Алинда Ивлева
Догоняя правду
– Не, внучка, я со всеми покамест.
– Мы тута, тута побудем, – поддакнул Демир.
– Что значит у себя? – София выгнула бровь. – Что мы тут забыли?
– Идите мойте руки, оденьтесь как люди, детей умойте, за столом расскажу.
– Мам, твои эти странные дела обычно ни к чему хорошему не приводили … – Лариса фыркнула и вышла из дома, следом София, Мила, Лиза. Мария Тихоновна вызвалась проводить к удобствам. Туалетная комната оказалась в отдельно стоящем здании, как в пионерском лагере, несколько раковин, два душа потолочных, и десять отверстий в кафельном полу. У Софии вылезли на лоб глаза, от чего даже ботокс зашевелился на её лице, и образовались глубокие борозды.
– Дырку я ещё переживу, не царских кровей, но, твою ж мать, где кабинки? Щас какой-нибудь дятел залетит, а я враскоряку цветы ваяю?
– Из твоего говна только цветы, ах-ах-ха, дай бог полено выйдет, – не удержался Егор. – А че, мне нравится. Что естественно, то не безобразно. И он попытался изобразить арию Мефистофеля «Гибнут люди за металл», тужась и выпуская воздух. При этом поднимая ногу, будто опорожняющийся кобель. – Эх, чёрт, разучился!
Дети захихикали. И попросили исполнить другие песни, детские.
– Так, женщины, я в поле, терпеть и разбираться, кто первый мочи нет. Сначала вы. Потом мы, – Руслан умчался в кусты.
– Ну да, вы тут определитесь, где чьё очко, пойду Володьку поищу, а ты Милка скафандр пока сними, у тебя там под ним наверняка труселя с шифром, – Егор подмигнул Людмиле, которая жалась к умывальнику, и набожно осеняла крестом уходящего брата.
– Сгинь, нечистая. Антихрист!
– Вот, дура, – сплюнул Егор и хлопнул дверью, петли зазвенели. – Рус, Руслаха, ты где?
– Бра-а-ат, я здесь брат, сюда, – Егор, запыхавшись, рванул на тревожный призыв. Он обежал туалетный дом, пристройки, конюшни, надышался запахами навоза, и вылетел в поле. Руслан носился вокруг кустов, подтаскивая больную ногу, но не сбавляя скорости, несмотря на спущенные штаны. Он то полз на карачках, подтягивая брюки, то снова вскакивал, выпрыгивал из высокого хвоща и снова улепётывал. За ним несся гнедой конь, взбивая копытами землю, а наездница размахивала хлыстом, цепляя тяжёлым концом плечи и спину мужчины. От чего тот взвизгивал и истерично орал.
– Эй, амазонка, хорош, – попёр на обидчицу Егор. Рыжая девица в синей бандане развернула лошадь и пустила её на защитника. Тот попятился, попытался увернуться, и получив увесистую оплеуху крупом лошади на развороте, упал в коровью лепёшку лицом.
– То-то же, тпру-у-у, – конь плясал под седоком, рвал повод, тряс гривой, пытаясь скинуть девушку. Она смеялась и было понятно, что опасность – ее стихия. – Что родственнички, вам бы только гадить в неположенных местах?
– Тамбовский волк тебе родственник, сучка, – Егор процедил, поднимая голову, вымазанную коровьими испражнениями, вперемешку с непереваренной соломой. ⠀
Руслан смеялся, позабыв про спущенные штаны. Егора вырвало. Девчонка ускакала прочь.
– Ты похож на кусок дерьма больного носорога, – Руслан с трудом натянул штаны, содрогаясь от смеха. – Хорошо, тебя Милка не видит сейчас, она бы сказала, что это Дьявол тебя пометил. Егор, братишка, ну, скажи, маман наша устроила нам крутое шоу. Браво! – он захлопал в ладоши и упал в траву. Потянуло рекой с низины, он вдохнул вечернюю свежесть. Его мгновенно атаковала стая мошкары. Пахнуло полынью, диким чабрецом и спящими в земле легендами. Топот копыт. Руслан вспомнил материны рассказы о здешних местах, как Батыевы полчища пожгли, разорили Рязанское Княжество. И где-то здесь спит вечным сном Евпатий. Коловрат. Отомстивший. «Земля моя родная. Надо возвращаться домой». Руслан открыл глаза и увидел над собой морду коня. Из ноздрей его валил пар.
– Ух, а мне-то битвы с татаро-монголами уже чудились. Аж расчувствовался. А это ты! А ты кто вообще?
– Никого не напоминаю? Последний раз виделись лет пятнадцать, правда, назад, дядя, – наездница свесилась с лошади и протянула руку. – Поднимайся.
– Вот стерва, – Егор бурчал под нос, вытирая лицо листом лопуха. – А что, ничем не отличаюсь от твоих сестёр. От осинки не родятся апельсинки, – рыжеволосая скинула бандану. Кудри цвета застывшей смолы на коре сосны вспыхнули в лучах засыпающего солнца.
– Лерка? Лерка! Нашлась, как так? – Егор оторопел, признав племянницу. – Где же ты пропадала, оторва?
– Так здесь же, плохо искали, дядя Егор. А может, я не хотела, чтоб нашли. Как там Бобоська?
– Растёт. А что ж ты бросила -то сына?
– Видеть его не могу.
– Понимаю, – тихо произнёс Руслан. – Я не баба, мне сложно осознать до конца, что ты тогда чувствовала. Да и Софа, хоть и не образец материнства, но в моих глазах герой. Растить ребёнка насильника. Пля…как представлю. Смог бы я так? – Руслан отряхнул брюки и побрёл к дому.
– Не обижай мать, Лерка. Пора взрослеть.
– Поверь, дядь Егор, уже.
– А ты давно приехала?
– Так я и не уезжала. Я здесь с самого начала. Это всё наше. Баба Веня меня обработала. Ты думаешь – это ферма. Не-а, – Валерия пришпорила коня. – Знаешь, в Корее были такие станции Утешения?
– Не, я че в Корее был что ли? Рус, слышал про станцию утешения?
– Это по какой ветке?
– Вот ты отсталый, дядя Руслан, – девушка засмеялась. – Почитай на досуге. Вот, когда-то я привела сюда женщину, её держали в подвале и насиловали. Били и насиловали. И называли эти уроды свой бордель Станция Утешения. Она здесь родила. Бабуля с дядей Володей всё устроили. Их нашли, всех до единого. Я-то в отходняках была. Сидела в погребе. Потом только узнала, что всех уродов посадили. Хотя, говорят, не всех. Кто-то не доехал до зоны. У бабули свои методы. Свои знакомства везде. И меня с того света вернула. Работа и баня, травяной чай, работа, и отсутствие связи с миром. Вытащила меня. А потом и смысл пришёл. С Тамаркой со станции Утешения. Потом Палыч появился. Бомж с вокзала. Да тут все такие. С поломанной судьбой. ⠀
Руслан и Егор, пованивающий коровьим навозом, замерли истуканами с острова Пасхи.
– Ты щас пошутила, конечно? – в один голос спросили братья.
– Я такими вещами не шучу, – Лера спрыгнула с коня, хлопнула его по крупу. Тот рванул, заржав радостно и вскидывая мощные ноги. – Тут у всех поломанные судьбы. Милки, Сима. Вы ещё про них узнаете. А как узнаете, сами захотите задержаться. А может, и останетесь, – Лера глянула пристально на Егора зелёными глазищами.
Когда троица родных людей приблизились к дому, их нагнал Володя. Появился будто ниндзя, из-под земли. Бесшумно и незаметно.
– Тьфу, ты. Чертяка. Опять? Послали подслушивать, а ты подглядывал?
– Работа такая, как грится. Вечер хороший, решил территорию, так сказать, обойти.
– Вовка, ты ж не на службе, расслабься! – Руслан похлопал его по плечу. На груди младшего брата блеснули линзы бинокля.
– Ну как там, дядь Вов, все норм?
– Видел джип у въезда. – Чёрный, А 235 ХУ номер?
– Ах, у-е, ах-уе…ах уехали мы с Коленькой на дачу… – пробасил частушку Егор и зарокотало извергающимся вулканом в его груди.
– Опять он, достал как, дядь Вов, ну, что мне делать.
– Разберёмся, пошли поедим. Там гуляшик, м-м-м.
Лера повела Икара в стойло, а братья пошли к дому.
– Володька, а ты, я смотрю, в курсе тут всего? Кто, с кем, когда, где, а мы тут типа гости, как-то не по-человечьи, – Егор хотел было начать наступление в привычной ему манере. Но вдруг замолк. Выдержал паузу, будто забыл, что хотел сказать. Махнул рукой, и широкими шагами, чуть косолапя, оторвался резко вперёд. Мелькая голыми волосатыми ногами в сатиновых семейниках.
– Егор, так всё в твоих руках, как грится, – кинул вдогонку Владимир.
– Ему осталось мало, врачи говорят, – понизив голос, поделился Руслан.
– Когда они это ему сказали?
– А я знаю? Он так сказал, ну, тогда, перед речкой.
– А ты всему, что говорят, веришь?
– Ты кукухой поехал, кто ж такими вещами шутит?
– Шутит вряд ли, тут согласен, а вот манипулировать… – Володя изучающе оглядел брата, словно учитель нерадивого ученика. И взбежал по лестнице в дом, обернувшись, посмотрел куда-то вдаль. Вскинул бинокль, подкрутил окуляры, поводил им из стороны в сторону. Пропустил Руслана в дом. Что-то привлекло внимание дознавателя. На дороге. Володя достал из наружного кармана штормовки блокнотик с ручкой. Записал какие-то цифры в ряд, понятные только ему. И зашёл следом. ⠀
За столом было шумно и весело.
– Гуляшик ещё не весь съели? И сыр домашний, козий? Просил оставить.
– Оставили, оставили, Володенька, – мама махнула девушке в льняной длинной рубахе. Та исчезла и вернулась с сырной тарелкой. ⠀
Лиза сидела возле Венеры и неустанно задавала вопросы, та отшучивалась, и никак не хотела говорить о себе.
– А где Люся? – только Владимир и заметил отсутствие серой мыши.
– О-о, точно, а где Милка? Вечно молчит, тихушница, а потом как коленца выкинет. В тихом омуте черти водятся, вот точно про неё. Я тоже вот верю в Бога, но не кричу у каждого светофора, – София демонстративно потрогала огромный золотой крест на высокой пышной груди.
– Да-а, грамм на пятьдесят тянет твоя Вера, – пробасил Егор. – А правда, где Мила, давно её не видели?
– Давно ушла, говорит раздражает её сборище, пошла к речке, – Милки Вэй поднялся со стула возле окна.
– Нет её там, и на территории нет, а Дора где? – Володины черты лица заострились. Напрягся.
– Что за Дора, второй раз уже слышу, а не видел, – Егору все происходящее на ферме, похожей на сектантскую общину, было интересно.
– Ой, не хотела говорить, но придётся. Наша Лерочка же. Твоя девочка, – Венера Степановна взглянула на дочь умоляющим взглядом. – Иначе ты бы не приехала. Прости, дочка. Она говорит, не называть её Лерой, Дора она теперь. Имя, что не говори, ненашенское. Но девочке нашей так легче. Не хочет она видеть тебя. Ни- в- какую. Моё сердце кровью обливается. Родные же, и как враги.
– Где она?
– Лошадь свою бешеную повела в конюшни, – вяло сообщил Руслан. ⠀
София выскочила за дверь, раскидав скамьи. Так прытко, словно не было на ней кроссовок на высоченной платформе.
– Лера, Лерушка-а, вернись, я здесь, Лера-а-а, прости меня, я виновата, я, – вопли матери отозвались эхом в поле. И затихли за холмом. Тишина.
Подтянутая, стройная София согнулась пополам и упала, хрустнув коленями, возле крыльца на песчаную дорожку. Закрапал дождь. Полоснула огненным хлыстом по аметистовому небу богиня молний. Раскатисто кашлянул гром. Вся семья Кондратовых и жители фермы кричали наперебой, звали то Леру, то Людмилу.
– Симу ищи, – крикнул сквозь ливневую завесу Милки Володя. – Заводите джип. Поедем, глянем. Там на трассе видел что-то подозрительное.
– Я с вами, вы меня со счетов че списываете? – Егор схватил за плечо брата.
– Штаны найдите ему, возьмем тебя для массовки. Остальные в дом! – скомандовал вымокший уже до нитки Владимир. – В дом! Кроме бронхита ничего не поймаете тут, одни причитания.
Мать распорядилась найти спортивные штаны Егору и загнала всех с улицы в дом.
– А меня возьмете? – крикнул Руслан с крыльца и поперхнулся от сказанного. Понимая свою бесполезность.
– Ты в доме за старшего, Сима где, твою ж мать? – вызверился Володя.
Из-за дома вырулила пыхтящая и захлебывающаяся старая Нива, буксующая на раскисшей земле. Довольный Милки высунулся из окна, повернув бейсболку козырьком назад. – Ну как джип? Не джип, а русский танк, полный привод, – Милки постучал по рулю. – Меня бы на Дакар.
– Хватит болтать, Симу нашел, гонщик? – не теряющий самообладания, кажется, никогда, уточнил дознаватель, прыгнув на пассажирское сидение.
– Нашёл, говорит, сами разберёмся, Росинка телится. Вперед ногами идет.
– Без подробностей, дружище, ладно, как грится, три дебила –это сила.
– Ты щас это про кого? – парнишка никак не мог привыкнуть к странным шуточкам и прибауткам милиционера.
– Втроем справимся, я, собственно, об этом. А крузака куда дели?
– Так баб Веня продала. Говорит, на нужды фермы и каталась с бабками в город.
– Баб Веня знает, что делает, одно точно – 100% не пропьет!
На заднее сиденье, кряхтя и матюгаясь, залез старший брат, с трудом согнувший ноги в коленях. Синие лосины Тихоновны хоть и налезли на громилу Егора, но потеряли эластичность на его толстых ляжках. И на нём выглядели как «велосипедки». Милки и Володя переглянулись, едва сдерживая смех.
– Первым тебя выпустим, как переговорщика. От смеха все описаются и расползутся, – младший брат сострил, включив свет в салоне. И еще раз осмотрел с улыбкой лиловые цветы на синих лосинах. – Захлёбывается твой танк, лишь бы не заглох.
– Будь спок, дядь Вов.
– А что есть уже намётки, где наших девочек искать?
– Есть кое-какие соображения, –Владимир сунул руку во внутренний карман и достал фонарик, проверил его: включил- выключил. – Едем к трассе. Его худое лицо с въевшимися межбровными бороздками и острым, выступающим вперед и резко очерченным подбородком, выглядело непроницаемым. Фигуру Володи будто залили воском. Ни один мускул на безэмоциональном лице не дёрнулся, он был сосредоточен и готов к любой ситуации, будто профессиональный солдат.
– Трогай, сказал кучер, и кучер потрогал, – пошутил, превозмогая кашель, Егор.
– Ты о чём, дядь Егор? – газуя, посмотрел в центральное зеркало Милки.
– Эх, молодежь, ни хрена вы юмора не понимаете!
– Понимаем, как грится, сам шучу – сам смеюсь.
– Давай– давай, не умничай. руководи операцией. Это мне сейчас былые времена вспомнились. Был у меня кореш, Плитонит, поехали мы как-то на стрелку, а там…
– Эй, Братишка, давай без воспоминаний о былой молодости. Кроме разборок и тёрок, или как там это у вас называется, там вряд ли что–то поучительное было, – прекратил Володя душеизлияние, процедив сквозь зубы.
Белая Нива раскачивалась, словно на волнах, продвигаясь по разбитой дороге, подмигивая в темноте фарами. Неожиданно в ответ моргнули синим светом и из встречной машины посигналили. Дождь резко кончился. Гудок разрезал ватную тишину.
– Я выйду, поинтересуюсь, а шо это за кент, ноги пусть рисует… – бородатый Егор или шутил или наезжал, когда он шутил, сложно было понять.
– Ты это, брось свои тюремные стишки, брат, или зону можно вытравить из человека, а вот человек с зоны – нет? Тянет?
– Володька, ты вообще чаморошный что ль, это ж песня, народная. Я тебе больше скажу, далёк ты от народа, Володя, – обиделся Егор и выбрался из джипа, хлопнув дверью.
Резкий хлёсткий хлопок распугал птиц в лесу, готовящихся ко сну. Они, встревоженно хлопая крыльями, вспорхнули над деревьями.
– Стреляют, ложись, – дознаватель отшвырнул назад Милки, выскочил из машины, хотел было сбить с ног брата, но тот устремился, будто бык на родео, вперёд. С выпученными глазами и раздутыми ноздрями. Володя пригнулся, сел на корточки в мокрую траву. Снял с предохранителя Макаров, сухо щёлкнул передёрнутый затвор.
Лосины Тихоновны потрескивали в швах, и готовы были сбежать от нового хозяина. Со стороны Егор напоминал буйно помешанного, сбежавшего из психиатрической клиники. Развевающиеся, давно не стриженные, чёрные кудри раскачивались завитками проволоки во все стороны. Трико в обтяжку до колен. Майка серая с растянутой на все пузо надписью «Забава Путятишна». Годзилла приблизился к чёрной машине, ослеплённый фарами, прикрыл глаза рукой. С водительского сиденья выпрыгнул невысокий, с покатыми плечами и короткой шеей мужичок, похожий на подтаявшего снеговика. Белый чуб, белый кожаный пиджак, широкие брюки бежевые и шарнирные руки, которые не находили покоя. В одной Егор разглядел чётки.
– Мир тебе, добрый человек. Мы тут двух барышень потеряли, рыжую и монашку.
⠀ Костяные чётки на миг замерли, щелкнули, и снова пустились по привычному кругу в ловких пальцах.
– Для кого я добрый, для кого не очень, слышь, мужичара, мимо проходи. А то петушарой завоняло, – снеговик окинул наряд Егора презрительно.
– Я б и прошёл мимо, на пару вопросов ответь, мил человек, и краями – как в море корабли, главное ведь не какие штаны, а что в штанах, – Егор сдвинул густые брови, надул ноздри и медленно потянулся рукой в расстёгнутую куртку. В этот момент двери джипа распахнулись и на Годзиллу уставились три ствола.
– Эй, эй, полегче, – Егор осторожно поднял руки вверх. Бугай вылез с водительского сиденья, не отводя пистолета, сдвинул кепку с глаз.
– Симка ваша где?
– В Караганде.
– Нам только побазарить с ней, последняя встреча неприятная вышла, – осклабился боров в кепке, отчего поломанный нос сдвинулся ещё больше в сторону.
– Так при свете дня, как положено мирным людям, приходите, стол накроем, и поговорим за чаркой. А по ночам шакальё одно рыщет, – Егор отступил. Но человек поравнялся с Годзиллой, оказавшись с ним одного роста, и ткнул волыну Егору в живот. Чётки дружка снова замерли.
– Симу зови, а то баб твоих рыбам скормим, – ломаный нос завибрировал на мятом, бугристом лице.
– А вот теперь понятно, – Егор показал на карман куртки взглядом, мол, достань. Бугай вытащил сотовый.
Егор по памяти набрал номер Володи и как можно спокойнее пробубнил в трубку:
– Сим, ты это, тут двое душевных, а, нет, трое душевных ребят с пестиками видеть тебя хотят.
– Болтай меньше, – процедил сквозь кривые зубы Ломаный нос, и холод стали Егор почувствовал в кишках. Дёрнулся. И затаил дыхание.
В тот же момент фара потухла с треском, словно от разбившейся бутылки об асфальт разлетелись осколки. Чёточник стал белее своего пиджака, ретировался и спрятался в машине за тонированным стеклом в джипе. Остальные двери захлопнулись будто по команде. Взревел двигатель. Мерзкий свист ремня. И с головы бугая слетела кепка. Лысая голова вжалась в плечи.
– Быстро развернулся, сел в тачку и уехал, – Володя возник у амбала за спиной, даже Егор не понял откуда он взялся.
– Ты чего шмаляешь? А если б в меня попал? – старший брат не на шутку напрягся.
– Я не стрелял, ты чего?
– А ты кепчонку-то его подними.
⠀ Владимир подкинул ногой с земли Егору кепку, сам тем временем разоружил бандита. Клацнули наручники. Бугай бухтел, но сильно не сопротивлялся. Он то знал, что его головной убор не ветром сдуло. Годзилла повертел в руках вельветовый кепарик.
– Такие шапчонки Попов носил, вот как такую видел, сразу его, клоуна этого вспоминал, – Егор заржал и хотел было отшвырнуть в кусты, но Владимир перехватил, попросив придержать присмиревшего бандита.
Достал фонарик и подсветил кепку. Присвистнул.
– Видишь?
– Что?
– Сквозное отверстие, причём с дальнего расстояния, при таком освещении и в виду, как грится, отсутствия среди нас стрелявших и укрытий для данного действия – это снайпер. Видишь дырочка такая т-образная, все нитки разлущились, и внутрь воронкой. До сегодняшнего дня – рекорд расстояния поражения цели две тысячи метров, мы отъехали от построек метров пятьсот. Самое то для винтовки. Такая прицельность – только проф.
– А кто у нас там в этой секте снайпер? Маман? Да ну нах....не поверю!
– И я, – подтвердил Владимир, – надо сдать их моим.
– Куда твоим, а девочки наши?
– Тогда давай в сарае их запрём, пока не расколятся, эти в машине не шелохнутся, видишь на зеркале боковом скол, машинка тоже под прицелом.
– Да это сявки, ничего они не скажут, мы ж пытать их не будем? Или будем? – Егор тряхнул бычару. – Где женщины?
– А мы что, мы послы, чисто хотели Серафиму пригласить на разговор к папе. Эту вашу рыжую дуру по пути встретили, хлыстом размахалась. Ну скрутили её и увезли наши парни. А монашка увидела, давай орать, бежит крестом машет, под колёса бросилась. Ну, и её заодно. Мы ж по-тихому хотим. Уберите снайпера. К папе Сима пусть приедет и все они порешают. Лады? Отпустите. Мы даже не знаем, где их держат. Мы тут, чисто подежурить!
– Разведчики хреновы, я вас ещё пару часов назад срисовал, – Володя указал взглядом на бинокль и отстегнул наручники. Адрес вашего Папаши?
– Так его земли у вас по соседству, не знали? А дом по реке вниз, километров шесть вниз. Белый такой. У любого спросите, сопроводят.
– Понял, принял, через час ждите гостей. Милки, заводи коня.
⠀ Джип газанул и рванул на трассу, Нива затряслась по полю к дому.
– А че это было-то? Зачем в нас палили?
– А я что говорил, три дебила – это сила, – усмехнулся дознаватель.
Глава 3. Правда
Когда белая в ржавых пятнах колымага подрулила к крыльцу, высыпали все Кондратовы и местные жители. Забросали тревожными вопросами. Но ответов не было.
– Семейный сбор, – скрипучий голос скомандовал с балкона второго этажа.
⠀ Вся семья собралась в комнате с деревянными стенами, в которой единственным предметом мебели был стол и длинные шероховатые скамьи из грубо отёсанного дерева.
⠀ – Где девочки? – грозно посмотрела Венера на Егора. Лицо её превратилось в вымоченный урюк. Платок бабуля повязала, словно бандану, от чего её легко можно было принять в куртке-милитари за старого сутулого пирата. А рядом одноглазый кок, подливал услужливо главарю мятной настойки.
– А че ты на меня смотришь? Чуть что Егор, – осерчал здоровяк и закашлялся.
– Они у Папы, кто он такой, сосед ваш, не прикидывайся, что не знаешь. Какие у вас тут разборки с ним? Стоило мне полгода не появиться, уже, как грится, накуролесили.
– Да, пусть едет Сима и говорит, мы тут при чем? Стопудово, она в теме. Хвостом вертела небось с папиком, – Егор решил поумничать.
– А если б это твоя дочь была? Отправил бы поговорить, етить твою коромыслом, – не выдержал глава семейства и грохнул бутылем по столу.
Настойка цвета киви вихрем закружилась в стекле.
– Ну она ж не моя, – Егор достал сигарету.
– Положь на место, тут не курят, а она как раз самая что ни на есть твоя! – Венера Степановна сверлила взглядом сына.
– Мам, я свои курю всегда!
– Егор! Не дерзи. Серафима твоя. Твоя дочь.
⠀ В этот момент в комнату, где проходило семейное собрание, открылась дверь. В проёме застыли две фигуры. Черноволосая Сима, и белобрысый Милки.
– А Милки –это единственное слово, что говорил парнишка, когда я его нашла. Это женщины говорили в той секте, когда он маленький был, всем говорил, мол, я – Милкин. Милкин. Сын. Они его отравой пичкали, чтоб он все забыл. Всё, что он помнил о непутевой своей матери – Милки. Чтоб не тревожить душу растерзанную парнишке, тут, в приюте нашем, мы его и прозвали Милки.
– Мама!? – в один голос произнесли братья и сестры Кондратовы.
По лестнице, кубарем скатившись, улетел Милки. Слышно было, как хлопнула дверь до дрожи деревянных перекрытий дома.
– Милки, Мил? – следом выбежала Сима. – Теперь ты не один, ты же мечтал. Мил, ну, прости бабулю. Она как лучше хотела. Боялась, что сбежишь.
Милки прыгнул в Ниву, как назло развалюха побрюзжала и не завелась. Серафима попыталась открыть дверь через полуоткрытое окно, просунув руку в салон. Парень нажал на кнопку блокировки.
– Ты знала?
– Недавно.
– Имя мое знаешь?
– Знаю.
– Я его не помню, и мать не помню. Помню отца Сергия. Кто мой отец?
– Ты Мишка, поэтому ты, видать, привык быстро к прозвищу. Про отца – это к баб Вене. Честно, малыш, не знаю.
– Я доверял тебе, как своей, – Мишка утёр нос рукавом толстовки. Всхлипнул. Отвернулся.
– Мил, мы самые что ни на есть свои, хоть и двоюродные, брат и сестра. Ты жертву из себя не строй, жил бы там на своем острове, жрал бы корешки и молился в ожидании конца света. Ты хоть знаешь, что в секте был? А твой этот Сергий – преступник. Он то на земле жил, а тебя сослал на остров, там дети жили без матерей, чтоб искушения типа не было, вдали от козней Дьявола: электричество, удобства, книги, телефон. Это все – происки сатаны. Вот твой обожаемый святой и есть Дьявол. Детей держать в землянках, а вы там рыбу ловили его женам, сушили, выращивали коноплю. Знаешь? Да, чтоб ты всё это забыл, баб Веня сделала всё. В ноги бы упал. И молился на нее. А он помнит Отца Сергия, – Серафима изобразила ангела, и замахала руками, быстро-быстро, словно вот-вот взлетит.
Милки засмеялся. Оттаял.
– Я помню, что там, в землянке, было всегда холодно и яйца мёрзли. Вечно синие и вжатые.
– Блин, вот ты даешь, рассматривал что ли? – Сима хихикнула.
– А что там ещё делать, девчонки были на другом острове, мы пытались доплыть, так двое наших утонули. Почему она меня бросила? Она – мать?
– Спроси!
– А ты бы спросила у отца?
– Конечно, я всю жизнь об этом мечтала. Увидеть, обнять, а потом спросить: где ты так долго был, папа?
– Неужели нет злости?
– Счастье, всю жизнь думала-гадала, где он, что он. А он…вот он, только руку протяни. Теперь я знаю, что не умер, не бросил, не исчез. Он ничегошеньки не знал обо мне. Уверена, не знал. И твоя мама, наверняка, не плохая. Мы же не знаем, что там случилось. Может быть, тебя украли.
– Может быть. Ты права. Я спрошу. Когда ее найдут.
– А где она?
– Ты не знаешь? Их с Дорой люди Папы Карло забрали, ну, это-о, чтоб ты пришла. К нему.
– Жаль, что не попала.
– В кого? А, зараза, так это ты стреляла?
– Никому не говори, я думала, что это снова он. Когда вы уехали, я на нашу с баб Веней вышку полезла, и наблюдала. Видела, что там было.
– Видела? Ты че орел?
– Нет, я «стеклышко», бабуля рассказывала, так снайперш называли среди своих во время войны. В прицел всё видела, в оптический, – прошептала Сима последнюю фразу.
– А че ты с ним договориться не можешь? Нормальные условия папик предложил, я бы отдал эту стрёмную картину. Что вы вцепились в неё с Веней? А так земли еще отберёт. А можешь замутить с ним, и вообще всё твоё будет, – Милки подмигнул и распахнул дверь, чтоб Серафима села рядом.
– Не отберёт.
– С чего такая уверенная?
– Недавно узнала, земли Доры, твои и мои, и Степки, ну, сына дядь Володи. Который в Питере, в военном училище учится.
– Что?
– Что слышал.
– Надо найти Дору и…эту… Людмилу, давай фургон возьмём! – оживился Милки, – а можно пешкодралом, леском до Папы вообще километра три, это минут сорок, кстати, а Икар где?
– А-а-а, он Икара забрал, сволочь! А если убил? – Сима стремглав бросилась в дом. – Бабуль, баб Вень, он Икара тоже забрал, – лицо Серафимы покрылось пятнами, слёзы блестели на щеках.
– Как забрал, так и отдаст, присядь, и ты, шалопай, ишь ты обидчивый какой, – Венера поманила пальцем-сучком внука. – Как я рада, что ты не в мать. Серафима, прошу любить и жаловать отца свово. Прости ж ты меня старую, что смолчала, не ко времени было правдой-то кидаться, а сейчас самое то!
– Мать, ты, конечно, стратег ещё тот, но, когда мне уже прогулы ставят на кладбище, решила мне дочь на голову свалить. Чтоб умирать радостнее было, оставил продолжение рода, и не дурное, надо признать у меня семя то, а? Ну, дочь, давай знакомиться что ли? – Егор раскраснелся, оглаживая то и дело бороду, закидывал пятерню в шевелюру, мялся и не знал, что делать. Раскрыть объятия, завыть или бежать прочь. К чёртовой матери.
⠀ Сима всю жизнь ждала этой встречи. Только перед смертью матери девочка узнала адрес родной бабушки. После похорон обнаружила письмо:
«Родная, не кори меня, не ругай, мы с твоим отцом ещё в школе дружили. После встречаться стали, я думала – любовь до гроба. А потом он в армию ушёл, остался на год, на сверхсрочную. Мечтали, вернётся, и будем вместе. А его стало кидать после службы по городам и весям. Встретились спустя лет шесть. Как я его любила. А Он. Девушку привёз, городскую, к родителям. А бабка твоя на порог её не пустила. Егор невесту отвёз к знакомым, а сам напился и пьяный ко мне заявился. По дружбе. Поговорить, пожаловаться. А куда же мне свои чувства девать. Я все эти годы его ждала. Не вини его, не думай плохо обо мне. Он наутро проснулся, ничего не помнит. Хлопнул меня по плечу, оделся и ушёл. Я через год написала ему о тебе, фото приложила. Спустя много лет узнала, что он уже сидел. А то думала, знать не хочет. Гордая. Уехали из деревни в город. Замуж вышла за дядю Петю, не сложилось. Да дальше ты и сама знаешь. Найди отца. Он хороший человек, только запутался. Может, получится все исправить тебе! Любовь долготерпит и все прощает, не гордится, а я … не попыталась.
Любовь – это все, что нужно человеку, она лечит и спасает. Я вот без любви и сгорела. Обнимаю, родная, прости».
⠀ Сима так и не решилась найти бабушку, пока та сама её не отыскала.
– Папа, нашёлся, – девочка осела на пол, словно кисейная барышня, лихорадочно пытаясь нащупать что-то во внутреннем кармане куртки. – Нашла! Оно всегда со мной! – Серафима протянула Егору сложенный в несколько раз листок в полиэтиленовом пакете.
⠀ Он нерешительно подошёл, трясущейся рукой взял письмо:
– Эх, Олька, Олька. Тряхнул головой, не взглянув в глаза дочери, шатаясь, вывалился на улицу. Дом притих, не жаловались на жизнь половицы, было слышно, как мохнатыми крыльями огромный белёсый мотылёк бьётся об оконное стекло. Рвётся к свету.
– Иди, Симушка, иди к отцу! – прошамкала Венера.
– Давай, иди, че расселась как баба на чайнике, – рявкнула Софа.
– Ох, какое счастье, не один на свете, будет кому похоронить! – помахала головой Лара.
– Цыц, дурында, нечего хоронить раньше времени, – пресёк нытьё дед Демир и встал из-за стола. – И где моя винтовка, едрить твою на коляске, надо девочек выручать! Здесь висела, у входа, а-а? – шея старика вытянулась, бельмо словно сканер шныряло по комнате в поисках виновника.
– Твоя когда она стала? – Венера попыталась уладить мужа. – Без тебя разберутся.
– Когда война кончилась, тогда и стала. Женское оружие – это ласка! – дед подмигнул жене.
– В ночи не поедем! Утро вечера мудренее, да и Карл не зверь какой-то, попугать хочет, не впервой ужо!
⠀ Серафима молча поднялась и вышла, но отца и Милки не было возле дома.
– Мил, Мил, – позвала брата расстроенная Сима, – так всегда, когда нужен, тебя нет. Она обошла Тольяттинскую колымагу, посветив фонариком внутрь Нивы. – Дядь Егор, – окликнула нерешительно. Двинулась за дом, где парковались фургоны и легковая Доры и Михалыча. Все машины, кроме зелёного микроавтобуса, были на месте.
⠀ Девушка набрала номер Милки. Телефон выключен. Вернулась во двор, дернула за ветку яблоню, растущую вплотную с домом. Сверху опустилась верёвочная лестница. Сима ловко взобралась на балкончик мансардного этажа, на котором располагался лишь кабинет Венеры Степановны. Залезла внутрь через приоткрытое окно. Распахнула платяной одностворчатый шкаф и юркнула в тёмное нутро, отодвинув пропахшие антиомлью старые шубы бабы Венеры. Толкнула заднюю стенку, та, крёхнув, отворилась, и Сима очутилась на узкой лестнице, ведущей вверх. Часть чердачного помещения баба Венера оборудовала под наблюдательный пункт, скрыв его фальшь-панелью. Снаружи замаскировав двух узких, словно прорези для пуговиц на халате, окна вьющимися княжиками лавандового цвета. А на крыше поставила стул, утопающий в зелени импровизированного ботанического сада.
