Алиса Клёцкина
Наследник Йотунхейма
– Ничего не понимаю, – буркнул про себя Локи, уловив знакомое имя. Идунн, оглянулась, убедилась, что все взгляды придворных направлены на покрытую синим бархатом спину царя, и приблизилась на пару шагов к младшему принцу.
– Многое ты пропустил, – шепнула богиня молодости, встав ровнее и одернув расшитое цветочным узором платье из плотной ткани. Локи слегка повернул голову, но уперся взглядом только в гладкую каштановую макушку, украшенную большим ажурным венком из с крупных шелковых цветов и золотого плюща. Несмотря на свое доброжелательное отношение, Идунн не забывала о формальностях и смотрела прямо перед собой, – войну целую прогулял!
– Сегодня эйнхерии, – продолжил конунг, – принесли сюда по моему приказу копья и щиты павших врагов Азгарда. Мы украсим ими тронный зал Лерад, чтобы каждый, кто входит в наш чертог, в нашу цитадель вечности, помнил о том, …
– А мы-то с Тором гадали, зачем весь этот мусор. Оказывается, это украшения для Цитадели Вечности! Как я глуп, – со свистом выдохнул Локи, с каждым словом чувствуя, как тяжело становится дышать.
– Выходит, Тор и вправду снова явился, как только ты его поманил? – коротко взглянула на Локи богиня и тут же вернулась взглядом к ВсеОтцу, оглашавшего для толпы пересказ подвигов Тора. Подвиги и в этот раз заключались в том, что первенец стукнул молотом куда надо и с удачными последствиями. – Это из-за Тора у тебя такие подглазья?
– Как остроумно, Идунн! Думаешь, мне сразу после родов восьминогого коня, захотелось с кем-то возлечь и не спать всю ночь?
– Я думаю, что Тору стоило бы дать тебе выспаться и затянуть раны, а не забалтывать тебя всю ночь. Ты пережил роды восьминогого коня, – коротко пожала плечами дева. Локи хихикнул и тут же охнул – от вибрирующего звука тряска прошла по позвонкам, отдавшись в голове грохотом, а в тазовых костях болью. Зелье переставало действовать. – Про возлечь с Тором – тоже, выходит, правда?
– Нет, я просто повторил популярную шутку, – начал было ответ младший принц, но тут конунг, дротнинг и придворные развернулись к выходу и неспешным шагом отправились вниз.
– Там такой гам был! Куда сейчас идём? – маленькая, юркая Идунн, обойдя нескольких асов, оказалась у Тора под левой рукой и повисла на ней, привлекая к себе внимание. Тот покосился на брата и прошептал, не отставая от свиты:
– Пришло время казнить коннунга ётунов.
– А-а-а, а то мы с Локи всё прослушали, пока разговаривали, так стыдно! – Тор потёр небритый подбородок, стараясь скрыть усмешку – судя по самодовольной мордашке Идунн, ей ничуть стыдно не было. Локи же быстро поймала под локоть дротнинг, сделав вид, что идёт в сопровождении младшего принца. Было понятно даже издалека – Локи почти висел на матери, еле переставляя длинные ноги.
– Вы не хотите вернуть его в крыло лекарей? – спросила Идунн. – Тор, он же сейчас упадёт.
– Никак, подруга, – покачал головой наследник, поворачивая вслед за всеми.
– Но ему зачем это видеть?
– Затем, что Лауфей – его отец. Локи сразу после казни окажут великую честь…
– Разве так надо оказывать эту честь? – спросила Идунн, выходя из парадных дверей на дворцовую площадь. Эйнхерии почтительно расступались перед высшей знатью, выстраивающейся по кругу, чтобы в центре было больше места. Золотозубый Хеймдалль вышел вперёд, вынул свой меч из ножен, установил его остриём на земле, взявшись за рукоять обеими руками. – Это должен быть праздник, а не бойня. Один думает, что раз Локи почти без сознания, то ему будет всё равно?
– Идунн, перестань, – Тор хмуро взглянул на богиню, закипающую от гнева, – Локи могли казнить или пытать и…
– Приведите пленника, – махнул рукой страже Один. Толпа расступилась, не переставая гудеть, давая дорогу четверым воинам, размерами и мускулами лишь едва уступающими Тору. Крепко натянув руками в плотных перчатках цепи в разные стороны, не сбавляя размеренного шага, они вели очень высокого, крепко слаженного синекожего рогатого мужчину в изрядно порванной одежде. Выглядел пленник потрепанным, но, в отличие от Локи, почти готового на глазах у всех рухнуть в обморок, крепко стоял на земле. Его ноги в высоких сапогах из плотной кожи уверенно шагали по дворцовой площади. Израненные руки с ладонями, завершающимися лиловыми ногтями размером с чайную ложку, стиснулись в кулаки, когда конунг ётунов, впервые за долгое время взглянул на своего единственного сына. Тощий, жалкий бастард, больше похожий на большеглазую девчонку, явно собирался испустить дух. Лауфей хмуро скрипнул квадратной челюстью, отчего с его разбитых губ сбежала струйка чернильной крови, и наморщил синюю кожу на лбу, глядя на сына. Хилый, как его мать, Фарбаути.
Фригг слегка надавила ладонью Локи на позвоночник. Тот поднял перед собой мутные глаза и увидел кровного отца, покорно опускавшегося на колени под шум, улюлюканье толпы и звяканье цепей. Даже в таком положении Лауфей был на голову выше самого высокого из асов. Локи отметил запекшиеся раны на лбу короля, на которые только крепче просела его корона. Одно ухо отца, наполовину оборванное, блестело от сворачивающейся крови. На той же стороне один из ётунских гладких рогов, похожих на козьи, растущих чуть выше висков и сильно выдающихся вперед, был неровно обломан, открывая неприглядное, загнивающее содержимое рога. Воины, державшие цепи, отошли ещё дальше, отчего руки огромного ётуна оказались растянутыми в стороны. Ещё двое стражников под одобрительный визг женщин, выкрики мужчин и свист детей, двумя движениями мечей рассекли на царе его плащ, ремни, удерживающие верхнее одеяние и рубаху, скинули вниз и отпихнули ногами в стороны. Собравшийся народ отхлынул от срезанного с пленника дорогого костюма, ставшего бесполезным от битвы и плена, будто это были тряпки бездомного. Стражники подволокли резной деревянный столб и поставили его под грудь царя так, чтобы Лауфей мог опереться на него, склонившись вперед. Однако тот не спешил воспользоваться поддержкой.
Царь ётунов с пугающей молчаливой ненавистью смотрел на Одина. Колдуна, возомнившего себя конунгом. Чернокнижника, восставшего мертвеца и эгоистичную змею, отравившую своим ядом милый сердцу Йотунхейм. Жители Азгарда трусливо переглядывались, их дети прятались за вышитые плащи и тяжелые юбки родителей, едва взглянув в глаза Ледяного Короля.
– Лауфей, сын Бергельмира, – Один стукнул посохом, призывая собравшихся помолчать, – конунг Йотунхейма. Ярл Азгарда. Советник Верховного Тинга. Ты вероломно воспользовался неблагоразумием младшего принца Азгарда и своего сына, подослав к нам шпиона колдуна Брисира. Ты пожелал лишить нас источника магии. Это равносильно краже у нас и солнца, и луны, – на этих словах собравшиеся вновь неодобрительно закричали и почти сразу смолкли, одернутые стражниками-эйнхериями.
– Гримтурсены, подчиняясь твоим приказам, атаковали безвинных жителей Азгарда. Они пожелали украсть принцессу Фрейю, наследницу Ванахейма. Твоим преступлениям против короны нет числа, и пришло время расплатиться, – закончил конунг, глядя на пленника.
Тот был спокоен на вид, как каменная глыба, грубое лицо с очерченными скулами оставалось непроницаемым. Ровное дыхание поднимало мускулистую синюю грудь. Только глаза, налившиеся красным огнем, да сбегающая по цепям изморось выдавали сдерживаемую ненависть.
Локи прислонил похолодевшую ладонь ко лбу, пытаясь унять поднимающийся внутри головы жар, и понимание, такое же острое, как подступившая к коже прохлада, пронзило всё его существо. Он здесь, среди эйнхериев, на площади, где Коннунг Богов выносил приговор властителю Йотунхейма. Его отцу. Последнему кровному родственнику.
Почему-то это совсем не пугало. Казалось логичным и закономерным. Так и должно было рано или поздно случиться. Лауфей слишком долго испытывал терпение Одина, атакуя Цитадель Вечности, и вот теперь получит своё.
Даже в лучшем физическом состоянии Локи не посочувствовал бы родичу: Лауфея он почти не знал, они пересекались только во время Тингов. Сейчас и вовсе его смерть казалась глупейшим поводом вытащить принца из постели, в которой он сутки то метался от жара, то вмораживал себя и ложе в глыбу льда, истекал кровью, захлебывался болью и магией.
Локи не стоял прямо почти год. Потом была агония. Теперь принц был вынужден на ватных ногах, удерживая уплывающее сознание смотреть, как казнят существо, давным-давно подарившее ему жизнь, а после – лишь презрительные взгляды.
– Твой мир отдаёт нам бесценную магию, твои соотечественники верно служат Азгарду. Поэтому мы подарим тебе смерть, достойную конунга, – продолжил Один, – ты будешь принесён в жертву Гиннунгагап. Да славится Великое Небо! – крикнул он, вскинув вверх руку с копьем Гунгнир, сверкнувшим магической искрой.
– Да сияет вечно оно над нами, – дружно ответили боги и богини, смиренно опустив глаза в заученной клятве. Один махнул рукой Хеймдаллю. Тот двумя широкими движениями натянул рукавицы из плотной кожи и подошёл к пленнику.
– Не опускай глаза, – шепнула Фригг Локи, незаметно подманив Тора. У младшего принца затряслись колени, а шея совсем взмокла от струек ледяного пота.
– И не думал, – проговорил Локи одними дрожащими, синеющими губами.
– Можешь помочь? – тронул Тор за плечо Идунн.
– Могу только помочь его поймать. Мои исцеляющие чары на него не работают. У ётунов исполинская защита, мне не пробить, – Идунн готова была расплакаться от бессилия, но и она не отводила взгляда от Хеймдалля. Тот замер, отведя меч в сторону.
– У тебя есть последнее слово, ётун, – обратился к Лауфею золотозубый страж радужного моста, – ты скажешь что-нибудь своему конунгу и азгардцам перед тем, как отправиться туда, где тебе и место?
Лауфей так и не смотрел ни на кого, кроме Одина. Несколько мгновений два царя стояли, скрестившись взглядами, а затем конунг ётунов, громко собрав слюну в глотке, презрительно сплюнул.
– Коротко. И по делу. Коснись же Неба, подобно орлу! – Один снова ударил копьём в плиты, и тут же Хеймдалль обрушил меч на спину Лауфея. Ётун, не издав не звука, ткнулся грудью в подставленный столб. Иссиня-чёрная, ледяная кровь из-под лезвия, разрубившего позвоночник, брызнула в разные стороны, капли попали на первые ряды присутствующих. Несколько упало и на Локи, стоявшего почти ближе всех к месту казни. Стремительно сереющее лицо окрасилось мокрыми тёмными кляксами. Кровь отца оказалась такой холодной, что кожа тут же отозвалась болью, будто прижженная ядом. Широко раскрытые глаза повелителя ётунов почти вышли из орбит, а нижняя челюсть, ощетинившаяся двумя рядами клыков, страшно выдвинулась, когда страж выдернул с неприятным мокрым звуком меч из его спины. Резкими движениями Хеймдалль содрал кожу Лауфея в разные стороны, а затем, ухватившись за освободившиеся кости, выломал наружу ребра казненного, отчего на спине будто появились страшные, костяные крылья, покрытые белесыми жилами и кровью. В эту же секунду горящие глаза Лауфея погасли, будто внутри задули страшный, светящийся лишь от силы злобы, фонарь.
Из толпы кто-то вскрикнул, несколько особенно чувствительных фрейлин, всхлипнув, отвернулись. Приближенные боги и царская семья смотрели, не отрываясь, как Хеймдалль вынимает сочащиеся легкие и кладёт их на сломанные кости.
Один, до этого молчаливо взиравший на эту сцену, передал копьё одному из стражников за спиной. В наступившей тишине раздалось несколько его хлопков ладонью о ладонь. Заплаканная Идун не могла поверить своим глазам – конунг богов аплодировал. Вслед за ним раздались редкие хлопки с одного конца площади, с другог. И вот, в жуткой тишине толпа рукоплескала, спугнув шумом присевших на зубцы стен, птиц. Люди аплодировали забрызганному черными струями стражу и посеревшей, раскрывшей своё нутро под великим небом, громаде, что раньше была одним из самых бесстрашных и жестоких воинов, потомком первого короля снега и льда.
Страж грубым движением сорвал с поверженного гиганта корону, отодрав её от запекшейся на коже крови, и передал Одину. Тот с непроницаемым лицом повертел её в руке, а после неспешным шагом, шелестя синим плащом по гладкому камню, приблизился к Локи и возложил грязный золотой обруч на его темноволосую голову.
– Как раз то, чего он заслуживает! – злорадно сказала подругам Фрейя, глядя, как юный принц бледный, с подтеками крови собственного отца на лице, вскинул голову, пытаясь удержать на ней корону, которая ему была слишком велика.
* * *
"Вот он какой – первый бал принцессы!" – думала Сигюн, прислонившись к толстой мраморной колонне и внимательно наблюдая за собиравшимися гостями. Строго говоря, пока это не было похоже на бал: часть вельмож, приглашенных из других Миров, только прибывала. Придворные не спеша спускались в Лерад, блистая нарядами и драгоценностями. Слуги-ваны в жемчужно-серых одеждах, красиво оттенявших их пепельного цвета длинные и прямые эльфийские волосы, разносили и расставляли на сдвинутые к стенам столы искусно приготовленные кушанья для гостей. Красавицы валькирии вольготно расположились прямо на ступеньках у трона, весело болтали, время от времени вертя в руках особые золотые черпаки. На пирах и балах элитное войско дев-воительниц преображается: леди снимают свои грубые доспехи, облачаются в белые платья, делают красивые прически и, согласно традиции, во время пиров подливают гостям напитки, частично исполняя обязанности виночерпиев. Особенно хороши их парадные платья – ни на одной из придворных дам Сигюн не видела ничего подобного. Валькирии будто небрежно набрасывали на себя через одно плечо кусок дорогой струящейся полупрозрачной ткани, сияющей белизной, и перехватывали его золотыми поясами. Такое платье волнами ниспадало до пола, с плеча до пояса и ниже, полностью закрывая ноги. Но при ходьбе и сидении ноги дев могли обнажиться до бедра, а прижимающаяся к упругому тренированному телу ткань совсем не оставляла простора воображению. Валькирий на пирах часто провожали взглядами, они становились эпицентром сборищ придворных-мужчин, принцев, ярлов и воинов. Сигюн такое положение вещей нисколько не удивляло – даже она сама тайком полюбовалась красивыми воительницами, прежде чем вернуться к наблюдению за гостями.
Кто только не явился на прием: толстые, пыхтящие гномы, изящные и манерные эльфы-ваны, будто сотканные из надменности и серого кружева одежд. Их полные противоположности – раскованные, говорливые эльфы-альвы, наоборот, пестрели всеми цветами радуги, будто стая мелких шумных птичек. Дети леса, они казались гораздо живее и ярче своих собратьев, когда-то вышедших из морской пены. В отличие от отца Сурта, утверждавшего, что все остроухие одинаковы, Сигюн быстро научилась отличать альвов от ванов: у ванов более громкие и резкие, почти писклявые голоса, более цветастые одежды, волосы теплых тонов: каштановые и рыжеватые. О матери Локи говорили, что она была колдуньей-эльфом и, судя по каштановым волосам и зеленым с искрой глазам принца, похоже, всё-таки была из ванов. Хотя, задумалась Сигюн, может «одинаковость остроухих» для Сурта заключалась всё-таки не во внешности?
Мимо Сигюн проходили, хихикая, тоненькие, как молодые деревца, нимфы-аскефруа, прислуживавшие фрейлинам Фригг. Неподалеку мирно беседовали обычно суровые, а сегодня расслабленно беседующие, сменившие свои доспехи на парадные одежды, воины и полководцы. Все они собирались кучками и расходились парочками, смеялись, заигрывали, танцевали, пили изысканные вина и говорили-говорили-говорили…
Принцессе было неуютно от собственной неуместности. Несмотря на то, что она добрых три часа провела в гардеробной, истязаемая руками горничных, пытавшихся придать ей хотя бы налёт того, что азгардцы называют «красотой», она не выглядела ни «сногсшибательно», ни «привлекательно». У неё даже не выходило выглядеть «как все», отчего Сигюн только привлекала косые взгляды своей чужеродностью в этом зале. Эта внешняя разница так сильно бросалась в глаза, что придворные будто нарочно дичились её.
Принцесса устала от попыток поймать хоть сколько-нибудь дружелюбный взгляд, порядком расстроилась из-за того, что её то и дело толкали то локтями, то плечами, и спряталась в самый неприметный угол тронного зала Лерад, что смогла найти. Её укрытие было восхитительным наблюдательным пунктом: из-за колонны можно было легко рассмотреть каждого гостя, уловить любой разговор. К тому же Сигюн с момента прибытия в Азгард не отказывала себе в любовании Вальхаллой, в особенности – тронным залом. Принцессе с первого дня понравился его сияющий потолок из отполированных до зеркальной глади щитов бесчисленных побежденных противников Одина, крепко спаянных друг с другом. Она с удовольствием рассматривала внушительные колонны, собранные из копий павших врагов Азгарда. Твердость варварского, грубого, изломанного оружия странно оттеняли высокие витражные окна, сверкающие золотые люстры с сотнями искрящихся свечей.
Лерад был заполнен голосами и музыкой, ароматами духов и яств. Гости Вальхаллы блистали, каждый убежденный в своём великолепии.
И посреди пиршества благородства принцесса Сигюн старалась не поддаваться грустным размышлениям. От досады хотелось взвыть: царское семейство не только оказалось не готовым принять её, они даже не удосужились сообщить Локи, что он теперь женат! Её собственный муж принял её за служанку!
Если бы Сигюн сделала шаг назад и посмотрела направо, то обнаружила бы, что всего-то в паре колонн от неё её муж Локи тоже страдал. Во-первых, от того, что не выспался как следует, проведя ночь за черными книгами. Локи начитался заклинаний, от которых к нему пришли такие видения, каких ему не дарили и галлюциногенные грибы. Во-вторых, утром он зачем-то потащился на тренировку. Там Тор, отрабатывал развороты, совершенно не соизмеряя силу. Наследник не сумел проникнуться идеей того, что на тренировках не обязательно выкладываться, как в настоящем бою, и отлупил Локи по-братски. Локи после восемь раз пересчитывал ребра, прежде чем убедился, что все на месте.
Принц прислонился к колонне и сосредоточился на головной боли, прострелившей правый висок. Круторогая диадема давила на голову, ворот камзола стал неожиданно узким, плащ-накидка будто весил тонну. Казалось, само обмундирование причиняло больше неудобств, чем дарило величия, хотя, разумеется, всё ещё великолепно смотрелось. Локи проклинал Фригг, с ее балами и светскими приемами, на которых ревностная дротнинг могла и вовсе не появиться, считая, что заняла придворных достаточно. Перепало ругани и Одину с его добровольно-принудительными приглашениями на эти пиры.
– Ло-о-о-ки-и-и! – Раздался сбоку визг по меньшей мере трех женских голосов. От этого вскрика у бедного Локи засвербило в виске. И тут же у него подкосились ноги – на шее и плечах Локи повисли сразу три асадис из личной прислуги Фригг. Локи судорожно пытался вспомнить имена хотя бы одной из них, но потерпел сокрушительное поражение.
– Где ты пропада-а-а-ал?
– Мы так скучали! Ужасно долгое заточение!
– Без тебя было тоскливо, одиноко…
– Никто не устраивал розыгрышей…
– Никто нас не веселил…
– Я на шута похож? – поднял бровь Локи. Девицы переглянулись, все как одна с глупыми коровьими глазами.
– Ой, ну нет-нет, конечно нет… А почему ты, – тут одна из них провела кончиком тоненького пальца по щеке ётуна, – почему ты нас не замечаешь?
– Я вообще света белого не вижу. И почему вдруг такое внимание ко мне? Мой бесценный старший брат Чудо-Тор не здесь, поищите его по залу… – Локи, через головы девиц, внимательно оглядел зал в поисках места, куда бы можно сгинуть незамеченным и отсидеть там остаток вечера. Ни танцевать, ни вести светские беседы не хотелось.
Нестерпимо хотелось провалиться в Хельхейм.
Заодно и дочь ненароком навестить.
– Что с тобой сегодня? – фрейлины выстроились в ряд перед ним. – Тут столько девушек мечтает, чтобы ты хотя бы взглянул на них, а ты прячешься за колонной, как жрец какой-то!
Сигюн обнаружила в своём углу маленькое счастье – глубокое кресло у стены. Принцесса с наслаждением опустилась на мягкое сиденье, сложила руки на коленях, а после снова оглядела зал и грустно выдохнула – здесь красиво, но ей тут совсем не место. Единственным, кто уделил ей хоть какое-то положительное внимание за то время, что она торчала в зале, это был Тор. Он заулыбался, как дурачок на ярмарке, и помахал ей так усердно, что заехал с локтя в нос Леди Сиф. Предводительнице валькирий это страсть как не понравилось, и последующие полчаса Тор хромал из-за удара ногой в колено. Оказалось, что пинок воина, даже обутого в изящные тоненькие туфельки на ремешках – это всё ещё пинок воина.
Оглянувшись, Сигюн обнаружила совсем рядом своего мужа. На нём беспринципно висли такого вида девушки, что принцессе захотелось отнести свое тело в выгребную яму, выбросить, и больше никогда народу не показывать. Локи смотрел на них с неприкрытой усмешкой и что-то говорил. Леди заглядывали ему в глаза, гладили ее супруга по рукам и хихикали так, будто от силы истеричного смеха их жизнь зависела. Принцесса погрустнела еще больше: куда ей до этих красавиц, которые окружали Локи с самого детства. Не удивительно, что он к ней даже ни разу не подошел: небось, ему даже стыдно за такую жену. Хотя, призадумалась Сигюн, если верить молве, понятия "Локи" и "стыдно" не сочетались, наверное, даже после ящика самого крепкого эля.
Между тем предмет ее размышлений уже придумал себе развлечение на вечер.
– Дамы, вы вообще слышали последние новости? – тут Локи скрестил руки на груди и опустил глаза в пол, – я теперь связан священными узами брака и, – тут Локи приложил руку с демонстративно выпрямленными пальцами ко лбу и театрально молвил, – я храню чистоту наших отношений и верность своей жене!
В зале моментально наступила тишина.
– Дура-а-ак! – раздался из другого конца тихий шепот Тора. Сигюн осела в кресле, когда половина прибывших в Лерад вперилась взглядами в нее, вторая половина уставилась на Локи. Тот стоял с гордо поднятой головой и смотрел в потолок с самым мученическим видом.
– Да он шутит, как всегда! – хлопнул однорукий Тюр уцелевшей ладонью Локи по плечу. Сигюн поразилась фамильярности этого крепко сбитого бородатого воина, не блиставшего красотой, зато, судя по слухам, отличного полководца. Лишь раз Тюр выбрал неверную стратегию и, если можно так сказать, поплатился. Проверять на себе крепость цепей, сдерживающих сына Локи – волка Фенрира и скорость его ответной атаки всё же не стоило.
Локи медленно повернул красивую голову и скользнул ледяным взглядом зеленых глаз по уже слегка пьяненькому Тюру. Тот не замечал, смотрел в толпу придворных, улыбаясь во весь рот, демонстрируя щербатые, плоские, как у быка, зубы.
– Дорогие гости, неужели вы его всерьез воспринимаете? – Тюр отпустил плечо принца и пригладил взъерошенные пшеничные, как у Тора, но коротко остриженные, волосы. – Локи! Посмеялся и будет! Да ты жену видел толком второй день как, и даже не по своей воле! Верность жене – это ж надо! Сигюн побудет здесь пару дней – и вы разойдетесь в разные углы, как корабли в море! Не так ли, народ? Разве не для того, существует Высший Свет Азгарда, чтобы вволю отдохнуть от супруга и насладиться жизнью Богов?! – Тюр принял от подошедшей валькирии полный кубок и вскинул руку с ним вверх, будто произнося тост.
Боги довольно переглянулись, только Фрейя, замявшись, потеребила ниспадающий в ложбинку груди локон да кудрявая новенькая юная блондиночка-фрейлина Фригги, по имени Нанна, испуганно осмотрелась, будто всякое прелюбодеяние казалось ей пыткой, а не удовольствием.
– Не слышит тебя Фригг! – задребезжал старческим хохотом дряхлый придворный скальд Браги. От смеха старик так мелко и противно затрясся, что наверняка упал бы, если бы крошка-жена Идунн в очередной раз не подставила ему своё плечо и не позволила вцепиться в себя узловатыми длинными пальцами. – Фригг бы сейчас выслала тебя из зала куда подальше, а Локи в кои-то веки получил бы хоть одну похвалу. Хоть раз сделал то, что понравится другому – не все же ему подкладывать яд в медовуху!
– Что ж, Браги, готовь кубок – я готов тебе пообещать, что подложу в него яду, как придется случай! – Локи поднял подбородок и повел бровями так, что у некоторых впечатлительных особ дрогнуло в груди. Идунн строго посмотрела на Локи, но тут же испортила осуждающее впечатление, коротко подмигнув принцу. Браги помрачнел, как туча, а гости, покивав и гулом выразив свое неодобрение, разошлись. Сигюн, наконец, решилась убрать руки от покрасневшего, как вишня, лица. Локи на его месте уже не было, видимо, скрылся в толпе.
– Бедняжка! Твой первый выход – и так тебя ославили! Врагу не пожелаешь! – рядом с принцессой, неизвестно каким образом оказалась синеволосая полуётунша Скади. Казалось, с таким ростом сложно скрыться в толпе, однако, выбирая мишень для скандальной светской полемики, Скади могла подкрасться к жертве столь же незаметно, как змея.
– А, да, и вам привет! – Сигюн уставилась в монотонное движение толпы.
– В каком смысле? – вскинулась богиня.
– В смысле, что воспитанные личности для начала здороваются! Или титулы в Азгардском царстве раздаются по уровню невоспитанности? Чем дальше ты от цивилизованного общения, тем круче ты бог? – не поворачивая головы, молвила Сигюн. Куда больше принцессу заинтересовал вопрос: точно ли Скади знает значение слова «ославили»?
– Грустно, наверное, вот так сидеть одной… Давно ты тут? – будто не заметила выпада дама. Сигюн она уже порядком начала раздражать, но, как обычно, привитая вежливость и основы дворцового этикета, не давали послать приставучую деву за пределы понятия "Иггдрасиль".
– Не очень.
– Ну да. Ты слышала, что сейчас заявил твой муж?
– Его слышал весь Азгард, а у меня нет в ушах серных пробок, – деланно спокойным голосом произнесла богиня, поглаживая одну ладонь другой. Кончики пальцев потихоньку начинали искрить.
– Вот уж повезло тебе, – прокатился вздох по толпе асадис, которых за спинкой кресла Сигюн собралось уже с полдюжины. Словно привлеченные пикантным разговором, слетались пустоголовые, но красивые девицы. Перемялась с ноги на ногу Герд – остроносая брюнетка, отличающаяся весьма внушительным бюстом при стройности ног и осиной талии. Ётунское происхождение в ней выдавали глаза: холодные, с пышными ресницами и тяжелыми веками, кожа на которых всегда была иссиня-чёрной. За спиной Скади навострили уши близняшки-сплетницы Глинн и Гна, так поглощенные назревающей ссорой, что не смогли заметить, как сзади их бесстыдно-полупрозрачные струящиеся платья распахнулись, предоставив довольно хмыкающим мужчинам-придворным весьма привлекательный вид.
Тем временем Скади всё продолжала, покачивая кистью руки в воздухе, отчего её бесчисленные браслеты, нанизанные на руку с длинными острыми ногтями, неприятно позвякивали. Они действовали Сигюн на нервы больше голоса их хозяйки.
– Когда у тебя такой муж…
– Какой такой? – перебила Сигюн фрейлину и плавным движением поднялась с кресла, в очередной раз подумав, какая же она маленькая – длинноногие дылды все, как одна, были выше ее по меньшей мере на голову.
– Ну… презираемый всем Азгардом… изгнанный преступник… воплощение позора царского рода, – Скади положила кончик пальца на пухлую нижнюю губу, закрыла глаза и демонстративно вздохнула.
Локи, увидев, что его жену окружила стая коршунов, думал было вмешаться, но, спрятавшись за портьерой, решил выяснить обстановку. Откровенно говоря, его совсем не радовала идея лезть в женские разборки, тем более – в разборки между бывшей любовницей и нынешней женой, но делать что-то надо было. Сигюн, не привыкшая к светской полемике и резким, иногда совершенно негуманным остротам богинь, могла здорово расстроиться от того, что ей могут наговорить. Локи вовсе не нужны были после рассказы о том, что у него, такого остроязыкого, жена не смогла отбиться от той, что выбирала мужа не по делам, а по ступням. Он уже придумал с десяток ехидных фраз, которые должны были отогнать назойливых бабёнок от его жены минимум на неделю, припомнить обнаглевшей Скади, что её прозвище "лыжница" выдано ей совсем не за любовь к зимним видам спорта, и приготовился утешать свою затравленную мышку-жену, как вдруг Сигюн подняла голову и мягко улыбнулась.
– Тепло здесь, не правда ли?
– Что? Ах, да, разумеется, тут же климат регулируется Её Величеством лично! У вас, в Муспельхейме, надо думать, следить за комфортом гостей не принято, – тряхнула Скади синими локонами, сложила руки под подбородком и закатила глаза.
– Ещё одна гадость обо мне или Локи – тепла прибавится. Я тебя до костей согрею, – Сигюн, чуть склонив голову, взглянула в сузившиеся глаза Скади, – в Муспельхейме оскорбления терпеть не принято.
Не добавив ни слова больше, Сигюн сделала зашушукавшимся придворным книксен, а после прищелкнула пальцами обоих рук, вызвав на ладонях по пригоршне весело заполыхавшего пламени. Фрейлины охнули и попятились. Скади, к её чести, осталась на месте. Толстушка-жена Локи сделала шаг ей навстречу, держа пламя прямо на руках и не отводя взгляда от её глаз.
– Что-то ты подзабыла о том, какая он сволочь и ничтожество, когда в свое время бегала за ним как на поводке! А теперь прошу меня простить! – Сигюн кротко тряхнула кистями, избавляясь от огня, и решительно отправилась вон из зала – находиться в этом тошнотворном обществе было куда выше ее сил. Принцесса, путаясь в юбках, еле-еле выбралась к двустворчатым дверям Лерада, как…
– Что-то мне подсказывает, что кого-то взять и сжечь на месте у тебя не хватит ни смелости, ни наглости, – Локи плавно, как кот, выбрался из толпы и, улыбаясь до ушей, церемонно поклонился Сигюн.
– Зря ты обо мне так думаешь. Да и вообще – кому тут интересно, чего я могу, а чего нет! – жена, надувшись, протопала мимо. Локи схватил ее за запястье.
– Ну и куда мы так летим?
– Спать!
– Бежишь с поля битвы?
– Я же победила! – Сигюн гневно вскинула голову, Локи, обведя взглядом зал с улыбкой, способной соблазнить и мертвого, почтительно взял её под руку и повел к центру зала, где кружились в танце несколько пар.
– Пока нет! – Локи отступил от супруги на шаг, поклонился, обнял ее рукой за талию, – для начала, убери с лица этот праведный гнев и улыбнись. Ну, Сигюн, ты же не лимонов наелась… Вот, так гораздо лучше. Теперь дай другую руку!
– Зачем?
– Как зачем? – Локи крепко сжал запястье своей жены, на мгновение зажмурившись, – будем танцевать! Надеюсь, этому тебя успели научить? И учти: наступишь мне на ногу хоть раз – ночью в твоей подушке окажется ядовитая змея!