Алла Демченко
Вопреки всему
– Да, да…
– В городском архиве должен быть довоенный план города, а еще лучше, если найдутся чертежи здания. Они могут быть и в краеведческом музее, – подсказал Курбатюк.
– Спасибо. Я твой должник.
Звонарев ожил. Поставленная задача была решаема. И домой он возвратился в приподнятом настроении.
* * *
Марта Савельева к своим сорока шести годам любила только музей. В отличие от мужчин, он единственный хранил ей верность, был надежным, постоянным, изыскано-благородным и… нужным. Марта и сама была под стать музею. Красивая, элегантная, притягательно женственная, успешная и независимая, она постоянно притягивала к себе явных и тайных поклонников и воздыхателей разных возрастов. Обычно о таких женщинах говорят, что они созданы для любви. Только Марта, по замыслу Творца, была сотворена лишь для музея. Для этого он наделил ее одним решающим недостатком – излишеством ума. Будь его поменьше, Марта бы давно вышла замуж, родила бы детей и занималась бы семьей. Но, имей это все, у нее не было бы времени для музея, для работы в архивах, для защиты диссертации, для организации выездных экспозиций, и тогда бы у художественного музея Заозерска не было своей яркой визитной карточки – Марты Савельевой.
Каждое утро она легкой походкой поднималась по мраморной лестнице на второй этаж, не забывая при этом приветливо улыбнуться своему отражению в старинном зеркале. Натертый до блеска паркет скрипел под ее ногами, от этого еле слышного звука все оживало в душе. Потом начнется рабочий день, появятся первые посетители, и она с удовольствием в тысячный раз начнет обзорную экскурсию по музею.
Экскурсию Марта закончила, как обычно, в третьем зале западноевропейского искусства и собиралась распрощаться с немногочисленной экскурсионной группой, когда позвонила Рита. Марта мельком глянула на часы. В нехорошем предчувствии она не стала ждать вопросов посетителей и быстро распрощалась, пожелав всем хорошего дня. При этом улыбнулась им своей очаровательной улыбкой так, что все, особенно мужчины, забыли свои вопросы.
– …Марта, если можешь, приезжай ко мне на выходные, – попросила Маргарита.
– У тебя что-то случилось?
– Случилось.
– Что-то с Хмелевским? – попыталась угадать Марта.
– Да. Руслан ушел от меня…
И у Марты отлегло от сердца.
* * *
Игорь Климов проснулся с головной болью и первым делом побрел на кухню. Перед тем как открыть холодильник, он выглянул в окно. Мать возилась в огороде, собирала краснобокие помидоры. Оставшийся в банке рассол через пять минут подействовал, и подкатившая к горлу тошнота немного отступила. Судя по количеству пустых бутылок, собранных в полиэтиленовый пакет, посидели они и впрямь хорошо. Он даже попытался вспомнить, с кем и по какому поводу пил целую ночь, но так и не вспомнил. Ближе к утру у матери лопнуло терпение слушать пьяные бредни, и она выдворила компанию на улицу, пригрозив вызвать участкового. «Работу обмывали», – вспомнил Климов и взял со стола недопитую бутылку. Остаток мутной жидкости он выпил одним глотком и направился обратно к себе в комнату.
Он никогда даже помыслить не мог, что будет работать кочегаром в маленькой котельной почти на краю города. Он, студент историко-археологического факультета, видел себя, по меньшей мере, первооткрывателем новой цивилизации. О нем должны были писать и говорить на всех языках. Именно он, Игорь Климов, должен был восстановить первозданную картину прошлого. Но случилось так, как случилось.
После окончания третьего курса часть однокурсников уехала в стройотряд, часть осталась в институте красить аудитории, а самые продвинутые записались в поисковую группу «Память», которая третий год занималась поиском и перезахоронением безымянных солдат, погибших в боях при освобождении города.
Идею бесплатно работать на виноградниках он отбросил сразу, от запаха краски его мутило, и в итоге остались одни поисковики.
В их отряд он записался с трудом и только благодаря командиру Васе Карпову, с которым был хорошо знаком. Оказалось, что желающих целое лето на солнцепеке копаться в земле и без него хоть отбавляй.
К концу лета отряд дошел почти до самой реки. Чего только не нашли за это время, перелопатив тонны песка: алюминиевые ложки с выцарапанными инициалами, медальоны, часы, перочинные ножи, карманные бритвы. Камеральную обработку находок проводили самостоятельно в институтской лаборатории и передавали их на хранение в исторический музей.
Возможно, на этом поисковая работа и закончилась бы, но так случилось, что Вася Карпов наткнулся на захоронение солдата.
В тот день с утра накрапывал дождь. До намеченного рубежа оставалось метров двадцать, но к обеду все промокли до нитки, и Карпов предложил остаться только желающим, а остальным – по домам. Желающих не нашлось.
Даже через столько лет Климов помнил, как тогда обрадовался, что скоро доберется домой и ляжет на диване возле телевизора. А ведь мог бы остаться, хотя бы из солидарности, поддержать друга. Тогда они еще были друзьями. Там и копать-то осталось всего ничего – один холм. Он был уверен, что холм – пустая затея, да еще в такую погоду.
Холм оказался вовсе не напрасной затеей. Останки погибшего солдата лежали неглубоко. В эбонитовой капсуле смертного медальона сохранилась записка. На клочке бумаги корявым почерком боец написал адрес своей родни. Рука дрогнула, чернильная капля застыла на бумаге, буквы расползлись. Находка была редкой. Среди солдат бытовало поверье: раз заполнил медальон – значит смерть себе накликал. Из эбонитовых капсул чаще всего делали мундштуки, а вкладыши выкидывали за ненадобностью. А здесь – такая удача! С запиской им пришлось изрядно повозиться, пока восстановили адрес погибшего. Потом долго сомневались, остался ли кто в живых из его родни. И как все обрадовались, когда спустя два месяца получили ответ.
На перезахоронение тела старшего лейтенанта Горохова В. Н., погибшего в сорок третьем году при освобождении Куличевска, приехал его внук – генерал-майор Н. В. Горохов. Он долго общался с Васей Карповым, благодарил за преданность делу и пообещал помочь всем, чем только сможет.
Городской комитет комсомола работу поисковиков отметил грамотой. Городская газета посвятила «Памяти» целый разворот. Потом статью в сокращенном виде перепечатали областные газеты.
Ближе к Новому году, как и обещал, генерал-майор выслал ксерокопии военных карт, полученные в Центральном архиве Министерства обороны, где прерывистой чертой была обведена линия обороны немцев – места самых ожесточенных боев за Куличевск.
В следующем году к линии огня отряд подошел в конце лета. Блиндаж с немецкими телами они, по стечению обстоятельств, нашли в последний день работы отряда.
В сентябре институт связался с немецкой гуманитарной организацией, занимающейся уходом за военными могилами. Немцы в Куличевск приехали сразу. И в городе опять заговорили о работе поискового отряда. А потом начались плотные занятия в институте и стало не до славы.
Весной немцы приехали опять, но уже к городским властям не обращались, самостоятельно поселились в гостинице, после чего встретились с Васей Карповым. Получалось, что приехали немцы конкретно к нему. Молодые, веселые, говорившие на ломаном русском языке, они достаточно доходчиво изложили Карпову свое предложение.
– …Карп, и ты отказался? – охрипшим от волнения голосом уточнил Игорь Климов.
– Интересно, что бы ты сделал на моем месте? – пришла очередь удивиться Карпову.
– Немцы тебе предлагали деньги! Ты хотя бы представляешь, сколько можно заработать на этих раскопках?
– Никаких раскопок больше не будет! И деньги такие мы не возьмем, – решил за всех Карпов. – Поисковый отряд занимался поиском только наших погибших солдат. Искать немецкие трупы мы не будем. Вернее, я не буду. Если тебе интересно – копай, но без меня.
– Ты знаешь, сколько стоит на черном рынке немецкий медальон?
– При чем здесь медальон?
– Да при том, что если родственники получают медальон или хотя бы его часть с номером, то могут установить, где погибли их близкие, и за это они готовы платить большие деньги. Имея на руках карту, мы сами справимся. И все деньги наши.
– Мразь, она и есть мразь, невзирая на время, – зло сплюнул себе под ноги Вася Карпов. – Никакого оправдания им нет. И если их души не могут до сих пор обрести покой, то я им не помощник.
Сидеть на скамейке в парке становилось холодно. Климов полез в карман и достал смятую бумажку.
– Их души меня не волнуют. Вот номер телефона, по которому мы можем связаться с немцами.
– Откуда?
– Ты думаешь, фрицы встречались только с тобой? Со мной тоже переговорили. Я, в отличие от тебя, оказался сговорчивее настолько, что даже задаток получил. На двоих, – уточнил Климов.
– Я деньги не возьму. Не могу. У меня дед погиб на войне. Он моего отца так ни разу и не увидел.
Карпов больше ничего не сказал, поднялся с влажной скамейки, отряхнул джинсы и направился к главному корпусу на лекцию. Больше к этой теме они никогда не возвращались, словно и не было этого разговора.
Игорь Климов лег на диван и прикрыл глаза. «Мутный тип этот Звонарев, – подумал Климов перед тем, как уснуть. – И предложение его мутное».
* * *
Конца отпуска коллектив как никогда ждал с нетерпением. На негласной повестке дня стояло два вопроса: женитьба Хмелевского и кадровые пертурбации нового директора.
По значимости вопросы были разными, и объединяла их только внезапность возникновения: как назначения, так и женитьбы.
С упоением судачили о новом директоре, строили догадки, каким ветром занесло его в Куличевск, и сочувствовали Пикузе.
Сам факт женитьбы Хмелевского воспринимали по-разному. Одни по-женски сочувствовали Маргарите, считая поступок Руслана предательством, а сам брак не иначе как расчетом. Другие – злорадствовали и пытались предугадать, с каким выражением лица появится Маргарита на работе. А может, и вообще уедет из города. Таких, правда, было всего несколько человек.
Волновал коллектив и кадровый вопрос, но больше из любопытства. Гадали, станет ли новый директор менять администрацию сразу или постепенно, или оставит все как есть.
И опять возвращались к Хмелевскому, недоумевая, за какие заслуги тот получил административную должность. И сами понимали – заместитель мэра постарался для зятя. Других заслуг у Хмелевского не было.
Первое заседание администрации Казанцев назначил на десять утра. В восемь он уже был на работе, сварил кофе и выкурил первую сигарету, после чего открыл настежь окна. Но, невзирая на проветривание, запах сигарет Пикуза учуяла сразу, как зашла в кабинет.
– Марк Дмитриевич, у нас в колледже не курят. Как мы можем требовать со студентов, чтобы они придерживались правил, если сами же их нарушаем?
Маргарита вначале сделала замечание и только затем поздоровалась с Казанцевым.
Она мягкой походкой подошла к столу и, не дожидаясь приглашения сесть, отодвинула стул. Светлое, слегка облегающее платье оттеняло летний загар и подчеркивало стройность фигуры. Волосы свободно спадали с плеч, отчего она напоминала Казанцеву греческую богиню. Он даже пытался вспомнить, кого именно, и только нахмурил брови.
– Учту, – буркнул Марк и перестал ее разглядывать. – Присаживайтесь и начинайте обещанный ликбез.
О функциональных обязанностях директора Маргарита не стала говорить Казанцеву, полагая, что прописные истины ему давно известны, и сразу перешла к первоочередным проблемам колледжа. Этих проблем было не много, и все они, как одна, упирались в слабенькое финансирование учебного заведения.
Где колледжу взять деньги, она тоже знала, и говорила об этом со знанием дела, при этом красиво жестикулировала руками, словно перед ней сидел не один Казанцев, а целая аудитория непонятливых студентов.
Люди, способные профессионально выполнять свою работу без лишней суеты и сетований, ему всегда импонировали. Но сейчас, в присутствии Пикузы, он ощутил себя полным профаном, занявшим чужое место, и с тоской подумал о госпитале.
В замкнутом пространстве кабинета Казанцеву было неуютно. За месяц он так и не привык к этим стенам, рабочему столу, креслу и… бездействию.
Утро в госпитале начиналось с доклада дежурного врача, после чего он сам лично осматривал тяжелых больных, потом ординатор приносил ему на утверждение расписание операций на день. Он оперировал самых сложных пациентов и ставил напротив их фамилии галочку.
Казанцев сделал глубокий вдох и почувствовал запах операционной…
«Компьютеров не хватает, в общежитии на кухне старые плиты, душ только по четным числам», – повторил за Маргаритой Казанцев и посмотрел на портрет Пирогова. Хирург с мировым именем смотрел на него как на чужака.
– Вот так. Теперь будем вместе работать, – сказал Казанцев портрету, как только Пикуза закрыла за собой дверь. – Я знаю, Николай Иванович, что вы душой и сердцем за Маргариту. Не бойтесь, если не справлюсь, сам освобожу этот кабинет, – пообещал Казанцев и достал личные дела членов администрации.
Он еще раз бегло просмотрел содержимое бумажных папок, восстанавливая в памяти, кто есть кто. Потом послышался шум в приемной, и секретарь доложила, что вся администрация в сборе.
Административная пятиминутка затянулась на два часа. Маргарита Сергеевна представила Казанцева. Говорила она правильные слова, подчеркивая, что такой человек, за плечами которого огромный организаторский и врачебный опыт, находка для любого учебного заведения.
– Осталось пожелать вам, Марк Дмитриевич, терпения, понимания и плодотворной работы, а мы, в свою очередь, постараемся поддержать все ваши начинания.
В подтверждение своих слов Маргарита Пикуза без тени превосходства посмотрела на Казанцева и села на свое новое место в конце стола.
– Что сказать о себе? – немного растерялся Казанцев. – Окончил Ленинградскую военно-медицинскую академию, служил, полковник медицинской службы в отставке. Надеюсь на совместную долгую и плодотворную работу. Предлагаю продолжить знакомство в процессе работы.
О себе Казанцев сказал коротко и сухо. Сидящие в кабинете были уверены, что новый директор начнет говорить о своих подвигах, героизме и трудностях военной жизни, о которых они на гражданке и помыслить не могли. И когда этого не случилось, облегченно перевели дыхание, почувствовав в сидящем во главе стола мужчине особую надежность.
Казанцев обвел взглядом своих новых подчиненных и искренне улыбнулся, сам не ведая, что в один миг, без особого усилия, расположил к себе собравшихся в кабинете женщин.
Когда напряжение, витавшее в воздухе, рассеялось, в душе Маргариты шевельнулась ревность.
Следуя субординации, первой слово взяла заместитель директора Кудрявцева Людмила Аркадьевна. Вопросы касались педагогической нагрузки и расписания занятий.
…Устьянцева не могла читать лекции в первой половине дня, потому что ребенок учится во вторую смену. Крылова в начале нового года уйдет в декрет, а кто-то из преподавателей умудрился уйти в отпуск, так и не сдав годовой отчет.
В его прошлой жизни такого просто не могло быть, чтобы кто-то не выполнил его приказ. В армии приказы не обсуждаются, приказы – выполняются. Иначе не бывает.
Фамилии провинившихся коллег ему ни о чем не говорили, знакомство с коллективом, по совету Пикузы, он начнет в сентябре, с каждой цикловой комиссией в отдельности.
Казанцев перевел взгляд на портрет Пирогова и оторвался от созерцания великого хирурга, только когда услышал свое имя. Вопрос Людмилы Аркадьевны он прослушал. Пришлось неопределенно кивнуть головой.
Дальше слово взяла Белевич, и он был весь внимание. Смотреть на нее было приятно, и дело было не только в фигуре, а скорее в живой мимике на лице и глубоких серых глазах. Говорила Виктория быстро и громко, давая понять, что эта информация касается всех, и даже тех, кто внимательно рассматривает то ли Пикузу, то ли портрет Пирогова.
Его жена всегда говорила тихим монотонным голосом, считая, что повышать голос неприлично, и только когда обижалась, ее голос приобретал живость и звучность.
«Как она только умудряется сохранять привлекательность, работать и одновременно воспитывать троих детей?» – Казанцев вспомнил семейное положение Белевич.
Юля сделала аборт, когда он попал в плен. Через три месяца их обменяли на пленных чеченцев, и он благополучно вернулся домой, получив отпуск на два месяца. Он долго пытался понять, как вообще такое могло случиться. Юля обиделась, потому что он своим вопросом делал ей больно. «А как бы я жила одна с ребенком?» – недоумевала жена. И он тоже не смог ответить на ее вопрос.
– …Михайлюк Станислава Игоревна, заведующая сестринским отделением, стаж работы на занимаемой должности два года.
О состоянии дел в отделении Станислава говорила обстоятельно и подробно, сохраняя улыбку на пухлых губах, и все время смотрела исключительно на Казанцева.
«Наверное, между собой ее зовут Стасей? – успел подумать Казанцев. – И отделение у тебя показательное: все студенты-должники пересдали сессию, к учебе допущены, и осталось мне только поставить подпись в приказе. И за этой подписью она зайдет позже», – догадался Казанцев. Он опять посмотрел на портрет Пирогова, мол, сам видишь, какие дела творятся. И улыбнулся сам себе.
– С первого сентября у нас вакантную должность заведующего фельдшерским отделением займет, – Казанцев запнулся и быстро подсмотрел в еженедельник, – Хмелевский Руслан Васильевич.
– Почему Хмелевский? – недоуменно спросила завуч. – Руслан Васильевич далеко не лучшая кандидатура. Честно говоря, я думала, что это всего лишь сплетня.
Кудрявцева только из уважения к Маргарите не стала дальше говорить о Хмелевском. Попроси ее вдруг кто оценить по пятибалльной шкале человеческие качества Руслана Васильевича, она аккуратно вывела б ему слабенькую троечку. «Отлично» можно было поставить Хмелевскому только за внешность, ухоженность и умение себя любить.
Однажды он решил, что в его жилах течет голубая кровь, и с тех пор вел себя так, словно боги отправили его с небес на грешную землю исключительно по технической ошибке, и ему, полубогу, приходится терпеть весь этот земной беспредел: ходить каждый день на работу, для которой он не создан, вместо воздушной виллы ютиться в небольшой квартире земной женщины и трястись в общественном транспорте, тратя на это свою бесценную энергию. И упорно ждать и ждать, что боги опомнятся и исправят нелепую ошибку…
Все это Людмила Аркадьевна прочитала в глазах Хмелевского и нерешительно поставила подпись на направлении на работу.
Ее сомнение Хмелевский почувствовал и честно предупредил, что задерживаться в Куличевске, а тем более в колледже, он не собирается и тратить свою магическую энергию на обучение студентов он не будет. Энергии на все не хватит. Отработает положенные три года и сразу уедет из Куличевска.
«И вот, спустя шесть лет, его мечта благодаря тестю начала сбываться, – подумала Кудрявцева и посмотрела на Маргариту. – Так, смотри, и останемся мы без Хмелевского».
Маргарита почувствовала взгляд Людмилы Аркадьевны и опустила глаза.
– Позвольте с вами не согласиться, – подала голос Станислава Игоревна. – Руслан Игоревич нравится студентам, значит, быстро найдет с ними общий язык. И потом, еще один мужчина в администрации нам не помешает.
Михайлюк опять посмотрела на Казанцева и немного наклонилась над столом. Этого было достаточно, чтобы он краем ока увидел ее загоревшую грудь.
– Станислава Игоревна, хочу вам напомнить, что мы не в песочнице, чтобы гадать «нравится – не нравиться». Главное – справится Руслан Васильевич с работой или не справится. И мы, за исключением Марка Дмитриевича, знаем, что эта должность не для Хмелевского, – стояла на своем Людмила Аркадьевна.
Короткая перепалка все расставила по своим местам, и Казанцеву стало понятно то, о чем не говорилось ни в одном личном деле. «Хочу своими глазами увидеть этого Хмелевского, – засмеялся в душе Казанцев. – Пикуза вся изводится и Стася – туда же. Выходит, сердцеед этот ваш Руслан Васильевич».
– Марк Дмитриевич, разрешите доложить о текущих делах.
Завхоз, шустрый на вид мужчина пенсионного возраста, последним зашедший в кабинет, поднялся с места и, не дожидаясь разрешения, стал говорить о тех самых текущих делах, которые его волновали больше всего.
– В конце сада, прямо у самого спуска к реке, надо посадить новые саженцы, чтобы укрепляли берег. Иначе весной вода может подтопить наш двор.
– Не говорите глупости, – прервала Семина главный бухгалтер. – Или вы думаете, если директор человек новый, то сразу поверит во все ваши сказки? Сколько метров от реки до здания? Денег у меня на ваши саженцы нет.
– А где вы раньше брали деньги? – задался вопросом Казанцев.
Саженцы его никогда не волновали. Юля хотела дачу, а у него, как обычно, не было свободного времени, чтобы возиться с садом, газоном и прочей ерундой. И только когда Юля начала обижаться, он купил дачу, но сам после покупки ни разу так и не побывал на ней. А потом жена подала на развод и улетела к новому мужу во Францию. Без нее он прожил на даче целых два дня, слушая крик чаек и шум моря, и вернулся обратно в город.
– Где вы обычно берете деньги на такие расходы? – Казанцев задал вопрос Елене Александровне.
– Да у нас и проблем таких никогда не было, – подал голос завхоз. – Весной ветер выкорчевал старые яблони в самом конце сада, мы деревья убрать-то убрали, но не мешало б новые насадить. Маргарита Сергеевна обещала, что эту проблему решим осенью.
– Михаил Степанович, а то, что крыша в общежитии течет, вас, как завхоза, уже не волнует? Нет у меня денег на саженцы и не будет, пока крышу не отремонтируете!
Казанцев с интересом наблюдал за перепалкой. Ему даже показалось, что он видит, как нейронные сети засветились в голове Елены Александровны, сорокалетней миловидной шатенки, и она мгновенно, быстрее любого компьютера, составила смету на починку крыши.
– Маргарита Сергеевна, смета у вас?
– Да. Я передам Марку Дмитриевичу, – пообещала бухгалтеру Пикуза.
Казанцев перевел взгляд с бухгалтера на Маргариту, и та утвердительно кивнула головой, мол, крыша течет, а как ей не течь? И смета подготовлена, лежит в шкафу на верхней полке.
– Если бы вы деньги в начале лета дали, то крышу давно бы починили и оставшиеся знали бы на что потратить, а то сидите, как…
Завхоз хотел сказать, на кого похожа Елена Александровна, сидящая на мешке с деньгами, но та, не обращая внимания на Семина, водрузила на нос очки и стала вводить в курс бухгалтерских дел нового директора.
– Летом все строители едут на заработки, а в городе остаются только криворукие. Да и ремонтные работы осенью стоят значительно дешевле, – объяснила Елена, и Казанцев без труда представил строителей с двумя левыми руками.
– А если зимой крышу чинить, так и вовсе сделают бесплатно, – не преминул поддеть главного бухгалтера завхоз.
– Нормальная бригада крышу починит до середины сентября, а ваши криворукие, которые нам забор чинили, точно будут делать до весны. Маргарита Сергеевна…
Елена обратилась за помощью к Пикузе и, вспомнив, что та уже ничего не решает, махнула рукой.
Ему никогда не было дела до ремонта крыш, и он никогда не составлял никакой сметы. Конечно, он занимался обеспечением вверенного ему отделения, но при этом он только отдавал распоряжения, а они уже решались теми, кто стоял рангом ниже. В армии приказы не обсуждаются.
Вспомнив о госпитале, Казанцев незаметно посмотрел на свои руки и почувствовал, как мелкая незаметная дрожь добежала до кончиков пальцев. Чтобы не видеть, как дрожат руки, он до боли сжал кулаки.
– Марк Дмитриевич, если у вас больше ко мне нет вопросов, то можно я уже пойду. – Елена Александровна, сняв очки, выжидательно смотрела на нового руководителя. – Маргарита Сергеевна, когда переходили к педагогическим вопросам, меня и Михаила Степановича отпускала, – уточнила бухгалтер.
Казанцев не знал, что лучше – отпустить бухгалтера и завхоза, как делала до этого Пикуза, тем самим поддержать правильность ее организационных подходов, или прямо сейчас начать вводить свои правила игры?
– Вы свободны, – наконец-то принял решение Казанцев.
Семин, шевельнув усами, первым направился к двери, на ходу захлопнув синюю кожаную папку, и так же быстро выскользнул из кабинета. И Казанцев разгадал его нехитрый маневр, цель которого – избежать продолжения разговора с Еленой Александровной.
Под конец совещания Казанцев понял только одно – прав был Гранин, когда говорил, что директор колледжа – это в первую очередь завхоз. И он сам, Максим Гранин, тоже завхоз. И разница между ними лишь в масштабах и в степени ответственности.
– Людмила Аркадьевна, задержитесь на минутку, – то ли попросил, то ли приказал Казанцев.
Совещание закончилось. Первой поднялась Пикуза и, ни на кого не глядя, направилась к двери. Белевич застучала высоченными каблуками вслед за ней. Станислава Игоревна начала искать в сумке телефон и явно не собиралась так быстро покидать директора, и только встретившись с неодобрительным взглядом завуча, поспешно закрыла сумку и вышла из кабинета.
– Я вас слушаю, Марк Дмитриевич.
– Я по поводу Хмелевского. Почему его не было на совещании?
– Ах вот вы о чем? – Людмила Аркадьевна спрятала очки в футляр и, близоруко щуря глаза, посмотрела на Казанцева. – Так женился наш Хмелевский и еще не вернулся из свадебного путешествия.
– Но ведь вы не только из-за этого выступили против его кандидатуры?
– Из-за этого тоже. Не хочу о коллеге говорить плохо, но Хмелевский не из тех, кто будет работать. Он, как бы вам сказать… Я завучем работаю больше двадцати лет и, поверьте, коллектив знаю. Никакой предвзятости к Хмелевскому у меня нет. Он и преподаватель не ахти какой, а эта должность очень ответственная.
– Посмотрим, – неопределенно сказал Казанцев.
– Марк Дмитриевич, я собиралась уходить с должности, как только на пенсию ушел наш прежний директор. Думала, что Маргарита найдет себе заместителя помоложе, но она уговорила меня еще поработать. Это я к тому, что мое заявление о переводе на преподавательскую должность лежит без подписи теперь уже в вашем столе, – улыбнулась Кудрявцева.
– Хорошо, я разберусь, – опять неопределенно ответил Казанцев.
«Откровенного разговора не получилось. Людмила Аркадьевна поддерживает Пикузу и считает, что я занял ее место под солнцем. И не скрывает этого, и не старается мне понравиться. „Молодая пенсионерка“, – хмыкнул Казанцев. – Получается, что Андреева права. Я иду по трупам, хоть и условным, и у меня скоро перестанут дрожать руки. Нет, – спохватился Казанцев, – чтобы руки не дрожали, вначале надо спуститься в подвал и еще чей-то прах предать земле. Свихнуться можно».
Казанцев обвел взглядом кабинет и уставился на портрет Пирогова так, словно тот мог знать, что ему теперь делать дальше.
* * *
Петр Петрович Звонарев долго ворочался в постели. Идея Курбатюка ему изначально не нравилась, но ничего другого он не мог предложить взамен. «Легко сказать – открыть трубу, и пусть себе вода течет в подвал, пока здание не даст трещины. А кто это сделает?» – мучивший вопрос не давал уснуть Звонареву.
В мэрию поступит анонимная жалоба на директора колледжа. А уж он потом лично проследит, чтобы Комиссия по охране объектов культурного наследия в кратчайшие сроки отреагировала на жалобу неравнодушных сотрудников колледжа. А там, между делом, и выяснится, что техническое состояние колледжа давно не соответствует требованиям, проще говоря, здание находится в аварийном состоянии. «У мэра дочь там учится, значит, он сам лично будет заинтересован в безопасности заведения. Ну Курбатюк, ну голова!»
– Ты чего не спишь? – сонно спросила Наташа.
– Не спится.
– Неприятности на работе?
– Все хорошо. Бессонница мучает.
– Хочешь, капли тебе накапаю?
– Нет, спи. Пойду чай с медом выпью. Наташа, ты не помнишь, кто из ребят твоего курса занимался раскопками?
– Всех не помню, конечно. Многие разъехались после института. А тебе зачем?
– А кто из них в городе остался? – вопросом на вопрос ответил Звонарев.
– Вася – сейчас уже декан в институте. Зину Мирохину ты сам знаешь. Кто еще? Игорь Климов, – вспомнила Звонарева. – Он учился в моей группе. Такой перспективный парень был. Вот ему-то и пророчили научную карьеру, но не сложилось у него с наукой.
– Чего так?
– Отчислили с последнего курса. В какую-то историю он вляпался с «черными археологами», а тогда, сам знаешь, строго с этим было, вот ему и предложили написать заявление.
– Что за история? – Звонареву стало жарко под одеялом.
– Вроде он сам проводил раскопки, а потом продавал на черном рынке добытую немецкую амуницию. Комсомол предал его анафеме, и Климову пришлось уйти из института.
– Значит, Климов может быть в городе? Где он живет, не знаешь?
– Где-то на окраине, в частном секторе. Точнее не знаю. А тебе зачем?
– Просто спросил, спи.
Звонарев поцеловал в висок жену и по-молодецки выскользнул из постели. Возникшую мысль необходимо было срочно додумать, и он пошел на кухню.
* * *
Во второй половине дня Звонарев медленно ехал по улице Повстанцев, боясь пропустить нужный дом. Он почему-то представлял жилье Климова обязательно обветшалым, с таким же старым ветхим забором. И был несколько удивлен, когда дом в конце улицы оказался добротным строением с ухоженным двором, утопающим в винограде и цветах. Может, секретарь ошиблась, когда диктовала ему адрес Климова? Калитка была открыта, он решительно толкнул незапертую дверь и сразу услышал, как звякнула тяжелая цепь и пес зашелся в лае.
Климов был ровесником жены Звонарева, то есть лет на десять моложе его самого, но выглядел гораздо старше своего возраста. «Пьет он, что ли?» – испуганно подумал Звонарев.
Климов Звонарева в дом не пригласил, а чтобы успокоить пса, плотно закрыл калитку и махнул рукой, приглашая непрошеного гостя пройтись. Звонарев начал разговор издалека, зачем-то вспомнил институт, который сам окончил раньше Климова, и замолчал, когда понял, что Климову все эти воспоминания не интересны.
– Вы хотите, чтобы я нашел подходы к старым подвальным коммуникациям, так? – неожиданно точно подвел итог Климов.
– Да.
– Зачем вам коммуникации?
Звонарев вдруг засомневался, стоит ли посвящать пьющего человека в свои планы.
– Найти вход в подвал не сложно. Для этого я, во-первых, должен свободно передвигаться по колледжу и, во-вторых, иметь на руках план здания.
– Я все решу. В колледже будете работать официально. У вас есть образование? – на всякий случай уточнил Звонарев. Климов мотнул головой.
– План здания я возьму в музее, – пообещал Звонарев.
– Лучше возьмите в архиве. Там будет послевоенный, после реконструкции здания. И еще… Я должен знать, зачем вам этот подвал?
