремился,
В полёте став неповторим!
И, воспарив над троном златым
И над Орлиною скалой,
Как будто в чём-то виновато,
Оставив их со всем добром,
Всё выше к небу он взлетает,
Ласкает первый солнца луч.
Смерть мужественно принимая,
Увидел солнце из-за туч.
Орлы в ряд конусом громадным
Вокруг него, вершина – царь!
Царю за верность благодарны
И устремляют взоры вдаль.
В покорность древнему обычаю
Простёр он крылья смерть принять.
И нет конца его величию:
Достойно падает на пядь.