Алина Ермолаева
Целуй меня, моя любовь
Глава 4
Загадка
– Алекс, у нас дома кто-то был, – срывающимся голосом прокричала Вероника в трубку.
– Не называй меня так, – отрезал он.
Ему ужасно не нравилось, когда она звала его так же, как звали только самые близкие друзья. Как называла его Анна.
– Извини, Саша. Но я говорю, дома кто-то был.
– В квартире беспорядок? – равнодушно спросил он.
– Нет, все вроде бы так же, но, тем не менее, что-то не так.
– Вероника, послушай, ты перевозбуждена, в твоем состоянии это нормально. Я пока очень занят. Постарайся успокоиться, прими душ, почитай книгу, я вернусь, и мы поговорим.
– Ты не веришь мне, – со слезами в голосе, пробормотала она.
– Я на работе, черт возьми! Буду к ужину. Тогда и поговорим.
Он отсоединился. В последнее время Вероника стала его раздражать. Это угнетало, ведь он так старался ее любить всем сердцем. По-своему он ее, конечно, любил, но не так, как Анну.
Когда очень любишь человека, а он так же сильно любит тебя, происходит настоящее волшебство. Вы чувствуете друг друга так, словно вы единое целое. Ты читаешь его мысли, а он договаривает за тобой фразы. Вы скучаете в разлуке, даже если расстаётесь всего на день. Когда любовь проходит, эта волшебная связь рвётся. И в жизни будут другие люди, которые тоже смогут понять и принять тебя. Но такого волшебства уже не произойдёт.
Он это прекрасно понимал, но ему не хватало того адреналина, который он испытывал только с Анной. Их ссоры когда-то выматывали его, и он не раз упрекал Аню за истерики, обвинял ее в несдержанности и неумении владеть своими эмоциями. Но сейчас отдал бы все, лишь бы вернуть их ссоры, ведь после каждой наступали такие сладкие примирения, такие приливы нежности и страсти, что легко забывались все обиды.
Веронике он был благодарен за то, что она была рядом в трудное для него время, за то, что носила под сердцем их ребенка и понимала вспышки его ярости. Она все сносила покорно, лишь робко улыбалась и старалась ему особенно угодить, когда он был раздражителен без причины и зол на нее.
Анна всегда перечила ему. У нее на все было свое мнение, а покорность никогда не входила в список положительных качеств ее взбалмошной натуры. Но этим она его и цепляла.
Беременность Вероники оттолкнула его от нее, как от женщины. Он смотрел на ее округлившийся живот, в котором находилось их дитя, но ничего не испытывал ни к ней, ни к ребенку. Он вспоминал, как целовал животик Анны, как хотел ребенка именно от нее, как продолжал желать ее, не смотря на чуть изменившиеся формы. Секс с ней он не мог прекратить, не смотря на предостережения врача. Возможно, это была и его вина в том, что Аня теряла детей, так и не выносив ни одного. Беременности Вероники ничего не угрожало, но он сам отказался от близости с ней, объяснив это тем, что она может быть опасна для ребенка. Она приняла эту ложь. На самом деле, он ее просто не хотел.
Скучал ли он по Анне? Он не переставал думать о ней. Днем было легче. Загрузив себя работой в театре, он отдавал все душевные силы, все эмоции сцене. Его новый спектакль был восторженно принят как критиками, так и зрителями.
«Александр Сотников – новая звезда на театральном небосклоне» – пестрили заголовки газет и журналов.
Он заставлял актеров жить ролью, муштровал их нещадно, но результат того стоил. Пьесу молодого драматурга он доработал сам, с его позволения, конечно. И не просто доработал, можно сказать, он ее переписал заново, обогатив спектакль яркими монологами героев.
Но каждую ночь, закрывая глаза, он видел лицо Ани. Ее фиалковые глаза, каштановые волосы, смуглую кожу. Он ненавидел ее, представляя в объятиях чужого мужчины, и молился за ее душу, когда она виделась ему во сне мертвой.
Он понимал, что Вероника догадывается о его страданиях, но был рад, что она совсем не говорит об Анне. Ему было бы это нестерпимо больно.
И только однажды его возмутило предложение его новой жены избавиться от вещей Анны.
– Давай их отдадим, – как-то сказала она. – Эти ее вещи занимают огромную гардеробную, и, боюсь, напоминают тебе о ней.
– А ты хотела бы, чтобы я ее забыл? – возмутился он.
– Нет, Саша, я хотела бы, чтобы ты не страдал. Ты, как будто ждешь ее. А она не вернется, понимаешь? Никогда не вернется! Она тебя бросила.
– Замолчи немедленно, – крикнул он, сжимая кулаки. – Вещи и картины останутся на месте. Если она захочет вернуться за ними когда-то, это ее право!
– Да, конечно, как хочешь, – пролепетала Вероника, испугавшись его ярости.
Слезы выступили у нее на глазах.
– Я хотела, как лучше, только и всего.
– Прости, не хотел тебя напугать, иди ко мне.
Он обнимал ее, гладил по волосам, пытаясь утешить не только Веронику, но и свое разбитое сердце. Теперь он понимал, что означает эта фраза, потому что чувствовал, как его сердце раскололось надвое.
«У каждого из нас есть своя заноза в сердце, которая никак не хочет из него выходить и периодически причиняет боль, – напишет он в новой пьесе. Это может быть заброшенная мечта или нереализованный план. Страна, которую мы очень хотели посетить в детстве, но так там и не побывали, поступок, который не получилось простить себе или кому-то. Человек, которого любили, но с кем так и не смогли быть вместе…»
Он знал, о чем пишет.
В тот вечер, после тревожного звонка Вероники, он вернулся домой чуть раньше. Ему было жаль ее, он винил себя в том, что слишком мало времени уделяет ей, тогда как в ее положении все должно было быть иначе. Он был уверен, что она взвинтила себя из-за нехватки его внимания, и твердо решил изменить свое поведение. По дороге он купил букетик цветов и заскочил в супермаркет за тортом. Ему хотелось сделать ей что-то приятное и загладить свою вину. Он знал, беременные женщины так ранимы. Знал не понаслышке.
Открыв дверь своим ключом, и войдя в квартиру, он застал Веронику сидящей на диване в гостиной с поджатыми ногами. Поза ее говорила о том, что она смертельно напугана, а бледность лица только подтверждала это.
– Что с тобой? – спросил он и протянул букетик.
– Я же говорила по телефону, – ответила она, машинально приняв цветы. – У нас кто-то был.
Он окинул гостиную взглядом, но не увидел ничего странного.
– Нет, не здесь, – ответила Вероника, уловив его мысли. – Пойдем, покажу.
Она встала и, взяв его за руку, повела в комнату Анны. В ту, что служила ее мастерской.
Осторожно приоткрыв дверь, она включила люстру. Комната озарилась светом, а он увидел ее картины, и у него больно сжалось сердце. Он намеренно не заходил в ее мастерскую в последнее время – смотреть на ее незаконченные работы было для него невыносимо.
– И что здесь не так? – спросил он как можно спокойней. – Мне кажется, ничего не пропало, все на месте.
– Нет, не пропало, но они передвинуты…
Вероника сглотнула и сдержала всхлип.
– Ты сама это и сделала, когда вытирала здесь пыль, – ответил он, вздохнув. – Просто забыла об этом. Беременные все очень забывчивые.
– Все? Вот как? И много ты беременных знал до меня? – зло прошипела Вероника.
Ее злость удивила его. Он никогда не видел ее такой.
– Только Анну, – сухо ответил он. – Ты не можешь не знать, что мы четыре раза теряли ребенка. Вы же подруги.
– Были подругами, ты ведь так хотел сказать?
Ее ярость набирала обороты.
– Послушай, Вероника, ты взвинчена, это очень вредно для ребенка, – постарался он успокоить свою беременную жену. – Я сейчас принесу тебе воды, а ты постарайся сформулировать точно, что тебя смущает в комнате.
– Да ничего меня не смущает и не нужна мне твоя вода! – крикнула девушка. – Все, что тебя беспокоит – это ребенок, а не я.
Александр был обескуражен. Он никогда не видел Веронику такой. Анну – сколько угодно, а для тихой и даже робкой Вероники такое поведение было странным.
– Что, снова сравниваешь меня с ней? – завизжала она, и ее глаза наполнились слезами.
– Ты всегда меня с ней сравниваешь, я знаю. Но только я – не она. Я бы никогда не оставила тебя, не ушла из твоей жизни, не написав даже чертовой записки. Я бы никогда не держала тебя в неведении, превратив твою жизнь в ад! Я бы…
Он сам не ожидал, что отвесит ей звонкую пощечину.
Вероника схватилась за щеку и, громко всхлипывая, убежала в свою комнату.
А он стоял на пороге мастерской Анны и смотрел на ее незаконченные картины. Поменяли ли они места? Он не мог сказать точно, однако одна работа и впрямь выглядела странно. Она была почти завершена. Он точно знал, что домик у моря был изображен не так четко. Он часто смотрел поначалу на эту картину, ощущая себя таким же брошенным, как маленький одинокий дом на берегу моря. Море было отображено в деталях, а дом был всего лишь наброском. Теперь же он мог видеть на нем даже открытые ставенки и белые занавески, развевающиеся по ветру. Картина была такой пронзительной и такой прекрасной, что у него дрогнуло сердце.
Он подошел к полотну и осторожно провел пальцем по холсту. Краска была свежей.
Но кто дописал картину? Могла ли сама Вероника это сделать и не признаться, боясь его гнева? Возможно, она хотела ему показать, что тоже талантлива, ведь образование получила пусть не столичное, но тоже художественное. Кроме того, в театре очень хвалили ее как костюмера и гримера. Но он ни разу не видел ее с кистью в руке.
Расспросить ее он не решался. «Сейчас она слишком обижена на меня. Надо поговорить об этом позже» – подумал он.
Его мозг цеплялся за единственное разумное объяснение тайны домика у моря. Но сердце подсказывало – что-то здесь не так.
Он подошел к комнате Вероники. За дверью слышались рыдания. Осторожно постучав, он приоткрыл дверь и вошел.
– Прости меня, милая. Мне очень жаль, что я поднял на тебя руку.
Она яростно посмотрела на него.
– На нее ведь ты руки не поднимал?
Он ничего не ответил, лишь глубоко вздохнул, а после подошел к ней и сел у ее ног, положив голову ей на колени.
– Прости меня, этого никогда больше не случится. И прости, что не поверил тебе сразу. Там действительно что-то не так.
Он ждал, что сейчас она признается в том, что взяла на себя дерзость доработать картину Анны. Но она молчала и продолжала плакать. Потом вдруг резко успокоилась и произнесла шепотом:
– Мне страшно…
Глава 5
Поцелуй ветра
Пока ты с ней, она не даст тебе соскочить в уныние. Залезет к тебе осторожно на колени и станет мурлыкать тихонько, как кошка: «Все наладится, милый, ты сильный, я умная, вдвоём мы все преодолеем». Или начнёт смешить, да так, что самая глубокая печаль растворится в твоей душе, а ты улыбнёшься. Пока она с тобой, ты не сможешь потерять веру в себя, не отступишь от своей мечты, не сложишь рук – ты будешь бороться. За себя и за неё, за вас. Ведь она такая хрупкая с виду и слабая, куда она без тебя в этом мире? Пока вы вместе, пока ее сердце бьется рядом с твоим в унисон, все будет хорошо. Иначе просто не может быть…
Но ее больше нет рядом. Меня нет.
Знаешь, мне бы так хотелось стать ветром, чтобы в любой момент быть рядом. Взъерошить бы сейчас тебе волосы, поцеловать прямо в губы. Интересно, как целует ветер? Я бы стала лёгким бризом, чтобы этот мой поцелуй был нежным с привкусом солёного моря. Как я ему завидую! Он ведь свободен и может быть там, где только пожелает. И никто его не видит.
У меня теперь очень много времени. И я почти все его трачу на воспоминания о нас.
Я помню каждый наш с тобой сон, в который ты приходил ко мне всякий раз после особенно сильной ссоры, приходил и целовал, а я, даже если и злилась, ничего не могла поделать, ведь из сна не убежишь, мне оставалось только сдаться. Я помню даже аромат лилий, которые ты мне подарил в одном из таких снов и ощущение невероятного, острого счастья оттого, что мы там мирились. Мы после всегда мирились и наяву, и поцелуи наши были жаркими, а цветы твои восхитительными и дурманили мне голову. Но так хорошо, как в этих снах, моей душе все равно не было…
Пытаюсь осмыслить, в какой именно момент все пошло наперекосяк? Когда мы стали отдаляться друг от друга?
Я помню, что сначала исчезла нежность. Мы по-прежнему занимались любовью, но той нежности, с которой мы прикасались раньше друг другу, между нами больше не было. Мы стали воспринимать друг друга, как нечто повседневное, движения наши стали механическими, и мы перестали писать друг другу длинные, наполненные нежностью, строки. А ведь нежность – это очень важно.
«Нежность – это радуга на твоём отвердевшем после жутких разочарований сердце, – писал мне когда-то ты. Нежность – это отголоски и нюансы твоей любви, без которых никогда не получился бы столь божественный аромат. Нежность – это мощь твоей бессмертной души. Это твоя сила и твой оплот. Береги ее, не дай убить в себе. Никому».
И мы ее не убивали. Она умерла в нас сама. Нет, вряд ли умерла, скорее, заснула очень крепко. Ведь теперь ее во мне столько скопилось, что даже сердцу больно.
Мне так хочется написать тебе. Просто спросить, как у тебя дела. А потом выдать какую-то банальщину про себя, мол, у меня все хорошо, хоть ты и не спрашиваешь. Просто завязать разговор о том, о сем. Повспоминать общих знакомых, наши смешные моменты и дни, в которых нам вдвоём было так хорошо. Мне так хочется позвонить тебе, чтобы просто услышать твой голос, и я беру телефон, но потом вспоминаю, что давно стёрла твой номер из его памяти, чтобы обезопасить себя. И тут же смеюсь сама над собой, конечно, сквозь слёзы, ведь я знаю его наизусть. Мне так хочется прокричать тебе: «Ну, как ты там, мой герой? Доволен своей свободой? Счастлив?»
Спросить по-дружески о новых подружках и промолчать о моих друзьях. Мне так хочется поговорить с тобой.
Но меня больше нет. Катастрофически нет в твоей жизни.
А ведь ни один человек до тебя не принимал меня вот так полностью. Одни видели во мне только свет, который слепил им глаза, и они восторгались мной. Другие, напротив, воспринимали только мою темную часть, игнорируя все хорошее, что во мне есть. А ты взял меня в свою жизнь со всем моим цветным спектром, прекрасно видя, как дурное, так и лучшее во мне. Взял и полюбил меня такой, какая я есть – и ангелом, и демоном. Полюбил меня настоящую.
Скажи, любовь моя, как ты мог меня предать? Ведь мы же с тобой еще в детстве прочли «Маленького принца» и прекрасно помним о том, что нужно быть в ответе за тех, кого приручили. Мы, конечно, тогда с тобой не знали, какими жестокими бывают люди друг с другом. А это такой мир. Сегодня тебя любят, и твой телефон разрывается от звонков и сообщений, а завтра ты никому не нужен. Сначала тебе клянутся в верности, а потом ты видишь, как быстро тебя меняют на кого-то другого. Это такая жизнь, здесь все не по-настоящему, люди играют в других людей, изображая искренние чувства к ним. Это такая реальность – здесь есть лишь ты и твоё одиночество. Все остальные только кажутся.
Мы ведь, правда, искренне верили, что способны перевернуть этот мир. Ты говорил мне, перебирая мои пальцы, что никогда не отпустишь моей руки, никогда не дашь мне уйти. Что же ты со мной сделал теперь? Как же ты так мог? Так легко променять меня на нее?
Глава 6
Страх
Он не сразу это осознал, но его жизнь постепенно стала затягиваться липкой паутиной страха. А когда понял, что боится, не смог точно определить, чего именно. Ему было страшно, что Вероника не сможет выносить малыша, и он умрет, как все дети от Анны. Но его также страшило и рождение этого ребенка. Он отчетливо понимал, что его не хочет. Он не просто хотел детей, он их хотел от Анны.
Но ее по-прежнему не было. И он боялся за нее. Что если вдруг ее похитили и до сих пор держат в каком-нибудь заброшенном домике в лесу? Что если какой-то маньяк издевается над ней, пока он мирно спит рядом со своей новой женой в их просторной московской квартире?
Эти мысли были настолько ужасны, что он трусливо гнал их прочь, ненавидя себя за свое малодушие.
– Саша, давай поедем к морю, я вижу, что тебе непременно нужен отдых, – предложила однажды утром Вероника.
– Но тебе может быть вреден перелет, – возразил он, в душе не испытывая никакого сочувствия к жене.
– Я была вчера у доктора. Беременность протекает нормально. Я спросила его о перелете, он одобрил.
Он оторвался от экрана телефона и посмотрел Веронике в глаза. В них было столько надежды и мольбы, что ему стало совестно. А ведь он даже не спросил ее о визите к врачу.
– Я должен закончить постановку, – уже нехотя возразил он.
– Всего на недельку. Наберешься сил, и снова в бой.
Она его уговорила, и уже через три дня, наскоро собрав чемоданы, они вылетели к морю.
Там они провели замечательную неделю. Он совсем не думал об Анне. Они много гуляли вдоль берега, крепко держась за руки и строя планы на будущее.
– Когда малыш родится, наймем няню, – весело щебетала Вероника. – Уж очень мне хочется снова вернуться к работе.
– Ну, не сразу, конечно, – возражал он, – но, думаю, через месяц уже можно будет подумать об этом.
Они намеренно не узнавали пол ребенка. Вероника хотела сюрприза, Александру же было все равно.
– Главное, чтобы малыш родился здоровым, – утверждал он.
– Непременно таким и будет, а еще очень красивым и талантливым, с такими-то генами.
Эта тема одновременно льстила ему и смущала. В себе он был уверен. Но вот Вероника не была красавицей, да и талантов у нее особых не наблюдалось. Она была мила, заботлива и трудолюбива. Но таких, как она, миллионы.
«Вот если бы на ее месте была Анна». Эту мысль он быстро выгнал из головы, заменив ее более разумной: «Если бы она здесь была, ты бы так мирно сейчас не гулял, а нырял бы сейчас где-нибудь с аквалангом или вел быстроходную яхту. Это ненормальная не дала бы тебе ни минуты спокойного человеческого семейного отдыха. Вы бы ругались через каждую фразу, а потому вернулись бы домой не отдохнувшими, а изрядно измотанными».
С Вероникой он вернулся в Москву загорелым и бодрым. Всю неделю он высыпался, много гулял и ел свежие морепродукты. Впервые за долгое время он чувствовал себя хорошо.
Он был почти счастлив, когда открывал дверь своей квартиры. Той самой, что они когда-то купили с Анной, долго и яростно споря о том, какой должна быть обстановка в ней. Ему нравился минимализм. Аня обожала всякие мелкие штучки и везла их отовсюду, чтобы захламить ими все полки и стеллажи. Он видел, что Вероника потихоньку складывает их в отдельный шкаф, освобождая просторы квартиры для его творческой мысли создателя. И совершенно этому не возражал. Все эти сувенирчики, статуэтки и вазочки всегда раздражали его, а теперь лишний раз делали больно, напоминая об Анне. И он был в душе благодарен Веронике за то, что она избавляла его от напрасных страданий.
– Ну, вот мы и дома! – радостно заявила Вероника, войдя в квартиру.– Я пойду приму быстренько душ, а потом приготовлю нам поесть.
– Как хорошо, что ты уговорила меня сбежать отсюда, из этих душных стен, – сказал он и чмокнул Веронику в щечку.
– Я скоро, – сказала ему просиявшая жена и скрылась в ванной.
Через секунду он вздрогнул от громкого крика. Он испугался, что случилось что-то ужасное – например, она поскользнулась и разбилась. Но, ворвавшись в ванну, он увидел свою беременную жену живой и здоровой. Она просто стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами и показывала пальцем на кабинку душа. Он осторожно заглянул туда. На зеркальной поверхности душевой кровью было выведено слово: «СДОХНИ».
– Я звоню в полицию, – сказал он.
Глава 7
Огонь
– Значит, Вы утверждаете, что, открыв кабинку душа, увидели это? Так?
– Да, именно так.
Полицейских прибыло двое. Крепкие с виду парни, к тому же вооруженные.
Они сразу же осмотрели всю квартиру и только после того, как не обнаружили в ней посторонних, зашли в ванную комнату.
– Почему вы решили, что это кровь? – спросил Веронику тот, что постарше.
– А, что это по-Вашему?
Она вся дрожала и не понимала, почему Александр сохраняет спокойствие.
– Ну, это может быть, к примеру, краска, – ответил полицейский.
Вероника пожала плечами.
– А вот это уже Вам выяснять, – резко сказала она.
– У Вас есть враги? – вопрос был адресован ее мужу.
– Я не знаю, – откровенно признался он. – Случается, человек, думает, у него их нет, а потом его находят убитым наемником.
– Да, случается. Но здесь интересный момент. Вы утверждаете, что не теряли ключей, однако дверь была кем-то открыта, а после ее аккуратно закрыли. В квартире ничего не пропало, значит, кто-то вошел в нее с дубликатом ключей лишь для того, чтобы оставить эту надпись на зеркале душа.
– Мы никогда не оставляем ключи на столе, ни я, ни Вероника.
– Я их всегда в сумочке держу, – согласилась она.
– И ни у кого из друзей или родных ключей от нашей квартиры нет…
Он осекся. Внезапная мысль пронзила ему голову острой, горячей иглой. Анна.
– Продолжайте, – полицейские внимательно смотрели на него.
– Одна связка ключей была у Ани. Моей жены. Она пропала более года назад. Просто не вернулась домой. Расследование и поиски не дали ничего.
– Я думаю, Вам нужно будет завтра утром явиться в полицию и описать ситуацию подробно, – заявил один полицейский, тот, что постарше.
– А мы пока возьмем на анализ вещество, но и без того понятно, что это краска, а никакая не кровь, – бодро сказал его молодой напарник.
– И мы вам настоятельно рекомендуем сменить замок, причем, как можно быстрее.
***
Всю ночь он не сомкнул глаз. Мысли крутились вокруг Анны.
Когда разрывается от любви сердце, это ещё не конец. Когда душа плачет, это не означает, что она не верит и не ждёт хорошего впереди. Наверное, самое страшное – это когда уже ничего нет – ни стремлений, ни желаний, ни мечты, ни надежды. Когда внутри пустота, когда все сгорело и все, что осталось тебе – это пугающая молчаливая бескрайняя пустыня, которую даже ничем не наполнишь – не приживется ничего уже, не прорастет.
Так он думал когда-то. Но теперь пустоты не было, теперь внутри у него все горело.
«Она – огонь. Так, как она, не сумеет согреть твою душу ни одна другая душа. Пока она тебя любит, твоё сердце всегда в тепле. Она сажает цветы повсюду из простого желания украсить мир вокруг себя, а все, чего она касается, растёт, цветёт и плодоносит. Там, где она, не бывает холодно, она раскалит самый холодный камень и заставит его вспомнить о том, что и он когда-то был частичкой большой и яркой звезды. Пока ты ее любишь, ее огнь будет ласков и нежен, управляем и податлив. Но разлюби её, и ты познаёшь ярость этой стихии. Она безжалостно спалит все то, что создавалось ею же с такой заботой. Сожжет все, оставив в твоей душе безжизненное пепелище. Она – огонь, а с ним нельзя играть…»
***
На следующее утро он посетил следователя. Его встретил мужчина в сером костюме, лет сорока, представившийся как Роман Круглов. Его попросили заново описать происшествие, а после перешли к вопросам, касающимся Анны.
– Значит, Вы утверждаете, что Ваша жена пропала без вести два года назад. И как раз у нее и были ключи от квартиры?
– Да, именно так, – со вздохом ответил он.
– Дело ее не закрыли?
– Думаю, нет.
– Это хорошо. Тело не найдено. От нее ни слуху, ни духу полтора года, в течение которых Вы времени даром, кстати, не теряли. Ваша новая супруга ждет ребенка?
– Понимаете, я тогда совсем упал духом, а Вероника меня поддержала.
Он закрыл глаза руками. Мысли об Анне, о том дне, когда она исчезла, были невыносимы.
– Вы любили ее? – в голосе следователя проскользнули сочувственные нотки.
– Очень.
– Тогда почему бы нам не возобновить дело?
Хотел ли он, чтобы ее снова искали? Нет. Он едва похоронил свою надежду на ее возвращение. Ту самую надежду, которая не дает спать по ночам и превращает жизнь человека в настоящий ад. К нему только начал возвращаться вкус к жизни, он не хотел ее искать. И, кроме того, он боялся найти ее тело, изувеченное кем-то, брошенное и разложившееся, потому что тогда бы он ни за что не простил себе, что смог попытаться стать счастливым с другой.
– Я уверен, она мертва, – устало ответил он следователю.
Золотисто карие глаза Круглова буравили Александра насквозь. «Какой огненный взгляд» – подумалось ему.
– Знаете, если бы у меня была любимая женщина, я бы всегда ее искал. Живой или мертвой, но я бы ее, в конце концов, нашел. Пусть даже у меня на это ушла бы вся моя жизнь.
Ему нечего было на это сказать. Что он знал о любви, этот сухарь в сером костюме?
– Моя жена умерла пять лет назад, – ответил Роман Круглов на его мысленный вопрос. У нее был рак. Но я не перестаю с ней разговаривать. Мертвые живы, пока мы о них помним.
– Да Вам бы пьесы писать, – ухмыльнулся Александр.
– Кто-то же должен расследовать преступления и искать пропавших людей, пока остальные устраивают представления в театре, – не моргнув глазом ответил человек в сером костюме.
Александр проигнорировал издевку.
– Наши эксперты установили, – спокойно продолжил следователь, – вещество, которым была сделана надпись в душевой кабинке, является краской. Масляной, той самой, что обычно используют художники в своих картинах. Вам это о чем-то говорит?
– Не знаю, что и ответить.
Он и, правда, не знал, что думать. Он так давно привык считать Анну умершей, что уже свыкся с этим.
– У Вашей жены был кто-то, кто мог бы за нее отомстить? – спросил Роман.
– Насколько я знаю, нет. Но я, видимо, вообще мало, что о ней знаю, – признался он.
– Она когда-нибудь Вам изменяла?
– Не думаю. Я бы заметил. Во всяком случае, фактов измены никогда не было.
Человек в сером костюме вызывал у него смешанные чувства. С одной стороны, он его раздражал своими вопросами, которые били прямо в сердце. С другой, он был ему благодарен за то, что дал ему надежду. Возможно, Анна жива.
– Мне нужна одна из картин Вашей жены, – заявил следователь.
– Но зачем?
– Краски. Нужно посмотреть тип. По ДНК все чисто. Вернее, ДНК Вашей супруги слишком много в доме. Ведь когда-то она там жила. Принесите мне картину, а лучше я сам зайду к Вам вечером и выберу. Вы не против?
– Нет, – выдохнул он.
– Тогда, до встречи.
Мужчины пожали друг другу руки. Круглов все так же пристально смотрел ему прямо в глаза. Этот взгляд почему-то стыдил его. Под ним он чувствовал себя настоящим предателем, хотя ни в чем не был виноват.
Дома пришлось все рассказать Веронике.
– А почему он думает, что стоит искать ее? Столько времени прошло. Зачем? – испуганно спросила она мужа.
Он посмотрел на нее и ее уже очень большой живот, и подумал о том же – зачем? Что это даст? Допустим, ее найдут живой и здоровой, живущей спокойно своей новой жизнью с каким-то человеком. Может, она с ним счастлива, пишет картины, любит его. Эта мысль была такой болезненной для него, что он тут же поспешил ее прогнать.
– Она, конечно, мертва, – как можно увереннее произнес он. – Но пусть уже найдут хотя бы тело. Мы сможем ее похоронить.
– Да, кому нужно это ее тело? – раздраженно воскликнула Вероника.
Он посмотрел на ее бесформенную фигуру, отекшее лицо и впервые испытал настоящее отвращение.
– Никогда не смей говорить об Анне плохо, – процедил он сквозь зубы. – Я любил ее, по-настоящему любил. И я хочу найти ее, чего бы мне это ни стоило. Точка.
Он поднялся с кресла и пошел в свой кабинет. Дверь закрыл на ключ. Громкие рыдания Вероники не трогали его. Он думал об Анне. Вот если бы она была жива. И пусть она предала его, оставила, но он лишь посмотрел бы ей в глаза и спросил бы: «Почему?» Неужели она никогда не любила его? Ему хотелось спросить, получить ответ и отпустить ее со спокойным сердцем туда, где ей хорошо без него. Настолько хорошо, что она просто вычеркнула его из своей жизни, не объяснившись и не сказав прощальных слов. Он хотел знать правду.
В ту ночь у Вероники отошли воды, и через несколько часов в районной больнице она родила ему девочку. Он хотел бы назвать ее Анной. Но разве он посмел бы?
