Альманах
Труд и досуг
Список литературы
Веблен Т. (1984) Теория праздного класса. М.: Прогресс.
THEORY AND PRACTICE OF A LEISURE CLASS
Vyacheslav Kornev
Author’s affiliation: Teh Bonch-Bruevich Saint-Petersburg State University of Telecommunications, Russia, vvkornev@gmail.com.
Today’s leisure class could have enjoyed peace and blissfulness it was fighting for; living the life full of pure idleness and fulfilling the age-old dream of social elite… However judging by the style icons’ social media accounts, they can’t find their happiness. Teh leisure class representatives deal with their own bodies, the other inful encers’ opinions. And they struggle not only during the normal working days but during the holidays too.
Keywords: leisure class, idleness, labor, work, social networks, social anthropology.
Время труда и время отдыха: противоречивая взаимосвязь
Павел Лукичёв
Лукичёв Павел Михайлович (loukitchev20@mail.ru), доктор экономических наук, профессор Балтийского государственного технического университета «ВОЕНМЕХ» имени Д. Ф. Устинова; профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», Санкт-Петербург.
Автор рассматривает исторический аспект проблемы соотношения времени труда и времени отдыха, выделяя абсолютный и относительный показатели времени. Для обычного работника до середины XIX века время отдыха было более ценно, чем время труда. Формирование новой трудовой этики к началу ХХ века превратило тяжелый труд в новый единый критерий статуса человека. В статье анализируются два противоположных пути, сложившихся в мире к продолжительности рабочего времени, – «японский путь» и «датский путь». Цифровизация приводит к противоречивым последствиям на современном рынке труда. Среди них: фактическое размывание понятий «работа», «рабочее место» в сегодняшней экономике, «мнимая лояльность» сотрудников, изменение качества рабочих мест. Автор выявляет количественные и качественные последствия роста «бессмысленных рабочих мест».
Ключевые слова: время труда, абсолютный показатель времени, относительный показатель времени, новая трудовая этика, fel xicurity, цифровизация, «бессмысленные рабочие места».
JEL: D15, J14, J24, J63
В проблеме «труд и досуг в экономике и культуре будущего» необходимо определить, что конкретно является предметом анализа и как можно произвести корректное сопоставление досуга и труда. На наш взгляд, анализу подлежит жизнедеятельность современного работника, а единицей сопоставления труда и отдыха является время.
Категория «время» в контексте тенденций развития рынка труда может рассматриваться с разных подходов. Для экономической характеристики этой категории следует выделить два индикатора: абсолютный показатель времени и относительный показатель времени. Первый характеризует удлинение периода жизни и особенно этапа активной трудовой деятельности современных людей. Второй характеризует увеличение объемов и доступности информации, получаемой и обрабатываемой каждым работником, рост интенсивности покупок товаров и услуг в среднем нашими современниками по сравнению с тем, что было раньше. Следствием изменения значения времени для сегодняшнего работника является трансформация им ощущения времени.
Абсолютный показатель времени свидетельствует, что в XX–XXI веках в развитых странах произошло революционное сокращение рабочего времени (в 1,5–2 раза), сопровождавшееся как соответствующим расширением свободного времени, так и качественным повышением доходов среднего работника. Относительный же показатель характеризует интенсификацию «проживания» рабочего и свободного времени средним индивидуумом.
«Время = Деньги» или «Деньги = Время, которое мы потеряли безвозвратно»?
Вначале рассмотрим исторический аспект проблемы. Аристотель (Философы Греции, 1999) в своих работах «Никомахова этика», «Политика» писал, что тяжелая работа, хотя и необходима для существования общества, в корне унизительна и что человек, владеющий каким-либо ремеслом, находится в состоянии некоего ограниченного рабства. Он утверждал, что рабочие, торговцы и порабощенные должны быть лишены гражданства, потому что долгие часы работы оставляли их без свободного времени, необходимого для развития добродетели. Рыцарям, верхушке общества в средневековой Европе (Rock, 2006), часто запрещалось обрабатывать землю или производить товары, чтобы они могли сосредоточиться на престижной работе по боевым действиям и паломничеству.
Макс Вебер в «Протестантской этике и духе капитализма» (Вебер, 2013) писал, что типичный промышленный рабочий XVIII века – первой половины XIX века при повышении оплаты труда будет работать меньше, поскольку дополнительные деньги привлекают его меньше, чем сокращение работы. Поэтому, отмечал Вебер, для убеждения работников и общества в целом в присущей им ценности наемного труда требуется «длительный медленный процесс обучения». Все это свидетельствует о том, что ценность труда в тогдашней культуре общества была значительно ниже, чем ценность отдыха.
Сидней Поллард, британский экономист и историк труда, писал (Pollard, 1963), что по мере роста промышленного труда в США и Европе в XVIII и XIX веках работодатели вкладывали много сил в распространение идеала тяжелой работы и утверждение, что это и представляет добродетель. Для практического достижения этого идеала было нужно разрушить преобладавшую тогда деревенскую культуру с ее моделями работы и отдыха, организованными вокруг урожаев и церковных праздников.
Капиталисты активно демонтировали существовавшую тогда деревенскую культуру. С одной стороны, они запрещали частые праздники, а с другой – продвигали образование для формирования у работников иных ценностей и иной нравственности. Поллард отмечал (Pollard, 1963), что практически везде работодатели поддерживали церкви, часовни и воскресные школы как для поощрения нравственного воспитания в его более привычном смысле, так и для прививания послушания. В викторианскую эпоху книги самопомощи (Welsh, 2005) дополнили хор голосов, продвигающих идею, что тяжелый труд является ключом к статусу, полезности и духовному спасению. Книги самопомощи, получившие свое название от «Self-Help», бестселлера 1859 года Сэмюэла Смайлса (Smiles, 1859), учили, что совершенствование человека возможно только за счет его личного труда. В западной культуре (Whigham et al., 2007. P. 33) можно проследить линию нисхождения от «Самопомощи» Смайлса до того момента, когда «ренессансная забота о самостоятельности вызвала поток образовательных материалов о самопомощи».
Все эти процессы привели к формированию к началу XX века новой этики труда. По мере того как эта новая трудовая этика распространялась по обществу, тяжелая работа, добродетель и успех превратились в единый новый критерий статуса, в то время как другие его источники утратили свою силу.
Появилась и потребность в соответствующих пропагандистах. Сэмюэл Смайлс, пионер этого жанра, писал: «Труд – это одновременно и бремя, и наказание, и честь, и удовольствие» (Smiles, 1875). Что-то напоминает? В СССР в период коллективизации и индустриализации был создан советский лозунг «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства», – образованный из политического отчета Центрального комитета XVI съезду ВКП(б), представленного И. В. Сталиным 27 июня 1930 года.
На наш взгляд, аналогичный процесс был отмечен и в Китайской Народной Республике, когда руководство Коммунистической партии после событий на площади Тяньаньмэнь (1989 год) сместило фокус экономической политики на развитие городов; сельское хозяйство было обложено высокими налогами, тем самым партия лишила деревню всех возможностей роста и поколебала сельские ценности.
Почему работники стремятся больше отдыхать и рабочее время сокращается в большинстве развитых стран? Почему работники стараются сами регулировать время своего труда (гибкий график, проектный подход)? Ответы на эти два вопроса можно объединить. Современные технологии и ритм бизнес-процессов не позволяют полноценно трудиться восемь – десять часов в день. Исследования показали обратную реакцию на повышение интенсивности труда: офисные работники Англии заняты собственно работой менее трех часов из восьмичасового рабочего дня. По мере расширения данных процессов у большинства работников исчезает отмеченное Капланом (Caplan, 2007. P. 23–49) этическое предубеждение «делай работу», отождествляющее благосостояние не с производством, а с занятостью.
Тем не менее сейчас можно выделить в мире два абсолютно противоположных подхода к продолжительности рабочего времени. Первый условно может быть назван «японский путь», второй – «датский путь».
В японской бизнес-культуре формируется особая система лояльности к фирме, когда, например, при формально установленной сорокачасовой неделе сотрудники не могут уйти домой, если босс еще работает. Следствием такой лояльности является, как отмечается в исследовании, опубликованном в British Medical Journal, то, что японские работники с болями в пояснице в три раза чаще приходят на работу, чем работники в Британии (The Economist, 2019). В результате японские работники с большей вероятностью будут испытывать боль и страдать от депрессии. Многочисленные исследования показывают, что после пятидесяти часов в неделю производительность труда сотрудников резко падает (Carmichael, 2015. P. 3). В Японии это привело даже к тревожной тенденции – «кароси», или смерти от переутомления. Опрос, проведенный среди сотрудников четырех крупнейших японских фармацевтических компаний, показал, что потери работодателей от переработки в шесть раз на одного сотрудника больше, чем от невыхода работников (прогулов).
На рабочем месте экономическим бременем плохого состояния здоровья, с социальной точки зрения, являются не только медицинские и фармацевтические расходы, но также потеря производительности, связанная со здоровьем, из-за отпуска по болезни (невыход на работу) и снижение производительности на работе из-за неконтролируемых заболеваний или рисков для здоровья (презентеизм). Наиболее высоким бременем оборачиваются психические расстройства сотрудников и заболевания опорно-двигательного аппарата (Nagata et al., 2018. Р. 273–280).
С точки зрения работодателя, подход, ориентированный на удлинение рабочего дня и основанный на консервативных ценностях, является сегодня экономически неэффективным. Превращение рабочего места в тюрьму, откуда заключенным разрешено по вечерам возвращаться домой, входит во все большее противоречие с меняющимся характером труда, когда интернет, ноутбуки, смартфоны позволяют трудиться удаленно, а творческий стиль работы противостоит автоматизации большинства рутинных задач.
Отметим, что данное положение не является принципиально новым. Еще в XIX веке, когда организованный труд впервые заставил владельцев заводов ограничить продолжительность рабочего дня до десяти (а затем и восьми) часов, руководство с удивлением обнаружило, что объем производства действительно увеличился, а количество дорогостоящих ошибок и несчастных случаев уменьшилось. Этот эксперимент Лесли Перлоу и Джессика Портер из Гарвардской школы бизнеса повторили более века спустя с работниками умственного труда (Perlow, 2009). Результаты оказались такими же. Предсказуемое, требуемое время отдыха фактически сделало труд команды консультантов более продуктивным.
Вместе с тем исследование Фабиана с соавторами (Fabian et al., 2019) показывает тесную корреляцию между неудовлетворенностью сотрудника часами переработки и низким уровнем образования. Те переутомленные (перегруженные) работники, которые попадают в ловушку неудовлетворительной работы, как правило, имеют низкое образование и работают на работах, характеризующихся жесткими часовыми требованиями. Недостаток образования толкает их в ловушку занятости: трудясь долгие часы на работе, которая им не нравится, они имеют ограниченные возможности по смене рабочего места и мобильности труда.
Дания стала первой страной в мире, где время выступает в качестве главной ценности. Здесь и сокращение вдвое за прошедшее столетие количества рабочих часов на одного человека, и продолжительный отпуск, часто доходящий до шести недель, и система flexicurity, возникшая в начале 1990-х и позволяющая уволенному получать пособие по безработице в размере до 90 % от предыдущего заработка в течение двух лет (а ранее – одиннадцати лет). Система flexicurity – это новообразование от слов flexibility («гибкость») и security («защищенность»). Она дает работодателю (Бут, 2017) возможность увольнять людей быстро и с минимальным выходным пособием (в отличие от Швеции, где трудовой контракт может быть пожизненным), а уволенным работникам – возможность получать достаточную компенсацию.
Факторы будущего, влияющие на время труда и время досуга
Время труда будет изменяться не только под влиянием технологических факторов (цифровизации, интернета вещей, роботизации), но и за счет комплексного воздействия демографических и социокультурных влияний.
«Поседение» работников вызывает противоречивое влияние на время труда и отдыха. Работники старших возрастов все чаще не хотят находиться «на заслуженном отдыхе», а стремятся работать. Возможно, это связано с тем, что ценность времени для молодых выше, чем для пожилых. В наиболее продвинутых европейских странах возраст выхода на пенсию отодвигается по мере увеличения продолжительности жизни, что позволяет индивидуумам активнее использовать свое время. Чем быстрее мы реагируем на вопросы, ситуации, чем больше мы двигаемся, тем больше у нас будет времени (Лукичёв, 2013. С. 127). Новые технологии поэтому «раздвигают» продолжительность жизни индивидуума.
Характеризуя влияние цифровизации на время труда, следует выделить как позитивные, так и негативные ее последствия. Подчеркнем в связи с последним подход антрополога Дэвида Грэбера (Graeber, 2018), который в своей книге «Бессмысленные рабочие места: Теория» (Bullshit Jobs: A Theory) отметил, что автоматизация устранила большую часть действительно необходимой работы, которую люди выполняли двести лет назад. Но вместо того чтобы просто сократить рабочее время, постиндустриальная экономика произвела огромную массу бесполезных рабочих мест. Сам Грэбер приводит в пример бакалавра естественных наук, отмечая: «Огромное количество людей, в частности в Европе и Северной Америке, проводят всю свою трудовую жизнь, выполняя задачи, которые, по их тайному убеждению, на самом деле не нужно выполнять». На наш взгляд, в современной России таким примером служат развозчики еды и таксисты.
Количественным результатом данного положения является снижающийся уровень вовлеченности сотрудников. Многочисленные исследования показывают, что две трети сотрудников в Соединенных Штатах скучают, отстранены или измучены, готовы саботировать планы, проекты и других людей. Американская психологическая ассоциация в начале 2017 года обнаружила, что американцы сообщают о большем стрессе, чем когда-либо, из-за политики, скорости перемен и неопределенности в мире (McKee, 2017. Р. 67).
Качественным последствием такого положения являются изменения, происходящие в сознании работников. Сталкиваясь со стрессом и напряженностью на рабочих местах, они зачастую вынуждены скрывать, кем они на самом деле являются, и притворяются быть кем-то, кем не являются. Исследование более трех тысяч работников показало: 61 % людей считают, что им есть что «прикрыть», чтобы вписаться в работу (для этого они активно скрывают, преуменьшают и т. д.); это может касаться, например, пола, расы, сексуальной ориентации, религии и других аспектов жизни, особенностей личности (Kenji et al., 2014). В некоторых компаниях, например, женщины не говорят о своих детях, чтобы избежать «наказания за материнство». Афроамериканцы часто избегают друг друга, чтобы не быть рассматриваемыми как часть маргинальной группы.
Снизившаяся ценность труда отдельного работника приводит к тому, что сотрудники проявляют «мнимую лояльность» по отношению к работодателю. Эрин Рейд (Reid, 2015) обнаружила в процессе своих опросов, что некоторые люди лгут о том, сколько часов работают. Например, работник, утверждая, что проводит за работой восемьдесят с лишним часов в неделю, предположительно думает, что чрезмерные часы произведут впечатление на босса. В свою очередь, менеджеры не смогли определить разницу между работниками, которые фактически работали восемьдесят часов в неделю, и теми, кто только притворялся. В то время как менеджеры наказывали сотрудников, которые были прозрачны в отношении работы меньше, Рейд не смогла найти доказательств того, что эти сотрудники действительно достигли меньших результатов, а также признаков того, что из-за переработки часов работники достигли большего.
Частным последствием цифровизации является совершенствование форм досуга, что сказывается на желании работать и на фактическом времени трудовой деятельности. Так, создание с помощью компьютеров и интернета новых форм проведения досуга привело к снижению в США предложения труда для молодых необразованных мужчин (Aguiar et al., 2017).
Одним из последствий расширения применения новых технологий является размывание понятия «работа». Сейчас, по нашему мнению, нет четкого определения, что такое «работа», что такое «рабочее место». Два данных понятия существенно изменились за последнюю четверть века. Техническая оснащенность труда стала значительно выше. На этой основе возросли производительность труда и интенсивность работников сферы материального производства. Рост производительности труда связан с развитием пред-производственных и постпроизводственных отраслей. Это можно подтвердить статистическими данными.
Брукингский институт (Brookings Institute) опубликовал исследование, в котором было подсчитано, что на 11,5 млн американских рабочих мест, считающихся производственными работами в 2010 году, было почти в два раза меньше рабочих мест в сфере услуг, связанной с производством, в результате чего общая сумма занятых составила 32,9 млн человек. В аналогичном исследовании, проведенном в Великобритании группой экспертов (The Manufacturing Metrics Experts Group) в 2016 году, был сделан похожий вывод: 2,6 млн рабочих мест в производстве поддержали функционирование еще 1 млн рабочих мест в предпроизводственных мероприятиях и 1,3 млн на постпроизводственных работах (The Economist, 2017).
Как следствие, для работы (рабочих мест) в материальном производстве резкая интенсификация труда требует изменения времени труда работников, перерывов в работе, изменения форм участия в работе, вовлеченности.
Понятие «время работы» все больше размывается в современной экономике. Если работник «отсиживает» восемь часов на рабочем месте, то скольким часам интенсивного труда это соответствует?
На взгляд автора, нельзя автоматически ставить знак равенства между работой, рабочим местом, существовавшим 50–100 лет тому назад, и современным рабочим местом. Несмотря на то что в среднем современные работники стали здоровее, способны трудиться большее число лет по сравнению со своими предшественниками, интенсивность и сложность труда вызывают для них необходимость изменения соотношения времени между трудом и отдыхом.
В связи с этим требуется новый подход к анализу влияния цифровизации и других технологических инноваций на современный рынок труда. Следует согласиться с Р. И. Капелюшниковым (2017), что три предшествующих предсказания технологической безработицы (луддизм, автоматизация 1960-х, 1990-е годы) не осуществились. Однако сегодня речь идет не столько о количестве рабочих мест, сколько об их качестве.
То, что современная экономика оперирует терминами «занятость», «работа», отражает в лучшем случае количественные аспекты проблемы, вольно или невольно приравнивая современную работу, рабочее место к тем, которые были 50–100 лет назад. Качественные характеристики «занятости», «работы» практически не анализируются. Между тем большинство создаваемых сейчас рабочих мест, по выражению Дэвида Грэбера, это «бессмысленные рабочие места». Сопоставлять их с технически высокооснащенными рабочими местами по меньшей мере некорректно. «Бессмысленные рабочие места» составляют треть, а то и четверть от технически высокооснащенных рабочих мест. В связи с этим требует переосмысления подход к статистике рабочих мест и занятости. Это особенно актуально в связи с тем раздражением, которое вызывают «бессмысленные рабочие места» у занятых на них.
«Те, кто работает на бессмысленных рабочих местах, часто окружены честью и престижем; их уважают как профессионалов, им хорошо платят и к ним относятся как к отличникам, как к людям, которые могут по праву гордиться тем, что они делают, – отмечает Грэбер. – Тем не менее втайне они знают, что они ничего не достигли… чтобы заработать игрушки для потребителей, которыми они наполняют свою жизнь; они чувствуют, что все это основано на лжи – так, впрочем, и есть» (Graeber, 2018).
Цифровизация, и в целом использование новых технологий, будет иметь значительное влияние на желание людей работать и отдыхать. Характер труда будет меняться в сторону креативности, потому что повторяющиеся, рутинные операции будут роботизированы и автоматизированы. Поэтому работники будут: а) желать еще больше свободного времени, б) стремиться организовать время работы и отдыха самостоятельно (гибкий график, расширение применения проектного подхода). Ценность свободного времени будет также возрастать из-за необходимости повышения квалификации, прохождения переподготовки, то есть для сохранения полноценной, хорошо оплачиваемой работы для индивидуума на протяжении всей трудовой карьеры.