Алиса Аве
Путь домой
– Где моя дочь? – перебила она, откинула золотые волосы, обнажила острые клыки.– Знаю, что угодить умеешь и навредить мастак.
– Дочь? Тётушка Жаба? – удивился я, – От кого ты её родила, от красного колпака или келпи? Морда как раз лошадиная.
–А ты чей сын? – нахмурилась, плеснула рукой в мою сторону, – Чьё имя носишь, отверженный? По какому праву топчешь покой этих камней, мутишь чистоту вод?
– Торк радуется мне, слышишь звон?
– Ты пришёл меня убить?
– Пришёл сделать тебе дочь покрасивее.
«Сон на холме» ел, двигались разом с десяток ртов. Стучали ложки, громыхали деревянные кружки, шкварчало масло, булькала похлёбка. Чавканье должно было отогнать сгущающиеся сумерки. По крайней мере, создавалось подобное ощущение. Слышите, злые духи, как здесь едят! Таковые и вас сожрут за милую душу!
В моей тарелке плавали только жир и лук, никакого мяса, кислая капуста хрустела, но ужаса не наводила. Влажный хлеб и цветом, и запахом напоминал мокрый свитер. Или я не умел столь потрясающе жевать, чтобы не чувствовать плесневелой вони.
– Пирог уже в печи! – хозяйка проплыла мимо, ароматы капусты и лука тянулись за ней шлейфом.
– Зубы не сломайте, – я источал любезность.
Мы соперничали друг с другом в широте улыбки. Интересно, как она станет улыбаться, когда в пироге не окажется золотого? Я проверил карман. Вернулся, родной. Мне ведь понадобится лошадь, путь до замка Рок не близкий, ноги поберечь надо.
Жертву я выбрал легко. За Леаннон полагалась богатая жертва. Смешивать золотую кровь с здешней грязью я не мог, нужна плата особенная, прекрасная, как сама хранительница Торка. У хозяйки гостиницы было две дочери. Внушительная Дара, старшая, походившая на мать широтой плеч и бёдер, и младшая Нисса, тонкая, шустрая, смешливая.
– Она на выданье, – гаркнула хозяйка, когда я вселялся. Нисса принимала чемодан, нагнулась низко, под искусным кружевом ворота я сосчитал каждый цветок веснушек на девичьей груди.
– Когда-то в этих краях пропадали молодые мужчины, – прошептал я. Нисса принесла вторую кружку эля, – они уходили искать счастья. Как и все мужчины, они считали, что счастье труднодостижимо, что оно где-то далеко, где большой мир и большие проблемы. Они устремлялись прочь из Килларни, по лесным тропам, мимо водопада Торка. Не доходили, не возвращались. Говорили, что их тела поглощал лес.
Нисса посмотрела круглыми зелёными глазами, рыжие кудри качнулись, пахнуло медом. Мне даже выбирать не пришлось. Её имя говорило само за себя – «единственный выбор», юное тело вторило – разве кто сравнится со мной?
– На самом деле, поглощала их Ланнон-Ши. Околдовывала сладкой песней, гибким станом, водой, лишавшей памяти. Показывала, что за счастьем идти недалеко, наделяла талантом барда, чтобы прославляли её красоту. Ты знаешь, моя Нисса, что утоляет жажду Ланнон-Ши?
Какой ирландец не знает о вечной неге в объятиях красавицы.
– Она пила их кровь, – я выудил из кармана флягу и налил в кружку немного золотой жидкости, – алая кровь, алые губы. Время замедлялось для них. Тела иссушались. И смерть открывала для них вечность.
Золотая кровь Леаннон обожгла нёбо.
– Вы чудной, Тинне, – хихикнула Нисса, взгляда не отвела, стояла и таращилась зеленью здешних лесов. Поистине мы все – дети родных мест!
– Чудные были те мужчины, – улыбнулся я, – Или тогда не было в Килларни красавиц подобных тебе.
«Сон под холмом» храпел трелями и басами, источал благоухание ночных горшков. Нисса выкрикивала «Тинне, Тинне» с жаром, закинув голову, Рыжие кудри щекотали мне живот. Она походила на Леаннон, я не ошибся.
– Мать нашла мне мужа, – утомленная, Нисса прижалась к моей груди, – он похоронил уже троих жён. Из тех, кто любит с кулаками.
– Разбил жене голову и купил пластырь на рану? – понял я.
– Последнюю хоронили в закрытом гробу, так он её, – Нисса зевнула.
– Почему же младшую вперёд старшей гонят из дому?
– Ты видел Дару? – и снова выпучила милые глаза, – Скорее его похоронят с такой женой. Он ведь не дурак. А моя родня всех умнее. Брендон – проповедник, человек божий, – она передразнила материнскую привычку трясти головой, – за ним, что у Христа за пазухой. Вот он и меня за пазуху христову заткнет. А знаешь, чего хочу я?
– Чего? – спросил я, утыкаясь в глубокую ложбинку ключицы. Нисса, Нисса – мёд и молоко.
– Хочу в леса, хочу в горы. Говорят, там ещё бродит волшебный народец. Я бы упросилась с ними. Чем я не фейри?
Всем ты фейри, человеческая дочь. Жара в тебе, не меньше чем в возлюбленной моей Леаннон, волосы рыжие как у Пака, глаза лукавые.
– Сними очки, Тинне, – попросила она, – Какие странные у тебя глаза. Один чёрный, другой…
Сбежать ей не удалось.
– Можешь вылезать, тётушка Жаба, – сказал я громко, скатившись с мокрых от крови простыней, – я голый и уставший, игла далеко.
– Ты убил её, зачем? – жаба выпрыгнула из-под занавески. Тяжело шлепнулась на пол.
– За смерть фейри я беру плату. Око за око.
– Она красивая, – жаба оттолкнулась задними лапками и вскочила на кровать.
– Не то, что ты, тётушка Жаба. Судьба жестока.
– Меня зовут Бронаг1, – заквакала она обиженно.
– Мать родила себе горе? Так кто же твой отец?
– Человек. Или кабан. Я не разобралась. Мать говорила, он долго жил с ней, но захотел настоящей любви и в итоге обратился в огненный шар и угас в водах Торка. Осталась я, материнская скорбная ноша.
– Ох, тётушка Жаба, жаль тебя.
– Она красивая… – Бронаг подобралась ближе к девушке.
– А знаешь что, Жаба-Бронаг, запрыгивай в её тело. Живи и радуйся, жирей и богатей. «Сон под холмом» переживет и голод, и огонь свободы, и век великих войн. Да и хозяйка не будет голосить с утра.
– Мне быть человеком?
– Быть любимой дочерью заботливой матушки. Той, кому твоя красота не кость в горле, кто не заставит тебя быть тётушкой Жабой.
– Ты не помнишь меня, Тинне? – жаба подпрыгнула ближе, прижалась мокрым тельцем. Она пахла водопадом, пахла Ланнон-Ши, – Мать принесла меня к Торку в вашу последнюю ночь, принесла в человечьем обличии. Ты сказал, что прекрасней девы не видывал. Мать сломала мне ноги, чтобы я не вышла ростом. Вытянула мне зубы, чтобы я не могла скрыть их, как положено Ланнон-Ши. Выколола глаза, а после вставила обратно, оттого они красны.
– Мне жаль, Бронаг, – повторил я. И сам поверил в правдивость слов.
